Когда погаснут все огни

Глава 20

Драгоценная дама Пэн Каймин знала, сердцем чувствовала недоброе. Прежде честолюбиво мечтавшая о том, что понесет дитя от Его высочества первого принца Шэньгуна, теперь она почти проклинала день, когда царственное семя прижилось в ее чреве. Холодный колючий взгляд принцессы Шучун не сулил ничего хорошего.

Пэн Каймин как могла старалась утаить беременность. Однако разве можно во дворце скрыть подобное событие! Оказались напрасны все мольбы, все посулы серебра лекарям, что регулярно осматривали допущенных на царственное ложе женщин. Закон и долг службы обязывали их сообщить о том, что та или иная дама оказалась в тягости — и они сообщали. И пусть наложница не смела рассчитывать на большое торжественное оглашение, но о ее ожидании становилось известно всему дворцу.

Оставалось лишь в тревоге метаться по новым, более просторным покоям, что отвели ей после вести о беременности. Если бы только можно было бежать! Скрыться в каком-нибудь храме как можно дальше от Гуанлина и заставить мир позабыть о ней! Даже угроза того, что ее могут по распоряжению Шучун услать вместе с неродившимся ребенком в дальние северные провинции, не казалась Пэн Каймин такой уж пугающей. Судьба переменчива, а принц Шэньгун всегда больше благоволил ей, чем законной супруге. Государыня Синьюэ тоже была сдержанно благосклонна, и, кажется, осталась довольна вестью о том, что у ее сына будет второе дитя. Даже несмотря на то, что средоточием всех надежд и чаяний императрицы сейчас была принцесса Шучун.

И все же Пэн Каймин никак не могла справиться с грызущей тревогой, усиливавшейся всякий раз, когда она, следуя заведенному церемониалу, отправлялась на утреннее приветствие к императрице и встречала там взгляд Шучун. Холодный и острый, как игла. Не ревнивый. Скорее оценивающий. Примеряющийся.

Поэтому, когда пришли слуги, носившие на одеждах вышитую золотом орхидею — знак тех, кто прислуживает супругам принцев Цзиньяня, — сердце Пэн Каймин тоскливо замерло. Слуги равнодушно оттолкнули попытавшуюся встать на их пути служанку м окружили Пэн Каймин.

— Почтительно просим драгоценную даму следовать с нами.

— Куда? — Пэн Каймин чувствовала себя оцепеневшей, как птичка перед змеей.

Любезность фразы и почтительный поклон не обманывали ее — во взгляде и голосе говорившего был холод.

— Повеление и приказ Ее высочества.

Пэн Каймин беспомощно огляделась. Страх сковал ей горло, когда сильные руки с двух сторон схватили ее за локти. Она никогда не отличалась смелостью. Не умела сражаться.

Галерея, ведущая в сад, была удивительно пуста. Как будто эта часть дворца вымерла. Вопреки ожиданию, слуги повели ее не в покои, что занимала принцесса. Почему-то слуги вывели ее в сад и повели прочь, все дальше от дворцовых построек. Что с ней будет? Ей дадут какое-нибудь снадобье, чтобы избавить от плода, как порой поступали с неугодными наложницами? Или Шучун придумала что-то иное?

Пэн Каймин не поспевала за быстрыми шагами мужчин. Она споткнулась. Потом еще раз. Ноги женщины ослабели и стали словно ватными, но это не задержало слуг. Пэн Каймон вздернули за локти, пытаясь поставить на ноги. А потом просто потащили дальше.

Неверие в реальность происходящего смешалось с возмущением от такого грубого обращения и ужасом. Они же всего лишь слуги, пусть и слуги пребывающей в ожидании принцессы! Как они смеют так обращаться с дочерью благородной семьи? Она же из рода Пэн, ее брат командует конниками Гуанлина! Неужели эти люди так уверены, что влияния Шучун хватит, чтобы защитить их от наказания за непочтительность?

Возмущенный возглас застрял в горле Пэн Каймин, когда в голове мелькнула пугающая в своей простоте мысль — эти слуги просто уверены, что она никому ничего не расскажет. Ее уже будто не считают живой.

Впервые в своей жизни Пэн Каймин, известная своей кротостью, попыталась сопротивляться. Она рванулась из рук слуг — жалко, неловко, изо всех сил. И ничего не довилась. Безжалостные руки держали крепко. Даже звать на помощь было бесполезно — ей было известно, какими глухими в нужный момент умеют быть люди во дворцах и домах знати.

Дорожка, по которой ее тащили, становилась все более запущенной. А впереди маячил колодец, накрытый деревянной крышкой. Из глаз Пэн Каймин брызнули слезы. Неужели все закончится вот так? Здесь, в глухом углу сада, в давно засохшем колодце?

— Не надо, — беспомощно взмолилась она, — добрые господа… отправьте меня в храм… заставьте вытравить плод… я не приближусь более к стенам дворца… смилуйтесь… ради костей ваших родителей…

Пэн Каймин захлебнулась рыданиями, дрожа он ужаса, готовая на любые унижения и мольбы — лишь бы жить, дышать, видеть небо.

— Откуда взялась крышка?

— Какая разница? Уберите.

Тяжелый деревянный круг, покрытый какими-то странными знаками, отлетел в сторону. Пэн Каймин закричала, когда жесткие руки потащили ее к колодцу. Ужас и отчаяние придали ей сил. Несколько раз она почти смогла вырваться из рук своих палачей.

Она уже не молила о пощаде. Даже большне не кричала. Просто цеплялась до последнего за каменные края колодца в безумной попытке удержаться, продлить жизнь хотя бы на несколько мгновений, несколько вздохов. Старший из слуг, досадливо поморщившись, столкнул руки Пэн Каймин прочь. Тело полетело вниз, в распахнутую черную пасть давно иссохшего колодца. Отчаянный крик, в котором почти не осталось ничего человеческого, отразился эхом от стен и замолк. Последним напоминанием о даме Пэн осталась кровь из ее разодранных ладоней, запятнавшая края колодца и смазавшая очертания странных знаков, что покрывали камень.

Внезапный шум за дверями покоев заставил весело щебечущих дам примолкнуть и тревожно переглянуться. Неужели что-то случилось? Что-то такое, что заставило людей забыть о приличиях и нарушить тишину у личных покоев пребывающей в ожидании принцессы Шучун?

Когда двери распахнулись без какого-либо объявления, дамы пришли в еще большее смятение. Во дворце не входят так бесцеремонно, это не придорожная чайная на большом тракте.

Однако вид принца Шэньгуна на пороге вызвал настоящую оторопь. Его высочество нечасто навещал свою супругу в случаях, не предписанных этикетом и приличиями. Особенно редки его визиты стали сейчас, когда их брак наконец был благословлен ожиданием потомства. И никогда, ни при каких условиях принц не появлялся столь неожиданно, не оповестив о своих намерениях и опередив доклад служанок, что дежурили у дверей.

Принцесса Шучун привстала со своего места, прикрывая лицо веером. Ей недавно вымыли волосы, и сейчас они сохли, разложенные вокруг нее по подушкам. Вид, совершенно не приличествующий тому, чтобы принимать царственного супруга…

Лицо принца Шэньгуна было спокойным. Оно не меняло выражения никогда, что бы ни происходило. Но потемневшие немигающие глаза предвещали бурю.

Принц резко взмахнул рукавом, жестом приказывая дамам удалиться.

— Почтительно приветствую царственного супруга, — Шучун попыталась изобразить подобающий поклон.

Женщины, шелестя одеждами, устремились к выходу. Замешкались лишь сестры Шучун, находившиеся при ней неотлучно со дня первых движений ребенка во чреве.

— Не принуждайте ожидать, — голос Шэньгуна, ровный и спокойный, веял ледяным холодом.

Сестры обернулись на Шучун, ожидая ее подсказки. Принцесса заметила чуть сдвинувшиеся брови супруга и торопливо кивнула, прикрывая таящееся во чреве дитя рукавами своего платья. Чтобы принц Шэньгун настолько явно проявлял свои чувства? Это было нечто небывалое. И это пугало.

Шэньгун заговорил не ранее, чем за сестрами супруги затворились двери.

— Госпожа, ваш супруг желает знать, где дама Пэн.

Шучун невольно вздрогнула. Вот в чем причина гнева принца. В ее решении относительно дамы Пэн, осмелившейся понести в то время, когда она, принцесса, находится в тягости! В том, что Шучун не пожелала для себя повторения судьбы государыни Синьюэ, которой открыто пренебрегали долгие годы в угоду наложнице — настолько пренебрегали, что об этом было известно даже за стенами дворца.

— Дама Пэн отбыла из дворца, — решилась Шучун.

Разве супруга не имеет по закону права отослать прочь неугодную ей наложницу мужа? Кто такие Пэны? Никто из них никогда не был удостоен по-настоящему высокого сана…

Губы Шэньгуна сжались в бескровную нить. Шучун, напуганная столь явным проявлением гнева мужа и своим полным одиночеством, осмелилась взглянуть в глаза принца.

В устремленном на нее ледяном взгляде она не увидела ничего. Даже ненависти. Только безмерный холод.

— По вашему приказанию?

Шучун склонила голову. Ей стало страшно. Так же страшно, как и в день оглашения беременности, когда солнце вдруг скрыла тьма. Надежда была лишь на то, что Шэньгун не причинит ей вреда, помня о ребенке, которого она носит.

— Дама Пэн была в тягости. Носила мое дитя. Как и госпожа супруга.

Он знает, обреченно поняла Шучун. Знает обо всем. Слуги, казавшиеся такими надежными, не стали молчать? Принцесса стиснула зубы. Будь они прокляты вместе в дамой Пэн и ее чрезмерно плодородным чревом!

— Зная об этом, вы решились погубить даму Пэн и дитя от моей крови, — Шэньгун не повышал голос, но каждое его слово казалось камнем, падающим на крышку уже опущенного в погребальную яму гроба.

Нужно было все же оставить даму Пэн в живых. Просто дать ей снадобье, которое заставило бы извергнуть плод. И впредь следить за тем, чтобы подобное зелье получали все дамы, которых одарит благосклонностью Шэньгун.

Но как же он не видит? Почему он, столь умный, не понимает, что ее поступок вызван лишь желанием, чтобы их сын не повторил его судьбу, деля с братом от иной женщины право на Яшмовый трон? Чтобы Цзиньянь не оказался вновь на пороге распри в будущем? Чтобы ему самому не пришлось подобно государю Чжэнши разрываться между сыновьями от разных женщин?

— Я радела о вашем первенце, — начала было Шучун и осеклась, глядя, как супруг отстраняется от нее. Как от чего-то немыслимо мерзкого. Неужели и правда эта ничтожная Пэн Каймин была ему так дорога, что могла стать второй Янь Чжучжэн?

— Несчастное дитя, — холодно бросил Шэньгун, — лучше бы ему вовсе не являться на свет.

— Не говорите так, господин…

— Вы осквернили его ожидание убийством! — принц слегка повысил голос. Едва заметно, но это было громче любого крика.

Шучун прижала ладони к животу. Супруг не посмеет. Его мать-императрица благоволит ей. Она залог поддержки в его будущем правлении. Однако сейчас все эти мысли вовсе не казались Шучун утешительными.

— Вы будете служить поминальные службы по даме Пэн и ее ребенку каждые десять дней до конца жизни, госпожа. Вы останетесь моей супругой, но, что бы ни случилось — клянусь своей кровью, что не перешагну более порога ваших покоев.

Шучун сдавленно охнула, бессильно протягивая руки вслед уходящему прочь Шэньгуну.

Пэн Каймин, проклятая Пэн Каймин из своей могилы все же превратила ее в покинутую супругу!

Багряная звезда, заглядывавшая в пересохший колодец, была такой теплой. Такой зовущей. Так сладко было вновь ощущать ее свет и силу после того, как сдерживающая паутина заклятий распалась.

Она дремала здесь, в темной глубине, близ нарушенных потоков энергий, уже давно. Столетиями. Медленно обретая себя с каждой новой смертью в этом колодце. Впитывая предсмертный ужас и отчаяние каждой несчастной наложницы, жены или служанки. Создавая себе плоть из их гнева и последних проклятий тем, кто обрекал их на такую страшную участь.

Медленно-медленно. Столетие за столетием. Не ведая и не осознавая себя до поры. Пока свет багровой звезды не помог стать сильнее. Пока последняя двойная смерть не зажгла искру сознания.

«Я есть. Я существую.»

Познание медленно тянулось к ней из-за грани плотского мира. Она была одновременно всеми, обреченными на смерть в заброшенном колодце. Ожившее средоточие их несбывшихся надежд и непрожитых жизней. Неосуществленной мести и бессильного гнева.

И в то же время она была не ими. Она была самой собой, получившей свою судьбу и свое существование. Свой разум и свою волю. Пусть еще и не ведающей своего имени и не получившей потому всей своей силы.

До сих пор колодец был ей надежным укрытием. Ее колыбелью. Однако немыслимо навсегда оставаться в колыбели. Ее уже попытались здесь запереть, отрезав от ласкающего багряного света и шепота голосов братьев и сестер из-за грани мира, приветствующих, радующихся ее рождению, взывающих о помощи.

Остатки этих запирающих заклятий ощущались и теперь, подобные впивающимся в плоть отравленным иглам. И потому нужно было уходить. Избавиться от этой засевшей в теле раздражающей боли. Пойти к бесконечному источнику силы. Подобраться к тому, кто станет ключом, что избавит сестер и братьев от тягостного заточения. И еще — свершить месть, осуществив последнее желание той, что завершила ее рождение своей смертью.

Мертвой кости, пропитавшейся тьмой и смертью, под рукой было много. Оставалось лишь выбрать кусок, пригодный для того, чтобы стать заветной шкатулкой, в которую она спрячет ключ, о котором молили из-за грани мира сородичи. И такой обломок нашелся без труда.

Ночной сад пах сладкой горечью поздней осени. Багряная звезда согревала нежнее, чем живых греет утреннее солнце. Дорожка бесшумно ложилась под ноги. Энергия текла в ее тело со всех сторон, наполняя силой и радостным предвкушением, от которого казалось, что за спиной вырастают крылья.

Она замерла от счастья, когда ноги коснулись плит дворцовой галереи. Это был ее дворец. Ее и тех сестер, что породили ее своими смертями и горем. И она никогда не покинет эти стены. Даже когда кровь и дыхание отомкнут темницу сородичей, вернув их в Срединный мир — этот дворец будет ее владением и домом.

Он появился совершенно неожиданно. Молодой командир дворцовых воинов, молодой и красивый, как мечта. Охваченная радостью и упоением жизни, она просто не заметила, как он вышел из-за угла. Должно быть, проверял посты подчиненных…

— Госпожа?

Он не испугался. Не бросился прочь с криком. Лишь остановился, глядя на нее в замешательстве. Значит… значит, она не уродлива. А этот юный командир так смел…

Она не стала развеиваться дымом и тенями. А просто отступила на несколько шагов, прикрывая улыбку рукавом.

— Госпожа, как вы здесь оказались?

Она отступила еще на несколько шагов, продолжая улыбаться. Хотя ей хотелось подойти к нему ближе. Он был так красив, так лучился силой, отвагой, жизнью…

Фонарь, рядом с которым она оказалась, начал меркнуть, отдавая ей свою силу. Слишком обжигающую. Слишком горячую.

Молодой командир чуть заметно изменился в лице, заметив угасающее пламя фонаря, и сделал шаг. Но не прочь от нее, а к ней, заставив замереть от радостного волнения.

— Госпожа, вам не следует находиться здесь в такой час.

Она тихо рассмеялась и, поддавшись шаловливому порыву, побежала прочь по галерее мимо меркнущих и утрачивающих яркость фонарей. Ноги едва касались земли, а звук шагов за спиной говорил о том, что прекрасный воин следует за ней.

— Госпожа! Назовите себя!

Назвать? Радость, заставлявшая ее почти лететь по воздуху, вдруг померкла. Назвать…

Но у нее нет имени. Все еще нет. Взмахнув рукавом, она отступила в сторону, прячась в сгустившихся тенях, слыша возглас отважного воина.

Она непременно назовет ему свое имя. Потом. Когда обретет его.

Фэн Иньчжи внимательно слушал молодого командира Со, рассказывавшего о загадочной даме, встреченной им ночью в большой галерее у зала Вознесенного Сокола.

— Господин Со убежден, что видел не просто прогуливавшуюся в ночи даму?

— Убежден, почтенный Фэн. Дамы дворца не заходят по ночам так далеко. Тем более — в одиночестве, — Со Ливей выглядел хмурым и обеспокоенным, — к тому же… почтенный Фэн, в ней было слишком много странного.

— Странного? — не будь Фэн Иньчжи заклинающим, он бы почти наверняка решил, что молодой красавец командир пытается прикрыть какую-то интрижку.

— Да. Она была одета… будто на старинной картине. Платье цвета цветущих глициний. Когда бежала — я не слышал шагов. Рядом с ней меркли фонари. А потом она просто растворилась в тенях без следа. Там нет мест, где можно спрятаться, почтенный Фэн, — молодой господин Со нахмурился, — и все же ни я, ни воины, которых я позвал, никого не нашли.

Загадочная дама в старинных одеяниях, появившаяся в ночи близ зала Вознесенного Сокола. Фэн Иньчжи задумчиво раскрыл и вновь закрыл веер. Не связано ли это с тем, что несколько членов коллегии, страдающие от бессонницы, уловили этой ночью колебание темных энергий?

— Я дам молодому господину талисман, который поможет защититься от злого влияния. Вы позволите? — Фэн Иньчжи положил пальцы на запястье молодого человека, проверяя пульс.

Полнокровный, сильный, ровный. Судя по нему, жизненные силы молодого господина Со пребывали в полном порядке и гармонии, как и подобает мужчине его лет. Неизвестно, действительно ли он встретился с неким духом, но ни малейшего ущерба он не понес.

— Мне бы хотелось, чтобы и те, кто состоит под моим командованием, были защищены.

От такого безапелляционного тона Фэн Иньчжи чуть не поперхнулся. Каков наглец! Или молодой командир в своем неведении представляет, что изготовить по-настоящему действенный талисман так же просто, как завязать шелковый шнур узлом благопожеланий?

— Я учту просьбу благородного командира Со, — суховато ответил Фэн Иньчжи, — однако не могу поручиться, что коллегия сможет быстро исполнить ее.

Куда важнее было проверить дворец и защитить царственную семью и священные реликвии Цзиньяня. И непременно проверить тот заброшенный колодец в дальней части сада…

При виде разорения, обнаруженного близ иссушенного колодца, сердце Фэна Иньчжи пропустило удар. Крышка из персикового дерева, которую дворцовая коллегия заклинающих в течение трех дней покрывала тщательно расположенными заклятиями, была отброшена прочь. А последний барьер из защитных знаков, начертанных на камнях — смазан бурыми потеками, от которых тянуло страхом, ненавистью и смертью.