Как я провёл лето в Талморе

Глава 10

Боевая магия в учебнике называлась осторожно: «прикладные защитно-ударные конструкции». Илвасиона это формулировка только раздражала. В отличие от местных, он слишком хорошо понимал, что все аккуратные слова рано или поздно сводятся к одному: кого-то будет рвать, ломать и жечь, а кто-то останется стоять.

Писарь сидел за столом в своей комнате и в третий раз перечитывал раздел о простейших щитах. Текст был сухим, почти канцелярским: «Сфокусированная плоскость сопротивления, формируемая перед телом мага, принимает на себя удар, перенаправляя или рассеивая его». На полях уже появились его мелкие пометки: «вектор», «угол», «опора в корпусе, не в локтях», «не пытаться держать весь удар руками». Высокоэльф не любил, когда сила проходила через слабое звено.

Тело в этом мире помнило другое: театральные жесты, плавные линии, заложенные в эльфийскую школу как часть эстетики. Илвасиону эстетика была не нужна. Ему нужно было, чтобы печати превращались в автоматические реакции, как когда-то пальцы сами находили нужные клавиши.

Он поднялся, отодвинул стул, проверил щель под дверью. Свет не должен был бросаться наружу слишком резко. Таморец задул одну свечу, оставил только лампу у стены и маленькую двемерскую капсулу на столе, дающую ровный, тусклый свет. Этого хватало, чтобы видеть собственные руки.

На странице было нарисовано несколько вариантов печати щита: классическая — ладони вверх, пальцы сомкнуты; вариант для продвинутых — одна рука перед собой, другая у груди; боевой — когда маг держит воображаемую грань чуть под углом, чтобы удар скользил, а не ломал.

Илвасион выбрал последний. Остальное было пустой тратой времени.

Он встал так, чтобы между ним и стеной оставалось пару шагов, и вытянул руку вперёд. Пальцы эльфа лёгко дрогнули, пытаясь сложиться в привычное эльфийское движение — плавное, изящное. Маг заставил их слушаться себя, а не чужую память. Большой палец лег к основанию мизинца, указательный и средний чуть выпрямились, безымянный зацепил воздух по диагонали. Вторая рука встала ближе к груди, как дополнительный упор.

Он несколько раз повторил движение всухую. Без потока. Только печать. Медленно. Быстро. С закрытыми глазами. Память тела буксовала, путалась, пыталась вернуться к заученным, но не прожитым эльфийским фигурам. Каждый раз, когда пальцы скользили в сторону красоты, а не функциональности, Илвасион останавливался и начинал заново.

В мире, откуда он пришёл, ему уже доводилось переучивать моторные привычки. Руки помнили одно, мозг требовал другого. Ничего нового. Только теперь за ошибка могла стоить не сорванного проекта, а вылетевшего ребра.

Когда жест стал устойчивым, маг прикрыл глаза и осторожно подтянул к ладони тот же хрупкий поток, что недавно превращался в свет. В груди снова шевельнулся песок, кровь отозвалась вибрацией. Таморец представил не сферу, а плоскую поверхность, тонкую, как лист металла, поставленный на ребро. Не перед собой и не вплотную к коже, а чуть в стороне, под углом, как бы между ним и воображаемым ударом.

Воздух дрогнул. Ничего не вспыхнуло, не засветилось. Но когда Илвасион попытался осторожно ткнуть в пустоту пальцами левой руки, там, где видел щит, они встретили слабое сопротивление, как натянутую паутину. Плёнка тут же лопнула, разошлась, оставив в пальцах знакомое онемение.

— Слабо, — вполголоса произнёс он, уже не по привычке, а как сухую констатацию.

Эльф повторил печать. Ещё. И ещё. В какой-то момент руки начали гореть тупой, вязкой болью, как мышцы после слишком долгого письма. Он остановился, встряхнул кистями, прошёлся по комнате, чтобы кровь разошлась, потом вернулся к столу, посмотрел на страницы о «перераспределении усилия через корпус».

Книга советовала «откликаться всем телом». Сказано красиво, написано дурно. Илвасион мысленно вычеркнул пафосные обороты, оставив суть: не держать щит на одной руке. Включать плечи, спину, ступни. Стоять так, чтобы удар не свалил, даже если магия сорвётся.

Он отодвинул коврик, оставив голый каменный пол, и встал шире, как в стойке, которую когда-то показывали в банальном ролике про самооборону. Правая нога чуть впереди, левая на полшага сзади, носки врозь. Тяжесть не на пятках, не на пальцах, а в центре. Теперь печать ложилась иначе: тело уже было готово к толчку.

Когда в очередной раз перед ним возник невидимый, но ощутимый слой сопротивления, эльф, не разжимая пальцев, резко толкнул его плечом, будто пробуя на прочность. Волна «плёнки» дрогнула, как натянутая ткань. На секунду показалось, что она выдержит, потом щит снова развалился, ударившись о него же слабым откатом.

— Ладно, — сухо выдохнул он. — На сегодня щит — до уровня не умереть с первого удара.

Боевой раздел дальше предлагал «начальную репульсию» — короткий толчок силой, чтобы сбивать противника с ног или отбрасывать оружие. Илвасион отложил этот пункт в сторону. Бить силой, которую не умеешь держать, — лучший способ улететь вместе с врагом.

Он перелистнул страницу и остановился на простейшем боевом импульсе. Не «огненный шар», не показательное зрелище, а концентрированный, короткий сгусток силы, способный отбросить или проломить. В рисунках печат это выглядело как комбинация уже знакомых элементов: направление, опора, точка выхода.

Писарь подошёл к стене. Камень был шершавым, с мелкими трещинами. Он нашёл участок, где раствор и так пошёл сеточкой, и на всякий случай тихо провёл по линии ногтем, запоминая, где можно позволить себе ошибку.

Боевой жест требовал одной руки. Пальцы складывались иначе: три собраны, два — как прицельная направляющая. Илвасион несколько раз повторил печать в воздухе, пока движение не стало прямым, строгим. Без грации. Напоминало скорее сухой указующий жест, которым недовольный начальник отправляет подчинённого вон.

Он подтянул поток. На этот раз не к ладони, а к линии от локтя до кончиков пальцев. Внутри словно включили короткий гудящий провод. Эльф задержал дыхание, удерживая напряжение, и в последний момент, когда казалось, что силу начинает ломать внутрь, рывком «выстрелил» в камень.

Никакого света. Никакой эффектной вспышки. Только глухой, странный звук, как будто воздух хлопнул сам по себе. На стене осталась едва заметная вмятина, а по руке от запястья до плеча прошла хлёсткая боль. Пальцы на мгновение свело, пальцы сжались сами собой.

Илвасион принял эту боль спокойно. В другой жизни он ощущал похожее после ударов током от неисправной техники. Здесь добавлялся только привкус чуждой силы, режущий внутренности, как холодный нож.

— Слишком много, — отстранённо отметил маг, массируя предплечье. — Слишком резко.

Он повторил печать, на этот раз собрав поток не до конца, почти в половину. Импульс получился слабее, но уже управляемый. Камень лишь чуть осыпался пылью, зато рука выдержала.

Так и шло: шаг вперёд, полшага назад. Писарь старательно ловил момент, когда сила ещё слушается его, а не пытается прорваться через кости. В какой-то момент пальцы начали сами находить нужный угол, запястье — выбирать правильную линию. Тело, привыкшее к перу и жезлу, осторожно принимало новую задачу.

В какой-то момент Илвасион поймал себя на том, что перестал смотреть на страницу. Печать закрепилась где-то глубже, в связке мышц, в памяти ладони. Он несколько раз выстрелил вслепую, в разные точки стены, меняя расстояние. Каждый раз камень отвечал новым рисунком трещин.

Когда плечо окончательно заныло, эльф остановился. Этого было достаточно, чтобы в бою не выглядеть полным дилетантом. Этого было мало, чтобы выжить, если на него всерьёз пойдут те, у кого за спиной годы тренировок.

Закреплять печати только в комнате было глупо. Тело должно было учиться держать их в движении, с другой позицией, с другим воздухом. Илвасион заранее знал, где продолжит.

Ночью, когда крепость затихла, писарь спустился в технические тоннели. Дежурный страж при входе лениво махнул рукой, увидев знакомого эльфа с папкой и лампой.

— Опять эти ваши перепроверки, господин? — пробурчал он.

— Если кто-то рухнет в шахту из-за плохо закреплённого люка, виноваты будем мы, — ровно ответил Илвасион. — Я предпочитаю, чтобы падали только те, кто действительно заслужил.

Страж усмехнулся, не пытаясь понять, что именно имел в виду маг, и отвернулся.

Внизу тянуло сырым железом и камнем. Вентиляционные ходы двемерского узла дышали слабым, равномерным теплом. Илвасион шёл по узкому коридору, пока не нашёл небольшое расширение, где стену давно подмыло влагой. Здесь его импровизированный тир никого не заинтересует.

Он поставил лампу на выступ, бросающую тусклый круг света, и встал так, чтобы под ногами не было рыхлого мусора. В тоннеле урчали где-то глубже механизмы двемерских конструкций, отдаваясь в камне глухой вибрацией. Это даже помогало: тело включалось иначе, когда рядом шла чужая, огромная машина.

Эльф начал с печати щита. Сначала — плавно, медленно, прислушиваясь, как вибрация узла пересекается с его собственным потоком. Затем — быстрее, с шагом вперёд, с поворотом корпуса, как если бы удар летел сбоку. Щит вставал не идеально, но уже в нужном месте, не закрывая ему обзор и не мешая движению ног.

Он шагнул влево, поднял руку, дал импульс в воображаемое плечо противника. Камень послушно принял удар. Воздух снова глухо хлопнул, на полу посыпалась пыль. Илвасион чуть сместился, представляя, как щит скользит с линии удара меча, а импульс выбивает почву из-под чужих ног.

Печатей становилось всё больше. Простые — на свет, щит, толчок — переплетались с телодвижениями. Маг-писарь раз за разом повторял связки: шаг, щит, шаг, импульс. Иногда он добавлял в рукав представление о жезле, хотя самого жезла с собой не взял: тело должно было учиться работать и с голыми руками, и с оружием.

Пару раз сила уходила не туда. Щит вставал слишком близко, удар отдавал болью в плечо. Один импульс сорвался, ударив по воздуху так, что в ушах зазвенело. Илвасион стиснул зубы, пережидая звон, и только после этого позволил себе коротко выругаться шёпотом. Это было на удивление отрезвляюще.

Он не торопился. Между подходами таморец останавливался, облокачивался о стену и заставлял себя проговаривать связки в голове, как когда-то проговаривал алгоритмы: «стойка — печать — поток — направление — выход». Каждый элемент должен был занять своё место, иначе в нужный момент всё рассыплется как плохо составленный отчёт.

Когда в тоннеле раздался тихий, но отчётливый щелчок — где-то далеко автомaton сменил режим, — Илвасион поймал себя на том, что невольно сверил ритм своих движений с этим звуком. Двемерский узел жил своей жизнью, его механическая дисциплина была почти успокаивающей. Здесь не было богов, фанатиков, бюрократов. Только металл, камень и сила, текущая по заданным линиям.

Высокоэльф выпрямился, провёл ладонью по влажному камню, чувствуя, как в пальцах ещё шевелится остаточное напряжение. Печати щита и импульса уже не требовали напряжённого внимания. Они перестали быть «магией» и превратились в движения, которые тело готово было повторить без лишних вопросов.

Илвасион позволил себе последнюю проверку. Он встал боком к стене, представил, как из темноты на него выскакивает человек с ножом. Левая нога ушла назад, корпус чуть развернулся, правая рука поднялась, печать щита встала под углом. Почти одновременно левая ладонь сложилась во вторую печать — короткий толчок вперёд.

Воздух дрогнул, будто через него пронесли невидимую плиту. Щит поймал воображаемый удар, импульс ушёл поверх него, в ту точку, где могло быть горло противника. Камень тихо треснул, оставив на себе новый след.

— Уже лучше, — тихо сказал маг.

Он погасил лампу и на мгновение остался в полной темноте. Внутри, в груди и ладонях, всё ещё шуршал песок, отзываясь на движение мысли. Илвасион позволил себе короткий вдох, представляя, как однажды эти печати сработают не в пустой шахте и не по безответной стене, а по тому, кто действительно захочет его убить.

А затем, как и полагается писарю магистрата, поднялся наверх, вернул на лицо спокойную, немного уставшую маску чиновника и прошёл мимо стражи так, словно всю ночь занимался исключительно тем, что подшивал очередные сводки.

Двемерский люк под крепостью принимал Илвасиона как старого, но нежеланного знакомого. Кольцо холодного металла, шершавый ржавый обод, запах сырости и старого масла, который ударял в лицо сразу, как только крышка поднималась хотя бы на ладонь. Высокоэльф задержал её плечом, просунул внутрь лампу, позволил свету расползтись по лестнице вниз, по каменным ступеням, съеденным временем и сапогами тех, кто когда-то ходил сюда до него. Потом уже спустил туда себя.

Талморец выбрал не парадный путь: не тот тоннель, через который его вели в первый раз, а боковой, вспомогательный. На это было две причины. Первая — привычная паранойя: если вдруг наверху начнут задавать вопросы к пути, который используют «по инструкции», у него будет собственный, неучтённый лаз. Вторая — желание увидеть узел двемеров не только с «лицевой» стороны, которую они когда-то показывали друг другу, но и изнутри, через сервисные кишки, куда загоняли обслуживающие механизмы.

Маг-писарь поправил ремень с ножами, проверил, как сидит под простой туникой арамитная рубашка, тронул пальцами жезл. Магомеханический посох лёг в ладонь привычно, как ещё один сустав. Вес выверен, баланс смещён чуть вперёд: ударить им по голове было не менее убедительно, чем дать импульс. Эльф задержался на последней ступени, прислушиваясь.

Двемерский узел жил. В глубине гудели потоки, щёлкали реле, монотонно мерцали кристаллы. Звук не был похож ни на что живое: чистая механика, равнодушная, как табличка с цифрами. Илвасион поймал ритм, отделил фон от редких, более звонких звуков — шагов автоматонов, царапанья металлических лап по камню.

В этот раз он пришёл не смотреть. Охота предполагала расчёт.

Маг прошёл по узкому коридору, туда, где стены постепенно переставали быть просто камнем и начинали покрываться встроенными панелями. Металл вплавлялся в породу, переходы были почти незаметными, словно кто-то изначально отливал всё это как единое целое. На уровне ног уже попадались тонкие канавки — желобки для стока чего-то, похожего на масло или конденсат. Где-то в глубине ухнул воздух, затем сухо щёлкнул клапан. Узел дышал.

Первую цель Илвасион заметил не глазами, а слухом. Ритмичный перестук, слишком ровный для шагов человека. Паукообразный автоматон, судя по звуку, был один. Лёгкий, разведывательный или ремонтный. Именно то, что нужно для начала: если ошибётся, не подтянется сразу весь двемерский «гарнизон».

Высокоэльф потушил лампу, оставив только слабое свечение кристалла на навершии жезла. Свет едва раздвигал тьму, зато не слепил. Писарь плавно сместился к стене, давая механизму возможность пройти мимо. Вскоре из-за поворота выкатилось что-то низкое и угловатое, напоминающее огромного бронзового паука, урезанного по высоте. Шесть лап, тело-короб, небольшая «голова» с линзами. Одна из них светилась тускло-голубым, другие были погашены.

Автоматон не увидел эльфа: датчики были повернуты к полу и стенам, сканируя повреждения. По корпусу бегали тонкие линии света — рабочие контуры. Илвасион отметил про себя, где они сходятся, где вспыхивают ярче: приблизительные пути энергии.

Ждать он не собирался. Чем дольше паук ходил по маршруту, тем выше шанс, что рядом появится кто-то покрупнее.

Талморский маг позволил автоматону пройти мимо, почти задев его полами мантии. Удержать себя, не вздрогнуть, когда холодный металл прошуршал в сантиметре от бедра, было отдельной тренировкой. Когда механизм поравнялся с загрузочным люком в стене, Илвасион шагнул следом, поднял жезл, одновременно складывая в левой ладони печать импульса, не смертельного, но ломкого.

Жезл ударил по корпусу в то место, где сходились три линии света, а следом из пальцев в ту же точку пришёл магический толчок. Металл взвыл. Паукообразное тело дёрнулось, лапы сбились с ритма, несколько суставов перегнулись под неправильным углом. Механизм упал, заскрежетал, ещё пытаясь подняться, но Илвасион уже оказался сбоку и вторым коротким импульсом врубил поток в основание «головы», туда, где голубая линза вспыхнула резче.

На этот раз удар был точнее. Линза треснула, свет погас. Автоматон затих.

Эльф слушал ещё пару ударов сердца, проверяя, не отозвался ли где-то в глубине узла сигнал тревоги. Ничего, кроме привычного гудения. Значит, либо такие сбои здесь не редкость, либо сеть слишком занята чем-то другим. Талморец присел на корточки, провёл пальцами по корпусу механизма.

Металл был тёплый. Это радовало: энергия здесь работала на теплопотоке, а не на чём-то совсем чуждом. В толстых сегментах чувствовалось остаточное напряжение, как в недавно выключенном трансформаторе.

Писарь достал из-за пояса короткий, но прочный инструмент — что-то среднее между ножом и ломом, рассчитанное на поддевание скоб и заклинивание крышек. Сделал надрез вдоль одной из панелей, нащупал щель между листами и аккуратно поднял пласт.

Внутри открылась пугающе аккуратная начинка. Никаких пучков проводов, никакой мешанины. Линейки шестерён, цилиндры, тонкие стержни, от которых веяло слабым жаром. Между ними — продольные каналы, по которым струился слабый свет. Илвасион задержал дыхание, чтобы не дёрнуться, не задеть случайно что-то хрупкое.

Его человеческий мозг отчаянно пытался натянуть знакомую терминологию на чужую конструкцию. «Питание, привод, управляющий блок». Подобрать слова было проще, чем признать, что до конца он не понимает ничего. Эльф нащупал глазами «ось» — массивный вал, через который распределялся момент на лапы, и «сердечник» — небольшой, странно гладкий кристалл, буквально висящий внутри гнезда, не касаясь стенок. По периметру сидели кольца из металла, похожего на смесь золота и стали. По ним и шёл свет.

— Индукция. Или то, что эти безумцы называли бы иначе, — пробормотал талморец, сам не заметив, что произносит слова вслух.

Доставать кристалл он не стал. Не сейчас. Так можно было убить то немногое, что ещё работало в узле. Зато вытащил одно из крайних колец, там, где свет мерцал слабее всего. Кольцо пару секунд жгло пальцы, потом остыло. На внутренней поверхности обнаружились микроскопические насечки. Не просто гладкий металл. Сложная, кодированная геометрия.

Маг-писарь положил находку в отдельную тканевую сумку. Для начала было достаточно.

Дальше нужно было проверить, насколько узел реагирует на изъятие целых единиц, а не только деталей. Одна разведывательная «блоха» вряд ли нарушит систему, но несколько выдернутых элементов могли проявить скрытую логику. Илвасион прикинул маршрут, вспоминая схему, которую вырисовывал при первом спуске. Пауки патрулировали не хаотично. У каждого был свой «участок».

Высокоэльф двинулся дальше, углубляясь в город двемеров. Там, где коридоры расходились, он менял высоту, выходя то на верхние мостики, откуда просматривались уровни, то на нижние платформы. Внизу, под ним, один за другим проплывали механические силуэты: крупные сферы-стражи, блуждающие по своим орбитам, тяжёлые коробчатые механизмы, ползущие вдоль стен, устройства, похожие на безголовых жуков с инструментами вместо лап. В эти конструкции маг сегодня не лез: не его масштаб.

Его целью стали ещё два паукообразных автоматона и один небольшой «жук», который явно отвечал за смазку и мелкий ремонт. С ними писарь разбирался уже быстрее, учитывая опыт. Один паук был выведен из строя за счёт «пустого» щита, подставленного под его прыжок: механизм, ударившись о невидимую плоскость, перевернулся, раскрыв нижнюю часть, где соединения были тоньше. Туда и ушёл импульс с жезла. Второго пришлось глушить в тесном коридоре, раз за разом сбивая лапы, пока тот не перестал шевелиться.

Жука Илвасион подцепил на отдалённой площадке, когда тот остановился у какого-то клапана, чтобы проверить его состояние. Лёгкий магический толчок в том месте, где сходились суставы, — и механизм просто осел.

Каждый из трофеев получал ту же процедуру: вскрытие панелей, осмотр, изъятие пары деталей. Эльф помечал в блокноте, где именно находился, когда вытаскивал то или иное кольцо или шестерню. Схемы узла ещё были туманными, но кое-что уже начинало повторяться. Пауки и жук использовали похожие принципы питания, просто масштаб был разным.

Иногда талморский маг отвлекался не на механику, а на окружение. Настенные панели с рельефами, напоминающими то ли схемы, то ли карты. Гладкие двери без ручек, которые не реагировали ни на жезл, ни на магию. Двемеры оставили за собой не только машины, но и идею, которая просачивалась в каждую деталь. Организованный, завершённый мир, который больше не нуждался в создателях.

У края одной из платформ Илвасион задержался, глядя вниз. На нижнем уровне, в тумане пара, шелестел какой-то гигантский механизм. Силуэт был размытым, но по характеру движений маг догадался: то ли заготовка для центуриона, то ли спящий собрат. Туда он не полез. Пока что. Бросаться на такую махину без понимания принципов — глупость, которая лишит Маркрафт одного писаря и подарит двемерскому узлу бесхозный труп.

Зато на полпути обратно эльф заметил ещё одну важную деталь. В нише между панелями стояла, казалось бы, обычная опорная колонна, но от её основания отходили сразу три канала с едва заметным свечением. Где-то он уже видел такой тип распределения. В голове щёлкнуло: в корпусе первого паука был похожий узел. Маленький, локальный, а здесь — системный.

Илвасион приложил к колонне ладонь, на миг потянулся потоком, не пытаясь ломать или вмешиваться, а просто «слушая». В ответ по нервам пробежал знакомый, уже уловимый ритм: импульсы шли по кругу, возвращались, перенаправлялись. Никакого хаоса. Чистая, ритмичная работа.

— Нейросеть на шестерёнках, — издевательская мысль мелькнула сама. — Великолепно. Я умер, чтобы в итоге любоваться на механический мозг без операторов.

Улыбка не прорвалась наружу, осталась где-то под кожей. Талморский писарь убрал руку, ещё раз зафиксировал в памяти рисунок каналов и вернулся к своим трофеям.

Когда путь наверх снова встретил его влажным воздухом маркрафтской канализации, сумка оттягивала плечо куда заметнее. Внутри тихо позвякивали кольца, шестерёнки, пара линз, одна тонкая пластина с гравировкой, похожей на схему зарядки. Каждый из этих кусочков был больше, чем просто металлом. Каждый — маленьким ключом к пониманию того, как узел живёт без хозяев.

Молча выбрался из люка, тихо опустил крышку на место и прислушался к крепости. Сверху доносились обычные звуки: шаги стражи, далёкий смех, глухие голоса. Никто не ждал писаря, вернувшегося из чрева города с сумкой чужой инженерной философии.

Маг-писарь поправил мантию, спрятав под складками ремень с сумкой, и двинулся по коридору к своим бумагам. Днём он будет писать привычные формулировки вроде «о перераспределении ресурсов» и «об оптимизации потоков», а ночью — перебирать двемерские детали, пытаясь сложить из них модель одного-единственного принципа: как сделать так, чтобы система работала сама, не спрашивая богов и начальство.

В этом двемеры явно преуспели. А Илвасион намеревался украсть у них хотя бы часть этого успеха.