Васильевич. Книга вторая. Князь Серебряный

Глава 13

Событие тридцать седьмое

Юрий Васильевич вертел в руке аугсбургский пистоль. Стрелять из него рано пока. Эти примерно сто пятьдесят метров пуля если и пролетит, что маловероятно, то точно никого не убьёт. Вообще, в его батальоне толком никто не стрелял. Он сам себя перехитрил. Тромблоны вещь замечательная… для ближнего боя. Сейчас, если бы его двести двадцать человек стреляли все из пищалей и прочих мушкетов с аркебузами, то всадники казанские сыпались бы с лошадей как горох из прохудившегося, проеденного мышами мешка, да и лошади бы сыпались на землю. А в итоге всего восемьдесят человек стреляет, а большая часть стоит и ждёт. Ждуны, блин! А, ну, ещё двенадцать фальконетов палят. Но это почти та же пищаль, только пули мельче и их десять. На таком расстоянии, наверное, и не могут убить, так, ранят. Если не в лицо.

Вся их шеренга вновь окуталась дымом, это в третий раз выстрелили из фальконетов. Тут Боровому монах сунул под нос перезаряженную пищаль. Юрий Васильевич вернул брату Михаилу пистоль и выстрелил в сторону ворот. Там из-за того, что много уже убитых, и они довольно плотно легли, образовалась пробка. Следующие вои просто не могли выбраться из ворот. Эх, туда бы сейчас десяток мин послать. А нету!

— Тимофей Михайлович! Выдвигай вперёд на сто шагов ратников с тромблонами! Сто шагов и стреляйте без команды, а потом бегом назад! — пришла Боровому в голову замечательная мысль. Там всадники не могут преодолеть баррикаду из своих же трупов. И не смогут погнаться за его ратниками. Если гора не пошла к Мухамеду, то он сам подойдёт, проявит вежество.

Они нечто подобное отрабатывали. Начало другое. Сначала обстрел из миномётов, потом быстрое сближение и залп из тромблонов и бегом назад под прикрытие воев с пищалями и алебардами. Перезаряжаться.

Как красиво шли каппелевцы, или кто там? в фильме «Чапаев». Ровные ряды. Мерный шаг. И это под пулями. Вот — это и есть настоящий орднунг, а тут получилось так себе. Слева народ пошёл, а с противоположной стороны команды не услышали и замешкались. Потом догоняли. Тут их со стен стрелами обстреляли. Стрелы не долетели и стрелков этих сразу касимовцы согнали со стены, но порядок в шеренге тромблонщиков опять нарушился, и под конец они побежали. Добрались по их мнению до дистанции, с которой картечь долетит, воткнули в землю алебарды и грохнули на них ручницы. Залпа и на учениях настоящего не получалось, а тут и подавно. Ратники стреляли и тут же назад бегом. А некоторые только ещё алебарду не могут в землю каменистую воткнуть.

Нет. Не каппелевцы. Гораздо хуже. А форма на тех какая красивая бело-чёрная была.

А ведь и некаппелевцы молодцы. Там сразу пару десятков всадников грохнулось, окончательно проход из ворот перегородив. Эх, сейчас бы подзорную трубу. Ничего не видно. Юрию Васильевичу казалось, что бой идёт уже часа два, и солнце склоняясь к югу должно осветить проём ворот. Он повернулся, ища светило за спиной. И… увидел его на том самом месте, что и в начале боя. Солнце было на востоке и лишь чуть оторвалось от горизонта.

Ратники вернулись довольные и, надо отдать им должное, сразу принялись свои ручницы заряжать, а не опять обниматься. Боровой хотел это остановить. Больше никто из ворот не выезжал, либо желающие кончились, либо само желание, получить несколько граммов свинца в свою тушку, у татаровей пропало. Разбилось о нестройные ряды его ратников.

У русских бояр и прочих князей ходить пешком невместно. Они и в нужник пять метров на коне проехать должны, чтобы чести не уронить. Но в этот раз не выйдет. Приплыли на лодках и нет ни у кого коней, даже у воевод. Князь Василий Семёнович Серебряный вперевалочку, вразвалочку подошёл от группы воевод и стал чего-то втирать князю Репнину Петру Ивановичу, постоянно оглядываясь на князя Углицкого. Потом и к нему немного бочком эдак пробрался.

Юрий Васильевич кивнул брату Михаилу, мол, приготовься записывать.

«Хорошо у тебя получилось, Юрий Васильевич. Токмо, решили мы, что сил у нас недостаточно для боя в городе. Их там тысячи. Стрелы с крыш пущать будут. Положим воев, а до дворца не дойдём. Не будем мы город штурмовать. Переговорщиков пошлём».

Боровой записку прочитал. Сейчас, имея мягкий карандаш, и сноровку уже приобретя, монах, почти не задерживаясь, выдавал листок со словами собеседника. Прочитал Юрий Васильевич и затылок поскрёб. Резон в словах воеводы был. Прозевали отличный момент, когда всей ратью нужно было в город ломиться. Была паника и неразбериха. Могли до дворца, добраться. А теперь и в самом деле можно людей всех погубить и ничего не добиться.

— Вы тут главные. Я посмотреть прибыл, как новое оружие себя ведёт. Всё что мне нужно, я увидел. Могу и назад отправляться. Только, Василий Семёнович, нельзя нам отсюда уходить, пока пермский отряд не придёт. А то они одни останутся против обозлённых татар. Тяните переговоры. Угрожайте, что я опять… Что вы опять будете гранатами разрывными город обстреливать. А ещё скажите, что у вас есть гранаты, которые горят таким пламенем, которое погасить невозможно. С греческим огнём внутри. Если они на ваши условия не согласятся, то вы откроете огонь из этих зажигательных гранат.

Глаза князя Серебряного стали по талеру. Ну, нет ещё рублей.

«А есть у тебя такие гранаты, Юрий Васильевич? Немцы с Пушкарского двора придумали»?

— Нет. Но вы уверенного говорите. Мол, не верите? сейчас снова на лодках выйдем, подойдём к ханскому дворцу и закидаем греческим огнём его, тогда и проверите, есть у нас эти гранаты али нет. Главное — глаза не отводите и перекреститесь, что есть. Бог простит. А ты знаешь, Василий Семёнович, что клятва, данная мусульманином неверному, ничего не стоит. Её можно спокойно нарушить. Аллах за это его не покарает. Неверному можно лгать. Так и у нас. Врагов обманывать не грех, а богоугодное дело. Тем самым своих людей сохраним.

«Хитро. Скажу князю Семёну Ивановичу Телятевскому»! — довольный князь Серебряный пошёл к свои, к генералам — воеводам.

Событие тридцать восьмое

Юрий Васильевич постоял и хотел было тоже вслед за князем Василием Семёновичем двинуться к воеводам, тоже дескать господа — товарищи хочу в переговорах важных для отечества нашего поучаствовать. На хана глянуть.

А вот говорить, что знает он сам немного про хана этого и его будущее, воеводам не будет. А на Сафа-Герая действительно хотел глянуть Боровой. Всё же исторический персонаж. Три раза будет этот престол занимать. Рекорд, который только Шах-Али повторит. Опять же знаменитая Сююмбике — три мужа у тётки будет и все три — ханы Казани. Переходящее красное знамя. И чего-то там с её сыном, который после выпадения Сафа-Герая из окна станет ханом в возрасте… Ну, маленький совсем. Потом окрестят его на Руси и будет при Грозном обретаться. Кажется, молодым погибнет на Ливонской войне. Хотя это и не точно. Не помнил Боровой всех царевичей, что к Грозному перейдут по наследству со взятием Казани. Там их три, кажется, будет. И всех окрестят в православие.

Ну, словом, хотелось взглянуть на этих людей воочию, а то по книгам изучал. Но вспомнил, что глухой, что он тут вообще инкогнито и передумал. В следующем походе всех их увидит. Слуха не приобретёт, но будет уже вполне совершеннолетний. Не пошёл.

Воеводы тоже не пошли. Боятся? Или не по чину. Послали Ляпунова с мурзой Мустафой-Али и Ахмедом. Вот интересно, а чего бы они делали, не прихвати Боровой этих знатоков татарского языка. Ну, нашли бы, конечно. Но сам факт примечателен, он стреляет, он переговорщиков выделяет, а командиры — они.

— Тимофей Михайлович, ты ни о чём не говори с ними, — после инструктажа от воевод сам решил пятачок бросить Юрий Васильевич, — просто требуй переговорщика, воеводу главного или мурзу. И пусть они с нашими воеводами беседы ведут. Если что пойдёт не так, на тебя и на меня Дума Боярская всех собак спустит. Пусть кого послали, тот и переговаривается.

Кивнул Ляпунов, поправил шелом трофейный — ерихонку и двинулся к воротам. За ним двое татар. И никаких белых знамён. Они не сдаваться идут, а требовать выход — дань.

Татары и без флага белого поняли, что переговорщики к ним идут. Вообще, возможно ни у русских, ни у татар пока нет обычая с белым флагом переговоры вести. Это китайская традиция, а в Европе она появится незадолго до первой мировой, в 1907 году Вторая Гаагская конвенция официально ввела белый флаг для использования в качестве символа прекращения боевых действий. Возможно раньше и пользовались, но упоминаний об этом историк Боровой не помнил. Нельзя же фильмы и книги художественные за источник исторических знаний считать.

Далеко. Ничего не слышно, чего там Ахмет с мурзой кричат. Шутка. Всё одно — глухой. Ну, ближе бы кричали, всё равно бы не услышал. Брат Михаил, стоящий у лодки рядом с Юрием Васильевичем, пытается разобрать, но видимо и у него не очень получается. Плечами пожимает. Минут через десять послы вернулись.

Не к своим. Вернулись к биваку эдакому, что для себя приказали воеводы разбить. Шатёр уже вои поставили и костерок запалили. Сбитень варят для начальства. Тем же самым и всё воинство Юрия Васильевича занимается. Обустраивают берег, ту часть в которую из шестнадцать лодей ткнулось. И костерки тоже запалили. Сбегали, кто помоложе к посадам казанским и дерева куски недогоревшие притараканили, все в саже и золе извозившись. Егорка первый это спроворил и у них уже вода почти закипает в котелке.

Воду брали из Казанки… Нда. А там вон труп татарский на берегу лежит недалеча и пятками босыми в воде. Нда. Ну, а чего хотел? Артезианскую?

— Кипятите как следует и горсть серебряных монет ещё бросьте.

Вода уже кипела вовсю, и брат Михаил даже бросил туда листья Иван-чая с добавками смородинного листа и мяты, когда переговорщики, очевидно, утолив любопытство воевод, добрались до своих.

— Рассказывай, Тимофей Михайлович, до чего договорились.

Монах выслушал короткий рассказ сотника и написал.

«Они сказали, что у нас в плену находится олуг карачибек правительства хана Сафа-Гирея Булат Ширин. Они требуют его отпустить. Он переговорит с ханом и карачибеками и потом даст ответ на все требования неверных».

Ну, понятно, что ничего не понятно. Боровой напряг память. Булат Ширин? Что-то знакомое. Там восстание будет в Казани через несколько месяцев. И Сафа-Герая или Гирея выгонят из города. Победит прорусская партия. Не глава ли её Булат Ширин?

— Пошли быстрее, Тимофей Михайлович к воеводам. И Ахмеда прихвати с мурзой. Есть у меня замечательная мысль. Поспеши. А то эти князья набольшие всё испортят.

Событие тридцать девятое

— Я брат Великого князя Иоанна Васильевича. Меня зовут Юрий Васильевич. И я князь Углицкий.

Глава правительства Казани… Ну, пусть будет глава военного правительства Казани и дипломатии, на татарина походил мало. Черные висящие вниз усы, небольшая чеховская бородка и чуть раскосый разрез глаз, делали его немного похожим на татарина, но вот лицо было совершенно европейским. Это понятно. Все знатные татары, беки, мурзы и прочая, и прочая имели русских наложниц или жён. И от них рождались дети, которые снова брали себе русских наложниц. За три сотни лет знать Казанского ханства перероднилась с русскими не раз и не три раза даже. Насколько велико это «бедствие» — русские рабы и рабыни в Казани, говорит тот факт, что в Реальной истории в 1553 году, когда захватили Казань войска Ивана Грозного, на Русь было отправлено шестьдесят тысяч русских рабов. Так это только Казань. А Астрахань? А Крым? А Порта Оттоманская? Сотни тысяч русских рабов.

Олуг карачибек или улуг карачибек — это… Там, в осколках Золотой орды, слишком много потомков Чингисхана. У каждого десятки жён и наложниц. И как и на Руси, сложнейшее определение чей род главнее. Формально любой из ханов этих осколков, в том числе и хан Казанского ханства, делил свои полномочия с четырьмя карачибеками, один из которых считался старшим — беклярибек (улуг карачибек). Историки считают, что эти четыре высших вельможи представляли наиболее влиятельные тюрко-монгольские кланы и образовывали совет при хане.

Касимовский мурза Мустафа-Али напомнил Юрию Васильевичу, кто такой Булат Ширин. Боровой ковырялся в памяти и никак не мог зацепиться за воспоминания. Помнил, что что-то читал про этого персонажа, но затёрлось временем. Вот и спросил у союзника, не знает ли он, что это за перец. Мурза сразу информацию выдал. Полезного в ней было два кусочка. Булат этот в 1519 году был инициатором переговоров с Москвой для возведения на трон Шах-Али. И получилось тогда. Жаль не удалось тогда Василию полностью воспользоваться этой победой. Второй кусочек из той же оперы. В 1531 году он организовал заговор против хана Сафа-Гирея. Удачный заговор. К власти пришёл брат Шаха-Али — Джан-Али. Но и тут прокрымская партия восстание подняла и свергла касимовца.

И теперь вспомнил Юрий Васильевич, через несколько месяцев снова поднимет бучу Булат Ширин и опять свергнут Сафа-Герая. Сбежит он из Казани. Вот только самого олуга карачибека при этом убьют.

— Мы сейчас же отправим гонца в Касимов за Шах-Али. Только не повтори своих ошибок, бек. Хороший враг — мёртвый враг. С нами шесть десятков касимовских воинов, и я выделю сотню с огнестрелом очень хорошим. Ворота закройте и начинайте захватывать дома и дворцы беков и мурз, которые за крымского хана. И не надо с ними в благородство играть. Все мужчины рода, считая детей старше пяти лет, должны быть убиты. Жен заберите себе, как и маленьких детей. Так же разделите всё их имущество. И нужно обязательно сразу убить Сафа-Герая. Он не успокоится, поскачет к тестю, к ногаям, поскачет в Астрахань. Даже до Крыма доберётся. Пока он жив, покоя не будет. Сююмбике должна выйти замуж за Шаха-Али, а её сын отправится со мною в Москву. Не должно остаться других претендентов на ханский престол кроме касимовского царевича.

Булат Ширин с недовольным лицом слушал перевод, не переспрашивал, не перебивал. Просто морщился и губы тонкие под усами кривил. Боровой эти ужимки понимал. Великим специалистом по Казанскому ханству он не был, просто отлично понимал, что всё руководство ханством, все эти карачибеки и простые беки — это родичи. За пару сотен лет все друг с другом сто раз перероднились и убить представителя крымской партии — значит убить двоюродного брата или дядю или племянника. Убить брата жены, убить человека, с которым видишься десятки лет и не раз сидел с ним за одним столом и сотни раз вместе с ним молился в мечети, почти касаясь его. Не простое это решение.

Плюс ещё время такое. Убить человека не на поле боя — это и на Руси, и в Казани грех. Не зря Грозный потом списки вёл и в поминальник сотнями убиенных записывал. Прощение вымаливал в церкви. И при этом даже с перегибами опричнина — это благо для страны. В стране должно быть единоначалие

— Шаха-Али не все захотят видеть ханом.

Брат Михаил записал на листке, и бек с удивлением уставился на карандаш, даже руку к нему протянул и только в последний момент отдёрнул.

— Мы с тобой, Булат, организует несколько совместных… производств, предприятий, цехов. Будем делать стекло и цветную черепицу. Будем вот такие карандаши делать и торговать с Астраханью, с Индией, с Персией. Брат Михаил выдай нашему дорогому гостю запасной карандаш. Пусть попробует чего написать. «Аллах Акбар», например.

Олуг карачибек торговался долго. Они сидели у Юрия Васильевича в палатке и попивали капорский чай.

— Его тоже поставлять будем. Лучше китайского, — когда гость приступил к четвёртой кружке, пообещал ему Боровой. Кружка стеклянная. Стекло зеленоватое и чуть кривовата конструкция, ну не машинная штамповка, но в мире сейчас не много стеклянных кружек.

'Только срочно пошлите за касимовским царевичем. Если до ногайского бия Юсуфа дойдёт весть раньше, чем сюда прибудет Шах-Али, то он может броситься в Астрахань и подговорить астраханского хана Касима, чтобы тот отправил с ним своего сына Ядыгар-Мухаммеда, и здесь он попробует поставить ханом его, осадив город снаружи и подняв через своих людей восстание внутри Казани.

— Согласен. Считай, что сегодня же один из наших воевод отправится в Касимов.

«А Москва»? — хороший вопрос.