Командир 2 Война

Глава 15

Дальше все просто слилось.

— Серёжа? — воскликнула Настя и попыталась вырвать руку, за которую её держал парень, но тот неожиданно потянул ее в обратную сторону, да так, что Настя непроизвольно вскрикнула. Одновременно я после сказанных парнем в мой адрес слов без раздумий зарядил лоу-кик в подколенную впадину опорой ноги и с подшагом пробил согнутыми фалангами пальцев в область гортани противника, который уже потерял равновесие. Последний удар смазал из-за прострелившей в области ранения боли, но этого все равно хватило, чтобы парень в падении отпустил Настю, схватился обеими руками за свое горло и совершенно потерялся в попытке вздохнуть.

Хотелось бы сказать, что на этом все и закончилось, но нет. Упав, этот хрен моржовый тут же сунул одну руку в карман брюк и достал оттуда небольшой пистолет, который попытался направить в мою сторону.

Если до этого я старался дозировать силу ударов, чтобы не покалечить дурачка, а только вывести его из строя, то сейчас церемониться не стал. Сначала по-футбольному зарядил ногой в голову ещё в тот момент, когда парень начал поднимать пистолет, а когда он, потеряв сознание от удара, безвольно уронил руку с оружием на брусчатку, я, чуть подпрыгнув, опустил каблук сапога на пальцы, державшие пистолет. Казалось, что хруст костей услышал не только я, но и окружающие, потому что стоящая неподалёку дородная тётка вдруг визгливо заголосила:

— Убиваюууут!

Да так громко, что у меня на миг уши заложило.

Всё-таки рано мне влезать в такие передряги, сил хватило ещё отфутболить подальше от изуродованной руки пистолет, как на меня неожиданно накатила непреодолимая слабость, в груди начала нарастать боль, и я сам не понял, как оказался лежащим на брусчатке.

Нет, я не свалился без чувств, как можно было подумать, и даже сознание, наверное, до конца не потерял. Один из охранявших меня сержантов успел подхватить мою тушку и аккуратно уложить рядом с поверженным противником. Второй в это время поднял выбитый мной пистолет, что-то рявкнул тётке, которая мгновенно заткнулась, и начал пеленать бесчувственного парня, притом делал это очень сноровисто, не забыв предварительно тщательно его обыскать.

Настя, кстати сказать, как-то очень шустро оказалась возле меня, и когда меня положили, голова моя оказалась у неё на коленках, я даже не понял, как она успела присесть раньше, чем я прилёг. Но это на самом деле неважно, главное, что я, собравшись с силами, спросил:

— Это и есть Леонид?

— Он, — кивнула она. — И он сильно пьян.

— Ну, похмелье я ему обеспечу.

Настя покачала головой и тихо произнесла:

— У него очень влиятельные родители.

— Посмотрим и на родителей тоже. Но это все потом. Ты мне сейчас другое скажи: замуж за меня пойдёшь?

Настя на секунду застыла, глядя на меня широкими глазами, зарделась и тихо ответила: — Да.

Дождавшись этого ответа, я неожиданно почувствовал, что теряю сознание. Так бывает, когда захорошеет и приходит понимание, что все, сейчас вырублюсь. Почему-то мне так обидно стало, что это происходит именно в такой момент, что я непроизвольно перешел в свое бестелесное состояние, секунду подумал и принялся распаковывать свое покрывало. Не для того я делал предложение любимой, чтобы из-за какого-то урода не суметь в полной мере насладиться моментом, а значит, пусть эта падла делится энергией, может, внезапно повзрослев, поумнее станет.

Вот честно, сам не понимаю, как я его не опустошил досуха. Как выяснилось, злость — неслабый помощник в поглощении энергии. Даже эйфория отошла на задний план, я тянул энергию, как никогда до этого, и, наверное, поэтому моего противника так и не смогли привести в чувство.

С трудом прекратил это все и только тогда осмотрелся.

У меня, похоже, открылась рана, и кровь проступила даже через одежду. Обеспокоенные сержанты по-быстрому сдали Леонида подошедшему на шум милиционеру, погрузили в машину мою тушку вместе с Настей, которая так и придерживала мне голову, и помчались в ближайшую больницу.

Что было дальше с моим конкурентом, я не видел, меня неожиданно вернуло в тело, и я пришёл в себя, сразу открыв глаза и встретившись с взглядом любимой. Бывает так, что даже разговаривать не нужно, чтобы понять друг друга без всяких слов. Так случилось и у нас, я видел в глазах Насти беспокойство, радость, толику жалости и безмерную уверенность, что она со мной навсегда. Предполагаю, что она в моем взгляде увидела запредельное обожание и безумную любовь, потому что именно такие чувства в этот момент меня обуревали.

Длился этот наш безмолвный диалог мгновение, до первой неровности на дороге, когда машину тряхнуло, и меня снова вырубило. Но запомнил я его на всю свою жизнь.

Всё-таки перенапрягся я с этой стычкой, не помогло даже немалые объемы выкачанной из Леонида энергии, и в больнице, куда меня по-быстрому притарабанили, мне пришлось провести чуть больше четырех суток.

Честно сказать, уже задумывался, как отсюда можно сбежать, но не пришлось. Дело в том, что меня неожиданно пришли арестовать, и сделать это, как ни странно, попыталась милиция.

Именно попыталась, потому что охрана, которой Илья, узнав о случившемся, нагнал сюда с перебором, не позволила. Более того, в этой больнице нашёлся свой сержант ГБ, которому по моему поводу тоже накрутили хвоста и который не постеснялся позвонить в секретариат Берии и доложить о происходящем.

В общем, все для пришедших меня арестовать получилось как в поговорке, когда шёл стричь, а вернулся стриженым. Получаса не прошло, как в больнице появились с десяток сотрудников (и некоторые — в немалых званиях), и милиционеров куда-то увезли, а меня уведомили, что мне следует собираться и ехать к наркому. Похоже, докладывали ему о моем самочувствии, поэтому он решил в этот раз встретиться со мной у себя.

В управлении я попал в кабинет наркома вообще практически без задержки, пара минут ожидания в приёмной не в счёт.

Встретил меня Лаврентий Павлович ехидной усмешкой и словами, сказанными не менее едким тоном:

— Ну что, герой-любовник, допрыгался, что чуть не помер? Ты чем думал, когда полез драться в подобном состоянии, жить надоело? Зачем к тебе охрану приставили, чтобы ты судьбу на прочность испытывал?

Нарком произнес это очень экспрессивно и уставился на меня так, что взгляд из-за отблесков очков казался и вовсе зловещим, как будто говоря «ну давай, оправдывайся».

Мне почему-то оправдываться совсем не хотелось, наверное, поэтому я невольно спросил:

— Важные родители нажаловались?

Нарком даже закашлялся непроизвольно, а потом хмыкнул.

— Горбатого могила исправит, никакого почтения перед начальством и страха перед наказанием, — пробормотал он, а потом уже громче добавил: — Ты бы хоть изобразил раскаяние, что ли?

— Да за что раскаиваться! — возмутился я. — Какой-то урод хватает за руки мою невесту и в ответ на просьбу вести себя прилично посылает меня куда подальше, а потом ещё застрелить пытается, и мне после этого раскаиваться надо?

Нарком, с интересом выслушав мою тираду, парировал:

— Ну, за пистолет он схватился, насколько я знаю, после того, как ты начал его избивать.

Я почему-то воспринял его слова как попытку выгородить этого Леню и ответил уже безразлично:

— Ну раз так, то конечно, если никого не смущает оружие в руках гражданского, которое он готов применить против кого угодно, практически не глядя, и тот факт, что он вообще находился в неадекватном состоянии и приставал к беззащитной девушке, то тогда, конечно же, я во всем виноват. Только вот раскаиваться в содеянном я не буду, и в следующий раз, если представится такая возможность, пристрелю этого дятла не задумываясь, поэтому, наверное, будет разумно изолировать меня от общества и отправить куда подальше от важных людей.

Высказал я все это правда абсолютно безразлично, не проявляя вообще никаких эмоций, и Берию, похоже, проняло, потому что он слегка даже озадаченно спросил:

— Да что с тобой происходит? Или, может, ты правда подумал, что я занял сторону каких-то важных родителей и потерявшего берега избалованного сопляка? — он выдержал небольшую паузу, внимательно меня рассматривая. — Похоже, правда так подумал. Хорошего же ты мнения о своем начальстве! Не стыдно?

Берия укоризненно покачал головой и продолжил:

— Родители этого Лени и правда почувствовали себя невесть кем и сейчас вместе с начальством столичной милиции каются во всех грехах. Сам Лёня по этапу не пойдёт, у него было разрешение на оружие, выданное непонятно за какие заслуги. Но проблем у него будет немало. Но это неважно, каждый в этом деле получит по заслугам, а вот твоё поведение не лезет ни в какие ворота. Герой-фронтовик, враг германский нации — и банальная драка, это как?

Я в ответ только замычал, а нарком, ухмыльнувшись, продолжил:

— Вот тебе и эммм, — передразнил он меня. — В Белоруссии твои люди, используя спрятанные тобой танки, в третий раз уничтожили летний состав вместе со всеми самолетами на четырех самых больших аэродромах, Гитлер почему-то решил, что это снова ты отметился и объявил тебя врагом нации. За твою голову даже награда назначена, не особо большая, но все же.

«Ничего себе себе новости. Так-то вроде пофиг, кем там меня объявили, но при таком раскладе наверняка меня попытаются либо выкрасть, либо, что скорее, просто грохнуть, и это не радует. Опять же ребром встаёт вопрос безопасности родных и близких. Понятно, что о брате с дядькой переживать не стоит, собственно, как и о дальних родственниках по их линии, а вот за Настю…»

На миг даже подумал, не поторопился ли я с предложением? Может, стоило повременить со всем этим?

Берия, будто читая мысли, произнес:

— Новость, конечно, для тебя не очень, но и переживать сильно не нужно, твою охрану мы усилим, да и за родными присмотрим, поэтому не падай духом. Правда, наши планы на тебя придётся менять, теперь тебе в тылу противника делать нечего. А жаль, у тебя неплохо получалось воевать именно там.

Берия прервался, о чем-то задумавшись, и я, воспользовались возникшей паузой, спросил:

— Так, а как меня хотели использовать, если это не секрет, конечно?

— Да нет никакого секрета. Была мысль подготовить твою бригаду по тому же принципу, что и батальон, и задействовать в местах прорыва противника.

Я даже челюсть невольно уронил и уточнил:

— Я правильно понял, что мою бригаду хотели кидать под каток наступающего противника?

Берия отмахнулся и ответил:

— Нет, мысль была отправлять вас в ближний тыл противника, чтобы вы там наводили безобразия, устраивая засады на колонны, и тем самым притормаживали темпы передвижения немецких механизированных частей.

Я на это только головой покачал, подумав, что, может, и к лучшему, что меня объявили врагом Германии, ведь то, чем хотели заставить заниматься моё подразделение…

Нет, так-то разумно при помощи маневренных механизированных групп терроризировать немецкие тылы, и я даже показал, насколько это эффективно, но делать это, по сути, находясь посреди боевых порядков противника — так себе затея. Потери будут запредельные, да и толку не то чтобы много. Здесь больше работа для групп диверсантов, чтобы они устраивали минные засады. Заминировали участок дороги, оставили пару человек, способных сойти за немцев, чтобы был шанс уйти, взорвали проходящую колонну и сбежали, пока ветер без сучков. Любое механизированное подразделение, как только обнаружит себя, со стопроцентной вероятностью будет уничтожено.

Собственно, все это я и выложил наркому, который, выслушав меня, неожиданно произнес:

— Почему-то я даже не сомневался, что у тебя на этот счёт будет свое мнение и, скорее всего, нелестное. Тем не менее задачу по поиску путей противодействия этим немецким прорывам никто с нас не снимал, поэтому я жду от тебя предложений, как ты со своей бригадой сможешь помочь в её решении.

«Блин, да я в принципе не представляю, как можно сделать силами одной бригады то, с чем какой-нибудь корпус или даже армия не может справиться. Да и в целом такие задачи как бы не характерны для меня, ведь нормальный результат я показал в совершенно другом деле».

Пока я гонял все эти мысли в голове, Берия, внимательно за мной наблюдавший, как-то тяжело вздохнул и произнес:

— Ты не думай, Сергей, никто не ждёт от тебя чуда, да и на убой тебя тоже никто не собирается отправлять. Но у руководства есть мнение, что ты со своим нестандартным подходом к ведению боевых действий сможешь принести что-то новое, способное если не решить проблему в корне, то изрядно её уменьшить.

Нарком высказал все это на одном дыхании и потянулся за графином с водой, а я в это время напряженно размышлял.

«Собственно, решение всех бед лежит на поверхности: ввести единоначалие, запретить бессмысленные атаки в лоб на подготовленные к обороне позиции, продвигать наверх думающих командиров и учиться воевать, пока в обороне».

Это все после недолгих размышлений я и высказал наркому, добавив только, что хорошо бы ещё ввести ответственность для командиров за неоправданные потери, а то подход, когда чем больше своих подчиненных угробил, тем выше награда, ничего кроме недоумения не вызывает. Дурной подход, который по-любому вредит делу, а значит, требует особого разбирательства.

Неожиданно Берия со мной согласился и сказал, что над этим уже работают, но при этом добавил:

— Подумай над структурой бригады исходя из названных мной задач, а свои мысли по изменениям, необходимым в армии, изложи на бумаге и предоставь в виде аналитический записки.

Собственно, на этом наш разговор закончился.

По дороге обратно в центр подготовки осназа, где мне порекомендовал пока пожить сам нарком, я задавался вопросом: а что это сейчас было?

Нет, понятно, что утопающий готов схватиться даже за соломинку, но, блин, ждать каких-то рекомендаций от простого майора — это как бы сюр. Опять же ситуация с этой бригадой непонятна. Что сможет противопоставить такое подразделение целым группам армий, которыми оперируют немцы во время наступлений.

Нет, понятно,что в случае, если известно будущее место прорыва и есть хоть какое-то время на подготовку к встрече, наворотить даже такими силами можно много, но в том-то и дело, что эти прорывы зачастую почему-то оказываются неожиданными для командования. Эта мысль потянула за собой другую. «А, собственно, кто мне мешает обзавестись этой самой разведкой? Тем более опыт в этом деле у меня наработан. Конечно, охватить всю линию соприкосновения нереально, но вот, скажем, добыть актуальные разведданные в районе действий одного из фронтов, куда направят мою бригаду, вполне возможно. Понятно, что одного разведвзвода для этого будет мало, так меня ведь никто и не ограничивает, соответственно, можно и вовсе разведывательный батальон создать, а лучше и вообще пару, только обозвать их разведывательно-диверсионными и расширить для них круг задач».

Мысль показалась настолько интересной, что я по прибытии в центр какое-то время ни о чем другом и думать не мог. Нет, не только об этих специфичных батальонах, но и в целом о бригаде.

По сути, что нужно, чтобы если не остановить прорыв, то изрядно притормозить передвижение немцев помимо разведки? Первое — это заслон, который сможет выдержать первый самый сильный удар штурмовых частей немцев, и здесь сложно придумать что-то лучше тяжёлых танков, зарытых в землю. Второе — это артиллерия, притом очень мобильная, тут надо два в одном: это и поражение скопившихся на участке прорыва частей противника, и контрбатарейная борьба. Ну и третье —это мобильные механизированные подразделения для купирования так любимых немцами обходов и охватов обороняющихся частей. Если добавить к этому серьезное саперное подразделение, способное быстро готовить сильные оборонительные позиции и минировать обширные территории, может что-то и срастись.

В общем, после почти суток размышлений я пришёл к однозначному выводу: как ни крути, а одной бригадой я сейчас мало что смогу поменять на поле боя. А вот если это подразделение маленько увеличить, скажем, до дивизии и нормально оснастить необходимой техникой, расклад может получиться довольно интересным.

За пару дней я накидал в грубом приближении структуру бригады которая получалась совсем даже не бригадой) и отправился в госпиталь к Кухлянских. Просто мне ещё аналитическую записку готовить, вот и решил напрячь работой пока единственного подчиненного, начштаба он или погулять вышел.

Кухлянских, когда вник во все мои идеи, только и произнес:

— Командир, а нам по шапке не на дают за такую структуру, тут ведь побольше дивизии получается.

— Может, и надают, только если уж лезть в это дело, то надо все делать для того, чтобы был результат, а меньшими силами добиться чего-то значимого будет просто нереально.

Тот только плечами пожал, как бы говоря «моё дело телячье, ты сказал, я исполнил».

Пока общались с начштаба, я стал свидетелем интересной сцены. Так уж получилось, что, разговаривая с ним, я вышагивал по палате из угла в угол, есть у меня такая привычка, когда приходится напряженно размышлять над какой-нибудь проблемой. Так вот, в момент, когда я дошел до угла, который плохо просматривался от входного проёма, в палату заскочила знакомая медсестра, с которой я попытался свести своего начштаба.

Она, не заметив меня, стремительно подскочила к кровати, на которой полусидел Кухлянских, чмокнула его в щеку и защебетала, извиняясь, что задержалась из-за чего-то там…

Прикольная получилась картина, покрасневшая мордаха начштаба, кивающая в мою сторону, потом звонкое «Ой!» от медсестры, которая меня наконец заметила, и её стремительное бегство из комнаты.

Глядя на это все, я невольно рассмеялся и спросил:

— Когда свадьба намечена, Казанова ты наш, к кровати привязанный?

Кухлянских почему-то насупился и буркнул в ответ:

— Вот как из госпиталя выпустят, так в тот же день и поженимся.

— Не шутишь? — даже не поверил я и, глядя на Кухлянских, без слов понял, что нет, шутками тут и не пахнет. Мне только и осталось, что прокомментировать, озадаченно почесав макушку:

— Вот и молодец, хорошая, судя по всему, девушка, поэтому одобряю и поздравляю.

Тот молча кивнул и покраснел ещё больше, хотя казалось, что дальше некуда. Вот тоже кадр, в бою дерётся как зверь, а тут стесняется словно малолетка несмышленый, застуканный за какой-нибудь непотребностью.

Не стал я ничего говорить по этому поводу, хлопнул его по плечу, выказывая одобрение, и распрощался, дел ведь куча, и сами себя они не переделают.

Работа над аналитической запиской затянулась чуть не на неделю. Просто начав эту работу, я в какой-то момент плюнул на всякую осторожность и принялся, что называется, рубить правду-матку. Прошёлся по всем аспектам деятельности современных вооруженных сил, начиная от взаимодействия родов войск и заканчивая самой структурой подразделений.

Нет, естественно, я не стал изобретать велосипед и писать, как на самом деле должна выглядеть армия в моем представлении, отразил на бумаге только то, что и так было сделано со временем в течении этой войны, ну насколько помнил.

Много внимания уделил танковым частям, в которых в прошлом моего мира довольно быстро отказались от мехкорпусов и обходились бригадами. Прошёлся по структуре стрелковых дивизий, предложив шестиполковой состав, как это стали делать, если память мне не изменяет, в сорок третьем году. На самом деле много что написал и о многом упомянул, начиная от устаревших или, скорее, неподходящих для этой войны уставов и заканчивая безобразным командованием высоких военачальников, думающих главным образом не о том, как победить врага, а о том, как сохранить свою шкуру в неприкосновенности.

В общем, написал не на один расстрел и когда решил немного поработать над этим документом, чтобы хоть как-то сгладить острые углы, плюнул на это дело. Никак у меня не получалось назвать чёрное не совсем чёрным, поэтому и стараться не стал. Как бы не изощрялся замаскировать мысли, которые хочу донести до командования, а изложенная в этой записке ничем не прикрытая правда либо заставит это командование задуматься, либо разозлит не на шутку.

Плевать на самом деле, есть у меня здесь репутация отморозка без чувства страха, вот и пусть будет такой и дальше. Если все же наверху решат, что я перешел всякие границы, то как ни сглаживай углы, а реакция все равно будет известна, поэтому и париться по этому поводу не стоит, как будет, так пусть и будет.

К моменту окончания моей работы над этим документом Кухлянских тоже успел привести в удобоваримый вид структуру будущего подразделения, поэтому к наркому я отправился сразу с двумя папками.

На удивление, прочитав мою записку, он не высказал никакого к ней отношения, спокойно отложил в сторону и даже ни одного вопроса не задал, а вот читая все надуманное по будущей бригаде, вспыхнул, как спичка, и произнес:

— Майор, а не охренел ли ты случаем…