Как я провёл лето в Талморе

Глава 13

Дверь в нижние уровни не была дверью. Не аркой, не люком, не привычной створкой с замком. Это был монолит: кусок двемерского металла, влитый в стену так, будто его сюда не ставили, а вырастили вместе с породой. Ни швов, ни петель, ни контура, за который можно зацепиться. Только гладкая, тускло поблёскивающая поверхность с едва заметным рисунком концентрических кругов.

Илвасион стоял напротив неё уже не первый раз. Маг-писарь давно выучил её глухой, мокрый блеск, как другие запоминают черты лица. Пробовал простое: магический импульс, удар жезлом, тонкий поток, пытающийся «подслушать» структуру. Пробовал сложное: лез в ближайшие панели, искал, где проходят магистрали, пытался отключить питание участка. Ответ всегда был один: плита оставалась плоской, равнодушной, как эльфийский советник, привыкший смотреть сквозь людей.

Это был не просто выход. Это был заглушённый узел. Ни одно ответвление магии вниз не уходило. Ни одна сервисная дорожка от него не шла. Всё, что пыталось проникнуть через металл, возвращалось обратно, как вода с плотины. Ни трещины, ни слабого места.

Он ушёл от неё только когда понял: ломать эту вещь «по-человечески» бессмысленно. Её надо перезаписать.

В мастерскую Илвасион вернулся уставшим, но не опустошённым. Усталость стала давно привычным фоном, вроде шума двемерского узла. Он сбросил плащ на спинку ближайшего ящика, проверил ремни экзоскелета, привычно тронул пальцами блок питания на спине и только после этого подошёл к столу.

На столе, как на алтаре, лежали три вещи.

Первая — массивное кольцо из двемерского сплава, снятое с одного из передаточных столбов глубоко в узле. Однажды талморец рискнул отсоединить его на несколько секунд; узел глухо взвыл, свет в туннелях мигнул, но система сама перекинула нагрузку, а он успел убедиться: через это кольцо шли сильнейшие импульсы поля. Электромагнитные, если пользоваться памятью прошлого мира.

Вторая — крупный кристалл, больше похожий на сросшийся пучок мелких. Такой он вытащил из корпуса полуразрушенного центуриона: не сердечный, нет, тот он трогать не стал, а боковой, отвечающий за перераспределение сил на конечности. По сути — мощный буфер, терпеливо запасавший энергию, а потом отдававший её рывком.

Третья — набор пластин с замысловатыми насечками, которые он снимал с управляющих блоков охранных сфер и «мозгов» ремонтников. Эфирная логика двемеров, зажатая в металле. Фильтры, протоколы, приоритеты.

Он долго смотрел на этот набор, как смотрят на фразу из неправильных слов, зная, что из неё можно сложить ещё что-то.

Эльф не собирался изобретать полноценную двемерскую пушку. Для этого нужно было быть двемером. Но сделать нечто, что использовало бы их приёмы, он уже мог.

Мысленная схема появилась задолго до железа. Каркас, внутри которого стоит кольцо-индуктор, вокруг — обмотка и пластины-фильтры, формирующие нужный режим, в центре — кристалл-накопитель. По периметру — несколько тонких каналов для связи с его собственной магией. Если запитать систему от двемерского узла, а затем «дотолкнуть» её эфиром, которого в этих руинах было слишком много, можно получить направленный удар: срыв поля, удар волны, способной не просто прожечь металл, а сдвинуть его на уровне структуры.

Примитивная, варварская электромагнитная пушка, собранная из чужого будущего и чужого прошлого.

Илвасион взялся за каркас.

За основу он взял обрезок старой двемерской балки, когда-то бывшей частью рельса. Металл был упрямым, жёстким, но уже с трещинами; он аккуратно вырезал из него продолговатую «шину» — будущий ствол. К внутренней стороне прижал индукторное кольцо, прикидывая, как оно ляжет: ближе к началу или к середине. В итоге выбрал середину: так удар поля можно было сделать чуть длиннее, дать ему «разогнаться» вдоль ствола.

Кольцо пришлось подпиливать, подгонять, но металл сдался. Илвасион закрепил его при помощи двемерских же скоб, которые вытащил из креплений в одном из коридоров. Между кольцом и стволом вставил тонкие пластины-изоляторы из белёсого сплава, который плохо проводил магию. Не хватало только подписать: «не дай бог замкнуть всё на себя».

Следующим слоем пошла обмотка. В обычном мире он взял бы медный провод. Здесь ему пришлось изощряться. Он разобрал пару блоков связи, вытащил тонкие полосы металла, которыми двемеры оплетали свои кристаллы, и свил из них плоские «жгуты». Обмотал ими индукторное кольцо, в несколько витков, выводя концы к площадке, где должен был стоять накопитель.

Кристалл он посадил в массивную рамку из того же сплава, что и экзоскелет. Рамка крепилась к верхней части ствола, словно горб. От неё вниз шли короткие соединители к обмотке и ещё один, отдельный канал к рукояти, которую он вытачивал из старой двемерской трубы. Через этот канал он собирался подсаживать в систему свою магию — не как основное питание, а как управляющий импульс и катализатор.

Самое сложное началось там, где пришлось соединять двемерскую и человеческую логику.

Пластины с насечками он не мог просто вставить «как есть». Каждая отвечала за конкретный режим. Одна, если верить наблюдениям, стабилизировала поток при перегрузке, другая — задавала приоритет окружения, третья — формировала задержку. Для пушки нужно было другое: краткий, максимально жёсткий импульс без попыток системы «спасти» себя.

Илвасион разложил пластины на столе, как гадалка раскладывает карты. Пальцем проходил по каждой насечке, вспоминая, в каком механизме находил подобный рисунок. В итоге он собрал из них новый блок: внизу — стабилизатор, но урезанный, с вырезанными «страхующими» линиями; над ним — пластина, отвечающая за ускорение потока; замыкающий слой — фильтр, обрезающий всё лишнее, кроме одного направления.

В готовом виде блок напоминал небольшой, плоский прямоугольник с трёхслойной структурой. Он вставил его между кристаллом и обмоткой, закрепил так, чтобы при желании можно было вытащить и заменить.

— Если ты рухнешь, — негромко сказал маг-писарь, глядя на конструкцию, — я хотя бы буду знать, где именно ошибся.

Сердце конструкции заработало не сразу. Когда он впервые задействовал блок питания, тепло лишь лениво поползло по линиям, индукторное кольцо чуть дрогнуло, но ничего не произошло. Это было логично: система не знала, что от неё хотят. Двемеры привыкли к чёткому, однозначному коду.

Талморец, сжав рукоять, закрыл глаза, вытягивая кристаллический поток.

Он уже научился ловить в узле те места, где энергия скапливалась, как вода за плотиной. Сейчас ему нужно было не «подслушать» их, а синхронизировать. Он нашёл в глубине знакомый ритм магистрали, в которой сидело снятое им раньше индукторное кольцо, и аккуратно потянул оттуда тонкую нить. Дал её кристаллу, позволил двемерскому блоку распознать «свой» паттерн. Только после этого ударил по нему коротким, концентрированным магическим импульсом — не силой разрушения, а командой: «срывай».

Ответ пришёл сразу.

Кристалл загудел низко, так что вибрация прошла через рукоять в кости. Обмотка вокруг кольца взялась слабым сиянием, воздух вокруг ствола будто потяжелел. В волосах на затылке шевельнулось, как перед молнией. Талморский маг резко отвёл пушку в сторону и, почти не целясь, направил на каменный угол склада.

Удар не напоминал привычные заклинания. Не было ни вспышки пламени, ни снопа льда. Впереди просто что-то случилось с воздухом: пространство на мгновение сжалось в тугой узел и развернулось, выстрелив невидимой волной. Там, куда она пришлась, камень громко хлопнул, как если бы его ударили гигантским молотом изнутри.

Стену повело. По камню побежали трещины, верхний край посыпался крошкой. Где-то в глубине склада жалобно скрипнуло, медленно опускаясь, старое перекрытие.

Илвасион едва удержался на ногах. Не от отдачи — та, наоборот, ушла в экзоскелет, в закреплённые на плечах и позвоночнике пластины. Внутри же тела что-то коротко перегорело: магический поток, сросшийся с двемерским контуром, выжал из него слишком много. Сердце скакнуло, ладони обожгло изнутри.

Он отстранился, выдохнул, давая речи вернуться.

— Работает, — только и смог констатировать маг-писарь.

Пушка, казалось, тоже задышала. Металл чуть поскрипывал, кристалл утихал, возвращаясь к равномерному мерцанию. Двемерская система, даже после такого насилия, пыталась стабилизироваться, как привыкла.

Он не стал стрелять второй раз. Не в этом помещении. Складывались два риска: рассыпать на голову полкрепости и привлечь лишнее внимание, когда кто-нибудь из ночной стражи решит проверить, откуда «земля подрагивает».

Талморец занялся доработкой.

Он усилил крепления, добавил дополнительный упор, который крепился к экзоскелету: короткую дугу, фиксирующуюся на правом плече. Так пушка переставала быть просто «оружием в руках» и становилась продолжением каркаса. Её вес распределялся по спине и груди, а не ломал кисть. К рукояти вывел ещё один, дуговой контакт, чтобы в случае слабости можно было подавать управляющий импульс не рукой, а через блок на спине.

Второй тест он провёл уже в узле.

Добраться до глухой плиты и притащить туда конструкцию было отдельной задачей. Пушка весила больше, чем хотелось бы, и даже с экзоскелетом идти по узким двемерским мостикам было мерзко. Внизу, под ногами, шевелился город: где-то ползали пауки, где-то лениво проходили крупные механизмы. Узел, казалось, чуял чужую деятельность, но пока не считал её критичной.

У заглушенного узла, у самой плиты, было тихо. Слишком тихо. Ближайшие магистрали обходили этот кусок, как если бы он был раной, залитой свинцом.

Илвасион поставил пушку на импровизированную опору — каменный выступ, когда-то бывший частью лестницы. Проверил крепление к экзоскелету, защёлкнул упор на плече. Ладонь легла на рукоять, другая — на ствол, дальше от кристалла, чтобы чувствовать вибрацию.

Внутри чего-то взыграло знакомое сопротивление: организм не хотел повторять только что пережитый фокус. Талморец проигнорировал. Зажмурился на миг, отстранился от собственного дыхания и потянулся к узлу.

Отсюда, с этого уровня, поток ощущался особенно ярко. В глубине двемерского города шли мощные магистрали, как артерии. Далеко внизу, за толщею камня и металла, что-то гудело особенно сильно — нижние уровни жили своей жизнью. Между ними и ним стояла плита, гасящая всё. Даже здесь он чувствовал, как поле ломается, наталкиваясь на неё.

Маг потянул тонкую нить из одной из сильнейших магистралей, провёл её в кристалл, дал системе «узнать» источник. Затем подключил свою магию: эфирный поток, не привязанный к стихии, а к структуре. Отточенная за недели работа в узле позволяла ему не расплескать всё по дороге.

Когда контуры совместились, он ударил командой.

Внутри пушки всё включилось одновременно и неправильно. Кристалл завыл, индукторное кольцо, словно почувствовав родную нагрузку, вспыхнуло внутренним светом, обмотка зашипела. Воздух вокруг ствола загустел, запахло озоном. В теле эльфа встали дыбом те места, которых не должно было существовать: память о нервной системе из другого мира.

Взрыв не был громким. Он был глухим. Мир на мгновение свёлся к одному, сжатому в точку ощущению: всё поле в этом участке завелось, как сорвавшийся генератор, и рухнуло вперёд с яростью, на которую двемеры, возможно, никогда его не настраивали.

Плита, до этого казавшаяся вечной, ответила вскриком.

Металл не рассыпался и не расплавился. Это было не пламя. Концентрические круги на её поверхности на миг загорелись тусклым светом, как если бы кто-то разбудил древнюю схему. Затем рисунок сорвался, линии побежали, ломаясь, и в следующий миг по плите прошли волны деформации. Она не выдержала: сначала хрустнул правый нижний участок, потом левый верхний. Внутри раздался звук, от которого хочется зажать уши: хрустнула не поверхность, а структура.

Часть плиты ушла внутрь, словно провалилась. По её краям чёрными трещинами разошлись швы, которых до этого не было видно. В нескольких местах металл даже разошёлся, показав узкую, тёмную щель.

Илвасион едва не рухнул вслед за ней. Экзоскелет удержал его, приняв на себя дрожь мышц. Ладонь, державшая рукоять, не чувствовала пальцев: всё обожгло изнутри, как будто он схватил голой рукой грозовой разряд.

Пушка, казалось, хотела вырваться. Металл под руками дрожал, кристалл ещё продолжал отдавать остаточное сияние, блок пластин нагрелся так, что воздух над ним дрожал. Маг-писарь, скрипя зубами, отключил подачу, с силой ударив по управляющему диску на спине. Контуры разорвались, гул в стволе начал стихать.

Узел отреагировал.

Где-то далеко в глубине двемерского города зазвучали новые, непривычные ноты. Одновременно погасли и вспыхнули сразу несколько линий света. В одном из соседних коридоров вспыхнули аварийные кристаллы, давно не горевшие. По мостикам прошёл глухой, катящийся шоук — словно кто-то проверял, на месте ли ещё все элементы.

Илвасион успел только подумать, что, возможно, это была не лучшая идея, прежде чем снова посмотрел на плиту.

Там, где раньше была гладкая, нечеловечески цельная поверхность, теперь зиял рваный, тёмный проём. Металл по краям был выгнут и закручен, как мягкая глина, попавшая под чудовищный пресс. Внутри, в глубине, блеснуло что-то: не ровная лестница, не нормальный коридор. Скорее, шахта с остатками платформ и рёбер.

Он сделал шаг ближе, осторожно коснулся края. Металл был горячим, но не расплавленным. Внутри ещё шевелилось слабое, изменённое поле. Плита теперь была не заглушкой, а поломанным узлом.

— Сработало, — хрипло выдохнул талморец.

Каждая клетка в теле спорила с ним: боль, дрожь, шум в ушах. Пушка оказалась не просто инструментом, а ударом по нему самому. Но проход был открыт. Не до конца, не чисто, но достаточно, чтобы через него пролез человек в экзоскелете.

Вопрос был только в том, кто первым воспользуется новой дырой: он или что-то снизу.

Узкая, наконец-то прорезанная щель смотрела на него чёрным глазом. Из глубины тянуло другим воздухом — плотным, сухим, как в запечатанном сундуке. Талморский маг понимал: дальше будет хуже. Двемеры не закрывали нижние уровни просто так. Если там сидит что-то, что заставило их поставить сюда такую заглушку, эфирная пушка может понадобиться ещё раз. Возможно, не один.

Илвасион посмотрел на своё творение.

Пушка стояла, опираясь стволом на край выбитой плиты. Металл на её корпусе покрылся тончайшей сетью трещин, блок пластин почернел по краям. Накопительный кристалл светился тускло, как человек после лихорадки. Жила ли система после такого удара, он ещё не знал.

— Если выживет, — устало подумал эльф, — будем считать, что это был не выстрел, а первый протокол.

Он снял упор с плеча, аккуратно отцепил конструкцию от экзоскелета. В руках она казалась тяжелее, чем прежде. Отнёс на пару шагов в сторону, прикинул, сколько времени потребуется на ремонт и доработку. Поток ещё долго будет сопротивляться повторам. Да и его собственный — тоже.

Нижние уровни ждали. Путь был открыт. Слишком шумно, слишком грубо, но иначе нельзя.

Талморский писарь ещё раз посмотрел вниз, в темноту, и почувствовал, как где-то далеко внизу, под слоями камня и металла, что-то отвечает ему. Не голос, не звук. Просто изменение ритма в узле.

Двемерский город понял, что кто-то всё-таки нашёл способ тронуть то, что они когда-то решили сделать недоступным.

Что ж. Теперь у них была общая проблема.

Нижний уровень встретил его не тьмой, а тишиной. Такой плотной, что каждый шаг отзывался не звуком, а почти физическим ощущением, будто по суставам проводили металлической линейкой. Экзоскелет глухо поскрипывал на изгибах, но даже это здесь глушилось. Воздух был сухим и холодным, без привычной сырой гари двемерских машин. Пахло железом, пылью и чем-то ещё… вымершим.

Илвасион спустился по узкому шахтному колодцу, пользуясь старой лестницей, чьи перекладины едва выдерживали его вес вместе с каркасом и пушкой. Когда наконец ступни коснулись твёрдой площадки, он несколько секунд стоял, привыкая к пространству. Здесь не было привычных уровней и мостиков. Зал уходил в темноту, действительно огромный, но глухой. Ни одного движущегося автомата, ни одного светящегося кристалла. Только редкие, мёртвые каркасы колонн, вросшие в пол, как давно высохшие стволы.

Свет от кристалла на жезле выхватил впереди нечто непривычное для двемерской архитектуры: цилиндрический блок, утопленный в пол и стену одновременно. Не как их привычные машины, изломанные, угловатые, с шестернями и суставами. Это было гладкое, почти органично закруглённое тело из бледного металла, охваченное кольцами. Вдоль боков шли толстые трубки и кабели, уходящие в стены. В центре — овальное стекло, сейчас абсолютно чёрное.

Криокамера.

Слово всплыло в голове не как знание этого мира, а как осколок прежнего. Илвасион даже не сразу понял, что думает не по-таморски, а по-человечески. Сердце неприятно толкнуло грудную клетку. Он медленно приблизился, чувствуя, как холод густеет, будто воздух сжимают вокруг него.

Поверхность капсулы была покрыта тонкой сеткой рисунка: не руны и не двемерские насечки. Скорее, схемы. Чёрные, почти выжженные в металле линии, сходящиеся к контуру окна. Редкие кристаллы по ободу были мертвы. Ни света, ни звука. Единственное, что выдавало в этой штуке живую систему, — лёгкое, ровное шипение где-то глубоко внутри.

Талморец сделал ещё шаг, поднял пушку, больше инстинктивно, чем осознанно. В такой тишине любое движение казалось нарушением. Ствол, утяжелённый индуктором и кристаллом, врезался в плечевой упор экзоскелета. Он собирался сначала посмотреть, найти панель, понять структуру. В крайнем случае — вскрыть по-своему.

Он сделал второй шаг.

В тот же миг воздух в зале хрипло втянулся, как грудь давно не дышавшего человека.

По поверхности капсулы разом вспыхнули тонкие, призрачные линии. Рисунок ожил, пробежал по металлу, как молния по туче. Кристаллы на ободе рвано зажглись, обдавая зал мертвенно-голубым светом. Илвасион едва не зажмурился: глаза, привыкшие к мягкому жёлтому свету его кристалла, дёрнуло от резкого контраста.

Из глубины капсулы донёсся тяжёлый, вязкий звук — словно что-то очень старое и очень плотное вырывали из льда. Стекло, до того чёрное, изнутри залило слабым зеленоватым сиянием. На мгновение там промелькнули только хаотичные тени, затем контуры стали складываться.

«Поздно», — мелькнула сухая мысль. — «Ты уже запустил протокол».

Он чуть отступил в сторону, поднял пушку до уровня груди, чувствуя, как кристалл внутри неё откликается на всплеск чужой энергии. Пульс в висках совпал с чужим ритмом. Двемерский узел, казалось, проснулся вместе с этим блоком: где-то далеко, над головой, чуть дрогнули магистрали.

Капсула вздохнула.

Что-то щёлкнуло в районе креплений. С боков в потолок ушёл пар, густой, белый, с хриплым шипением. В зале резко похолодало, кожу обдало морозной болью. Илвасион почувствовал, как на ресницах тут же собираются крошечные кристаллики льда.

Стекло изнутри затянуло молочным туманом. А потом в этом тумане, совсем близко, упёрлись две руки.

Тяжёлые, широкие ладони с короткими пальцами и мощными фалангами. Кожа под стеклом казалась белее самого инея, жилы на тыльной стороне проступали тонкими синими линиями. Ладони толкнули — неторопливо, уверенно. Стекло дрогнуло. Замки по бокам клацнули один за другим, как щёлкают замёрзшие пружины. Передняя панель капсулы поползла в сторону, выпуская облако ледяного пара.

Из холодного нутра вывалился сначала пар, потом силуэт.

Он был крупнее, чем любой норд, которого Илвасион видел в Маркрафте. Не по росту даже, а по плотности. Белокожий, словно его только что отлепили от льда. Бритый череп отливал матовым блеском, будто ледяной камень. На глазах — массивные сварочные очки с тёмными стёклами, врезавшиеся в кожу грубыми бороздами. На губах — ни усмешки, ни гримасы. Пустое, спокойное лицо человека, которого вытащили из сна и не спросили мнения.

Он стоял, покачиваясь, выдыхая пар, как только что растопленный голем. На плечах висели остатки странного, незнакомого комбеза — материал, которого Илвасион не узнавал ни как местную ткань, ни как двемерскую броню. Плотные ремни, ржавые застёжки, едва уловимый запах машинного масла и чего-то химического.

Пушку он заметил почти сразу.

Голова чуть повернулась, тёмные стёкла очков уткнулись в направленный на него ствол. Илвасион успел развести по системе первые команды, собираясь дёрнуть поток. Внутри кристалла зашевелилась энергия, обмотка застонала, индукторное кольцо отозвалось отдалённым гулом.

Человек из капсулы просто шагнул в сторону.

Движение было настолько простым и естественным, что сознание писаря на мгновение отказалось считать его угрозой. Ни стойки, ни бравады, ни треска магии. Просто шаг. Корпус сместился, поле выстрела, которого ещё даже не случилось, уткнулось в пустоту.

В следующую секунду он исчез.

Не магия. Не телепортация. Скорость.

Илвасион успел только заметить, как тяжёлая тень смазывается набок, и тут же поймал кулаком в челюсть.

Удар шёл снизу, с минимальной амплитудой. Чистый, выверенный хук. Не нордский размашистый замах, не городская драка. Жёсткая школа, где людям отбивали мозги и лишние эмоции одновременно. В челюсти что-то хрустнуло, мир рванулся вбок и вверх, как если бы зал на миг опрокинуло.

Экзоскелет принял часть нагрузки, но голову он защищать не умел. Череп отозвался звоном, в глазах чисто физическим светом взорвались зигзаги. Колени подломились. Пушка ушла из линии, ствол полоснул по воздуху, чуть не выбив ему плечо.

Палец, всё ещё пытающийся сжать спуск, не успел. В мозгу всё перекосилось: поле, магия, боль.

Там, где должен был быть пол, внезапно оказалась грудь. Илвасион осознал, что лежит, только когда чужой ботинок прижал его плечо к металлической плите. Экзоскелет скрипнул, упираясь в давление.

Бритоголовый не стал добивать. Просто коротко глянул вниз — без особого интереса, скорее оценивая функциональность конструкции, чем личность внутри. Затем ногой, почти лениво, отбросил ствол пушки в сторону, чтобы не мешалась.

— Подъём, — сипло хмыкнул он.

Илвасион попытался собрать поток, хоть что-то. Щит, толчок, вспышка. Вместо этого пальцы на миг дёрнулись, вытягивая слабый, дрожащий эфир, который развалился ещё на уровне запястья. Голова не слушалась, язык не находил заклинания.

Человек схватил его за грудные дуги экзоскелета, как за ручки, и рывком поднял. Тело писаря, не успев договориться с силой тяжести, болтнулось, почти теряя вертикаль. Мир качнулся. Криокамера оказалась совсем близко.

«Нет», — успела выдать холодная часть сознания. — «Туда не…»

Подсечка пришла так же просто, как и первый удар. Один шаг, движение бедром — и ногу талморца, с зажатыми в шарнире суставами, выбили из-под него. Экзоскелет сопротивлялся, но человек знал, куда бить: не по металлу, а по тому, что внутри. Илвасион едва не срыгнул воздух от удара спиной о край капсулы.

В следующее мгновение его уже вкатывали внутрь.

Внутро камеры было обманчиво мягким. Плотный, податливый материал, реагирующий на тело. Запах чистого холода, запах химии, похожей на те, что он едва помнил из прошлого мира: стерильный, ненормальный. Плечи упёрлись в стенки, экзоскелет заскрежетал, не желая влезать. Руки человека работали быстро, без лишних движений. Он утапливал эльфа глубже, пока тот не застрял между полукруглыми подпорами.

Илвасион попытался дёрнуть ногой. Не получилось. Пластины каркаса, только вчера казавшиеся опорой, теперь играли роль стяжек, фиксируя его в идеальном, удобном для камеры положении. Дзынкнули внутренние защёлки, незаметные до этого. Пара дуг поднялась с боков и с хрустом схлопнулась, прижимая его к мягкому ложу, как насекомое между страницами.

Он закашлялся, пытаясь выдавить из себя хоть слово. Хрип вышел бесформенным. Инстинктивно, через боль, эльф вытянул руку вперёд, к выходу, но чужая ладонь просто перехватила запястье и впечатала его обратно.

Мир сузился до овала стекла над лицом.

Сооружение над ним склонилось, закрывая собой половину обзора. Бритоголовый бугай, всё в тех же сварочных очках, на этот раз смотрел внимательно. Словно проверял, правильно ли вставлен очередной элемент в незнакомый ему механизм. Лёгкий пар всё ещё шёл от его кожи, как от размороженного мяса.

Он что-то сказал, язык был странным, с твёрдыми, короткими ударениями. Илвасион почти не разобрал смысла, только интонацию: удовлетворённое «годится». Потом голова исчезла из поля зрения, за ней — плечи.

В боковом поле зрения мелькнуло родное.

Пушка лежала на полу, чуть поцарапанная, с едва заметно потрескавшимся блоком пластин. Кристалл ещё дышал тусклым светом. Бугай подошёл, наклонился, взял её, как берут старый, знакомый инструмент. Не проверяя, не удивляясь. Пальцы легко нашли рукоять, упор, баланс. Одно короткое движение — и громоздкая конструкция уже сидела у него на плече, как будто он с детства таскал такие по заводу.

Где-то глубоко в сознании у Илвасиона щёлкнуло: это не он придумал эту систему. Он только собрал её по памяти чужих принципов. И этот человек слишком естественно держит то, что эльф считал своим изобретением.

Стекло над лицом зловеще зажужжало.

Передняя панель капсулы поползла вниз, возвращаясь на место. По периметру едко блеснули разогревающиеся контуры: система закрывала контур. Мир над ним с каждым сантиметром становился уже. Плечи сильнее вдавило в мягкий материал, дуги прижались к груди и бёдрам. Дышать стало ощутимо тяжелее: воздух внутри был холодным, вязким, словно уже наполовину льдом.

Через щель, что ещё оставалась, он успел увидеть, как незнакомец, закинув пушку за плечо, даже не оглянувшись, идёт к лестнице. Спина широкая, неторопливая. Уверенный шаг человека, который точно знает, куда идти. Силуэт растворялся в голубоватом полумраке нижнего уровня. В руке — его труд, его оружие, его шанс.

Стекло щёлкнуло, окончательно встав на место.

Мир превратился в овальный, ограниченный контуром. Снаружи ещё были слышны отголоски шагов, шорох, далёкий гул двемерского узла. Внутри — уже ничего, кроме собственного дыхания.

Первый холод ударил не в кожу. Внутрь.

Система не стала мучиться. Где-то под ним, в основании капсулы, сработали насосы. В тело рванулся ледяной туман — не вода, не воздух, что-то среднее. Лёгкие сжались, пытаясь оттолкнуть чужое, но оно было вездесуще. Кожа начала покрываться инеем изнутри: каждое дыхание превращалось в крошечные, жгущие иглы.

По стеклу сверху поползли белые веточки. Сначала тонкие, как царапины ногтем, потом они разрастались, ветвились, переплетались. Иней рисовал замысловатый, почти красивый узор, скрывая от него всё, что было снаружи: силуэт лестницы, темноту зала, следы чужих ног.

Он попытался ещё раз пошевелиться, но мышцы уже не слушались. Экзоскелет сохранял форму, в которой его зафиксировали, и ледяное ложе идеально подстраивалось под тело. Всё, что оставалось живым, — глаза и мысль.

Илвасион впервые за долгое время ощутил не контролируемый, привычный страх, а чистый, тяжёлый ужас. Не перед богами, не перед культом, не перед талморским судом. Перед идеей застыть здесь, в двемерской машине, чужой конструкции, сделанной не для него, не для этого мира.

В голове ещё мелькнуло: «Наблюдатель. Эксперимент. Ты стал элементом системы, которую хотел взломать».

Холод аккуратно оборвал и эту мысль.

По стеклу сверху окончательно сомкнулся узор. Белые ветви инея закрыли последние просветы, превратив весь мир в размытую, молочную толщу. Звук ушёл первым, цвет — следом. Тело не болело. Оно просто перестало быть чем-то отличным от окружающего льда.

Где-то наверху двемерский узел продолжал гудеть, город дышал, бритоголовый в сварочных очках, закинув на плечо электромагнитную пушку, поднимался всё выше. Здесь, на самом дне, оставалась только капсула и фигура в ней, застывшая между вдохом и выдохом.

Миг — и всё замёрзло.

На стекле остался узор инеем.

КОНЕЦ.

Лысый мужик имеет свой фанфик.

https://author.today/work/453396

Тг автора с анонсами

-

https://t.me/GRAYSONINFERNO