Как я провёл лето в Талморе

Глава 4

Таверна «Лунный Брод» стояла ниже городских стен, в той части Маркрафта, куда даже ночью не доходили песни таверн и запахи жареного мяса. Здесь улицы превращались в тесные проходы, наполненные сыростью, глухими каплями воды и ощущением, что кто-то наблюдает из каждого темного проёма. Илвасион двигался туда осторожно, словно под поверхность камня просачивался чужой шёпот, а влажный воздух скрывал нечто большее, чем плесень и ржавые трубы. Ветер приносил запахи, которых не должно быть в заброшенном квартале: тёплое дыхание, будто от людей, недавно стоявших рядом, и тонкий, сладковато-гнилостный аромат, словно от мяса, долго пролежавшего под тканью.

Дверь таверны была перекошенной, но не запертой. Стоило толкнуть, как она без сопротивления отворилась, будто давно ждала визита. Внутри было темно. Сквозь щели досок пробивался узкий лунный свет, освещая пол бледными полосами. В этом свете виднелись разбросанные кости — сухие, гладкие, как отполированные руками. Одна из них, человеческая по форме, оказалась тёплой на ощупь, и это ощущение засело в пальцах, будто кость хранила остаток чьего-то дыхания. Тишина была не пустой; она была настороженной, живой, плотной. Казалось, стены слушают.

На дальней стене тянулся ритуальный символ — размазанные следы крови, образующие искажённый знак Намира: овал с тремя расходящимися линиями. Рисунок был свежим, и кровь ещё не полностью засохла. Илвасион почувствовал, как внутри магомеханического жезла на его боку зашевелилась энергия. Руны на рукояти вспыхнули слабым светом, реагируя на чужую магическую структуру, словно орудие чуяло опасность.

В глубине таверны раздался шаг — один, потом ещё один, тяжёлый, уверенный, будто ходил тот, кто не сомневается ни в себе, ни в своём праве здесь быть.

— Ты пришёл, — произнёс глухой голос. — Мы знали.

Из тени выступили пять фигур. Они двигались медленно, без суеты, но в их походке было нечто неправильное: суставы сгибались под странным углом, а тела будто следовали за движением с запозданием. На лицах — маски из грубой ткани, пропитанные чем-то тёмным. На некоторых виднелись следы пальцев, будто маску прижимали к лицу до боли или пытались сорвать, но не смогли.

Илвасион поднял жезл. Внутри него магия дрогнула, тяжело, но готово. Он смотрел на них, пытаясь понять, что из их поз — угроза или наблюдение. Первым заговорил тот, что стоял в центре, его голос звучал низко, с хрипотцой, будто он давно разучился дышать правильно.

— Мы знали твой путь. Ты спустился вниз, чтобы найти нас. Но здесь не место для чужой воли.

— Люди пропадают, — ответил Илвасион спокойно. — Я ищу тех, кто за этим стоит.

— Люди пропадают сами, — сказал второй. — Мы принимаем только тех, кто уже наполовину мёртв.

— В городе исчезают живые и здоровые, — возразил Илвасион. — Это не «сами».

Третий сделал шаг вперёд. Маска слегка дрогнула, будто под ней прошла судорога.

— Город давно гниёт. Мы всего лишь собираем то, что падает.

Двое одновременно двинулись на него. Один держал нож, изготовленный не из металла, а из полированной кости. Второй нес мешок, изнутри которого доносился влажный шорох, напоминающий движения маленького живого существа. Их движения ускорились, стали резкими, рваными.

Илвасион поднял жезл. Руны загорелись ярче. Импульс сорвался бесшумно: воздух будто согнулся сам в себе. Заряд ударил первого в грудь, отбросив назад, как тряпичную куклу. Второй прыгнул сверху, нож блеснул в тусклом свете, но Илвасион шагнул в сторону, одновременно направляя энергию. Разряд ударил в плечо, и тело рухнуло на хлипкий стол. Доски под ним разлетелись, словно сгнивший хрящ.

Оставшиеся трое попытались обойти его кругом, словно в этом движении была привычная им тактика. Илвасион встретил их серией точных выстрелов. Один упал после попадания в грудь. Другому заряд сломал колено, заставив завыть — звук был тягучим, не человеческим. Третий приближался, будто не замечая опасности. Его дыхание напоминало тяжёлый влажный хрип, а движения были медленными, уверенными.

— Ты ошибаешься, чужак, — произнёс он. — Ты думаешь, что пришёл к нам. Но ты пришёл в город, который давно не ваш. Люди гниют внутри, и мы лишь собираем то, что очистилось от страха.

Илвасион ударил рукоятью жезла ему в голову. Маска треснула. Тело рухнуло без единого звука.

Таверна вновь погрузилась в тишину. Но эта тишина стала тяжелее, насыщеннее. Воздух наполнился запахом крови, тухлой влаги и старой плесени. Илвасион оглядел помещение: кости, символы, следы недавних ритуалов, подтеки на полу — всё говорило о том, что это место давно использовали. И то, что творилось здесь, было частью чего-то намного более глубокого, чем просто группа одержимых каннибалов.

Он стоял среди тел, чувствуя, как внутри растёт тревога. Не перед врагом — перед самим городом. Катакомбы, нижние улицы, заброшенные дома, ритуальные отметки — всё это складывалось в единую сеть. И никто вокруг этого не видел.

Илвасион вышел из таверны на холодный ночной воздух и впервые ощутил, что Маркрафт смотрит на него не как на жертву, а как на нежеланного гостя.

Ветер у крепостных стен Маркрафта был другим — более холодным, более честным. Здесь город заканчивался, и начиналась ночь, такая густая, будто её выливали из глубокого котла. Илвасион стоял на узкой каменной площадке и пытался успокоить дыхание после очередного спуска в нижние кварталы. На одежде засохшая кровь, на руках — едва заметные следы рун, а взгляд всё ещё цеплялся за каждый звук, как волк, которого окружили.

Он не заметил шагов сразу. Тишина была слишком плотной, а ночной воздух слишком вязким. Сначала донёсся металлический звон — короткий, резкий, словно кто-то быстро коснулся ножнами камня. Потом — шаг, уверенный, ровный, не похожий на тех, кто крадётся.

— Ты выглядишь так, будто видел не просто неприятности, — произнёс голос.

Обернулся.

У стены стоял мужчина в тяжёлой кожаной мантии, поверх которой висели металлические пластины с выгравированными символами Стендара. На груди — круглый амулет с руной милосердия и правосудия. Лицо хмурое, но не злое; глаза — внимательные, быстрые, будто он видел намного больше, чем говорил. На поясе — булава с утолщённой головкой, стёртой от многочисленных ударов.

— Вижу, Талмор не выбирает лёгких дорог, — продолжил он. — Или ты заблудился?

— Я не заблудился, — ответил Илвасион ровно. — И дороги выбираю сам.

— Тем лучше, — кивнул мужчина. — Потому что обычно в эти кварталы идут только двое: либо те, кто охотится, либо те, кого уже поймали.

Он сказал это спокойно, но рука его лежала на рукояти булавы так, будто он ждал любого движения.

— Кто ты? — спросил Илвасион.

— Эйрик. Клятвенный страж Стендара. Недавно прибыл из Рифтена. В город вызвали… по слухам. — Он оглядел окрестности. — И то, что я увидел у входа в катакомбы, подтверждает: слухи — ещё самое приятное в этой истории.

Его взгляд задержался на пятне крови на рукаве Илвасиона.

— Судя по тому, в каком состоянии ты, — промолвил Эйрик, — ты тоже видел то, чего не должен был видеть один.

Илвасион молчал. Внутри него боролись две эмоции — недоверие и облегчение. Первое было привычным, второе — опасным. В этом городе любая тень могла оказаться врагом. Но этот мужчина не выглядел тенями. Он выглядел как тот, кто их разбивает.

— Внизу действует культ, — произнёс Илвасион наконец. — Глубже, чем думают стражи и горожане. Они жрут плоть, совершают ритуалы. Намира. И не только она. Они повторяются. Расширяются. Они… растут. Я видел достаточно.

— И ты жив? — Эйрик приподнял бровь. — Значит, ты не совсем новичок в том, что творится по ночам.

Он подошёл ближе. Только теперь Илвасион заметил на его броне свежие царапины. Не человеческие. Тесные, двойные, похожие на следы зубов или костяных клиньев.

Эйрик говорил тихо, но уверенно:

— Я сюда пришёл по той же причине, что и ты. Я видел подобные вещи в южных землях. И знаю: если источник не вырвать, гниль переходит с людей на сам город. Он становится живым трупом. Маркрафт уже на этой грани.

— Никто мне не верит, — сказал Илвасион. — Среди моих… — он замолчал. — Среди талморцев считают это выдумкой. Грязной историей. Слишком нордской, чтобы быть правдой.

Эйрик хмыкнул:

— Понимаю. Никто никогда не верит первым свидетелям. Особенно если свидетель — эльф.

Эта фраза была не оскорблением, а фактом. Илвасион впервые за ночь почувствовал что-то похожее на уважение.

— Ты пришёл из катакомб? — спросил страж.

— Да. Там… — Илвасион замялся, потом добавил: — У них была точка. Место сбора. Но это не единственное.

— Пойдём, — сказал Эйрик, словно решение было принято давно. — Покажешь мне. Если там есть хоть одно доказательство — я докопаюсь. А если нет… значит, мы дойдём до следующего корня. И следующего. Пока не найдём тех, кто ведёт всех остальных.

— Ты так уверен?

— Я страж Стендара. Мы не сомневаемся, когда дело касается порчи и каннибалов.

Он произнёс это спокойно, так, будто говорил о погоде.

Илвасион посмотрел на него внимательно. Человек был крепким, упрямым, но в его взгляде не было фанатизма. Только решимость. Только готовность идти до конца. Этого сейчас было достаточно.

— Хорошо, — сказал Илвасион. — Тогда мы идём вниз.

— Вдвоём, — поправил Эйрик. — Один в Маркрафте долго не живёт.

Они двинулись к старым входам в катакомбы. Ветер выл в узких каменных шахтах, будто чувствовал, что в них возвращаются люди, которым не стоило туда идти. Илвасион впервые за всё время ощутил, как напряжение отступает — не исчезает, но делится.

И это было не меньшим облегчением, чем сама возможность наконец не быть одному среди чужой тьмы.

С этого момента охота больше не была делом одного эльфа.

Теперь у тьмы появился противник, состоящий из двух голосов, двух клинков, двух совершенно разных судеб — и одного общего врага.

И культ впервые за долгое время потерял преимущество ночи.

Их поход против культа начался без торжественных слов и клятв — просто с тяжелого взгляда, которым обменялись, когда вошли в первые катакомбы. Воздух там был густым, влажным, с запахом плесени, тухлой воды и старой крови. Ничего необычного для нижних уровней Маркрафта, но с каждым шагом становилось понятно: глубже — хуже. Слишком много следов. Слишком много пустых ниш. Слишком много недавнего движения.

Илвасион шёл впереди, освещая путь слабым золотистым свечением руны, вписанной в его жезл. Эйрик — позади, с булавой наготове. В катакомбах никому нельзя было доверять, даже камням под ногами: они трещали под весом, будто внутри жили черви.

Первое логово оказалось маленьким. Несколько фигур, согнувшихся вокруг дымащегося очага, разрисованные символами Намира, вгрызавшиеся в куски мяса, похожие на человеческие. Когда свет руны упал на них, они подняли головы одновременно — слишком синхронно для живых существ. Илвасион не дал им времени. Импульсы жезла разорвали тишину; тени прыгнули, кровь ударила на стены. Эйрик врезался в оставшихся, разбивая кости так, будто очищал землю.

Второе логово было больше. Здесь тела висели на крюках, словно в мясной лавке, только лица были перевёрнуты вверх — по ритуалу, который культисты явно повторяли десятки раз. Когда двое из фанатиков бросились вперёд, Илвасион отступил к стене, выпуская импульс за импульсом, а Эйрик прорвался через центр, сметая их как солому. Третий кинулся на эльфа с ножом из человеческого ребра, но жезл ударил прямо в горло, отбросив фанатика, словно тряпичную куклу.

Всё кончилось быстро. Слишком быстро. Слишком просто.

И это настораживало сильнее, чем сама кровь на полу.

Третье логово нашлось в старом двемерском тоннеле, настолько глубоком, что казалось — сама земля пыталась забыть его. Пахло теплой сыростью, словно там жили не люди, а звери. Они действительно были зверями: изуродованные, увешанные костяными украшениями, культисты выли, бросались на стены, на друга друга, как стая, потерявшая разум. Илвасион работал с холодным расчетом — он не позволял им приблизиться, чувствовал ритм каждого движения, выпуская импульсы ровно тогда, когда нужно. Эйрик же действовал грубее, яростнее, будто ломал кости не врагам, а самой тьме, что поселилась в городе.

Когда последнее тело упало, страж покачал головой.

— Эти уже потеряли лица. Их не вернуть.

— Никого не вернуть, — ответил Илвасион. — Но остановить — можно.

Коридоры вели всё глубже, и следы становились плотнее. Символы Намира появлялись на стенах чаще; запах гнили усиливался. В какой-то момент воздух стал настолько тяжелым, что казалось, будто он скользит по коже, оставляя липкий след. Охота больше не была защитой — она стала войной.

Главный след они нашли случайно — в узкой щели между камнями, где раньше был закрытый переход. Оттуда тянуло холодом, который не бывает в обычных подземельях. Холодом, похожим на дыхание пустоты. Илвасион провёл пальцами по камню — руна на жезле вспыхнула, будто что-то откликнулось изнутри. Эйрик поддел плиту, и та со скрежетом отъехала в сторону.

За ней оказался древний нордский склеп.

Сводчатое помещение уходило дальше, чем могли увидеть глаза. Стены были покрыты резьбой: сцены погребений, пиршеств, жертвоприношений, сплетённые в единый узор смерти. Каменные саркофаги стояли рядами, как немые свидетели того, что должно было лежать в вечном покое.

Но покоя здесь не было.

В дальнем конце зала горел огонь. Вокруг него — фигуры в масках. Не оборванные нищие, не чокнутые фанатики из подвалов. Это были люди в дорогих одеждах. Плащи из меха. Перстни. Символы Маркрафта. Аристократы. Стражи. Чиновники. Те, кого никто бы не заподозрил.

Илвасион почувствовал, как внутри поднимается холод — не от страха, а от понимания. Тень, которую он преследовал, была не внизу. Она начиналась наверху.

Один из них говорил что-то шёпотом над жертвенным камнем. Нечто тёмное двигалось под его руками, пульсируя. Ритуал был в самом разгаре. Они пришли в самое сердце не просто культа, а силы, которая управляла половиной города.

Эйрик сжал булаву.

— Ну что, эльф, — тихо произнёс он, — кажется, мы нашли источник.

— Мы найдём тех, кто стоит над ним, — ответил Илвасион. — Но сначала — это.

Они двинулись вперёд без крика и без предупреждений.

Эльф поднял жезл.

Страж занёс булаву.

Их шаги эхом разнеслись по древней гробнице.

Фигуры у алтаря обернулись.

А свет в их глазах был уже не человеческим.

Склеп встретил их звуком пламени, шепчущего на древних камнях, и запахом — густым, приторным, как будто в воздухе кипел варёный жир. Илвасион шагнул вперёд, чувствуя, как руны на его жезле вспыхивают в ответ на чужую магию. Эйрик остался рядом, держась на полшага сзади, но это полшага были плотнее и надёжнее любой стены.

Высшие члены культа стояли у каменного алтаря — пять фигур, одетых в тёмные плащи, тяжёлые маски, украшенные выгравированными символами Намира. На масках не было ртов. Только широкие, вытянутые вниз щели, через которые струился пар от их дыхания. За спинами аристократов лежали открытые саркофаги: в некоторых — кости, в других — обглоданные тела, от которых ещё тянулся пар.

— Стендар… — прошептал Эйрик, глядя на это. — Здесь его давно не было.

Один из культистов поднял руку — длинные пальцы были в кольцах, из-под каждого стекала чёрная жидкость. Он говорил не громко, но слова эхом расходились по залу, будто стены сами повторяли их.

— Вы опоздали, чужаки. Город уже принадлежит нам.

Илвасион поднял жезл.

— Город принадлежит живым.

— Живые — это мы, — прошипел другой. — А те, кто наверху, — мясо для стола.

Один из аристократов шагнул вперёд. На плаще — герб Маркрафта. На маске — символ власти. Но голос был чужим:

— Намира не требует войны. Она требует очищения.

Эйрик сжал булаву так, что костяшки побелели.

— Очищения? Вы режете людей, как скот.

— Скот становится чище всего после разделки, — ответил культист и поднял нож, вырезанный из нордской лопаточной кости.

Они пошли одновременно.

Эйрик рванул вперёд, как удар тяжёлого молота. Первый культист попытался поднять кинжал, но страж ударил булавой в грудь. Хруст рёбер был резким, как треск льда. Человек отлетел назад, врезавшись в саркофаг, и каменная крышка упала сверху, погребая его.

Илвасион выпустил двойной импульс, и жезл загудел низко, будто внутри него просыпался зверь. Заряд ударил в второго культиста, разорвав маску пополам. Из-под ткани вырвался крик — слишком высокий, слишком неровный, будто кричала не одна глотка, а несколько сразу.

Третий культист сделал жест рукой — из пола поднялись струи чёрного дыма, образуя в воздухе уродливые фигуры, похожие на вытянутые рты. Илвасион шагнул в сторону, магия прошла мимо, обжигая камень. Он направил жезл в центр фигуры и выпустил импульс. Свет пробил туман, и фигура распалась.

Но культисты уже окружали их — двигаясь странно, как люди, у которых отняли суставы. Воздух становился тяжелее: под их плащами что-то шевелилось, будто тело было не телом, а вместилищем.

Эйрик отбил удар костяного клинка, затем врезал вторым движением в голову фанатика. Тот упал, но маска не разбилась полностью — под ней что-то пульсировало, словно мышцы были не человеческими.

Один из культистов заговорил, и Илвасион почувствовал, как воздух вокруг сгущается. Магический удар шёл прямо в него. Он активировал защитную руну — золотая дуга света прошла по коже, отражая энергию. Контрудар сработал сам — жезл в его руках выпустил плотный импульс, который прошил культиста, отбросив тело к стене, где оно затихло.

Но оставшиеся трое начали ритуал.

Они стояли у алтаря, поднимая руки к потолку, и символы на их масках вспыхивали тусклым болотным светом. Из-под пола зазвучал шум — не ветер, не песок. Шорох, как от множества зубов, скребущих кость.

— Илвасион! — крикнул Эйрик. — Они зовут её!

Эльф не стал спрашивать, кого именно.

Он знал.

Алтарь дрогнул. Камни под ним начали расходиться, словно изнутри их толкала огромная, тяжёлая рука. Чёрная энергия, густая как масло, поднялась вверх, образуя столб тьмы, в котором мелькали очертания ртов, пальцев, лиц — или их подобий.

Культисты упали на колени, протягивая руки.

— Мать голода!

— Мать скверны!

— Прими нас!

Эйрик бросился вперёд, ударив по первому культисту сбоку, ломая позвоночник. Илвасион направил жезл на второй — импульс взорвал его грудь. Третий попытался закончить ритуал, но магический заряд пробил его маску, и тело рухнуло, захлебнувшись собственным кровавым хрипом.

Остался последний.

Он стоял ближе всех к алтарю, его маска светилась изнутри, а под плащом что-то извивалось. Он обернулся медленно, словно его жильцы двигали тело вместо него самого.

— Вы слишком поздно… — прошептал он. — Она уже здесь…

Илвасион направил жезл.

Эйрик поднял булаву.

Они ударили одновременно.

Импульс разорвал грудь культиста.

Удар булавы разнёс позвоночник врага.

Тело рухнуло к алтарю, а тьма, которую он призывал, начала рассеиваться — медленно, как умирающий дым.

Когда всё стихло, Илвасион тяжело дышал, опираясь на жезл. Эйрик вытирал кровь с щеки.

— Это только одна группа, — произнёс страж. — Меня беспокоит другое.

— Что? — спросил Илвасион.

— Такие ритуалы не проводят те, кто управляет городом. Эти были сильны… но не главные. Если аристократы участвовали здесь, значит, наверху кто-то стоит выше них.

Илвасион посмотрел на алтарь.

На камне, под слоем крови, была выгравирована новая, более глубокая руна — не нордская, не двемерская, не даэдрическая в чистом виде. Руна, которую он никогда не видел.

И от её формы у него по коже прошёл холод.

— Мы нашли не главных, — сказал эльф. — Мы нашли только тех, кто готовил путь своей госпоже в наш мир.

Эйрик медленно кивнул.

— Тогда завтра мы идём выше. В те дома, где такие, как они… живут на свету.

И ночь в склепе, наконец, стала тише.

Но не спокойной.

Покой в этом городе ещё долго будет роскошью.