Васильевич. Книга вторая. Князь Серебряный

Глава 1

Событие первое

— Нет, Тимофей Михайлович, не будем мы весны ждать. Сразу после Рождества начнём готовиться. Две сотни. Под твоим общим руководством. У каждого ратника должна быть пищаль. У каждого ратника должен быть лук с сотней, как минимум… ай… не меньше двух сотен хороших стрел… Ну и, конечно, хорошая сабля и копьё. И никаких лошадей. Даже у тебя. Даже у меня. Мы просто не доберёмся до Казани на лошадях. А самое главное, мы назад не доберёмся на лошадях. Там же хабара возьмём излиху. Только большие лодьи, ну, это уже моя забота. Твоя забота, скажем, десятого января собрать людей на смотр. На смотр можно на конях. Но только, чтобы до Кремля добраться. Коней смотреть не будем, людей и оружие будем смотреть. И людей желательно в основном тех, кто с нами под Перемышлем ратился. Там и было ведь пару сотен. Минус несколько убитых, ну и запас нужно, вдруг к весне кто заболеет или хуже того — помрёт.

Ляпунов кивал. Физиономию сосредоточенную делал. Было бы это в двадцатом веке, так на планшете командирском бы химическим карандашом, регулярно его слюнявя, синими уже губами и языком, записывал. Сейчас приходилось запоминать.

— А сотники и пятидесятники… шесть человек мне нужны уже дня через три. Их учить будем. Ну и ты. Семь человек.

— Так разумею я грамоту уже и счёт, — сморщил физиономию, прикрытую светло-рыжей бородой, Тимофей Михайлович. Повторив его гримасу брат Михаил накарябал на листе бумаги и сунул блокнот братику Великого князя.

— Есть многое на свете друг… Михалыч, что и не снилось нашим мудрецам. Есть чему учиться. Но это ненадолго. На седмицу, а потом домой поедете к Рождеству готовиться и для воев оружие и одежду прикупать. Вам денег выделю. Чувствую, что все снарядиться как следует не смогут.

— Вестимо. Прошлые два года плохие были, то снег в начале лета, в прошлом годе, когда все всходить посеянное уже принялось, то дожди в августе в этом. Почитай нормального-то урожая не собрали. С чего оружие-то покупать, — согласно покивал Тимофей Михайлович. И монах покивал, записывая его стенания. Слаженный дуэт у них получился.

Ну, скромничал и сиротой Казанской прикидывался сотник. Перед походом в Калугу им Иван свет Васильевич выделил прилично денег, да митрополит почитай почти бесплатно продуктами снабжал всё лето. А две стычки с крымцами принесли каждому и дворянину, и послужильцам их простым по коню, да по сабле татарской. Дворянам получше, но и боевым холопам не самые плохие сабли-то достались. Всё равно выбирали, и совсем никудышние ушли на продажу или кузнецам. Плюсом кольчуги и хорошие кожаные нагрудники с пластинами металлическими, да шеломы, пусть и немного. Копья хорошие, луки. Сбруя конская. Много чего привезли на себе татаровья. Больше шести сотен их положили. На две сотни воев у Ляпунова и сотню у Скрябина было из чего выбирать.

Ясно, что лучшие доспехи, кони, оружие перепало князю Углицкому и сотникам, а только обиженных и среди послужильцев даже не было. Тем не менее, Боровой отлично понимал, что пищали — это дорого. И хороший боевой составной или композитный лук не дешевле. А без нормального оружия идти в поход на Казань весной бессмысленно и опасно даже. Казанские татары будут биться за своё добро. А их там явно больше, чем русских будет.

К чему готовился Юрий Васильевич? А есть в русской истории интереснейшая воинская операция. Ей даже аналогов нет на Руси, да и в мире, возможно. И зря её в учебниках истории «забывают» упомянуть. Так ладно, что она уникальная по способу проведения, так ещё и главный герой этой операции — князь Серебряный. Тот самый, который стал прототипом романа Константина Толстого «Князь Серебряный». Ну, там его Толстой переименовал в честь дедушки первого царя из рода Романовых, и помоложе сделал, к 1565 году, с которого роман начинается, совсем настоящий князь Серебряный не юношей романтическим был. Дедушкой был. Как всегда интересно, откуда такое прозвище у князя Оболенского? Ничего он для этого не предпринимал. Более того, он его получил по интересной русской привычке. В те былинные времена, если отец или старший брат получал прозвище, то его родичи, сыновья или братья младшие тоже на автомате получали прозвище. Только чуть изменённое. Шуйский Андрей имел прозвище «Частокол», потому что Иван его брат получил приставку «Плетень». Долгоруков Алексей Григорьевич прозывался «Чертёнок», так как отец его был князь Григорий Иванович Чёрт Долгоруков. Вот и князья Серебряные стали Серебряными потому, что что в первой половине XVI века в правление Великого князя Василия III князь Иван Дмитриевич стал зваться Золотым-Оболенским, а его брат Семен Дмитриевич — Серебряным-Оболенским, соответственно. Сообщает об этом «Российская родословная книга». Семен Дмитриевич Серебряный был воеводой в войне с Литвой, а во время свадьбы Василия III с Еленой Глинской сторожил первую ночь новобрачных — честь, которой удостаивали самых доверенных и высокородных людей. Сынок тоже не затерялся. В 1541 году князь Василий Семенович Серебреный сумел отбить набег крымского хана Саип-Герея. Причем, хан убегал всякий раз, когда видел приближение воеводы Серебряного, который действовал в паре с другим воеводой — князем Микулинским. И гнал его до тех пор, пока тот не перешел Дон. Главный же его успех — это поход на лодьях в Казань в 1545 году. Его, этот незнаменитый по непонятной причине поход, Боровой и вспомнил. К нему и готовился.

Вот уже через несколько месяцев начнётся. И решил Юрий Васильевич со своим отрядом в этом деле тоже поучаствовать. Тогда Казань не взяли. Да и цели такой не было. Это был наш ответ Чемберлену. Зимой 1544 года казанский хан Сафа-Гирей организовал очередной большой поход на русские земли. Казанские князья Амонак и Чура Нарыков с войском вторглись во владимирские «места» и «воевали Пожарских князей отчину и полону много имали». Их выгнали, но землю они разорили качественно. Как не ответить?

А чего, у него есть сбитый и слаженный отряд во главе с сотником Ляпуновым. Так мало того, что и так в эти две сотни отбирали среди московского дворянства лучших, так две удачные стычки с крымцами и отряд сплотили и прилично вооружили его. Хабар был велик.

Пусть всё идёт, как и в реальной истории, а две сотни вооружённых огнестрелом ратников, уже научившихся татаровей побеждать, лишними в этом набеге не будут. К тому же Юрий Васильевич не только воинов решил к этому походу тщательно подготовить, но и лодьи. И этим мастера, во Владимире собранные, уже второй месяц занимаются постройкой больших лодей — ушкуев. В том числе и московские мастера, и даже два Новгородских корабела, срочно доставленных во Владимир. Почему не в Москве строились лодьи — ушкуи. Так — География. Из Москвы реки можно попасть в Оку, и потом у Нижнего Новгорода в Волгу. Только Ока огромный крюк делает к югу сначала, раза в два маршрут удлиняя. А из довольно близкого к Москве Владимира по Клязьме можно в три раза быстрее в Волгу попасть. Клязьма тоже в Оку впадает в районе Гороховца, но это всего сто пятьдесят вёрст, а не тысяча, которую реки Москва и Ока пробегают стремясь к югу, а после к северо-востоку возвращаясь.

Событие второе

Плохо то, что в летописях, и дальше в исторических трудах, по крайней мере, в тех, которые читал Артемий Васильевич Боровой, про этот поход информация очень скудная. Шли воеводы тремя путями к Казани, одни от Нижнего Новгорода по Волге, а вторые, во главе как раз с князем Серебряным, от Вятки по реке Вятка, а третья рать от города Пермь по Каме. Пограбили и спалили много сёл и городков по дороге и уничтожили посад Казани. Татаровья заперлись за стенами, ну и понятно русские их взять не могли. Не было у них артиллерии. Вроде только небольшие фальконеты на вертлюгах на носу нескольких лодей.

При посещении Пушкарского двора Юрию показал мастер литеец Якоб фан Вайлерштатт несколько пушчонок на вертлюгах. Длина ствола в районе метра. Только один фальконет совсем старинный и калибром где-то тридцать пять мм (1¼ дюйма) был длиною под два метра. Калибр остальных вертлюжный пушечек был разный, но даже самые большие не больше 60 мм.

— Это двухфунтовые фальконеты, — сообщил ему тогда немец литейщик.

Из дальнейших расспросов выяснилось, что стреляют эти пушечки в основном картечью. Но могут и чугунным или каменным ядром, обмотанным верёвками для плотного вхождения в канал ствола. Пороховой заряд при этом всего пол фунта.

Самое интересное, что было целых два фальконета с казённым заряжанием. В казённую часть орудия на такой же почти вертлюге вставлялся конический пусть будет затвор.

— Очень ненадёжная конструкция, которая не может задержать все пороховые газы. Сейчас мы таких не делаем, — махнул тогда на них рукой Якоб фан Вайлерштатт.

Сейчас, планируя этот поход, Юрий Васильевич задумался о тех пушках. Нет, не о казнозарядных, о простых. Сейчас ядра круглые. Это не только из-за простоты изготовления, но и из-за того, что без нарезов цилиндрический снаряд начнёт кувыркаться в воздухе и далеко не улетит. Так, и чёрт с ним. Пусть кувыркается. Его, если сделать чугунным, полым и естественно цилиндрическим, то можно прилично пороха туда напихать. Зачем дальность, если нужно поставить пушчонку в двух сотнях метров от стены, и снаряду нужно будет всего лишишь перелететь через стену и там взорваться. Получится что-то вроде миномёта 60-мм. Нужны ли направляющие крылышки или стабилизаторы. Нет. Пусть кувыркается, наоборот нужно подумать… делали же фашисты германские бомбы, которые в воздухе при падении ужасающий свист выдавали. Были такие в музее у Артемия Васильевича. Вот бы сейчас такие сделать. Пусть ужасу на защитников Казани нагонит. Взял Боровой и попробовал эту свистульку, ничего сложного из себя не представляющую, присобачить к снаряду цилиндрическому. И ничего у него не получилось. Некуда эти трубки приделать. Свистульку сделать не сложно. Это обычная трубка запаянная или пусть даже сплющенная с одной стороны. А по бокам у неё несколько маленьких отверстий.

Целый день просидел Юрий Васильевич над листком бумаги и в результате вернулся к форме миномётной мины, у которой хвостовик конической формы со стабилизаторами. Вот между них легко будет три свистульки вставить. Ну и мина тогда не будет кувыркаться. Меньше будет заряд? Можно чуть увеличить размер самой мины. Длинны чутка добавить.

С этим рисунком Юрий Васильевич и направился к литейцу Якобу фан Вайлерштатту.

Событие третье

За прошедшие два с небольшим месяца многое успело произойти в Кремле. Начать стоит с того, что на два с половиной года раньше к Иоанну свет Васильевичу был приставлен воспитателем митрополитом Макарием протопоп Сильвестр (в иночестве Спиридо́н). Сей правдоруб тут же в Думе произнёс обличительную речь против Ивана. Всё ему припомнил и бросание собачек с башен Кремля, и лежание в гробу, и гонки на лошадях по улицам Москвы с наездами на людей и с опрокидыванием лавок торговцев. На две седмицы был приговорён юнак к сидению в келье запертой на хлебе и воде. Правда, Макарий вмешался и заменил сидение на паломничество по монастырям и храмам в Новгороде и Пскове.

Случилось это не с бухты-барахты (действительно есть такая бухта), а потому что Юрий Васильевич решил начатое очень полезное дело до конца довести. Иван после встречи с братиком на Пожаре, вернувшимся из Калуги, не поверил тому, что он в самом деле может что-то предпринять против его друзей, с которыми он носится на конях по Москве и сквернословит, в гробу лёжа, да много ещё чего вытворяет. Махнул рукой, мол, извиняются оне.

— Кланяйтесь брату моему и прошения просите! — гаркнул он на спешившихся всадников.

Те поклонились и отводя взоры стали истинный крест показывать и проговаривать, что виноваты, не признали, больше не будут. Прости, дескать, милостивец, попутали, с кем не бывает. Господь, опять же, велел прощать. Покланялись и, вскочив на коней, с гиканьем прочь ускакали.

Артемий Васильевич упырём — диверсантом не был. Но вот за державу было обидно. Он среди шестерых дружков старшего брата давно заприметил одного князя, которого изучил насколько это позволили документы, почти не сохранившиеся про эту эпоху, работая над диссертацией про шестую жену Ивана Грозного. Именно этот человек был отцом того, кто заварил Смуту. Именно его сын Фёдор предложил на русский трон, на царство, звать польского королевича Владислава.

Звали товарища Иван Фёдорович Мстиславский и в это время он был кравчим Великого князя. Вообще весь род Мстиславских — это род предателей и приспособленцев. Мстиславские, подданные то польского короля, то российского государя, на протяжении всего позднего средневековья бегали от одного государя к другому. И ведь не просто бегали, а уходили с землями, воями и крестьянами к врагам. И всегда их прощали. Хватит.

Фёдор Иванович Мстиславский — сынок, который, взлетит выше всех своих родичей, он возглавлял Боярскую Думу на момент свержения Василия Шуйского, ну и, как говорилось уже, он и предложит кандидатуру королевича Владислава, явно получив подарок от Сигизмунда. Убрать если эту фигуру с доски сейчас, угробив или отстранив от кормушки и власти батяньку, то даже, если у Борового ничего другого не выйдет изменить в лучшую сторону, то только это возможно позволит избежать Смуты. Речь Посполитая тогда на два фронта билась, и ей было не до Руси. Сами её втянули. А если не втягивать?

Остальные пятеро друзей Ивана тоже были из литовских князей, в разное время перебравшихся в Москву, и обласканные Великими князьями. Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Тоже та ещё сволочь. При Василии Шуйском он сбежал в Тушино к Лжедмитрию Второму, где возглавил местную Боярскую Думу. Потом даже в цари метил, но избрали Романова.

Князь Хованский Андрей Петрович племянник двоюродный Ефросиньи Хованской — Старицкой — матери Владимира Старицкого, дворецкий удельного князя Владимира Старицкого, затем опричник. Он хоть и бесчинствует сейчас вместе с Иваном, но, когда во время болезни Ивана, после взятия Казани, возникнет вопрос, кто станет царём вместо Ивана, будет всецело на стороне Ефросиньи. Царём должен стать Владимир Старицкий. Он истинный наследник, а не семя Глинских непонятно от кого нагулянное. Возможно это и правда, но это и есть путь к Смуте.

Остальные персоны поменьше. И о них Юрий Васильевич ничего не знал, разве фамилии где-то в исторических документах мелькали.

Отступать Боровой не собирался. Победившие в клановой борьбе дядья Глинские Михаил и Юрий Васильевичи, подмявшие в данный момент под себя Боярскую Думу, с явным неодобрением относились к забавам племянника. В народе слухи бродят, что плохо смотрят за Великим князем родичи. От них чужих потех — чуждых русскому человеку, понабрался Иван Васильевич. Может и до бунта дело дойти. Митрополит Макарий неоднократно высказывал Ивану, чтобы бросил тот дурить и книгами занялся, да Думу постоянно посещал, с Пересветовым беседы вёл и прожектах его разобрался. Так что, если кто-то и рыпнется против брата Великого князя, то сила будет на его стороне.

А кто будет против? Трубецкие, Хованские, Мстиславские? Опять же, насколько помнил Боровой, Мстиславский и его жена — племянница государя, дочь его сестры — Великой княгини Евдокии Ивановны и казанского царевича Куйдагула (в крещении Петра) оба умерли уже. Сирота сейчас Иван Фёдорович. А остальные, разве кроме Хованских, так это сейчас не самые знатные роды. Стоит ли задаваться вопросом, а за кого встанет брат? Ну уж точно не против Юрия — единственного родного для него человека.

Взвесив все за и против, Юрий вытащил из сундука на третий день после приезда оба пистоля и двуствольный Doppelfauster кавалерийский с колесцовыми замками, и обычный одноствольный пистоль, но тоже с колесцовым замком. С помощью, ворчащего себе под нос, брата Михаила, Юрий Васильевич зарядил оба пистолета и по длинным переходам то вверх, то вниз, отправился из своих хором в Грановитую палату, где по вечерам предавались зубоскальству, высмеивая престарелых бояр и князей добры молодцы во главе с братиком — Иваном Васильевичем.

Ближе всех к двери сидел на деревянном, резном и раскрашенном красной и жёлтой красками, стуле у окна Иван Мстиславский. Он заливисто ржал, брызгая слюной, отчётливо виденной в лучах пробившегося сквозь новые стеклянные окна лучах заходящего солнца.

На княжиче Мстиславском был надет белый атласный кафтан. Из-за низко вырезанного ворота виднелась белоснежная тоже шёлковая рубаха. Обшитые жемчугами запястья плотно стягивали у кистей широкие рукава кафтана, широко в несколько обхватов подпоясанного малиновым шелковым кушаком с выпущенною в два конца золотою бахромой. За кушак были заткнуты кожаные шитые шёлком перчатки. Бархатные тёмно-зелёные штаны заправлены были в желтые сафьянные сапоги, с серебряными скобами на каблуках, с голенищами, шитыми жемчугом. Поверх кафтана надет был внакидку шелковый легкий опашень малинового цвета, застегнутый на груди двойною рубиновую запоной. Голову Ивана… пусть будет свет Фёдоровича, хотя и не дорос ещё, до Фёдоровича, всего пятнадцать лет князю, покрывала белая парчовая мурмолка с гибким красным пером, которое качалось от каждого движения, играя солнечными лучами на прикреплённых к нему небольших рубинах. Павлин павлином. И смех похож на чудесное пение павлинов. Можно и вороньим карканьем назвать.

Юрий подошёл к нему, вынул из-за спины одноствольный пистоль, глянул, есть ли порох на полке, и, приставив ствол к колену Мстиславского, потянул за спусковой крючок.