Книга 16. Пожиратель Богов. Часть 4

Глава 77

Я медленно разжал пальцы, ощущая, как последние капли Закона перерождения исчезают в моей хватке. Лавовая Фея — оплот Семургдалиона, мир, сотканный из вечного пламени и вулканической ярости.

Даже без самого Семургдалиона он должен был продержаться хотя бы несколько недель, даже под натиском трёх объединённых сил Байгу. А сдался… да тут и трех дней не прошло?

Однако больше удивляло даже не это, а то, что Семургдалион, чей Закон я пожрал и кто должен был восстановиться хотя бы до состояния самоосознанности лишь спустя несколько десятков лет, о чем-то там просит.

— Он восстановился? — спросил я, уже зная ответ, но желая услышать подтверждение.

— Да. — Голос Воффарин звучал странно, с примесью чего-то, что я бы назвал… уважением? — В форме птенца феникса. Ослаблен до крайности, но жив.

Я ощутил, как уголки губ сами собой потянулись вверх. Феникс. Вот в чем дело. Особым свойстом атрибута феникса было восстановление и воскрешение, и хотя Семургдалион не обладал этим аспектом, его родство с древним монстром позволило ему вернуться из небытия в кратчайшие сроки.

Что же, послушаем, что он скажет.

Лавовая Фея встретила меня волной адского жара. Воздух дрожал от температуры, раскалённые камни плавали в океане магмы, как льдины в бурном море, а небо было кроваво-красным, как свежая рана на теле гиганта.

Трое Байгу стояли полукругом, встречая меня, а перед ними…

— Ты выглядишь… забавно, — процедил я, разглядывая жалкое зрелище.

Семургдалион.

Не величественный владыка негасимого пламени, не повелитель вулканов, а… цыплёнок. Крошечный огненный птенец, размером не больше деревенской курицы. Его перья, некогда сиявшие как само солнце, теперь тускло мерцали, как угли на последнем издыхании. Глаза — две капли расплавленного золота — смотрели на меня с животным, первобытным страхом.

— П-пожалуйста… — его голосок трещал, как горящий пергамент. — Я сдаюсь. На любых… на любых твоих условиях.

Я медленно склонился, чтобы лучше разглядеть это жалкое зрелище. Жар от его тела обдавал лицо, будто я стоял над плитой.

— Ты мог спрятаться, — хмыкнул я. — Такое недоразумение никому бы в голову не пришло искать. Почему не стал?

— Я… — Его крошечное тельце дрожало, пламя вокруг колыхалось неровными всплесками, даже мою колкость он пропустил мимо ушей. — Я не хочу умирать. Ты ведь все равно меня найдешь. Я… боюсь.

Золотая Челюсть фыркнул, выпустив струйку дыма из ноздрей. Бенингируда недовольно скрестила руки на груди. Воффарин же просто смотрела на меня с любопытством и ожиданием.

Первая мысль была проста и ясна: сделать с ним то же, что и с Умсой. Затолкать в глубины аспекта чревоугодия и оставить гнить в вечной агонии. Но затем…

Я вспомнил свой последний эксперимент. Чревоугодие удалось использовать для того, о чем я раньше даже не думал, потому что знал, что подобные трюки ни за что не сработают.

Но полная завершенность, похоже, означала не только новый уровень мощи, но и куда бо́льшую гибкость и адаптивность в применении. Что, если попробовать… еще один эксперимент?

— Ты клянёшься служить? — спросил я, выпрямляясь во весь рост. — Безоговорочно? Без хитростей?

— Да! Клянусь! Всё, что прикажешь! — Он затрепетал так сильно, что несколько перьев рассыпались искрами. — Я буду верен как пёс! Буду следовать за тобой как тень! Послушен как…

— Достаточно, — я резко поднял руку, прерывая его лепет. — Присягай.

Он тут же начал формировать клятву верности и вскоре я ощутил ее, предложенную его душой моей душе. Разумеется, я принял ее.

— Разорви все собственные вассальные клятвы, — приказал я, с удовольствием наблюдая, как Семургдалион послушно отпускает всех своих подчиненных Руйгу и Майигу в свободное плавание. — Разделите его вассалов между собой, — повернулся я к троице Байгу. — Но если кто-то откажется наотрез, даже после убеждений и угроз, оставьте в покое. А теперь, — я снова опустил взгляд на Семургдалиона, — не сопротивляйся.

Аспект чревоугодия разверзся внутри меня, как пасть голодного зверя. Но на этот раз одного только чревоугодия было недостаточно. Нужно было максимально аккуратно вмешательство, что было невозможно без аспекта понимания.

Не долго думая я активировал два аспекта в синхронизации, что удалось неожиданно просто. Но я не стал просто пожирать его энергию. Нет.

Я впился в самое его сознание.

Аспект понимания слился с чревоугодием, создавая странный, почти музыкальный резонанс. Вдруг я увидел его — не тело, не силу, а саму суть. Память феникса: бесчисленные циклы возрождения, пепел и пламя, боль и экстаз. И я начал пожирать не энергию, не плоть… а его разум.

Семургдалион взвыл. Его огненное тело корчилось в невообразимых муках, вспыхивая и угасая, как свеча на ураганном ветру. Перья осыпались дождём искр, оставляя после себя лишь голую, дрожащую плоть.

— Что ты делаешь⁈ — Бенингируда сделала резкий шаг вперёд, но Золотая Челюсть железной хваткой схватил её за плечо.

— Тише, — прошипел он. — Не нам его останавливать.

Я не обращал на них внимания. Всё моё существо было сосредоточено на процессе. Я разрывал его — не тело, не силу, а самого Семургдалиона. Его воспоминания, его личность, его «я» — всё это растворялось в ненасытной пасти моего аспекта.

Когда я наконец отпустил его, передо мной сидела… птица. Та же форма. Та же сила. Но глаза… глаза были пустыми, как у новорождённого.

Он клюнул мою руку, как птенец ищет защиты у матери, и издал жалкий писк.

— Готово, — сказал я, разглядывая своё творение. — Теперь имя Семургдалион тебе не подходит, слишком много пафоса. Просто Мур.

Байгу молчали. Даже Воффарин, обычно такая болтливая, не произнесла ни слова. Они просто смотрели на Мура, а затем — на меня. В их взглядах читалось нечто новое… что-то, что я бы назвал даже не страхом, а скорее паникой.

А Мур жался к моим ногам, уже не помня, что когда-то был повелителем огня. Теперь он был просто… питомцем. Питомцем с силой Байгу.

###

Мур — жалкий, размером с курицу феникс, некогда бывший грозным Семургдалионом — сидел у меня на плече, бессмысленно щуря огненные глазки-угольки. Его перья, сотканные из негасимого пламени, слабо мерцали, будто тлеющие угли после костра.

Я провел указательным пальцем по его спине, ощущая под кожей пульсацию Закона негасимого пламени — ровную, размеренную, как биение сердца.

— Интересно, — пробормотал я, прищурившись от внезапного порыва раскаленного ветра, — связь с миром осталась.

Мур лишь крякнул в ответ, как утенок, получивший хлебную корку. Его клюв слабо пощелкивал, выпуская крошечные искорки.

— Но толку от этого…

Ощущение было странным — словно я держал не живого феникса, а сосуд, наполненный бурлящей лавой. Закон негасимого пламени перетекал между моими пальцами, обжигая кожу даже сквозь защиту аспектов.

Мир Лавовой Феи все еще принадлежал Муру, но разум был уничтожен. Он не мог ни управлять им, ни использовать его силу. Просто пустая оболочка власти, красивая и бесполезная.

Я разжал ладонь. Мур перепорхнул на ней, перебирая когтистыми лапками.

— Пожри его, — приказал я, пристально глядя в его пустые глазницы. — Весь Закон. До последней искры.

Мур замер. Его перья затрепетали, выпуская облачко золотистого дыма. Затем энергия из окружающего пространства действительно начала стекаться к нему, но очень медленно. Без полноценного сознания он не мог нормально управлять мировой аурой.

Тогда я развернул аспект чревоугодия, впустив его в тело феникса — медленно, осторожно, чтобы не сожрать самого Мура, и начал втягивать Закон негасимого пламени внутрь своего нового питомца, а затем просто оставлял его там.

Огонь внутри Мура тут же вспыхнул яростным каскадом. Его перья встали дыбом, превратившись в миниатюрные факелы. Он вздрогнул, но какой-то инстинкт подсказал ему, что надо терпеть и держаться.

Мир вокруг нас содрогнулся. Лавовая Фея начала распадаться точно также, как совсем недавно распадалось Единство.

Мур дрожал у меня в руке, его тело то раздувалось до размера какого-нибудь орла, то сжималось до габаритов ласточки. Перья вспыхивали все ярче — сначала как угли, затем как звезды, наконец как миниатюрные солнца.

Закон негасимого пламени тек в него, как река в бездонный колодец. Рейн на другой моей руке, разбуженный от своего транса поглощения драконьей энергии, недовольно зашипел на феникса, но тому было не до конкурента.

Я видел, как энергия распространяется по его жилам — сначала тонкими ручейками, затем бурными потоками. Мур не рос физически, по крайней мере не настолько, чтобы перестать умещаться на моем плече, но его мощь стремилась вверх по экспоненте, а облик стремительно менялся к по-настоящему величественному.

Его крылья, некогда жалкие и обгорелые, расправились, пылая, как два лесных пожара. Сила вернулась к нему, даже превзошла прежний уровень: энергия, что содержалась внутри тела Байгу, обычно составляет не более четверти от того объема, что содержится в его мире.

И хотя вчетверо сильнее Мур не стал, хотя бы из-за того, что навыки использования мировой ауры были им безвозвратно утрачены вместе с разумом, грубой мощи в нем действительно теперь было больше, чем в Семургдалионе.

Но в его глазах по-прежнему не было разума. Только пустота и пламя.

Куски мира отрывались и улетали в Пустоту. Я наблюдал, как рушится то, что когда-то было неприступной крепостью Семургдалиона.

Мур опустил голову и тыкнулся клювом мне в висок, словно благодарил. Или просил еще. Его дыхание обжигало даже сквозь одежду.

— Ладно, ладно, — я потрепал его по шее, ощущая под пальцами раскаленные перья. — Теперь ты мой, не бойся, не обделю.

В этот момент из-за спины раздался голос Воффарин:

— Ты просил.

Она стояла в нескольких шагах, держа в руках пару серых браслетов — так выглядела моя броня в неактивной форме.

Я взял браслеты, вдел в них руки, сначала проверил работу режима укрепления, а потом, вздрогнув от предвкушения, активировал истинную форму этих доспехов.

Теперь, достигнув пика силы, я мог без особого труда использовать ее, хотя огромный вес брони ощущался до сих пор. Броня, созданны Дарвой, холодила, несмотря на адское пекло вокруг. Ее поверхность переливалась, как чешуя дракона — то черная, то золотая, в зависимости от угла зрения. Нагрудник был украшен узором из сплетенных рун.

— Спасибо, — кивнул я, вновь возвращая броне вид браслетов.

Мур и Рейн, взлетевшие с моих рук в момент активации доспеха, опустились обратно, выражая свое недовольство шипением и кряканьем.

Воффарин тем временем молча смотрела на разрушающийся мир.

— Красиво, — наконец сказала она.

Я хмыкнул.

— Разрушение всегда красиво.

Подошедшие Бенингируда и Золотая Челюсть, однако, не были так воодушевлены.

— Ты играешь с огнём, Пожиратель, — голос Золотой Челюсти напоминал скрежет тектонических плит. — Ладно разрушение Единства, ладно смерть Семургдалиона и Умсы, но разрушение Лавовой Феи было совершенно необязательно. Теперь защитная сеть истончится еще быстрее, чем мы рассчитывали. Шести лет у нас нет. Три. Может четыре, если звёзды сойдутся удачно.

— Запомнил, — я намеренно сделал паузу, наблюдая, как троица напрягается в ожидании. — Теперь — Оплот Вечной Тьмы. Умса следующий на очереди. Как и его мир.

Реакция Бенингируды превзошла все ожидания. Она в секунду приняла истинную форму, ее щупальца взвились вверх на многие километры, а Закон вспыхнул с такой силой, что один из соседних миров раскололся надвое.

— Ты СЛЕПОЙ ЧЕРВЬ! — её голос разорвал тишину, как меч — плоть. — Мы поддерживали баланс! Укрепляли границы! А ты за несколько дней рушишь то, что создавалось столькими усилиями!

Я позволил её гневу выдохнуться, а потом спокойно ответил:

— Теперь вы понимаете, каково было мне. Когда ваши игры стоили мне всего.

Тишина повисла тяжёлым покрывалом. Даже эхо крика Бенингируды замерло, будто испугавшись нарушить этот момент. Воффарин не двигалась — застыла, как картина в музее. Золотая Челюсть играл желваками, переводя взгляд с меня на Бенингируду и обратно.

А сама она, провисев в пустоте в форме огромного осьминога с полминуты, вернулась в человеческий облик и опустила голову, не смея взглянуть мне в глаза. Я повернулся в сторону мира Умсы.

— Идём, — я не оставил места для дискуссий. — Сколько бы времени у нас ни осталось, я не собираюсь тратить его на споры.

Никто не возразил. Но в их молчании читалось больше, чем могли бы выразить любые слова.

###

Оплот Вечной Тьмы встретил нас мертвой тишиной, нарушаемой лишь хрустом пепла под ногами.

Черные башни из полированного обсидиана вздымались к небу, их острые шпили пронзали плотные облака фиолетового тумана, нависшего над этим местом.

После моего прошлого вторжения тут все восстановили, но я чувствовал отголоски собственной энергии в земле, воздухе и самой реальности.

Три армии Байгу оккупировали Оплот Вечной Тьмы снаружи, но большего пока банально не успели. И раз уж я прибыл на место, не было особого смысла просто стоять и смотреть за их стараниями.

В отличие от Лавовой Феи, Оплот не сдался сразу. Однако Руйгу-подчиненные Умсы после того, как я его пожрал его и все вассальные клятвы были растворены чревоугодием вместе с его Законом, почти все либо разбежались, либо явились к Золотой Челюсти, Бенингируде и Воффарин с повинной.

Защищать мир Умсы осталось лишь около двух десятков Руйгу, но главной проблемой были не они.

Из врат цитадели, словно тени, материализовались и тут же перешли в духовный мир восемьдесят одна фигура. Теневая Гвардия. Бывшие Руйгу, которых Умса с помощью своего Закона вечной тьмы обратил в Теней — существ без собственной воли и без самой жизни, чья боевая мощь была доведена до предела благодаря изменению правил их миров.

Их черные латные доспехи, покрытые странными фиолетовыми прожилками, казалось, поглощали свет. Черноту вместо лиц скрывали шлемы с узкими прорезями, из которых струился темно-серый дым. В руках — изогнутые клинки, выкованные из осколков ночи.

— Они даже не дышат, — хмыкнул я.

Трое Байгу за моей спиной переглянулись. Золотая Челюсть, его клыки сверкали в полумраке, нервно постукивал когтями по траве духовного мира.

— Они уже мертвы, — прошипела Бенингируда, её глаза сузились. — Умса выжег из них всё человеческое.

Я шагнул вперед, и в тот же миг все восемьдесят один страж синхронно повернули головы в мою сторону. Ни звука, ни возгласа — только мертвая тишина и ощущение, будто восемьдесят одна пара глаз просверливает меня насквозь.

— Если понимаете меня, — сказал я, разжимая кулаки. — Отойдите в сторону.

Ответом был мгновенный, слаженный боевой клич — вернее, его полное отсутствие. В полной тишине восемьдесят один клинок вышел из ножен, и Теневая Гвардия ринулась в атаку.

К их сожалению, несмотря на доведение боевого потенциала Руйгу до предела после превращения в Тень, любой Байгу смог бы справиться с Теневой Гвардией без особого труда. Про меня и говорить не стоило.

Аспект Понимания развернулся во мне, как карта местности. Я видел их слабые места — микроскопические зазоры в доспехах, едва заметные задержки между движениями. Аспект Повешенного дал мне то, что было нужно — рывок за пределы возможного.

Я вонзил пальцы в шлем ближайшего стража. Металл затрещал, подаваясь под моим напором. Одно движение — и смерть. Не окончательная, разумеется, но в моем понимании это убийство означало бы, что ни одному Гвардейцу уже не стоит ждать от меня пощады.

При том, что вот они как раз не были ни в чем виноваты. Лишенные собственной воли, они банально не имели никакой возможности противиться приказам Умсы. К тому же Гвардецами становились не по доброй воле, Умса создавал их как раз из тех Руйгу, кто отказался ему подчиняться.

И раз уж так, возможно, стоило попробовать хотя бы частично восстановить баланс бесчисленных убийств.

— Держите их всех, кроме этого, — указал я свободной рукой на остальных Гвардейцев, уже собирающихся атаковать меня со всех возможных сторон.

Золотая Челюсть, Бенингируда и Воффарин без возражений выполнили приказ. Их энергии вырвались на волю, спеленывая Теней по рукам и ногам.

Потеряв возможность сопротивляться, Гвардейцы просто замерли, словно изваяния, лишь тьма клубилась вокруг них, принимая причудливые формы. Лишь Гвардеец в моей руке слегка дрожал, да и то от того, что я с каждой секундой все сильнее деформировал его шлем, бывший, как и доспех в целом, частью формы Тени.

Я приблизил лицо к его забралу, ощущая, как холод исходит изнутри его доспехов.

— Сейчас будет больно, — предупредил я, не ожидая ответа.