Васильевич. Книга вторая. Князь Серебряный

Глава 17

Событие сорок девятое

Выражение есть «нежданно — негаданно». Так ничего подобного. Как раз этого Боровой и ожидал. Через пару дней после того заседания выездного боярской Думы в Грановитой палате, сунулся он к Николаю Оберакеру на Пушечный двор, а то и говорит… брату Михаилу, что не велено ему заказы исполнять князя Углицкого, бо отрок неразумен и горяч. Плохо. Но потом шёпотом свистящим, литеец, оглядываясь, как кот стащивший кусок колбасы, сообщил монаху, что заказы по изготовлению миномётов обоих калибров практически закончены, а так как они оплачены частично, то доделает он их. Чего добру пропадать. Да и самому любопытно, как себя покажут четырёхдюймовые мортирки. Осталось мины закончить отливать и станины. Неделя — другая и всё будет готово. Токмо ты, князь-батюшка не проговорись.

— А чем же ты заниматься будешь? — огорчился Юрий Васильевич. Чего-то такого он от думцев и ожидал. Сто процентов — это дядья руку приложили. Пожар 1547 года страшная вещь, трагедия, но он позволит избавиться от Глинских. А ежели пожара не будет? Вот! Это вечная дума всех попаданцев — изменит он историю, а это не на пользу пойдёт, а во вред. Хотели как лучше… Тут Черномырдин прав.

— Заказ у меня на сотню почти верховых пушек калибром от четырёх до шести дюймов (100 — 150 мм). На несколько лет вперёд теперь работы хватит, — немчин довольно руки потёр.

А чего? Сам эту кашу заварил. И расстраиваться не стоит, будет у России сотня очень полезных орудий.

Юрий Васильевич, чтобы догадку проверить, перешёл по мосту Неглинку и оказался в той части Пушкарского двора, где главным был мастер литеец Якоб фан Вайлерштатт. Хотел ему дополнительно десяток фальконетов заказать, но не шестидесятимиллеметровых, а семидесяти пяти. Фальконеты себя отлично показали, почему не замахнуться на большее.

А литеец руками разводит, у него заказ именно на такие фальконеты и в огромном количестве — сто пятьдесят штук надо. И надо срочно.

Тоже ожидаемо. Сам рассказывал в Думе, как лихо они отбили атаку татар у ворот в Казани, сняв фальконеты с лодей и поставив их напротив ворот. Получилась лёгкая полковая артиллерия. Теперь только вместо вертлюг нужно лафет изготовить с большими колёсами для удобства транспортировки.

— Ну хоть один семидесятипятимиллимитровый отлей хер Якоб, нужно испытать, как такое ружьишко стрелять будет.

— Карашо. Один. Через месяц.

К мастеру оружейнику Юрий Васильевич шёл уже уверенный, что там его ожидает всё то же. И обманулся. Мастер Пахом Ильин с радостью взялся за ещё одну сотню тромблонов.

Нда, взялся и отвязался. Пришёл в ноги бухнулся через три дня и рассказал, что тот самый «друг» князя Углицкого дьяк Постник Губин, что ему помогал во Владимире лодьи строить пришёл вчерась к Ильину в кузню и от имени Великого князя повелел срочно делать пять сотен тромблонов, для новой рати. А значит ему не осилить заказ Юрия Васильевича.

— Так набирай больше помощников, расширяйся. Учеников бери. Москва большая в ней несколько сотен хороших кузнецов. Научишь.

Головой кивает, как китайский болванчик мастер, но деньги норовит вернуть. Задаток в двадцать процентов Юрий Васильевич ему отдал уже.

— Хрен тебе за воротник. Не пойдёт так, Пахом. На эти деньги двадцать тромблонов мне сделаешь. А про учеников подумай. Тромблоны или мушкеты, все одно, спрос будет всегда больше предложения. Увеличивай мастерскую свою. Через седмицу заказ приеду забирать.

Придя после очередного облома к себе в хоромы, Юрий Васильевич заказал своему новому повару копорского чая заварить и с мёдом подать, а сам сел на кровать в опочивальне, облокотился об огромную подушку и задумался. Чувствовалось, как его тут в Москве умело зажимают, чтобы он и дальше не своевольничал. Нужно было срочно уезжать в Кондырево. Тут ему больше делать нечего. Войско у него забрали. Хочешь иметь такое же — набирай сам дворян, пусть с соизволения брата, сам вооружай до того уровня, что сейчас у Ляпунова. Нет. Это не получится. Столько денег у него нет. Это тысячи и тысячи рублей. А деревеньку в два — три дома можно за двадцать пять — тридцать рублей купить. Не у дворян, те продать не смогут, она им передана только на время службы. У кого из бояр можно прикупить или у монастырей. Словом, денег вновь оснастить хотя бы сотню на том же уровне, у него нет. Нужно развивать заложенные производства. И России польза и деньги появятся.

Там у него двадцать пять… Ай, теперь двадцать четыре пацана — его потешные. Даже двадцать три — Егорка-то при нём. Ими и надо заниматься. И денежку копить. Теперь, если он историю поменял, и взятие Казани в 1552 году не будет, то следующая настоящая война, а не набеги крымских людоловов, начнётся через тринадцать лет в 1558 году. И эту Ливонскую неудачную войну начнёт Иван. Немцы сидели тихо и на них особо не рыпались.

И нельзя совершить ту же ошибку, что и в прошлый раз допустил Иван Грозный. Не обезопасив южные границы он ринулся в Прибалтику. Что там? Выход в море? Да пусть они пока к нам ездят, торгуют. Гораздо важнее юг. Насколько помнил Юрий Васильевич Астраханское ханство признало себя вассалом Москвы без боя после взятия Казани. Но территория эта будет почти отрезана на долгие годы от Москвы. Там ногаи или ногайцы долго не успокаивались. И только калмыки лет через семьдесят выбьют их из поволжских степей.

Стоп. Боровой далёк был от этого куска истории, но год запомнил. В следующем 1546 году ногайская орда пойдёт большим войском отомстить крымским татарам за то, что они в этом году захватят Астраханское ханство. И их там мушкетами и пушками турки сначала проредят основательно, а потом сабельной атакой полностью вырежут всё войско, уйти сумеют единицы. А потом у ногайцев начнётся та самая резня между братьями Юсуфом и Исмаилом. И победит прорусски настроенный Исмаил, который изгонит в Крым всех сыновей Юсуфа.

Вывод, раз всё вполне закончилось хорошо в реальной истории, то туда лезть не надо. И насколько помнил Боровой в Ливонской войне на стороне России уже воевало несколько полков ногайцев. Пусть так всё и идёт. Ему же надо отправляться в Кондырево и заняться расширением производства, а то вон мастеру оружейнику советы даёт, а сам ничего не делает.

Событие пятидесятое

В Казани князь Углицкий немного служебным положением воспользовался. Он оттуда трех с половиной человек привёз. Один был русским и был домашним рабом у бывшего хана Сафа-Герая. Звали дородного мужчину с почти лысой головой Юсуф. И он был мусульманином. Принял ещё в детстве Ислам, когда его людоловы привезли из-под Владимира после очередного набега. И было это тридцать лет назад. Ну, плюс — минус, Юсуф годы особо не считал. За эти зимы и вёсны он из мальчика на побегушках на кухне хана Казани дорос до главного повара. Сам себя Юсуф называл Ашчы. Вроде как повар переводится? Хотя, кто его знает, в русском языке пока и слова «повар» нет. Сейчас кухарка или кухарь. В общем, был Юсуф кухарем, и бухнулся он в ноги Юрию Васильевичу, когда тот бывших рабов домой отправлял. Мол, не губи, князь-батюшка, робить-то я ничего не умею, только кухарить. Оставь меня при хане новом или к себе кухарем возьми.

Решил Юрий Васильевич, что его уже пытались отравить и ещё обязательно попытаются, а потому иметь преданного себе повара — кухаря — кулинара — ашчы, вещь, как говаривал Владимир Ильич — архиважная. У Юсуфа имелась жена такая же обращённая в мусульманство русская женщина лет на пять его младше. С ним же на кухне у хана работала — мужу помогала. А вот детей у них не было, бог не дал, да и Аллах не помог, как ему не молились. Обоих Юрий Васильевич с собой и забрал. И даже пару раз Юсуф ему плов уже делал. Взял с собой в запас два мешка сарацинского зерна из ханских сусеков Боровой. Рис был серый и мелкий. А вот плов получился классный, такого вкусного Юрий Васильевич и не едал. Пальчики оближешь и даже понадкусываешь.

Третьим человеком, прихваченным из Казани, был настоящий мусульманин и даже в прошлом далёком — янычар. Он был тоже в ханском дворце. Сидел в темнице и готовился смерть принять через отрубание головы по личному указанию хана Сафа-Герая. Но не сложилось. Хана самого умертвили. Царствие ему подземное. Человек этот был одним из ханских лекарей. А в немилость он попал, когда посоветовал хану меньше есть мяса, мол, подагра у него именно от обжорства. (Пода́гра (др.-греч. ποδάγρα, буквально — капкан для ног).

Дебил! Его же не спрашивали, что хану можно есть, а чего нельзя. Его пригласили аж из Крыма, чтобы он справился с болезнью, мази там изготовил или отвары какие. Так ещё на справедливое замечание, тебя, мол, собака и сын ишака, не спрашивали, чего можно есть, а чего нельзя, тебя лечить пригласили, этот инсургент заявил, что немедленно возвращается в Бахчисарай. (Инсургент — термин, который означает «повстанец», «участник вооружённого восстания против правительства»). А разве не вооружён? Вон, нож у него есть странной формы, которым он хану кровь отворяет.

— Точно, сын осла и свиньи, именно в Бахчисарай и отправят тебя, но частями. Голову глупую отдельно, а остальное тело тоже отдельно.

Звали лекаря Исса Керимов, и он не много ни мало был учеником и помощником придворного лекаря Крымского хана Хекима Мехмеда Недаи — автора медицинского трактата «Менафиу-н Нас». (В своём труде он перечислял вещества растительного, животного и минерального происхождения и давал рецепты приготовления из них снадобий). Самое интересное, что Исса владел целой кучей языков. Он знал древнегреческий, владел арабским и туурецким, знал латынь и знал сербский. Он и был сербом по происхождению, был янычаром в войске падишаха, но в одном из сражений ему сломали ногу и срослась он неправильно. Исса стал сильно хромать. Вот и решил, раз с военной карьерой покончено, стать лекарем. Правильно людей лечить, а не так, как ему ногу лечили. И узнал, что в Бахчисарае есть великий лекарь Мехмед Недаи. Отправился к нему учиться. Выучился. Ну, и вот чем всё это кончилось.

С братом Михаилом они сошлись и всё свободное время проводили в теологических спорах. При этом учили друг друга. Брат Михаил его польскому и русскому, а Исса монаха турецкому и арабскому. А так в основном ругались на латыни и древнегреческом.

Заполучил этого товарища Боровой, ткнув в него пальцем, указывая на оспины на его лице.

— Я собираюсь начать лечить вариолу.

— Лечить чечек (оспу)? От неё нет лекарств. Если Аллах даст, то человек выживет, а если нет, то умрёт. Можно только облегчать болезнь вскрывая нарывы, — замахал на князя бывший янычар.

Прочитал перевод с греческого на письменный русский Юрий Васильевич и покачал головой.

— Лечить будем до болезни. Сами будем заражать оспой.

— Я еду с вами. Мой учитель говорит, что если у выздоравливающего отрезать палец и съесть, то болезнь пройдёт в лёгкой форме.

— Хороший метод. Попробуем и его, но я знаю способ лучше.

— Я еду с вами. Хочу научиться лечить эту болезнь.

С лекарем был довесок. За человека принять сложно. Так — половинка. Потому и трёх с половиной человек привёз из Казани Юрий Васильевич.

У лекаря был мальчишка помощник. В ступке травы перетирал и камни разные, как и жуков с жабами. Ну или гребень петуха.

(Если ребенок писает в постель [энурез], нужно высушить беднус ибеги [петушиный гребень, лат. Celosia] и пить. Больше в постель писать не будет").

Пацанчик тоже был русским, лет десяти. Но русского почти не знал. Здесь в Казани от рабов родился. Родители умерли от скарлатины по словам лекаря, не смог он им помочь, зато он прибрал парнишку — сироту к себе.

Всех этих товарищей Юрий Васильевич и в Кондырево с собой забрал.

Событие пятьдесят первое

Пока оружие приготовили мастера, пока Юрий Васильевич договорился с братом и дядьями, и те ему выделили два десятка поместной конницы, пока он половину из них потребовал поменять, и это с бурчанием и рычанием даже, проделали братья Глинские, наступило первое августа.

В этот день и отправились из Москвы в Кондырево. Денег всё же немного имелось, и Юрий Васильевич для лекаря с пацанёнком Мехмедом, которого брат Михаил переименовал в Мишку, приказал соорудить по образу и подобию своего возка такой же, но чуть побольше. Это Юрий Васильевич может себе позволить налегке ехать, а лекарь Исса Керимов возит с собой кучу всяких порошков, трав, книг… много чего возит. Опять же ребёнок десятилетний, пусть у них будет возок большой. Кавалькада опять приличная получилась. Впереди десяток поместной конницы, потом два возка крытых, потом пять всадников. Затем обоз с продовольствием и прочими нужными вещами, что Боровой в Москве прикупил, потом… Ну не удержался Юрий Васильевич и ещё шестерых себе потешных у брата и Думы выревел. Опять прошлись по дворянам московским и сынам боярским и среди самых рослых выбрали шестерых, а у них уже сыновей одиннадцати — двенадцати лет изъяли. Выглядели они по сравнению с Егоркой, который всего-то на год их старше, как… ну, да, как плотник рядом со столяром. Хилые, сутулые, стесняющиеся своего телосложения, палки с косматыми головами. На метлу у дворника из будущего похожи.

Эти шестеро под командованием Егорки едут за обозом с продовольствием. Дальше пять телег с оружием. Тромблоны, фальконеты, миномёты, оружие, привезённое из Казани и две старенькие пушки, которые сняли со стен Кремля и хотели пустить в переплавку. Юрий Васильевич их у Оберакера выкупил. Калибр был в районе ста миллиметров, а длина ствола около метра. Хрень в общем древняя. Но это как пушка — хрень, а вот если поставить её на станину миномётную, и пущать мины четырёхдюймовые, то при том, что толщина стенки у ствола приличная, то можно мины далеко забрасывать.

— Зачем всё это в Кондыреве тебе, брате? — прощаясь с Юрием кривился Иван, разглядывая зелёные неказистые стволы двух этих пушечек, что ратники к телеге крепили.

Читал Юрий Васильевич по губам. С самого возвращения из Казани он уговорился со старшим братом, что тот будет его учить читать по губам час после заутрени. Так и занимались больше месяца. При этом Боровой хитрил и всячески подвигал Ивана в учебе этой на создание стрелецких полков чуть раньше, чем в реальной истории.

Осталось то всего пять лет. Первый корпус стрельцов был учреждён летом 1550 года или, по той системе летоисчисления, в 7058 году от сотворения мира:

«В лето 7058 учинил у себя Царь и Великий князь Иван Васильевич выборных стрельцов с пищалей три тысячи человек и велел им жити в Воробьевской слободе, а головы у них учинил детей боярских;… Да и жалования стрельцам велел давати по четыре рубля на год»….

В результате бесед этих указ Юрий Васильевич подготовил и брату передал, чтобы тот с дядьями Глинскими его обсудил, с митрополитом Макарием и Пересветовым Иваном Семёновичем. Тот ведь был в Порте и изучал, как формируется поместное войско и корпуса янычар у турок.

Перед самым отъездом Иван похвастал, что почти готов указ и показал его младшему брату. Стрелецкое войско, как и в реальной истории, пока будет состоять из трёх всего тысяч человек, разделённых на шесть «статей» (приказов), по пятьсот человек в каждой. Считай — полк. Командовать стрелецкими «статьями» будут головы из детей боярских: Григорий Желобов сын Пушешников, Матвей Иванов сын Ржевский, Иван Семёнов сын Черемесинов, Василий Фуников сын Прончищев, Фёдор Иванов сын Дурасов и Яков Степанов сын Бундов. Детьми боярскими будут и сотники стрелецких «статей». Расквартировать стрельцов намеревались в пригородной Воробьевской слободе. Земли эти, отобрав у монастырей, выделил под такое дело митрополит Макарий. А протопоп Сильвестр вообще предложил секуляризировать все земли у монастырей. Монахи де сами трудиться должны, а не християн заставлять на себя работать, а самим в лености пребывать. Жалование стрельцам определили по четыре рубля в год, стрелецкие головы и сотники получили поместные оклады. Стрельцы размещались на тех землях на постоянно — составят московский гарнизон. В мирное время стрельцы будут нести гарнизонную службу, выполняя в городе функции полиции и пожарных.

— Зачем мне стволы? — проверяя переспросил Юрий у брата. Дождался утвердительного кивка и ответил, — Хочу мортирки, что будут мины забрасывать за стены городов сделать более дальнобойными, и чтобы сильнее мины взрывались. Пробовать надо.

— Ты осторожнее там. Вон на Пушкарском дворе неделю назад ствол разорвало у новой пищали. Так двоих покалечило, а одного до смерти изувечило. Руку оторвало, и он помер вскоре.

Ну, Юрию этого рассказывать не надо. Он невдалеке рядом с Оберакером был. Видел всё своими глазами. И погибший, был немчин Майер — один из лучших литейцев.

— Наверное нельзя лить из старых пушек и колоколов, — высказал своё мнение он тогда Николаю. Вспомнил историю с царь-колоколом. Там все иностранные специалисты требовали свежей меди добавить и олово ещё. И только наш согласился лить из старых материалов. Наверное, потому и лопнул колокол. А пожар уже после устроили, чтобы этот факт скрыть. Металлургом Боровой не был, но про колокол много было всего в интернете и книгах, начитался и вспомнил сейчас про добавку свежего олова. Оно выгорает и нужно угар компенсировать.

— Хорошо, брате, я буду осторожным. И ты себя береги. Вернусь после Покрова.