Император Пограничья 15

Глава 7

Через неделю после окончания амнистии суды над самыми упёртыми завершились. Приговоры от десяти до двадцати лет каторги. Без скидок, без поблажек. Они сделали свой выбор и получили закономерный результат.

«Голос Пограничья» вышел с подробным отчётом об амнистии. Полина зашла ко мне в кабинет с газетой в руках, глаза сияли:

— Прохор, ты только послушай, что Листьев написал! — она начала читать вслух. — «За две недели в казну Владимирского княжества вернулось несколько миллионов рублей, точная сумма держится в секрете. По нашим прикидкам более трёх с половиной тысяч человек воспользовались амнистией, признав свою вину и вернув украденное. Это беспрецедентный случай в истории Содружества. Ни один князь прежде не возвращал украденное из казны в таких масштабах и таким необычным способом…»

Она оторвалась от газеты:

— Представляешь? По всему Содружеству читают!

Листьев писал, что князья других княжеств следят за происходящим во Владимире с ужасом и восхищением одновременно — кто-то думает повторить опыт, кто-то боится, что идея перекинется к ним.

— Многие князья на твоём месте залили бы город кровью, — Полина покачала головой.

— Мне не нужны трупы. Мне нужны деньги и работающее государство. Теперь у меня есть и то, и другое.

За час до начала приёма Савва Михайлович суетился, облачая меня в парадный княжеский костюм. Высокий воротник врезался в шею, тяжёлая цепь с гербом тянула плечи. Новогодний бал… Веретинский устраивал их ежегодно — роскошные, расточительные, затратные. Я мог бы отменить традицию, но тогда бояре решат, что боюсь их общества. Политика — театр, где нельзя показывать слабость. Даже если душит этот дурацкий воротник.

Федот вошёл в парадной форме гвардии, которая ему очень шла.

— Прохор Игнатьевич, периметр дворца под замком, — доложил он. — Ребята непрерывно патрулируют. Коршунов проверил список гостей трижды.

— Ожидаешь покушения на новогоднем приёме?

— После того что мы сделали? Половина гостей потеряла родственников или деньги. Я ожидаю всего.

— Разумно.

Постучали в дверь. Вошла Ярослава — и я застыл. Княжна в тёмно-зелёном платье строгого покроя выглядела необычно. Цвет подчёркивал медно-рыжие волосы, уложенные в замысловатую причёску. По лицу было видно — она чувствует себя некомфортно.

— Не говори ни слова, — предупредила она.

— Даже то, что ты диво как хороша?.. — я усмехнулся.

— Нет, это можно, — отрывисто кивнула девушка, вернув мне улыбку.

Она окинула меня взглядом, остановилась на воротнике мундира.

— Дышать можешь?

— С трудом. Высокий воротник — изобретение дьявола.

— Я тоже. — Засекина провела рукой по корсету. — Напомни, зачем мы это терпим?

— Князь должен показать силу и стабильность. Даже если задыхается.

— Дурацкая традиция.

— Согласен. Но работает.

Она пришла не потому что любит балы, а потому что знает — мне нужна поддержка. Ярослава ненавидит придворные интриги ещё больше меня, но не могла оставить меня одного.

Дверь распахнулась снова. Василиса в тёмно-синем платье с декольте. Геомантка замерла, увидев Ярославу.

— Прохор, как я выгляжу? — спросила Василиса, но колкий её взгляд был прикован к княжне.

— Замечательно выглядишь, — фокусируясь на собственном отражении ответил я.

— Княжна Засекина в платье, — Голицына изобразила удивление с иронией. — Это событие эпохальное.

— Голицына без яда в голосе, — парировала Ярослава спокойно. — Вот это было бы эпохально.

— Дамы, — произнёс я, — сохраним мир хотя бы на один вечер?

Две сильные женщины, с характером. Смотрят друг на друга как кошки перед дракой. Это будет долгий вечер.

Большой зал дворца встретил нас приглушённым светом люстр и запахом хвои от украшенной ёлки. Столы ломились от угощений, оркестр тихо играл традиционные мелодии. Но атмосфера была далека от праздничной — скорее натянутая, настороженная.

Бояре в парадных костюмах, дамы в платьях, лица вежливо-безразличные. Люди улыбались, но улыбки не достигали глаз. Слишком многое изменилось за последний месяц. Слишком многих нет в этом зале — кто-то на каторге, кто-то разорён, кто-то погиб на войне.

Гости прибывали чинно, один за другим. Боярин Курагин с семьёй, боярыня Ладыженская в дорогом платье, боярыня Терентьева, опирающаяся на трость. Боярин Добронравов с супругой. Граф Арсений Воронцов вошёл с женой, выглядел собранным, а не потерянным, как все прошлые разы.

Боярин Мстиславский держался скованно. Граф Белозёров, отец Полины, выглядел уставшим. Боярин Кисловский, прошедший через амнистию, старательно избегал моего взгляда. Боярин Мещерский, Кудрявцев, Шаховской с семьёй — пришли все.

Представители купечества толпились отдельной группой — среди них Гордей Кузьмич Маклаков громко обсуждал торговые дела. Офицеры армии стояли у стены, подтянутые, в парадных мундирах. Артём Стремянников беседовал с дядей Петром Павловичем. Крылов явно чувствовал себя некомфортно в парадной форме. Коршунов, как всегда, держался в тени, наблюдая.

Треть зала ненавидит меня. Четверть боится. Остальные просто не знают, что делать, но все пришли. Потому что не могли не прийти, иначе показали бы неуважение князю. А после казней, каторжных приговоров и дуэли с Харитоном Воронцовым, никто не хочет так рисковать.

Ярослава стояла рядом со мной, рука об руку, как моя пара. Некоторые бояре перешёптывались, бросая косые взгляды на княжну. Последняя представительница рода, который официально не существует. Претендентка на Ярославский престол, которым правят Шереметьевы. Командир ратной компании, которая служит выскочке из Пограничья. Некоторые смотрели с любопытством. Другие — с осуждением. Ярослава игнорировала взгляды с каменным спокойствием, привычная к подобному вниманию.

Когда зал заполнился, я поднялся на возвышение. Разговоры стихли. Сотни глаз уставились на меня — выжидающих, недоверчивых, враждебных.

— Дамы и господа, — начал я коротко, — этот год был трудным для всех нас. Владимир пережил испытания, которые могли сломить княжество, но мы выстояли. Закон вернулся в эти стены. Справедливость — на улицы города. Впереди много работы. Восстановление, реформы, укрепление. Но я верю: вместе мы построим Владимир, которым будут гордиться наши дети. Честный труд может быть не менее прибыльным, чем труд бесчестный, и я не сомневаюсь, что наше княжество предоставит всем желающим немало возможностей для инвестиций в новые выгодные проекты. С Новым годом!

Короткая речь лучше длинной. Сабуров упивался звуком собственного голоса. Я предпочитаю дела словам.

Однако за простыми словами скрывался чёткий сигнал. Старый режим душил экономику — казнокрады забирали контракты, должности, возможности себе и своим. Рынок был закрыт для тех, кто не давал взяток. Теперь эти места освободились. Десятки должностей в Приказах. Дюжины выгодных контрактов на поставки, строительство, торговлю. Ниши, которые раньше контролировали воры. Всё это теперь доступно — но только тем, кто готов работать честно.

Я видел, как умные люди в зале поняли. Гордей Маклаков, стоявший среди купцов, прищурился и медленно закивал, переглядываясь с соседями. Артём Стремянников, мой финансит, улыбнулся понимающе. Несколько молодых дворян наклонились друг к другу, обсуждая услышанное шёпотом.

Они считали посыл. Честный бизнес теперь выгоднее воровства. Не нужно давать откаты, подкупать чиновников, бояться проверок. Просто работай, плати налоги — и получишь защиту князя и доступ к возможностям, которые раньше были закрыты. Это не морализаторство, а деловое предложение.

Зал разразился аплодисментами — вежливыми, сдержанными. Но я видел блеск в глазах купцов и предпринимателей. Они поняли. Во Владимире начинается новая эра. И те, кто первыми войдут в неё, получат больше всех.

Я спустился с возвышения, и Ярослава тихо произнесла рядом:

— Видела, как Маклаков закивал. Купцы что-то поняли.

— Как и задумывалось, — усмехнулся я.

Её серо-голубые глаза сверкнули с любопытством:

— Поделишься секретом?

— Позже, — пообещал я. — Когда останемся одни.

Впереди был долгий вечер политических разговоров, лицемерных улыбок и скрытых угроз. Бывало и хуже.

Зал постепенно оживал. После официальных речей люди расслабились — хотя бы внешне. Слуги разносили шампанское и закуски, оркестр играл спокойные мелодии. Я двигался между группами гостей, выслушивая поздравления, оценивая настроения.

Боярин Курагин и боярыня Ладыженская отделились от остальных и направились ко мне. Курагин, председатель Думы, выглядел собранным и официальным. Ладыженская, пожилая аристократка с седыми волосами, уложенными в изящную причёску, держалась с достоинством, хотя в её глазах мелькала печаль.

— Ваша Светлость, позвольте ещё раз поздравить с Новым годом, — начал Фёдор Петрович. — И поблагодарить за… за наведение порядка.

Я посмотрел на него:

— Благодарить за то, что я делаю свою работу?

— Многие князья не делали и этого, — тихо произнесла Ладыженская. — Мой сын… он был бы рад видеть такие перемены.

— Я помню вашего сына, боярыня, — ответил я мягче. — Он был достойным человеком.

Она кивнула, печально улыбнувшись. Курагин тактично отошёл, оставив нас наедине.

— Лариса Сергеевна, — продолжил я после короткой паузы, — у меня к вам предложение. Возглавьте Аптекарский приказ.

Она удивлённо подняла глаза:

— Ваша Светлость, я… благодарна за доверие, но я слишком стара для такой должности.

— Возраст здесь не главное, — возразил я. — Вижу по вашим глазам — вам хочется приносить пользу княжеству. Так принесите.

Собеседница покачала головой:

— Но я не разбираюсь в медицине. Травы, лекарства, болезни — это не моя область.

— А Скоропадский разбирался? — спросил я с усмешкой.

Ладыженская замерла.

— Прошлый глава Аптекарского приказа тоже не понимал в медицине ровным счётом ничего, — продолжил я. — Зато прекрасно знал, как набивать собственные карманы чужими деньгами. Больше сотни пациентов умерли от излечимых болезней, потому что он украл деньги на лекарства, — я сделал паузу. — На этой должности нужны две вещи: умение администрировать и моральные принципы. У вас есть и то, и другое.

Коршунов уже доложил, что земли её покойного мужа управляются весьма умело. Крестьяне живут не впроголодь, а доходы растут год от года.

— Но если возникнут вопросы, требующие экспертизы… — начала она неуверенно.

— В Угрюме есть доверенный доктор, — перебил я. — Джованни Альбинони. Итальянец, блестящий хирург и специалист. Если понадобится консультация — он всегда доступен.

Боярыня задумалась, и я видел, как в её глазах борются сомнение и решимость. Наконец она медленно кивнула:

— Хорошо, Ваша Светлость. Я согласна. Но… — она помедлила, — не знаю, сколько лет смогу продержаться на посту. Всё же возраст берёт своё.

— Тогда вырастите замену, — сказал я твёрдо. — Найдите молодого, умного, честного человека. Обучите его, передайте опыт. Через несколько лет, когда почувствуете, что пора, — передадите ему дело. Такие люди есть — просто их давили годами, не давали подняться.

Ладыженская медленно выдохнула, и в её глазах появился огонёк:

— Понимаю вашу логику, Ваша Светлость. Я не просто занимаю должность — я готовлю преемника. Создаю преемственность.

— Именно, — кивнул я. — Так и работает настоящая государственная система. Не одноразовые назначения, а долгосрочное строительство.

Лариса Сергеевна выпрямилась, и годы словно сошли с её плеч:

— Приму ваше предложение, Ваша Светлость. И не подведу.

Они отошли, и я проводил их взглядом. Старое боярство начинало понимать — я не временный правитель. Я здесь всерьёз и надолго.

Боярин Мстиславский подошёл с бокалом шампанского в дрожащей руке. Тот самый, кто первым пришёл возвращать украденное. Выглядел он всё ещё бледным, осунувшимся — последствия двух недель паники.

— Ваша Светлость, — начал он тихо, — спасибо… что дали шанс.

— Не стоит меня благодарить, скажите спасибо себе, — отрезал я. — Вы сделали правильный выбор.

Собеседник сглотнул:

— Десять лет… это долгий срок. Но лучше десять лет под надзором, чем десять на каторге.

— Живите по закону — и забудете про надзор, — сказал я твёрдо. — Нарушите — закон вспомнит о вас.

Он кивнул торопливо и отступил. Страх был написан на его лице. Хорошо. Пусть боится. Пусть все условно осуждённые боятся. Пока что это единственное, что будет держать их честными следующие десять лет, но вскоре возникнут и другие механизмы контроля.

Граф Арсений Воронцов, младший брат Харитона подошёл один, без свиты.

— Ваша Светлость, благодарю за приглашение, — произнёс он ровно.

— Вы новый глава рода Воронцовых, — ответил я. — Ваше место здесь.

Арсений помолчал, затем сказал:

— Мой брат… он сделал свой выбор. Согласился на дуэль. Погиб с оружием в руках.

— При всех его недостатках он был храбрым человеком, — признал я. — Но месть ослепила его.

— Я вижу их каждую ночь, — тихо произнёс граф. — Отца, сыновей, брата. Но… больше смертей не вернут их. Только заберут ещё жизней.

— Мудрые слова, — кивнул я.

Воронцов стоял передо мной — сломленный, но не сломанный. Я же заметил, как Германн Белозёров стоит неподалёку, и у меня мелькнула мысль. Воронцов сейчас уязвим — потерял отца, брата, сыновей. Ему нужна опора. Германн — его родной брат, средний сын патриарха, который когда-то порвал с семьёй, не выдержав тирании отца. Сменил фамилию, основал новый род. Но кровные узы никуда не делись.

Три брата. Прямо как Синеус, я и Трувор. Мы были близки когда-то. Делили последний кусок хлеба в походах. Трувор учил меня структурировать мысли, Синеус прикрывал спину в боях. Семья. Опора друг для друга. А потом всё рухнуло — Синеус превратился в Химеру и убил меня, Трувор исчез той же ночью. Три брата стали ничем.

Здесь передо мной — та же история, но с шансом на другой конец. Харитон погиб. Климент мёртв. Остались Германн и Арсений — два брата, разделённые гордыней и жестокостью мёртвого отца. Я не смог спасти свою семью. Но, может быть, смогу помочь им не повторить мою ошибку. А ещё, что важнее, могу попытаться превратить потенциального врага в союзника.

Я наклонился к Арсению:

— Граф, вам сейчас нелегко. Ваш род на грани исчезновения, но есть ещё один Воронцов — тот, кто носит другую фамилию.

Арсений посмотрел на меня внимательно, затем перевёл взгляд на Германна. В его глазах мелькнуло понимание.

— Ваш брат, — сказал я просто. — Да, он ушёл из рода. Да, ваш отец отверг его. Но Климента больше нет. И Германн — достойный человек. Порядочный. Честный. Он служит казначеем княжества, и я ему доверяю, — я выдержал паузу. — Ваш отец разделил семью. Возможно, пора её собрать.

Арсений молчал, глядя на Германна. Тот стоял поодаль, не приближаясь — видимо, не знал, как отреагирует младший брат.

— Вы предлагаете… примирение? — тихо спросил Воронцов.

— Я предлагаю поговорить, — ответил я. — Германну не помешает компания. Особенно когда этот брат — единственная оставшаяся кровная семья, не считая дочери.

Он отошёл, и я проводил его взглядом. Если Воронцовы и Белозёровы сблизятся — это укрепит обе семьи. И свяжет их со мной.

Несколько бояр средней руки — те, кто не входит в высшую знать, но имеет влияние, — подошли ко мне. Один из них, полноватый мужчина с аккуратной бородкой, осторожно спросил:

— Ваша Светлость, говорят, княжна Засекина и её ратная компания теперь работает эксклюзивно на вас?

Прищурившись, я оглядел его и ответил обтекаемой формулировкой:

— Северные Волки — одна из лучших ратных компаний в Содружестве. Мне повезло заключить с ними контракт.

Другой боярин, помоложе, добавил осторожно:

— Вас не смущает, что князь Шереметьев назначил награду за её голову? Род Засекиных давно…

— Род Засекиных существует, пока жива его последняя представительница, — перебил я холодно. — Титул княжны не отменён ни одним указом. И её заслуги говорят сами за себя. Что касается уважаемого князя Шереметьева, у меня нет с ним конфликта.

Пока что.

Бояре переглянулись и поспешно кивнули. Они поняли. Я не позволю шептаться за спиной Ярославы.

Они намекают, что я связался с претенденткой на чужой престол. Что это может создать проблемы с Шереметьевыми. Пусть думают что хотят. Ярослава заслужила уважение, а не досужие сплетни.

Через некоторое время Германн Белозёров подошёл вместе с дочерью Полиной и Тимуром Черкасским. Граф выглядел спокойным, уверенным. Полина в розовом платье бросала косые взгляды на Ярославу. И лишь Тимур с уважением смотрел на будущего тестя. А то, что пиромант не просто так решил поближе познакомиться с Германном, мне стало очевидно.

— Ваша Светлость, поздравляю, — произнёс Белозёров. — Первый Новый год под вашим правлением.

— И, надеюсь, не последний, — усмехнулся я.

Граф понизил голос, и в его тоне прозвучала профессиональная удовлетворённость:

— За две недели в казну поступило семь миллионов двести тысяч рублей. Это больше, чем здесь собиралось за последние три года вместе взятых. Впервые за всё время моей работы я вижу профицит бюджета, а не дефицит.

— Деньги были всегда, — спокойно ответил я. — Просто раньше оседали не в тех карманах.

Белозёров кивнул:

— Уже начал распределять средства по статьям — ремонт дорог, больницы, школы, укрепление гарнизонов. Наконец-то могу работать нормально, а не затыкать дыры в бюджете.

— Не стоит спешить. Об этом мы поговорим подробнее после праздников, — ответил я. — Статьи бюджета придётся поменять и поменять серьёзно.

Собеседник удивлённо распахнул глаза, кивнул и собрался отойти, но я кивнул в сторону Арсения Воронцова, который стоял у окна один:

— Германн, Арсений сейчас в уязвимом положении. Ему не помешает компания старшего брата.

Граф проследил за моим взглядом, задумался, затем кивнул:

— Понимаю. Пойду поговорю.

Артём Стремянников и его дядя Пётр Павлович подошли вдвоём. Банкир выглядел радостным, даже взволнованным. Адвокат — спокойным и ироничным, как всегда.

— Ваша Светлость, хочу доложить, — начал Артём, — все кредиторы получили обещанные платежи. Княжество официально больше не имеет долгов.

Я приподнял бровь:

— На балу доклады? Артём, это же праздник.

Собеседник смутился:

— Извините, привычка…

Пётр Павлович усмехнулся:

— Оставьте парня, Ваша Светлость. Он просто счастлив, что цифры наконец сходятся.

Я улыбнулся. Артём живёт цифрами. Для него успешный баланс счетов — лучший подарок на Новый год. И я понимал это чувство. Когда система работает, когда всё на своих местах — это приносит удовлетворение.

— Хорошая работа, Артём, — сказал я. — Продолжайте в том же духе.

Банкир просиял и кивнул. Они отошли, и я оглядел зал. Время приближалось к полуночи.

— Прохор, есть минутка? — голос Василисы раздался сбоку.

— Да, конечно.

— Я хочу поговорить с тобой наедине, — уточнила Голицына, смерив взглядом Ярославу.

Та, хмыкнув, отозвалась:

— Пойду изучу представленные закуски. Тебе что-нибудь захватить?

— Обязательно, — я сжал её запястье. — Что-нибудь с мясом.

Мы с Василисой отошли от основной толпы гостей к одной из боковых галерей дворца. Здесь было тише — музыка доносилась приглушённо, а разговоры бояр превращались в неразборчивый гул. Геомантка остановилась у высокого окна, глядя на заснеженный город, затем повернулась ко мне.

— Прохор, я хочу кое-что спросить, — начала она серьёзно. — О твоей… борьбе с коррупцией.

— Слушаю, — кивнул я, прислонившись к колонне.

Василиса нахмурилась, подбирая слова:

— Ты арестовал сотни дворян. Казнил троих. Заставил остальных вернуть украденное под угрозой каторги. Но… почему они вообще остались? У многих есть деньги, связи в других княжествах. Почему просто не продали имущество и не уехали, пока ты их не схватил?

Я усмехнулся. Ожидаемый вопрос. Василиса умна, но ещё слишком идеалистична. Не понимает, насколько дворяне привязаны к своим землям.

— Потому что уехать им некуда, — ответил я спокойно.

— Как это некуда? — Голицына недоумённо приподняла бровь. — Княжеств полно. Москва, Рязань, Новгород, Тверь…

— И ни в одном из них дворянину-беглецу ничего не дадут даром, — перебил я. — Василиса, подумай сама. Дворянин без земель и титула — кто он?

Она открыла рот, чтобы возразить, но я продолжил:

— Богатый простолюдин. Даже не купец, потому что торговать дворяне не умеют. Это ремесло, которому учатся с детства. Многие дворяне умеют только одно — собирать налоги и брать взятки, — я выпрямился, отходя от колонны. — Накопления есть? Да. Но деньги кончатся. А источника дохода не будет. Что тогда? Наниматься писарем? Продавать фамильное серебро по частям? Безусловно есть предприимчивые представители аристократии, которые имеют собственное прибыльное дело, но и оно частенько завязано на то самое княжество, где проживает этот человек.

Геомантка задумалась, и я видел, как она начинает понимать.

— Теперь дальше. Земли — это не просто недвижимость, — продолжил я. — Это власть. Влияние. Доход от крестьян, от дорожные пошлин, от судов, где можно безнаказанно обирать своих селян. Это место в местной иерархии. Вне своих владений дворянин — никто, — я подошёл к окну, глядя на огни города. — В Москве, Рязани, Новгороде — везде своих дворян хватает. Земли давно поделены. Должности заняты родственниками и друзьями. Никто не даст пришлому боярину ни клочка земли, ни крупицы власти.

— Но если у них есть деньги… — начала Василиса неуверенно.

— Деньги без защиты — это приговор, — отрезал я. — Здесь, во Владимире, они под моей защитой. Какая-никакая, но гарантия. Живи по закону — и я защищу твою жизнь и имущество. А в чужом княжестве? — я повернулся к ней. — Кто защитит богатого беглеца без связей и покровителей? Местные дворяне посмотрят на него как на лёгкую добычу. Подстроят несчастный случай, присвоят деньги. И никто даже не спросит.

Василиса побледнела:

— То есть они в ловушке.

— Они просто на своём месте, — поправил я мягче. — Если хотят оставаться дворянами — будут жить по моим правилам. Альтернатива — нищета и смерть в чужом княжестве. Выбор прост.

Геомантка помолчала, переваривая услышанное. Затем спросила:

— А купцы? Торговцы? Они же мобильны. Могут вести дела где угодно. Зачем им терпеть твои жёсткие условия?

— Купцы ещё более привязаны к месту, чем дворяне, — ответил я. — Только по другой причине.

— Какой?

— Бизнес, — просто сказал я. — Здесь, во Владимире, у них всё налажено. Связи, влияние, знакомства. Они знают, кому дать на лапу, чтобы получить выгодный контракт. Знают местных поставщиков, покупателей, перевозчиков, — я жестом показал на окно, за которым лежал город. — Продать это всё и уехать? Да, можно. Но что дальше?

Голицына нахмурилась, слушая.

— Рынки давно поделены, — продолжил я. — В Москве, Новгороде, Рязани — везде свои купеческие кланы и гильдии. Они контролируют торговлю десятилетиями. Пришлого купца просто не пустят на рынок. Или задавят ценами. Или подставят через подкупленных чиновников, — я усмехнулся. — Могут рискнуть, конечно. Но это именно риск. Без гарантий успеха.

— Как будто здесь гарантии есть? — спросила она с вызовом.

— Здесь есть закон, — твёрдо ответил я. — Веди дела честно — получишь защиту. Не бери взяток, не обманывай, плати налоги — и твой бизнес будет процветать. Простые правила, понятные всем. — я сделал паузу. — А если уйдут — вернуться не позволю. Место займут другие. Честные.

Геомантка задумчиво кусала губу. Видел, что логика доходит, но что-то её всё ещё беспокоит.

— Но почему другие дворяне не заступились? — выпалила она наконец. — Дворянство — сословие солидарное. Они должны были объединиться против тебя. Или позвать на помощь дворян из других княжеств.

Я рассмеялся — коротко, не испытывая реального веселья:

— Солидарность кончается там, где начинается личный интерес. Ты видела делегацию Добронравова? Видела Арсения Воронцова? Они пришли не за казнокрадов заступаться. Они пришли показать лояльность новому князю. Потому что умные. Понимают — старый порядок рухнул. Либо приспосабливайся, либо уходи.

— Но князья других княжеств…. — начала Василиса.

— Что князья? — перебил я. — Каждый правит как ему вздумается. У них своих проблем хватает. Зачем ввязываться в чужую войну из-за каких-то казнокрадов?

— Они могут объявить бойкот, — возразила геомантка. — Запретить поставки, торговлю…

— Теоретически могут, — согласился я, — но не будут.

— Почему?

Я подошёл ближе, глядя ей прямо в глаза:

— Во-первых, я торгую Сумеречной сталью. С такими не бойкотируют — с такими налаживают отношения. Даже Демидовы и Яковлевы это, наконец, поняли и пошли на мировую. Каждый князь мечтает заполучить поставки этого металла. — Я усмехнулся. — Во-вторых, я убил архимагистра на дуэли, будучи магистром. Это отрезвит любого потенциального заступника казнокрадов. В-третьих, как я навожу порядок внутри своих границ — моё дело. Я к ним не лезу, они ко мне не полезут.

Василиса медленно кивала, переваривая информацию.

— Мелкие княжества не осмелятся, — продолжил я. — Большие — вообще не заметят или им наплевать. Средние… ну, может кто-то попытается выразить «озабоченность». — Я пожал плечами. — И что? Пока я не лезу в их дела, они не полезут в мои.

Я проворачивал подобные схемы раньше, во времена империи. Когда местная знать начинала зарываться, создавал им такие условия, что оставаться было выгоднее, чем бежать. Ключ — в правильном балансе страха и выгоды. Слишком много страха — побегут. Слишком мало — не будут слушаться. Золотая середина — когда понимают, что жить по правилам безопаснее и выгоднее, чем рисковать всем ради побега в неизвестность.

Геомантка стояла молча, глядя в окно. Затем повернулась ко мне с неожиданным вопросом:

— А ты сам? — в её голосе прозвучало обвинение. — Разве ты не давал взятку Терновскому в Москве? Я помню тот разговор в машине. Семь процентов откат. Разве это не лицемерие — бороться с коррупцией здесь, когда сам её используешь?

Я ожидал этого вопроса. Василиса умна — не могла не вспомнить.

— Есть большая разница, — спокойно ответил я. — Я не завышал цену Сумеречной стали на сумму отката. Наоборот, продал чуть дешевле рынка.

— И что? — не отступала она.

— И то, что откат я заплатил из своей доли, — твёрдо сказал я. — Без этого я бы вообще не смог продать Сумеречную сталь, и Угрюм остался бы без средств на своё развитие. Княжество Московское тоже не пострадало — получило металл по хорошей цене. В результате той сделки обогатился только Терновский. Угрюм же не пострадал, потому что все полученные деньги я положил не в свой карман, а потратил на развитие острога. В этом вся разница.

Василиса нахмурилась, обдумывая.

— Если бы у меня тогда была возможность безопасно продать металл, не привлекая внимание Демидовых и Яковлевых, не платя откатов — я бы ей воспользовался, — продолжил я. — Но такой возможности не было. Терновский рисковал, прикрывая сделку от чужих глаз. За это он получил свой процент.

— Но…

— Василиса, — перебил я мягче. — Помнишь, что я говорил тогда? Что есть вещи, которые я могу изменить, а есть те, с которыми приходится мириться. Коррупция — левиафан, голову которому не отрубить одним ударом. Даже прошедшая операция с амнистией не смогут решить проблему за раз. Эту гниль придётся выжигать калёным железом на протяжении долгих лет, — я перевёл дух. — Тогда в моей власти был только Угрюм, где проблем с коррупцией не имелось. Сейчас — целое княжество. И я привожу его к законности. Постепенно. Изнутри. Как и обещал.

Геомантка посмотрела на меня долгим взглядом:

— Ты действительно веришь, что можешь изменить систему?

— Не верю, — ответил я твёрдо. — Я знаю. Потому что уже делаю это, — я кивнул в сторону зала, где продолжался бал. — Семь миллионов рублей вернулось в казну за две недели. Воры либо в тюрьме, либо на коротком поводке. Закон работает. Это только начало.

Василиса медленно кивнула:

— Надеюсь, ты прав.

— Время покажет, — усмехнулся я. — А пока скажи, вся эта беседа — это действительно то, что ты хотела обсудить со мной наедине? — я внимательно заглянул ей в глаза.

— Нет, — смутилась девушка. — Я… Ответь, почему ты выбрал её, а не меня⁈