Когда погаснут все огни

Глава 12

Оглушительный раскат грома расколол небо над столицей Данцзе, разбудив Линя Яоляна. Открыв глаза, он не сразу понял, что находится в своей спальне в усадьбе в Шэньфэне.

Линь Яолян тряхнул головой, разгоняя остатки сонной мути. Сон нельзя было назвать тяжелым или кошмарным, но он был донельзя путаным. В нем перемешались сломанные конские подковы и ржавые наконечники стрел, отчеты для военного ведомства, жемчужные бусы матушки, порванные им в пятилетнем возрасте и струящиеся сквозь пальцы сверкающие черные женские волосы.

Искать в этом сне хотя бы малейший смысл было бесполезно. Линь Яолян глотнул шиповникового отвара из чаши у изголовья и опустился на ложе, прикрыв глаза ладонью.

Над Шэньфэном бушевала очередная гроза. В этом году их было больше, чем обычно, и каждая отличалась небывалой яростью, но не всякая приносила с собой дождь. А вот злосчастный Милинь, если верить приходящим слухам, и дожди, и грозы с самой весны обходили стороной. Словно некая сила отводила тучи от изнемогающего маленького княжества. Его жители в отчаянии пытались бежать со ставшей вдруг проклятой земли в Данцзе или Цзиньянь, но соседи закрывали свои рубежи, не желая впускать тех, кто мог принести с собой заразу… и, быть может, гнев Небес.

Об этом говорили все чаще, пусть и с оглядкой. Что дурные поступки и наполненные нечестием людские сердца переполнили меру снисхождения. Что Небеса уже карают Милинь за преступления, которые его князья и жители скрывали ото всех на земле, но не смогли укрыть от взора небожителей. Что случившееся с княжеством это грозное предупреждение для всех. Что, быть может, еще не поздно отвратить наступление Шестой Эпохи, если вспомнить о благочестии и законе.

Говорили о том, что заклинающие и гадатели со все большим трудом находят благоприятные дни для того или иного дела. Что даже отверженных варваров в западном Юе не обходят стороной несчастья. Что все чаще гадателей поражает сумасшествие, словно им открывается нечто настолько тяжкое, что разум не выдерживает. Что первый советник Ши окончательно потерял стыд перед людьми и страх перед Небом и прикладывает вверенную ему на хранение печать к грамотам по своему усмотрению, как если бы был государем. Что соль дорожает из-за того, что в Хэйлю море, выйдя из берегов, залило солеварни. И уж совсем тихо поговаривали о том, что государь Сянсин слаб и утратил благодать.

За такие речи приходилось дорого расплачиваться и тем, кто болтал, и тем, кто слушал. Но остановить слушки не удавалось. Они ширились, как пожар в степи.

И это не могло не внушать тревоги Линю Яоляню. Обитающий под его кровом Дин Гуанчжи все еще был безумен. Но что, если когда к нему вернется рассудок, дело повернется так, что Линю Яоляну придется своими руками выдать человека, жившего под его кровом, на расправу лишь за то, тот был учеником покойного наставника Цюэ? Думать об этом было противно. Не думать же не получалось.

Сквозь грохот грозы пробивался еще какой-то шум. Поначалу Линю Яоляну показалось, что это звуки отдаленной битвы. Битва в Шэньфэне? Эта мысль показалась абсурдной. Однако шум не стихал. И подобно тому, как это не было отзвуком дальней битвы, это не было и шумом пришедшего с грозой ливня.

Он отбросил одеяло, подошел к двери и, запахнув плотнее ночные одежды, вышел на террасу, опоясывавшую второй этаж дома.

Ветер, колыхнувший его волосы, принес запах дыма. Не запах очагов для готовки пищи и обогрева домов, что привычно поднимался над городом. Это был горький горячий запах гари.

Шэньфэн горел. Северные и центральные кварталы полыхали жарким огнем, раздуваемым порывами ветра.

На то, чтобы одеться, Линю Яоляну потребовалось совсем немного времени. Как и жившим в усадьбе солдатам, что составляли его свиту.

— Оу, к Нину Инъюю. Пусть моим именем поднимает солдат в лагере и ведет в город тушить огонь. Оружие без надобности. Ведра, веревки, багры… он знает, что брать.

Гонец по-военному коротко поклонился, не тратя времени на церемонии. Линь Яолян странным образом чувствовал некое облегчение. Не надо было барахтаться в словах перед министрами и учеными. Не нужно было ждать хоть какого-то дела. Сонная одурь улетучилась без следа, и голова была ясной, как в сражении.

Уже взлетая в седло Белоногого, он заметил стоящую на пороге выделенного им флигеля девицу Дин. Бледная, как луна, она обнимала за закутанные в одеяло плечи брата, который тревожно крутил головой и шевелил губами. Видимо, что-то бормотал, но на таком расстоянии этого было не разобрать. Ночное оживление в усадьбе подняло их из с постели и встревожило.

— Мы на правом берегу, — зачем-то бросил Линь Яолян, — через Куэ огонь не сможет перекинуться.

Кварталы правого берега уже были охвачены тревогой, но паники не было. Здесь готовились, на всякий случай поливая крыши и ограды водой. С беспокойством вглядывались в зарево за рекой Куэ.

Первых спасающихся от пожара беглецов они встретили на мосту. Это были те, кто решил не бороться за свое имущество, предпочтя спасение жизней — в основном бедняки, чей скарб умещался в узлах за спиной и на маленьких ручных тележках.

Ужас городского пожара ждал их на другой стороне реки Куэ. Тесно стоящие друг к другу дома превратились в огненные стены, сжавшие улицы с двух сторон. Восточный ветер раздувал пламя, гоня его к еще нетронутым кварталам. Легко, словно играючи, огонь диким зверем подползал к новому дому, и, лизнув стены пару раз, с ревой охватывал новую добычу, будто насмехаясь над попытками людей остановить его, поливая крыши и стены. С шумом падали горящие бревна. Из огня доносились пронзительные вопли людей, пойманных в ловушку.

— Матушка!

— Стоять!

Белоногий, повинуясь посылу, перемахнул через чьи-то разбросанные по земле пожитки. Нагнувшись с седла, Линь Яолян едва успел схватить за одежду на спине мальчишку лет двенадцати.

— Куда!

— Матушка! Там матушка! Пустите!

Линь Яолян не глядя отшвырнул мальчишку прочь, надеясь, что кто-нибудь догадается его перехватить и не даст броситься в огонь.

Белоногий перебирал ногами, грыз удила и закладывал уши, но все же шел вперед, покорный приказам хозяина, полностью оправдывая славу сяоцзинских коней.

Улицы были забиты людьми, в панике пытающими спастись от огня, почти безумными от ужаса, зовущими родичей, спешащими прочь. От тяжелого запаха гари и паленой плоти становилось трудно дышать. Рев пламени, визг, плач, ругань, молитвы и проклятия — и время от времени заглушающий все раскат грома. Казалось, на улицах Шэньфэна уже воцарился Палящий Ад.

— Пощадите!

— Милиньский пес!

— Я невиновен!

— Не надо! Добрые люди, костями матерей заклинаю — не надо! — растрепанная женщина с тяжелым округлившимся животом цеплялась за ноги людей, тащащих избитого вырывающегося мужчину.

— Сука бесстыжая!

— За кобеля свой род забыла!

Женщину отшвырнули в сторону, как кошку.

— Не надо! Смилуйтесь!

Брызнула кровь. Женщина зашлась истошным безнадежным воплем.

Линь Яолян стиснул зубы. Несчастного милиньца было не спасти от озверевших горожан.

В небе среди клубов багрового от отсветов пламени дыма метались птицы, прежде жившие под крышами домов. Иногда они спускались слишком низко к своим прежним обиталищам, и падали в пожар с опаленными крыльями. И, как будто в издевку над людьми, тучи, не роняющие не капли дождя, вновь озаряла молния.

«Небеса, — зло подумал Линь Яолян, — если вы и правда справедливы и милосердны — пошлите дождь! Хоть на час дайте ему пролиться!»

От огня было светло, как днем. Жар опалял кожу. Людей нужно было скорее убрать с улиц, превращающихся в смертельные ловушки, но мостов через Куэ немного, они не выдержат… начнется давка…

— Всем уходить на площадь Небесного Мира! — он прокричал это во всю силу своего голоса, так, как делал это на поле боя, созывая воинов, — на улицах остаются лишь солдаты и те, кто готов тушить! Неподчинившихся казнить как мародеров! Мой приказ и моя голова ответит!

Площадь Небесного Мира, кольцом опоясывающая Дворец Лотосов, велика. Она полностью замощена камнем, там нет строений и нечему гореть. Она способна вместить тысячи… пусть простолюдинам разрешено ступать на ее мостовую лишь дважды в году — он сам ответит за нарушение этого обычая своей головой, но не допустит, чтобы люди Шэньфэна обращались в пепел и кости среди моря огня.

— Приказ генерала Линя! — подхватил зычный голос, судя по всему, кого-то из солдат его свиты, — все, не занятые тушением — на площадь Небесного Мира!

Кажется, кто-то в толпе узнал его и выкрикнул приветствие — Линь Яолян не обращал на это внимание. Он чувствовал нутром, кожей — в настроениях людей наступила перемена, они получили приказ, получили указание, где искать спасение, и паника не то, чтобы ушла совсем… нет, просто немного утихла.

Вырвав из ножен Хуасинь, он ударами плашмя отогнал от кучи вещей какого-то человека. Был то хозяин скарба, мародер или оставленный стеречь их слуга — Линя Яоляна это не интересовало. Нужно было лишь заставить человека убраться прочь, освобождая улицу.

— Генерал!

Он оглянулся на голос. Один из солдат держал в руках ведро с водой. С его одежды и волос капала вода. Линь Яолян кивнул, спешился, удерживая храпящего Белоногого и дал окатить себя водой. Предосторожность, которая не будет излишней…

Звук труб, пробившийся сквозь царящий вокруг хаос, показался Линю Яоляну слаще пения соловьев. Нин Инъюй пришел. Теперь точно все получится.

— Передать мой приказ командиру Нину!

Он не вслушивался в ответы. Он знал — его приказ выполнят.

Нин Инъюй со вздохом прикрыл глаза и повел плечами, разминая сведенные усталостью мышцы.

— Что поделать, люди всегда обвинят чужаков, — его голос, сорванный командами, звучал глухо, — обвинили бы людей Цзиньяня, но их здесь нет. Зато есть милиньцы.

Линь Яолян кивнул, нехотя соглашаясь. Пожар был слишком внезапным и слишком страшным. Испуганные люди, в одну ночь лишившиеся всего, желали найти виновников постигшей их беды. Немало милиньцев в эти часы стали жертвами бессудных расправ. Кого-то смогли отстоять солдаты, стража и те, кто не утратил мужества и здравомыслия. Но скольким повезло меньше?

На Нина Инъюя было больно смотреть. В отличие от Линя Яоляна, чье детство и юность прошли на заставах в Северном Пределе, он, будучи сыном придворного сановника, вырос в Шэньфэне. И сейчас глубоко страдал, видя, как любимый с ранних лет город обращается в охваченный огнем и ужасом ад.

С пожаром удалось справиться лишь к полудню, когда от усталости все уже теряли счет времени. И все это время Дворец Лотосов так и не открыл ни одни из своих ворот. Оттуда не было никаких вестей. Ни один голос не раздался из-за киноварно-алых стен. Можно, вероятно, было бы укорить государя Сянсина за бездушие и невнимание к судьбам подданных. Однако, с другой стороны, Линь Яолян не знал, что бы он стал делать, если бы из дворца вышел посланник с приказом перестать попирать обычаи и убрать черный народ с площади Небесного Мира? Посмел бы он презреть прямой приказ своего государя и позволить погнать обретших надежду на спасение жизней людей обратно в огонь? Об этом не хотелось думать.

— Дворец еще скажет свое, — Нин Инъюй произнес эти слова еще там, в городе, когда они проезжали между еще курящихся дымом груд пепла и обгорелых бревен, в которые обратились улицы кварталов на левом берегу Куэ.

Им было не привыкать видеть пепелища деревень, застав и небольших городков, разрушенных войной. Но в страшном сне не могло привидеться, что подобными руинами станет почти четверть Шэньфэна. Кто-то из солдат утверждал, что безжалостные молнии, поразившие столицу, не пощадили и Дворец Лотосов. Уверял, что своими глазами видел за стенами дворца клубы дыма. Можно ли было утверждать, что это было именно так и потому государь остался глух к беде Шэньфэна? Этой ночью дым был повсюду…

Смыв пот и копоть, Линь Яолян и Нин Инъюй пытались поесть, но от усталости обоим кусок не лез в горло.

— Во дворце вас и ранее опасались.

— Меня?

— Вы любимы войсками. О вас хорошо говорят в народе, — Нин Инъюй задумчиво выбирал косточки из куска рыбы, — а после того, как вы взялись за этот пожар и дозволили людям спасаться на площади Небесного Мира… понимаете?

Линь Яолян нахмурился. Он доверял суждениям Нина Инъюя, который куда больше понимал в дворцовых делах. Не всегда следовал его советам, но все же старался прислушиваться.

— Прошу простить мою смелость, — Нин Инъюй чуть покачал головой, — сейчас вы и я слишком утомлены для подобных речей. Однако же я смиренно прошу быть осторожным.

Линь Яолян не успел ответить. После короткого предупреждающего стука дверь открылась и через порог изящно шагнула дева Дин с подносом в руках.

— Почтительно прошу прощения у благородных господ, — она плавно поклонилась, — меня толкнуло к этому желание помочь благородным господам в отдыхе от опасных трудов. Я осмелилась приготовить чай, в госпожа Сы просила принести вместе с ним вино из зимней сливы.

— Благодарю вас, — Линь Яолян чувствовал себя смущенным.

Нин Инъюй, старательно сдерживая улыбку, со значением приподнял бровь, глядя на генерала.

Дева Дин держалась скромно и сдержанно, как и подобает дочери ученого семейства. Не поднимая глаз, она подошла ближе, поставила поднос на маленький столик для подачи блюд. Лишенными суеты движениями разлила вино по чашам, слегка поворачивая бутыль так, чтобы не пролилось ни одной лишней капли. Должно быть, прежде ей приходилось выполнять обязанности хозяйки застолья при отце или брате.

Жалкие износившиеся одежды она давно сменила на пристойные скромные наряды. И сейчас после безумного кошмара ночи и утра было так приятно пить вино и просто смотреть на изящную молодую женщину, почти девушку в бледно розовом платье, отделанном темно-синей облачной каймой.

— Вас, должно быть, напугало это?

— Да. Когда запахло дымом и небо заволокли багровым… было очень страшно за всех тех, кто на левом берегу реки Куэ.

— А ваш брат? Я видел, что шум в усадьбе потревожил его. Как он перенес?

— О, — дева Дин чуть помедлила, — благодарю вас за беспокойство о его судьбе. Это и правда его сильно растревожило. Но он выпил снотворные пилюлю и мне удалось уложить его в постель. Сон успокоил его.

— Ваш брат действительно счастлив, — Нин Инъюй был серьезен, как чиновник уездной управы, зачитывающий старостам деревень приказ губернатора, — вы поистине пример сестринской заботы и верности, дева Дин.

— Благородный господин Нин слишком добр ко мне, — она потупилась сильнее и опустила голову.

Нин Инъюй быстро улыбнулся Линю Яоляну и слегка подмигнул. Генерал возвел глаза к потолку, всем своим видом призывая его прекратить паясничать.

Дева Дин снова наполнила опустевшие чарки, мельком подняв взгляд на Линя Яоляна. Глаза у нее в свете послеполуденного солнца отливали темным золотом. Линь Яолян внезапно спросил себя, не было ли в роду Динов Меняющих Облик. Однако напрямую интересоваться подобным было бы верхом бестактности.

— Что же… нам следует возблагодарить Небеса за то, что с огнем удалось совладать и река не пустила его дальше, — Нин Инъюй приподнял чарку.

Линь Яолян ответил ему таким же жестом. Дева Дин лишь согласно вздохнула, молитвенно складывая руки — прилюдно пить вино благовоспитанной женщине в Данцзе считалось неприличным.

— Мне порой казалось, что сама Бездна пришла в Шэньфэн и я вижу начало Шестой Эпохи, — Линь Яолян задумчиво покрутил опустевшую чарку в руке.

— Не стоит говорить так, благородный господин.

— Прошу прощения, дева Дин. Не желал пугать такими словами.

— Благородный господин не испугал, — с горячностью возразила она, — поблизости от него нет места страху.

Нин Инъюй безжалостно усмехнулся, выразительно глядя на Линя Яоляна.

— Шестая Эпоха… нам неведомо, когда она наступит, и не положено знать этого срока, — заторопилась дева Дин, заливаясь румянцем, — но с ее началом демоны вырвутся в Четыре Предела из преисподних, после чего сойдутся в бою с демонами Безны, оспаривая право царить в Срединном мире.

Линь Яолян невесело усмехнулся. Демоны? Люди, рвавшие в эту ночь на куски несчастных милиньцев, на его взгляд не слишком отличались от демонов.

— Это… это просто неблагой год. Заклинающие утверждают, что это связано с восходом багряной звезды, — дева Дин наконец договорила и умолкла.

Багряная звезда. Линь Яолян попытался припомнить, видел ли он в последнее время что-либо подобное в небе. Если и видел, то едва ли обратил внимание…

Багряная звезда? Багряный знак. Багряный глаз. А ведь что-то такое вопила та обезумевшая гадательница. Линь Яолян переглянулся с Нином Инъюем.

— Ваши знания поразительны, дева Дин.

— Я осмелилась читать книги брата.

— А сами вы заклинаете? Гадаете? — Линь Яолян присмотрелся к ней внимательнее.

Дева Дин улыбнулась, качая головой.

— Нет, благородный господин. Талант заклинающего достался моему несчастному брату. Меня даже не обучали. Желаете еще вина?

— Нет, благодарю. Сегодня вина довольно. Лучше чаю.

— Он немного остыл, прошу извинить…

— Ничего страшного.

Дева Дин проворно заменила чарки для вина на чайные чашки и разлила чай. В этот раз она не стала воздерживаться и наполнила третью — для себя. В прилюдном питье воды и чая для благородной женщины не было ничего предосудительного.

— Значит, этот год неблагой? — Линь Яолян пригубил чай.

Если это действительно так, то многое из происходящего стало бы понятнее.

— У меня нет уверенности, но вероятность велика. Когда я ходила в храм, то слышала, что храмовые гадатели раздают талисман, уберегающий от взора багряной звезды. Но в книгах говорилось о том, что это не потому, что Небеса гневаются или же близится Шестая Эпоха. Это… по моему невежественному разумению, это лишь колебание энергий мира, которые порой приходят в неблагоприятное положение, — дева Дин неловко улыбнулась, явно смущенная вниманием, с которым оба мужчины ее слушали, — мой несчастный брат, будь он здоров, смог бы истолковать все намного лучше.

— Будьте осторожны, генерал Линь, — задумчиво заметил Нин Инъюй, когда дева Дин покинула комнату, унося опустевший чайник, — она вас обхаживает. И делает это всерьез.

— Не думаю. Мне кажется, она просто благодарна за помощь.

— Может, и так. Может, во мне говорят излишняя предвзятость и подозрительность. Однако ежели вы не желаете платить брачными клятвами за сорванные в ночи персики, запирайте дверь спальни изнутри.

Линь Яолян одним глотком осушил чарку, хотя еще недавно не собирался больше пить.

— Вы считаете ее настолько бесстыдной?

Нин Инъюй потер лоб рукой. Вздохнув, разлил остатки вина по чаркам.

— Прошу простить за слишком вольный язык.

— Вы просто устали, Нин Инъюй.

— Едва ли более, чем вы.

Они в задумчивом молчании допили вино. Некоторое время не нарушали тишину, размышляя каждый о своем. Приятно было наконец сидеть в чистой комнате, не видя внушающего скорбь пепелища еще недавно цветущего оживленного города. Однако запах гари чувствовался и здесь. Беда затронула весь Шэньфэн, проникнув даже в самые отдаленные его углы.

Неблагой год…

— Думаю, следует разобраться с услышанным от девы Дин, — Линь Яолян помассировал висок, — Нин Инъюй, найдите неболтливого гадателя с хорошей репутацией.

Нин Инъюй усмехнулся.

— Хорошая репутация — не загводзка, но вот неболтливый гадатель — поистине чудо под Небесами.

Линь Яолян коротко кивнул.

— И все же нужно попытаться найти таковое.

Сейчас, когда ему казалось, что он нашел нить, за которую можно потянуть, распутав тем самым клубок загадок, снова стало легче. Как и тогда, в ночи, когда он созывал солдат.