Васильевич. Книга вторая. Князь Серебряный

Глава 4

Событие десятое

Готовился, не готовился Боровой, но подозревал, что такое возможно, уже с первых дней своего пребывания в этом времени. Если отравили мать бояре, которая как ни крути, а рулила государством, то кто им мешает отравить глухого и безумного, судя по его поступкам, сынка. Чего он мучается, ему, как юродивому, давно в раю прогулы отмечают. Сто процентов, что после выходки с их сыночками и наездами на их мошну (калиту), они не только попытку отравить его предпримут, они попытки неоднократные будут предпринимать, пока одна из них успехом не увенчается. Пусть даже пятая или десятая.

Можно ли уберечься от яда? Понюхать еду, дескать цианиды пахнут миндалём, а оксид мышьяка или его сульфиды пахнут чесноком. Нет. Это бред, который придумали писатели, чтобы показать гениальность сыщика, наклоняется он эдак к умершлённому, а от того чесноком разит.

— Берримор, а не зажевал ли ваш хозяин за завтраком головку чеснока, пару — тройку зубчиков хотя бы? — и взгляд пронзающий.

— Нет, сэр, мой хозяин джентльмен, а ему с дамой в обед встречаться.

— Всё понятно, его отравили оксидом мышьяка. Так называемым, белым мышьяком. Где у вас баночки с ядом против крыс хранятся?

— Ну, разумеется, в буфете, вместе со специями, где ещё яды хранить? — глянул бакенбардный слуга на сыщика, как на идиота последнего. А чего не глянуть, ясно же, что яды их в буфете на кухне держат.

Так вот, у них на военной кафедре в универе как-то похоже пошутил преподаватель, что про отравляющие вещества рассказывал. Это вранье и выдумка. Не пахнут ни мышьяк, ни его оксид, ни оба сульфида, чесноком. И очень редко один случай из сотни, когда горьким миндалём несёт от отравленного цианидами. Это флакон нужно выпить и ещё какие-то сопутствующие факторы, вот какие Боровой уже забыл. А что цианиды, что оксид мышьяка — это серьёзные яды и их миллиграммы нужны, чтобы гарантированно отравить человека.

Так что обнюхивать кашу можно, но если она пахнет чесноком, то это значит, что о вашем здоровье кухарка заботится и бросила в неё несколько зубчиков, а не мышьяка сыпанула туда пригоршню. И как же тогда можно защититься от отравления. Заставлять перед собой пробовать еду слугу. Можно. Но есть яды… Ну, та же бледная поганка, которая работает не сразу, а через несколько дней, но смерть наступит в итоге без вопросов. То есть, пробовальщик поможет только в том случае, если тебя дилетанты и олухи царя небесного травить задумали.

И чего делать? Исключить доступ к пище всех кроме одного человека, которому доверяешь? И чтобы носила ему эту еде тоже она, ну, или он? А в репу, которую принесли с рынка, втёрли оксид мышьяка? А перловую крупу полили раствором мышьяка? А в соль просто мышьяка добавили? Ну или в курицу шприцом каким отвар из бледной поганки ввели? Поможет личная доставка? Хренушки.

Нужно покупать продукты самому и не у первого попавшегося, а у третьего. А у кухарки сын, и его взяли в заложники, и ухо одно принесли ей, или пальчик малюсенький? Сыпани вот енто, а то второе ухо принесём, а потом и глаз голубенький.

Вывод простой, если захотят отравить, то отравят, как бы ты к этому не готовился.

Можно приучить себя к яду, к тому же оксиду мышьяка, принимая малые дозы? Можно. Но тот же преподаватель на военной кафедре сказал, что есть данные, что этот способ не на всех действует, а главное, убойная доза всё привыкание переборет. Выпьете один грамм яда и просто проблюётесь, и молоком потом вас отходят, а выпьете десять грамм, и путь в загробный мир открыт. А к кило мышьяка и за тысячу лет не привыкнуть.

Вернувшись из Кондырево, Юрий Васильевич предпринял всё же попытку обезопасить свою драгоценную тушку. По крайней мере от отравления. Он поручил брату Михаилу наводящими вопросами вызнать у тех двадцати пяти дворянчиков и детей боярских, что ему выделили, у кого нет братьев и сестёр, а мать вполне прилично готовит. Такой оказался всего один. Это был сын боярский Осип Козырев. С ним и договорились, что он три раза в день будет тайно, никому не говоря, приносить в палату Юрию горшок с кашей или ухой и кусок белого хлеба. Мать должна тоже язык за зубами держать. Плюсом в таком методе питания было два, первый и главный, все остальные потешные воины так же приносили с собой горшки с питанием. Этим и завтракали и обедали в Кремле. Ужинали уже дома. И проследить, кто побольше принёс было не просто, таскали всё в закрытых корзинах, которые для них специально купили одинаковые на рынке. А, во-вторых, таким образом Боровой ещё и семьи своих воинов подкармливал, выдавая еженедельно деньги на питание.

Питьё же готовил для Юрия брат Михаил. Боровой помнил про копорский чай и всё лето почти с ним экспериментировал, пытаясь с помощью разных способов ферментации и добавлении некоторых травок получить наилучший вкус. Если Россия чуть позже будет его тысячами тонн отправлять наглам и вообще в Европу, то почему чуть раньше не начать. Англичане уже скоро заблудятся и окажутся в Холмогорах, а потом и в Москве. Начнётся торговля.

В общем, Юрий Васильевич, как мог, и думал, что надёжно, защитил себя от отравления.

Тем не менее, его отравили.

Не кашей. Вообще, не пищей, что мать Осипа Козырева готовила. Отравили хитро. Простой колодезной водой. Если кто-то думает, что в Кремле вода по трубопроводам свинцовым бежит, так он заблуждается. Там есть два способа поступления воды. Её привозят в больших бочках из Неглинки, и есть колодцы вырытые. В этот день они с Юнармией отрабатывали бросание сверхтяжёлых гранат весом восемь кило примерно (чуть меньше, чем полпуда) с помощью ремня на дальность, методом раскручивания, как настоящие метатели молота. Успехи были так себе, но все преодолели три десятка шагов, а некоторые и за четыре десятка уже забрасывали. Раскрутился, швырнул гранату и падай, жди пока шарахнет во вражеских цепях. На самом деле просто до пяти считали, так как понятно, что имитацию зашвыривали, а не снаряжённый порохом и фитилём чугунный шар.

Юрий и сам упражнялся, взмок и попросил кого-то из пацанов принести кружку воды. На дворе зима и упражнялись в полушубках, от всех пар валил. Пацан вернулся через пять минут с кувшином и кружкой глиняной. Юрий себе налил, но когда к губам подносил, то его чуть толкнули мельтешащие туда-сюда потешные, и вода пошла не в то горло. Он закашлялся. И долго кашлял, хлебанул не туда полно воды. Пока кашлял и кувшин с кружкой выронил на снег. Бросился ворот расстёгивать.

Вроде выкашлял всю воду, и тут у него дико заболела голова и рвать начало. Всё же первый глоток он проглотил. В первую минуту, Юрий Васильевич решил, что это от того, что вода в лёгкие попала, но когда приступ рвоты повторился через пару минут, то он понял, что дело не чисто.

Тот преподаватель в универе на вопрос, а есть ли противоядие от мышьяка? кивнул, мол, есть — это простое молоко.

— Осип! Срочно мне кринку молока! Бегом, отравили меня! Брат Михаил, лекаря зови!

Событие одиннадцатое

Дикая головная боль. Словно раскалённым гвоздём в мозг залезли и шурудят там. И ведь анальгина не попросишь. Молоко литрами и отвар пустырника — вот всё, что себе мог Юрий Васильевич два дня позволить. Тошнило, мутило, слабость во всём теле, и вот эта чудовищная головная боль. Правда, с каждым днём с каждым часом становилось лучше. На второй день рвать перестало, на третий стала проходить и головная боль. Травница стала его разными отварами потчевать, та самая, которая была преподавательница в его военно-медицинской академии. Она же ему и куриного бульона сама сварила на третий день и из ложечки скормила.

На четвёртый день Юрий Васильевич встал и пошатываясь, под неодобрительные взгляды и сдвинутые брови брата Михаила, прошёлся по опочивальне от кровати до окна, за которым мела метель, потом до двери, за которой стояло двое рынд и неодобрительно зыркало на четверых потешных с саблями наголо, притулившихся у стеночки, подпирая её, а то завалится ещё. Между ними проскакивали искры, но не долетали, всё же метров шесть будет. А у противоположной стены сидело, свесив буйны головы и похрапывая даже (наверное, не слышит же ничего) ещё семь воев в полной боевой выкладке, в кольчугах и шеломах, с саблями и даже копьями, разве без коней. Точно, он же назначил учёбу своим полусотникам, сотникам и Ляпунову. Люди прибыли, а учитель русской словесности дрыхнет.

— А где князь Репнин? — вернувшись в кровать, поинтересовался Боровой, у сунувшего ему очередную кружку молока, брата Михаила.

Ну, а как, углицким и калужским дворецким был назначен князь Петр Иванович Репнин. Князь Углицкий вота тута, а где его дворецкий, читай — второй человек в уделе?

Монах кивнул головой и вышел. А через десяток минут, когда Юрий Васильевич вторую кружку топлёного молока осиливал явился его дворецкий.

Зелёные неброские одежды свои заменил он желтым становым кафтаном, стеганным полосами и подбитым голубою бахтой. Двенадцать шелковых из золотых нитей сплетённых завязок с длинными кистями висели вдоль разреза. Посох, украшенный большим изумрудом, вышагивал, гордый собой, впереди князя.

— Красивый ты какой, Пётр Иванович, — не удержался Юрий Васильевич, вообще его бесила немного пестрота одежд самого Ивана Грозного и всего его окружения. Словно конкурс объявили, кто цветастее всего вырядится. Жёлтый с голубым кафтан князя аж глаза резал. Павлин.

Степенно почти как равному поклонился Репнин и начал вещать, но знал, что начальник его глух, потому вещал полуоборотясь к монаху, пристроившемуся с блокнотом и карандашом на стуле в изголовье кровати болезного.

Юрий думал, что важное Репнин рассказывает, мол, нашли вора, что на жизнь брата младшего и наследника Великого князя злоумышлял, но тот оказывается ещё прошлым живёт. Докладывал, что всё, генуг, засеку и крепость закончили и даже он, сам лично, вчерась три верховые пушки небольшие с запасом зелья и ядер туда в крепостцу отправил.

— Хорошо это. А теперь скажи мне, Пётр Иванович, нашли ли того, кто меня отравил, и что с ним сделали?

С князя пафос слетел. Он мурмолку в руках можамкал, вытер отворотами меховыми пот со лба, вдруг там выступивший, и развёл руками картинно.

— Не, не, так не пойдёт. Кто-то из моих потешных побежал за водой, я не запомнил, но это точно из них. Лицо знакомое, но тогда другим был занят не обратил внимание. Кафтан на нём синий был, он когда из кувшина воду в кружку наливал, я обратил внимание, что выцвела краска неравномерно. Легко найти. Потом узнать у него, где он воду взял? Кто подал? Кто там был? Откуда кувшин и кружка взялись? Ну и всю цепочку раскрутить.

Князь спокойно выслушал и что-то довольно коротко сказал брату Михаилу. Тот записал и показал Юрию.

«Воду принёс Тимофей Александров. Его убитым нашли через часец малый в сенях, после того как тебя, княже, унесли в опочивальню сю. Где он воду взял неведомо»?

— Стоп. Нужно дворовым показать кувшин и кружку в ближайших палатах и хоромах.

Развёл руками снова князь Репнин. И буркнул что-то монаху. Тот, записав, показал Юрию Васильевичу.

«Из твоих хором кувшин. Только дворню уже на дыбу вешали, а оне не знают, не говорят, как кувшин к Тимофею убиенному попал».

Событие двенадцатое

Дальше пошло быстрее. Выздоровлением это ведь не назовёшь. Выздоравливают от болезни, а он не болел. Это детоксикация. Артемий Васильевич точно не был медиком. Да и вряд ли ему бы сейчас медики помогли. Кровь грязную предложили бы отворить. Ну, если бы смогли сделать гемодиализ, то пусть, но они просто уменьшат количество крови в организме и ослабят его. Потом, когда самочувствие улучшится, можно и отдать раз в три месяца, как доноры в СССР четыреста грамм. В прошлой жизни Боровой и сам «Почётным донором» был. Сорок раз кровь сдавал. А так как он пацан, то и двухсот хватит. Но это потом. А пока клетчатка и активированный уголь. То есть, морковка, кочерыжка капусты и просто древесный уголь (кто его тут активирует?). Ну и сверхобильное питьё, не меньше двух с половиной литров всяких отваров и настоек в день. Так и лечился. Кровь, кстати, так ему никто и не предложил отворить. Лечила его всё та же травница, а немчина лекаря, а такой нашёлся у Ивана свет Васильевича, Юрий велел до себя не допускать.

Когда Юрий смог уже нормально ходить, то вызвал к себе всю дворню и стал расспрашивать про кувшин. И тут понял, что молодцы «дознаватели» ни одного старого, в смысле, прежнего, человека среди них не оставили. Ни одного не было из прежних слуг. Всех поменяли, а тех видимо либо до смерти запытали, либо просто умертвили. Двадцать семь человек исчезли, и их место заняли совершенно незнакомые ему люди. Круто. Так ладно бы нашли чего, нет. Никто ничего не видел. Что-то тут было не так. Не мог кувшин образоваться из ниоткуда сам по себе. Что виноват его потешный Тимофей Александров, Боровой не верил. Он отдал команду принести воды первому попавшемуся под руку пацану — потешному воину. Строить расчёт на случайность никто из ворогов — отравителей не будет. Вода была давно подготовлена и ждала удобного случая, и концентрация оксида мышьяка там приличная была. Он ведь и глотка не сделал, всё выкашлял, а выпил бы всю кружку… и никакое молоко бы не помогло.

Нужно было идти за информацией в Разбойный приказ. Но и тут ничего. Облом-с. Не создан ещё. Зато есть боярская комиссия, занимавшейся с 1539 года «разбойными делами». Юрий нашёл эту комиссию. Там глава этой комиссии — воевода Иван Васильевич Большой (Шереметев) его вежливо посла, мол, прощения просим, княже, а только никто из холопей не признался. Нет, все друг друга оговорили, но при повторном допросе признались, что оболгали. Не смогли до правды доискаться мы, Юрий Васильевич, не обессудь. Казнены все случайно выжившие на Пожаре.

— И что теперь? Ждать пока снова меня отравят? — упёрся взглядом в стоящего перед ним воеводу Юрий Васильевич.

«Люди, что к тебе теперь поставлены верные. Сам проверял», — продиктовал брату Михаилу Шереметев. Почему его называют большим было не понятно. Среднего роста мужик, ну, разве в плечах дороден. Вот нос большеват — это правда. Он, после того, как монах написал ответ, продолжил говорить.

«Слышал, княже, ты собрался в поход на Казань с судовой ратью идти, лодьи строишь. Меня в Думе приговорили возглавить Передовой полк. Пойдут твои люди ко мне»?

Расклад Иван по Думе Боярской и вообще по ближайшему окружению братику младшему дал. Ну, кто на чьей стороне. Все Шереметевы были на стороне Шуйских. Странно, почему с устранением этой банды, их люди продолжают занимать ключевые посты в войске и сидеть в Думе, даже Ивана Шуйского оставили воеводой в одном из полков? Всё же вот такие полумеры и приведут потом к Смуте. То в опале, то прощён, то вообще, вон, воевода Передового полка. Или людей нет в стране, которые воевать обучены?

— Нет. Мы, князь, пойдём сами по себе. И дорога у нас другая. Мы из Владимира выдвинемся.

Юрий ушёл из терема Шереметевых с осадочком, но что он мог теперь поделать, поздно пить боржоми, свидетели, если и были, то устранены. Нужно было заниматься накопившимися делами. И первым числилось занятие с командованием его отряда. Три дня он взрослых ратников учил считать. Сначала выучили индийские цифры и примеры с ними составляли. Потом Юрий Васильевич написал и выдал каждому таблицу умножения и заставил её выучить, а на третий день складывали, делили и умножали столбиком. Взрослые вои все измазались чернилами и перепортили кучу дорогой бумаги, но кое-как считать научились.

Зачем их Боровой учил этому, он и сам толком не знал. Нужно ли сотнику знать таблицу умножения? А чёрт его знает? Только Артемий Васильевич точно знал, что мозг, как и мышцы можно прокачать. Только не гири нужны, а математические задачки и мелкая моторика рук, потому писать и учились ратники мелкие цифирки своими огрубевшими от упражнения с саблей пальцами — будущие покорители Казани и Астрахани.

Разделавшись с вояками, Юрий Васильевич вновь стал налаживать питание. Эти две недели он питался тем, что ему дворня готовила, при этом иногда заказывал большую порцию и не доедал её, оставлял на вечер или на обед, а от той еды, что вновь приготовили, отказывался. И поступал так бессистемно, чтобы вороги ключик не подобрали. Или те пока затаились, или и в самом деле им головы отрубили, но пока бог миловал. Повторной попытки не последовало. Ну и нечего гусей дразнить, опять стал Юрий заниматься с шутейным войском, и опять они приносили с собой еду, в том числе носил двойную порцию, приготовленную матерью, Осип Козырев.

Пока он, пусть будет, болел, пацаны не сидели на попе ровно. И бегали, и прыгали, и отжимались, и естественно малые и большие гранаты кидали. И ведь прогресс был. Уже к пятидесяти шагам закидывания большой гранаты полупудовой все приблизились, а многие и преодолели. Да, всего тридцать — тридцать пять метров где-то. Но ведь это всего лишь тринадцатилетние пацаны, когда они двухметровыми гигантами вырастут, в отцов, да на хорошем регулярном питании, то и на рекорд замахнутся. Там что-то около восьмидесяти семи метров. Есть куда стремиться.

А ещё пора наведаться на Пушечный двор и к оружейнику, посмотреть, как у них дела продвигаются, да заодно и оценить какую кузнец-оружейник команду собрал.

На земле в небесах и на море

Наш напев и могуч и суров:

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов!

Припев помнил Боровой, в отличие от самой песни. Вот его и напевал, в возке, что по запруженным улицам Москвы двигался к мастерской Пахома Ильина.