Инженер Петра Великого – 12

Глава 6

Семь суток. Ровно столько потребовалось, чтобы чопорная Женева мутировала в грохочущий военный цех. Над озером Леман повис тяжелый угольный смог: мои мастерские выли и лязгали круглосуточно, выплевывая тысячи штыков и шомполов под ритмичные удары паровых молотов. Пока механики сбивали пальцы в кровь о металл, в конторе Анны Морозовой кипела другая работа. Золото и серебро текло рекой, перекочевывая из сундуков в тощие кошели тысяч наемников. Де Брольи и Орлов, охрипшие от крика, гоняли разношерстные батальоны по плацу до седьмого пота, пытаясь спаять французскую муштру, русскую бесшабашность и швейцарскую упертость в единый механизм. Спустя неделю этого адова аврала армия наконец обрела форму.

Сорок тысяч штыков. Для любого европейского монарха начала восемнадцатого века — цифра, от которой темнеет в глазах. На марше, однако, эта армада напоминала не столько римский легион, сколько вооруженный до зубов бродячий цирк. В авангарде, сверкая белизной мундиров, чеканили шаг двадцать тысяч французов герцога, отчаянно цеплявшихся за остатки парадного лоска. В центре, лязгая железом и окутываясь клубами пара, полз мой бронированный кулак: гвардия, инженеры и ополченцы, жмущиеся к бортам ревущих «Бурлаков». А замыкал колонну пестрый шлейф из семнадцати тысяч швейцарцев, где каждый капитан вел свой отряд под флагом родного кантона, плюя на единообразие формы.

Эта громоздкая, шумная машина, скрипя шестернями, двинулась на запад. План, рожденный в спорах над картой, отличался наглой простотой: стремительный рывок через Францию, стыковка с союзниками в Лионе и марш-бросок на Версаль.

Однако воевать оказалось не с кем.

Первые двое суток нервы звенели, как натянутые струны. Походный ордер, заряженные ружья — мы ждали засады за каждым поворотом. Дороги же оставались девственно пустыми. Деревни встречали нас распахнутыми дверями и тишиной. На столах еще стояли миски с похлебкой, в очагах теплились угли, но ни души, ни единой курицы во дворах. Словно по этим землям прошелся Мор, аккуратно вычистив все живое.

Недоумение первых часов сменилось тревогой. Иллюзии окончательно развеялись в безымянном городке на третий день пути. Зловоние разлагающихся туш, которыми доверху набили колодцы, ударило в нос еще на подходе, а вместо переправы нас встретили черные, торчащие из воды зубы свай. Хаос отступления выглядит иначе: брошенные телеги, раненые на обочинах. Здесь же царил расчет. Кто-то, обладающий властью генералиссимуса и дотошностью бухгалтера, старательно зачищал карту перед нашим носом, превращая цветущую провинцию в безжизненный полигон.

— Работа профи, — я пнул носком сапога обугленную балку, свисающую над водой. Петр стоял рядом, мрачно разглядывая пепелище. — Обрати внимание, Государь, опоры подрубили. Точечно, в узлах напряжения. Мост сложился сам под собственным весом, огонь только закончил дело. Здесь поработали инженеры.

Противник избегал открытого боя, предпочитая тактику изматывания. Нас не атаковали. Лишая воды, фуража и отдыха, невидимый кукловод заставлял гигантскую армию ползти на брюхе по выжженной земле.

— Петр Алексеевич, швейцарцы на грани бунта, — Орлов ворвался в шатер, стряхивая с треуголки серую дорожную пыль. Его лицо перекосило от бешенства. — Опять нашли в колодце дохлятину, теперь вопят про «черную порчу» и требуют двойное вознаграждение за риск души. Еле загнал обратно в строй.

У французов герцога дела обстояли не лучше. Маршируя по руинам собственной страны, они все чаще бросали косые взгляды на офицеров. В их глазах читался немой вопрос: ради чего мы превращаем Францию в кладбище? Только мои гвардейцы и женевцы сохраняли спокойствие — сказывалась понимание, что приказ есть приказ, какими бы декорациями он ни был обставлен. Что удивительно, ведь женевские войска совсем недавно вошли в русскую армию — сказывалась муштра Орлова и иная идеология.

Однако страшнее голода была информационная слепота.

— Пусто, Петр Алексеич, — голос Ушакова с каждым докладом становился все печальнее. — Третий разъезд не вернулся. Ушли на рассвет, десять верст форы — и тишина. Ни выстрелов, ни тел, ни коней. Словно растворились в воздухе.

Мы двигались на ощупь, как слепые котята в темной комнате, набитой капканами. Лесополоса на горизонте могла скрывать батарею артиллерии, а могла быть просто лесом. Неизвестность выматывала.

— Нас ведут, — я развернул карту на походном столе, подсвечивая маршрут масляной лампой. Петр сидел напротив, сжимая кружку. — Как баранов на бойню. Отсекают «глаза», морят жаждой, сбивают темп. Кто-то очень умный выстроил для нас коридор. Я не вижу его, не могу просчитать. Этот гад, кем бы он ни был, не лезет в геройство. Он бьет по желудкам. И это очень необычно.

Царь поднял на меня взгляд.

— Значит, ускоряйся, — прорычал он. — Раз нас загоняют в ловушку, надо влететь в нее и пробить стену до того, как захлопнется дверь. Лион — это склады, отдых. Прикажи людям забыть про сон. Загоним лошадей, бросим отставших, но дойдем.

Ставка ва-банк. Какая-то логика в этом была. Не назад же бежать, в Женеву. Других карт у нас на руках не осталось. Темп марша взвинтили до предела, превратив движение войск в гонку со смертью. Солдаты падали от изнеможения, стирали ноги в кровь, но продолжали идти, подгоняемые страхом и надеждой на спасение за стенами Лиона.

Приказ Петра — гнать без сна и передышек — превратил армию в бесконечную, растянувшуюся на версты гусеницу, состоящую из шатающихся зомби. Однако близость Лиона действовала успокаивающе: город маячил спасительным миражом, обещая еду, вино и, главное, возможность просто упасть и не вставать.

Стоп-краны я сорвал за полдня до финиша.

— Стоять! — Сигнал трубы, разлетевшийся по цепи, заставил многотысячную колонну замереть, словно механизм с перебитым приводом.

Реакция последовала мгновенно. Полог штабного шатра, разбитого в редкой роще, отлетел в сторону, пропуская внутрь взбешенного де Брольи.

— Вы рехнулись, генерал⁈ — Герцог даже не пытался соблюдать субординацию, его лицо пошло красными пятнами от ярости. — Лион в дневном переходе! Мы теряем инерцию! Люди падают от усталости, им нужен этот город, а не ночевка в поле!

— Именно поэтому мы никуда не идем, — я даже не оторвался от карты. — Три разведывательных разъезда пропали без вести. Раньше у нас была возможность знать что происходит в паре дневных переходов, а тут они исчезли практически сразу. Да и то, узнали случайно, каждые три часа должны были посылать гонцов, чтобы предупреждать о том, что там впереди. И никого нет. Я не брошу пятьдесят тысяч человек в «туман войны», особенно в долину, которая может стать братской могилой.

— Это трусость! Паникерство! — выкрикнул из-за плеча герцога один из французских полковников.

Де Брольи колебался, переводя взгляд с меня на царя. Мрачный Петр, как грозовая, протирал ветошью замок своего пистолета, словно происходящее его не касалось.

— Это не трусость, — я нахмурился. — Это расчет рисков. Я не играю в рулетку живыми людьми. Орлов!

Василь вышел на свет.

— Бери лучший взвод, грузись на головной «Бурлак». Задача — силовая разведка. Проутюжить долину до самого Лиона. Если там засада — ты ее вскроешь, броня выдержит первый удар. Если чисто — дашь выстрел фейерверком.

Единственно верный алгоритм в условиях дефицита данных. Потянулись часы ожидания. Солдаты, повалившиеся на траву, тревожно косились на восток, откуда не доносилось ни звука.

Вибрация пришла раньше звука.

Земля под ногами мягко, но настойчиво толкнула подошвы сапог. Раз. Другой. Третий. Низкие, утробные удары, от которых дрожит диафрагма. Ошибиться было невозможно: так работает не полевая артиллерия и уж тем более не мушкеты. Били осадные калибры. Причем канонада доносилась не с востока, где лежал Лион, и не с севера. Грохот накатывал с юга. Из нашего глубокого тыла.

— Враги! — заорал влебетевший адъютант.

Мы высыпали из шатра. Взлетев на коней, штабная группа рванула на гребень холма. Панорама, открывшаяся с высоты, могла бы украсить учебник по идеальному уничтожению армии.

Долина перед Лионом была пуста. Зато на севере, наглухо перекрывая дорогу на Париж, выстроилась живая стена. Идеально ровные каре красных мундиров. Англичане. А перед строем, на белом жеребце, застыла фигура, знакомая каждому солдату Европы. Герцог Мальборо.

С юга же, отрезая пути к отступлению, из-за холмов, которые мы прошли всего пару часов назад, выползала вторая змея. Пестрая, многоязыкая масса — в подзорную трубу я четко различал белые мундиры австрийцев и прусскую синеву. «Сборная солянка» Крестового похода захлопнула крышку.

Ситуация — пат. Мы в узком каменном мешке. Север держит Мальборо. Юг — Коалиция. Восток, со стороны Лиона, откуда мы ждали подкреплений, хранит гробовое молчание.

В штабе воцарился управляемый хаос. Де Брольи, срываясь на фальцет, тыкал пальцем в карту, требуя немедленной атаки. Меншиков, смертельно бледный, с трясущимися руками, что-то жарко шептал на ухо Петру. Швейцарские капитаны сбились в плотный круг и гортанно обсуждали единственное, что их волновало: неустойку за смерть в этом проклятом ущелье.

Примитивная, хрестоматийная «коробочка» на открытой местности. Классика, описанная еще римлянами. И я, возомнивший себя великим стратегом, собственноручно загнал в этот мешок пятьдесят тысяч душ.

Со стороны Лиона приехал Орлов на «Бурлаке». Лион занят силами Людовика. Филипп после этой новости совсем потух.

— Тихо. — Петр рыкнул.

Все споры мгновенно стихли. Царь закончил сборку пистолета, с сухим щелчком взвел курок, потом плавно спустил его и сунул оружие за пояс.

— Ждем.

— Чего ждем? — не выдержал Орлов, сжимая эфес сабли.

— Они не станут стрелять. — Петр поднял на него тяжелый взгляд. — Пока нет. Они пришли не воевать. Сейчас начнут торг.

Его интуиция оказалась верной. Не прошло и получаса, как от английских позиций отделилась группа всадников под белым флагом. Никакой спешки. Они двигались шагом, с демонстративным спокойствием хозяев положения, давая нам время насладиться своим бессилием.

Мы выдвинулись навстречу: я, Петр, герцог, Меншиков и Ушаков. Делегация противника уже ждала на нейтральной полосе. Возглавлял ее не генерал, не маршал и даже не принц крови. В простом, но безумно дорогом гражданском камзоле, на вороном жеребце восседал лорд-казначей Англии Роберт Харли.

Хлопали белые полотнища флагов, нервно всхрапывали кони. Лорд Харли окинул нас недовольным взглядом. Рядом с ним стоял толмач.

— Ваше высочество, — его глаза смотрели сквозь Петра, словно русский царь был прозрачным. — Рад видеть вас в добром здравии. Впрочем, должен признать, выбор компании вызывает… некоторое недоумение.

Слова Харли, обернутые в вежливость, источали яд.

Герцог побелел, но удар выдержал.

— Лорд Харли, — ответил Филипп с достоинством, которого я от него не ожидал. — Я нахожусь среди моих союзников. И требую объяснений: что означает этот военный лагерь на пути моего следования?

— Мы здесь не как враги, ваше высочество. — Уголок губ англичанина дрогнул в усмешке. — Мы здесь как спасители. По просьбе законного короля Франции и с благословения Святого Престола. Наша миссия — очистить эту землю от еретиков.

Терпение Петра лопнуло. Мысль о том, что он, император, вынужден слушать нотации от зарвавшегося клерка, явно пережгла предохранители.

— Господин казначей, вы ошиблись дверью, — прорычал он. — Армией командую я. Хотите говорить — говорите со мной!

Харли скользнул по нему отсутствующим взглядом.

— Прошу прощения, сир, — произнес он с издевательской учтивостью. — Однако Британская корона не ведет переговоров с отлученными от церкви схизматиками.

Лицо Петра начало наливаться дурной, темной кровью. Ушаков, тенью возникший за монаршим плечом, едва заметно сжал локоть царя. Ситуация выходила из-под контроля. Англичанин провоцировал мастерски, Филипп впал в ступор, а Петр вот-вот сорвется в рукопашную.

— Лорд Харли, — я вступил в разговор, нарочито понизив голос до скучающего тона. — Мы здесь для дела или для богословского диспута? Если второе, то наш полковой капеллан с радостью уделит вам время. Если первое — переходите к сути.

Перехватив инициативу, я четко обозначил расстановку сил. Харли на секунду сбился с ритма, оценивая нового игрока. Толмач быстро перевел мои слова.

— Хорошо, генерал, — кивнул он. — Суть проста. И адресована она исключительно его высочеству.

Он снова развернулся к Филиппу, игнорируя нас.

— От имени Священной Коалиции мы готовы признать вас, Филипп, законным регентом Франции. Мы предоставим кредиты и оружие для наведения порядка. Цена вопроса — лояльность христианскому миру. Вы должны немедленно, здесь и сейчас, отречься от союза с московитами. А сами еретики — вместе с их дьявольскими механизмами — будут отданы в руки нашего правосудия.

Корона в обмен на предательство. Класс. Герцог молчал, и по его бегающим глазам было видно, как мучительно скрипят шестеренки в голове, взвешивая «за» и «против».

Чтобы дожать клиента, Харли щелкнул пальцами. Один из его глашатаев выехал вперед, развернул пергамент и начал выкрикивать условия ультиматума, обращаясь уже не к нам, а к полкам. Голос разносился над долиной, вбивая клин между французами и и остальной частью нашей армии.

Филипп дрогнул. Я видел этот момент слома: взгляд метнулся к своим солдатам, потом на нас, потом на Харли. Он был в шаге от того, чтобы принять сделку.

Времени на раздумья не оставалось. Я ударил коня шпорами, врубаясь в пространство между глашатаем и строем.

— Передайте своему хозяину! — заорал я так, что сорвал голос, перекрывая шум ветра. — Что герцог Орлеанский — наш союзник и личный друг русского Императора! Любая угроза в его адрес — это объявление войны России! Мы защитим его, хочет он того или нет!

Шах и мат. Я публично, на глазах пятидесяти тысяч свидетелей, намертво приварил нашу судьбу к его. Теперь предательство для Филиппа превратится в низость, которую не простят офицеры.

Бедная Франция. Сначала мы, теперь англичане с немцами. Страна превратилась в проходной двор с выбитыми дверями.

Герцог прекрасно понял, что я только что сделал: спас его репутацию и одновременно взял в заложники. Выбора у него больше не было.

Ветер внезапно умер. В этой тишине со стороны английского лагеря донесся крик петуха — звук настолько будничный, что сейчас он прозвучал как похоронный колокол. Десятки тысяч глаз, и армии крестоносцев, и нашей, трещащей по швам коалиции, сфокусировались в одной точке. На герцоге Орлеанском.

Бледность Филиппа проступала даже сквозь слой дорожной пыли, а испарина на лбу выдавала критическую перегрузку нервной системы. Он попал в вилку. Харли улыбался ему — поощрительно, мягко, так улыбается отец нашкодившему, но любимому сыну. Взгляд герцога метался: сначала на свои полки, застывшие в ожидании, затем на меня. Мое лицо оставалось маской.

Англичане использовали его как наживку, мы — как политический таран. Теперь ему предложили примитивный выбор: либо корона на голове, либо голова в корзине. Для человека его склада ответ был очевиден.

Он тронул поводья, сокращая дистанцию до нас с Петром. Кольцо гвардейцев молча разомкнулось.

— Простите, — голос Филиппа звучал глухо, как из бочки. Глаза он спрятал, уставившись в луку седла. — Мой долг… он перед Францией.

Петр промолчал. В его взгляде, упершемся в ссутулившуюся фигуру герцога, не было гнева. Там была брезгливость. Так смотрят на раздавленного сапогом слизняка.

Орлов выругался. А Меншиков раскрыв рот смотрел на весь этот сюр.

Герцог медленно, словно во сне, начал разворачивать коня.

— Филипп! — во мне клокотала злость. — Тебя купили, как портовую девку на ярмарке!

Плечи герцога дернулись, словно от физического удара. Секундная заминка. Казалось, он сейчас что-то скажет… Но вместо этого рука в перчатке взмыла вверх, подавая короткий сигнал в сторону де Брольи. Затем — удар шпорами, и он рванул вперед, к Харли, к обещанному трону и клейму Иуды.

Французские полки, повинуясь приказу, начали опускать знамена. Стыдливо отводя глаза, они ломали строй, разворачивались и отходили в сторону, оголяя наш фланг, словно гниющее мясо, отстающее от кости. Поле для будущей бойни было расчищено.

Мы с Петром изумленно смотрели на предательство.

Харли коротко, сухо рассмеялся, наслаждаясь проведенной комбинацией.

— Даем вам время до рассвета, чтобы принять решение о сдаче в плен.

Англичанин развернул коня и ускакал в окружении своей свиты

Нас предали.