Командир 2 Война

Глава 8

Интерлюдия

— Рассказывай, Лаврентий, что там с твоим Захаровым?

— Как мы и предполагали, он не верит в то, что корпуса можно вывести и честно ответил, что это ему не по плечу. Правда, некоторые варианты решения он предложил, но очень уж нетривиальные и преждевременные.

— Вот как? И что же он такого мог предложить, что это даже в ситуации, когда все идёт кувырком, выглядит преждевременно?

— На самом деле, много чего. Но из основного — ввести единоначалие, чтобы политработники не имели права вмешиваться в командование подразделениями или назначать на командование частями не заслуженных командиров, а думающих и инициативных. Он наговорил на немалый срок, товарищ Сталин.

— Даже думать в этом направлении не смей, Лаврентий. Этот твой Захаров — один из немногих, кто действительно дело делает, а не очковтирательством занимается. Поэтому пусть говорит, тем более что это на пользу, а твои люди пусть слушают и берут на карандаш. Придёт время и многое, им сказанное, мы воплотим в жизнь. Есть что ещё по нему?

— Есть, товарищ Сталин. Он ещё взял в плен серьёзного зубра из абвера и разговорил его так, что этот волчара поет во все горло, писаясь при одном упоминании о Захарове. Мы, благодаря этому, уже накрыли почти два десятка глубоко законспирированных немецких агентов, занимающих в некоторых наших структурах серьезные должности. Сейчас работаем по созданным ими сетям, выкорчевывая эту окопавшуюся гниль из самых неожиданных мест.

Сталин хитро прищурился и ехидно спросил:

— Что, и у себя кого-то нашел?

— И у меня тоже, — со вздохом ответил Берия и добавил:

— Сейчас разбираемся, какой нанесен ущерб, и только от предварительных итогов расследования у меня мороз по коже, когда узнаю, что этот вражина творил.

— С этим ясно, что по подготовке операции под названием «Мясорубка»?

— Работаем, и здесь тоже без Захарова не обойтись. Правда, используем его втёмную, но должны справиться.

— Странно, почему втёмную? Он же, вроде, командир с выдумкой. Не лучше ли было бы поставить его в известность о деталях операции? Может быть, он и предложил бы чего-нибудь дельного?

— Специалисты из генштаба против, по их мнению, попади кто-нибудь, владеющий информацией из окружения Захарова в плен, и все может сорваться. Они ведь в тылу противника находятся.

— Специииалисты, — протянул Сталин и добавил:

— Просрали все эти специалисты, а теперь на воду дуют. Гляди, Лаврентий, как бы не обидеть тебе этим недоверием верного человека. Ведь, как мне докладывают, он у тебя сорвиголова, не ведающий чувства страха, а с такими, сам знаешь, лучше быть честным.

— Теперь уже поздно что-либо менять, товарищ Сталин, он уже начал работать.

— Ладно, как знаешь, это твои дела и твоя ответственность. Ты мне лучше другое скажи, почему вы Захарова Занозой прозвали?

— Да это ещё до войны прилипло. Он же все время искал приключения на мягкую точку, и я сам не понимаю, как в итоге, не попал под арест. Он во время формирования своего подразделения столько поначудил, что спасло его только везение, а вернее, сверхэффективные результаты работы. Слишком часто его фамилия была на слуху, вот и прозвали его Занозой.

— Да уж, интересное прозвище, и подходящее. Ведь с начала войны он для немцев и вправду Занозой стал. По эффективности своей деятельности и количеству нанесенных противнику потерь любой из наших мехкорпусов переплюнул. Действительно, Заноза, береги его, Лаврентий, на таких людях все и держится.

При этих словах Берия смутился, и Сталин это заметил, поэтому и спросил коротко:

— Что?

— Не получится мне его уберечь, в окончательной стадии операции его подразделению отведена важнейшая роль. Им предстоит стянуть на себя максимально возможное количество войск противника и постараться увести их в места, откуда им будет не выбраться.

Сталин на это экспрессивно высказался на грузинском, и немного успокоясь, с досадой произнес:

— Плохо, Лаврентий, что мы из-за чьих-то недоработок жертвуем лучшими людьми, нехорошая тенденция. Возникает вопрос, а с кем мы в итоге останемся? Ладно, иди работай, по операции мне докладывать ежедневно…

Конец интерлюдии.

— Сука, узнаю, кто там в этой Москве такой умный завёлся, глаз на жопу натяну и моргать заставлю, — думал я, переползая от одного дерева к другому, стараясь при этом не выпускать из виду свой сектор стрельбы.

Когда получил из Москвы приказ действовать, как планировал, вздохнул с облегчением, и все началось просто замечательно. За оставшееся до наступления темноты время подготовили подразделения к бою, а как стемнело, начали действовать.

Первой целью у нас был полевой лагерь, который немцы организовали на живописном лугу у берега подковообразного озера. Замечательное они выбрали место для отдыха и сами себя загнали в огневой мешок, который мы им организовали, появившись на другой стороне водоёма.

Дело в том, что это озеро шириной метров в сто, образовывало подкову, как бы огибая с трех сторон этот уютный луг. И самое главное, что нас на противоположном берегу, в принципе, никто не ждал. Не было туда, по мнению немцев, подъездных дорог. Соответственно, и охрану там они организовать не удосужились.

В общем, подъехали, рассредоточились по берегу озера и открыли огонь из чего только могли. Итог несмотря на то, что немцы успели проснуться и изобразить подобие сопротивления, закономерен. Покрошили в капусту под тысячу захватчиков и шорох этим навели неслабый.

По крайней мере, с самого раннего утра искали нас все, кто только мог.

В небе постоянно висела рама, возле озера суетились куча народа, были замечены даже люди с лампасами на штанах.

Мы, кстати сказать, после этого нападения далеко уходить не стали. Пересекли небольшое, вытянутое поперёк пути болотце, замаскировали технику среди деревьев и улеглись отдыхать.

В общей сложности, если километра на четыре удалились от места боя, то хорошо. Специально так сделали, чтобы с утра продолжить веселиться.

Конечно, по-хорошему надо было бы убраться подальше и на время затаиться, чтобы все немного успокоились. А в дальнейшем действовать аккуратно из засад, как и планировал, но просьба пошуметь погромче заставляла работать по-другому, нагло и нахраписто.

Собственно, так мы тоже готовы воевать, в планах было организовать подобное выступление перед тем, как пришлось бы покинуть эти места, поэтому ничего изобретать не пришлось.

С утра, дождавшись доклада наблюдателей о том, что на месте расстрела немецкого лагеря собралось дофига немцев, накрыли луг плотным минометным огнём, не жалея при этом боеприпасов.

После этого сразу уходить не стали. Дождались самолётов, вызванных немцами по нашу душу. Их прилетело сразу восемь штук, они организовали бомбежку, начав пикировать с малых высот.

Мы их встретили, подготовились заранее со всем радушием. Шесть из восьми бомбардировщиков свалили за каких-то пару-тройку минут. Всё-таки настолько плотного зенитного огня крупнокалиберных пулемётов от нас никто ждать не мог, поэтому и получилось отработать настолько эффективно. Главное, что потерь во время отражения этого налёта мы не понесли, потому что, по сути, не позволили даже начать прицельное бомбометание.

После этого налёта мы, разделившись на три группы. Две были представлены в виде отдельных рот мотострелков, а третья состояла из всех остальных. После этого начали движение по трем разным направлениям.

Так мы поступили только по одной простой причине. Ещё до начала войны, во время тренировок мы не раз и не два отрабатывали взаимодействие именно трех мотострелковых рот, когда они страховали и прикрывали друг друга, устраивая подобие карусели. Только хаотичной карусели, где не посвящённый, глядя в реальном времени на передвижение подразделений, голову сломает, пытаясь уловить логику происходящего.

На самом деле, мы с Кухлянских сами чудом не вскипятили себе мозги, разрабатывая эту схему боя.

Суть всего этого, если говорить совсем просто, заключается в работе сразу по трем транспортным магистралям, по принципу, ударил — убежал. Изюминка же подобной работы заключалась в том, что каждое подразделение, задействованное в этой карусели, за счёт максимальной синхронности и согласованности действий как бы отсекает от собратьев возможное преследование. Притом, схема продумана таким образом, чтобы в течение дня не использовать два раза одни и те же пути передвижения.

Собственно, у немцев нет ни малейшего шанса зажать наши части в каком-либо месте, и пользуясь численным преимуществом, уничтожить.

Единственное, что представляет реальную опасность во время подобной работы, это авиация. Но и здесь немцам просто не будет. Не зря же я старался плюсом ко всему сделать каждый наш броневик передвижной зенитной точкой.

Восемь раз за день мы отработали по колоннам противника, и я даже затрудняюсь сказать, сколько человек при этом погибло, но много.

Немцы сейчас побеждают из-за того, что реагируют на любое изменение ситуации на поле боя гораздо быстрее наших, и мы, наверное, впервые с начала войны переиграли их именно в этом сегменте ведения боевых действий. Они за нами просто не успевали, из-за этого делали ошибки, которые мы использовали к своей выгоде, по сути, ничего для этого не делая.

Все противостояние с их стороны в этот день заключалось в попытке перекрыть заслонами засвеченные нами пути передвижения, а также организацией преследования наших подразделений после уничтожения нами маршевых колонн. Была, правда, ещё одна попытка задействовать авиацию, с которой у них, похоже, именно сейчас случился напряг. Но бомбили они с больших высот и особо больших потерь нам не нанесли.

В итоге, заслоны остались не у дел. Преследователей мы, если не уничтожили полностью, то изрядно проредили, и благодаря этому, отработали практически безнаказанно. Весь день провели в движении, делая совсем короткие остановки у подготовленных складов, для пополнения горючего и боеприпасов.

Нет потери, конечно, были и, по моим меркам, немалые. Но это не шло ни в какое сравнение с немцами.

В общей сложности, мы потеряли подбитыми восемь броневиков, пять из которых пришлось бросить, предварительно облив бензином, и устроив своеобразные погребальные костры, а три утащили, взяв на буксир в надежде отремонтировать. Техника ладно, дело наживное, а вот потери в людях огорчают, и сильно.

Таким образом, за этот день мы не досчитались двадцати двух красноармейцев убитыми и без малого полусотни ранеными.

Всё-таки немцы огрызались, и неслабо. Пока ещё они злые вояки с комплексом победителей, но, надеюсь, это ненадолго.

Ближе к концу дня нам пришлось закруглять свою деятельность. Немцы практически полностью остановили движение по дорогам и начали стремительно насыщать местность своими войсками. Проще говоря, они решили задавить нас массой, стараясь любыми способами лишить нас маневра. Достали мы их, похоже, своими действиями.

Из-за этого уже в сумерках я отдал команду двигаться в сторону троп, подготовленных для перехода в Пинскую область, где затеряться в тамошних болотах труда не составит. Да и база у нас там есть оборудованная, с кое-какими припасами.

К сожалению, уйти, не попрощавшись, было не судьба. Когда подразделения собрались в месте, откуда планировали уже в полном составе покинуть эту местность, мне принесли радиограмму из Москвы с конкретным приказом прорываться в сторону Кобрина, и постараться увести за собой немецкие войска, собранные для поимки и уничтожения моего подразделения.

У меня на этот приказ даже ругаться желания не было. Хотелось откровенно послать людей, отправивших радиограмму, по известному адресу, не выбирая выражений.

С трудом я смог успокоиться, и то не до конца. Ведь не нужно быть пророком, чтобы понять одну простую вещь. Какая-то падла в Москве решила от нас просто и незатейливо избавиться.

Ведь стоит только нам покинуть болота, как шансов уйти не останется от слова совсем, и здесь без вариантов. Силы, которые нагнали сюда немцы за прошедший день, размажут нас при этом прорыве без каких-либо проблем, не особо напрягаясь. Поэтому прорываться в указанном направлении —это все равно, что тупо бросить на убой доверившихся мне людей, без шанса на спасение.

Немного подумав, решая для себя, как поступить, я склонялся к мысли, что необходим спектакль. Якобы, у нас напрочь сломалась радиостанция, и никакого приказа мы не получали, как тут же связисты принесли очередную радиограмму с четырьмя написанными там словами:

— Надо, Сергей. Извини. — И подпись. — Берия.

Похоже, просчитали меня там на все сто. Не будь этих простых слов, я бы ушёл, как планировал, положив все, что только можно, на предыдущий приказ. Сейчас же, плюясь, отчаянно матерясь и психуя, я велел построить мотострелков.

Не выполнить приказ я не могу, но при этом отправлять на смерть всех своих людей тоже не хочу и не буду. Как-то сразу для себя решил, что со мной в этот самоубийственный прорыв пойдут только добровольцы, и не больше ста двадцати человек на двенадцати броневиках.

Если этого количества не хватит, чтобы пробиться в указанном направлении, значит, и всего батальона будет мало. Не вижу, как уже говорил, никакого смысла гробить всех своих людей.

Перед строем не распинался, сказал, как есть, что дело, на которое нужны добровольцы наверняка приведёт к смерти. Поэтому прежде, чем попасть в их число, стоит сто раз подумать, надо ли это делать. Ведь вероятность выжить мала, как никогда. Если говорить по правде, так речь моя была и того короче. Я вышел перед строем и произнес:

— Товарищи, так уж случилось, что командование решило отправить часть из нас на убой, в прямом смысле слова. Операция, проведения которой от нас требуют, это дорога в один конец. Вряд ли её кому-либо из её участников получится выжить. Тем не менее, отказаться от её проведения возможности нет. В связи с этим мне нужны добровольцы, но имейте ввиду, я действительно, считаю, что придётся идти на верную смерть.

Надо сказать, что после моих слов наступила гробовая тишина, в некоторой степени стало даже жутко. Что говорить, если в присутствии такого количества людей я отчётливо слышал зудящий звук комара и стрекот сверчка в глубине леса. На миг даже появилась мысль:

— Как бы мне в одиночку не пришлось идти в этот прорыв.

Чтобы не растягивать возникшую паузу, отдал команду:

— Добровольцы, шаг вперёд, — и отчётливо увидел, как некоторые, стоящие в строю бойцы, вздрогнули. Тем не менее, мои люди смогли меня удивить.

Они, после прозвучавшей команды, не задумываясь, действуя, как единый живой организм, просто шагнули вперёд. Удивили и растрогали до слез. Что уж тут скрывать? Дорогого стоит такое единодушие и готовность к самопожертвованию.

Чтобы не обижать людей, выбирать самостоятельно, кто пойдёт со мной в этот поход, я не стал. Велел начштаба заготовить спички в количестве, равном оставшихся в строю рабочих броневиков. Обломал двенадцать спичек, сделав их короче, и разыграл своеобразную лотерею, кому идти умирать, а кому оставаться. Экипаж броневиков, чьи представители вытянут короткие спички, пойдут со мной. Остальные уйдут в Пинскую область.

Проведение этой лотереи много времени не заняло. Дольше выбранные экипажи выбирали себе пополнение. Это касалось тех отделений, которые были не полными, и лишились в ходе боев того или иного количества бойцов ранеными и убитыми.

Мне, пока они занимались этим увлекательный делом, пришлось отбиваться от командиров, каждый из которых рвался заменить меня в командовании идущими на смерть, как мгновенно окрестили добровольцев.

Отбился, но не до конца. Начштаба упёрся рогом, что должен идти со мной, и хоть кол ему на голове теши.

Не стану рассказывать о наших препирательствах, ругани и даже угроз с моей стороны. Не помогло, и в рейд он всё-таки идёт. В связи с этим, ребром встал вопрос о командовании батальоном в моё отсутствие. О другой формулировке народ и слышать не хотел.

На моё шуточное предложение выбрать себе командира самим (и это при живом замполите) командиры меня изрядно удивили.

Все они как-то разом посмотрели не на кого-нибудь из командиров рот, а на Борисова.

Смех смехом, а командиры дружно указали, как на командира, именно на этого долговязого нескладного парня, все так же беззащитно сверкающего своими очками.

Что говорить, если даже замполит одобрительно при этом кивал. В общем, остатки батальона в Пинские болота теперь поведёт именно Борисов.

Честно сказать, подобные игры в демократию ни к чему хорошему не приводят, но мне было как-то пофиг в преддверии дороги в один конец. Именно так я воспринимал это задание. Захотелось сделать людям хоть какой-нибудь подарок, вот и устроил напоследок весь этот цирк.

Уходить в прорыв я решил ночью, все же хоть какие-то шансы на это будут. Правда, это мало, что изменит, все равно загоняют и прихлопнут, но хоть повеселюсь напоследок.

Удивительное дело, но мы снесли два заслона один за другим, предварительно вырезая охрану, атакуя части, расположенные на нашем пути, не позволяя им оказать внятного сопротивления, и смогли вырваться на оперативный простор, указав тем самым направление прорыва, зачем-то необходимое командованию.

Более того, будь у нас чуть больше тёмного времени суток, мы могли бы и вовсе затеряться, сбросив увязавшихся за нами преследователей.

Собственно, почти до обеда мы трепыхались, совершая множество самых неожиданных для противника маневров, двигаясь по большей части по бездорожью.

Во время этого бега с препятствиями у меня состоялся короткий разговор с начштаба, который в какой-то момент спросил:

— Командир, как ты это делаешь?

— Что делаю? — Ответил я вопросом на вопрос, одновременно командуя мехводу, куда двигать дальше.

— Узнаешь правильный путь, выясняешь, где находятся немцы, без всякой разведки, на ходу, и вообще…

В принципе, давно ожидаемый вопрос, ответа на который у меня нет. Понятно можно было бы наплести с три короба, напридумывал бы кучу всего, мало связанного с реальностью, но не этим людям, которых я, без всякого преувеличения, считаю ближе родных. Поэтому и ответил коротко, но так, чтобы вопросов больше не возникало, стараясь при этом не обидеть, без всякого сомнения, товарища.

— Извини, дружище, врать я тебе не хочу. А правда тебе и нафиг не нужна. Просто прими, как данность, что командир у тебя все знает, и забудь о всяких нестыковках. Договорились?

Тот автоматически утвердительно кивнул головой и начал было пытаться что-то сказать, предварительно промычав:

— Ноо…

— Забудь, я сказал, и сосредоточься на работе. Похоже, мы приплыли., — пересёк я попытки продолжить этот разговор. Ещё и потому, что, правда, приехали. Дальше нам хода нет.

Благо, что хоть зажали нас окончательно не в открытом поле, а загнали в лесок, небольшой, но очень сильно поросший густым кустарником.

Речи о том, чтобы сдаваться на милость победителей, учитывая, сколько крови мы попили немцам, в принципе, идти не могло. Поэтому, иного варианта кроме, как дать в этом лесу свой последний бой, не осталось.

Всё-таки мои ребята показали немцам, что такое элита, а иначе этих бойцов не назвать.

Я со счета сбился, сколько атак мы отбили за эти долгие полдня. И это притом, что озверевшие немцы даже артиллерию подтащили и превратили лесок в нагромождение деревянных обломков.

Поначалу они ещё пытались взять нас нахрапом, и нарвались. Пока техника была целой, немчуре, находящейся на открытом пространстве, вовсе было грустно. Потом, когда технику у нас повыбили, нам уже было непросто, но мы все равно держались и отбили несколько атак, даже не позволив противнику достичь опушки леса.

После того, как на поле боя появились танки, под прикрытием которых пехота пошла в атаку, стало посложнее, но и здесь мы выстояли. Танки, которые в итоге вошли в лес, стали нашей законной добычей. Один так и вовсе захватили в целости и сохранности. Пехоту, пусть и в какой-то мере случайно, но смогли на подступах к лесу отсечь и заставить отступить. Просто танки в последний момент зачем-то ускорились и чуть оторвались от своей пехоты, чем мы и воспользовались.

После этого боя, когда у нас в строю из тех, кто ещё мог хоть как-то драться, осталось четырнадцать человек, я за весь день, не получивший и царапины, что называется, нарвался. Переползая от одного дерева к другому, отвлекся на непонятный отблеск в стороне. На автомате, не задумываясь я чуть приподнялся, чтобы получше рассмотреть, что там может бликовать, и ощутил сильнейший удар в грудь, после чего свет для меня потух.