Кровь и Воля. Путь попаданца

Глава 22. Кровавый след

Тело Вадима осталось лежать на берегу, укрытое его же плащом, словно саваном. Мы не нашли камней, чтобы устроить курган — только придавили края одежды обломками щитов, чтобы ветер не сорвал последнее укрытие. По древнему обычаю, воинов, павших в сече с нечистью, не предавали земле — их плоть очищали огнём, дабы тень не нашла пути обратно в мир живых. Но у нас не было огня, лишь ледяная река и предрассветный туман, в чьей пелене уже блуждали призрачные силуэты.

Я опустился на колени, прижав ладонь к груди погибшего — там, где должно биться сердце. Тело было холодным, но под кожей что-то шевелилось, будто черви под тонкой плёнкой льда.

— Прости, брат, — прошептал я, чувствуя, как "Лютоволк" на моём поясе дрожит, словно предчувствуя новую беду.

Седой стоял рядом, его жёлтые глаза прищурены, будто высматривал что-то в тумане. Вдруг он резко вздрогнул — на другом берегу, среди дыма, мелькнуло движение.

— Бежим, — прошептал он, бросив на погибшего последний, полный скорби взгляд.

Мы крались вдоль реки, прижимаясь к склонам оврагов, где сырая земля поглощала каждый наш шаг. Вода, черная и беззвучная, отражала лишь осколки луны, будто кто-то рассыпал по ее поверхности серебряные монеты. "Лютоволк" в моей руке пульсировал ровным, лазурным пламенем, но его свет, обычно пронзающий любую тьму, теперь едва освещал пару шагов вперед - будто сам лес сопротивлялся ему.

Воздух стал густым, как кисель. Каждый вдох обжигал легкие, оставляя на языке привкус медных монет и тлеющей плоти. Деревья стояли неестественно прямо, их ветви застыли в странных, почти молитвенных позах. Даже мох под ногами не пружинил, а хрустел, словно кости мелких зверьков.

— Земля отравлена, — проворчал Седой, останавливаясь и прижимая ладонь к стволу березы. Кора под его пальцами почернела, покрываясь сетью тонких трещин. — Они близко. Ближе, чем я думал.

Ерошка шумно сглотнул. Его топор, обычно такой уверенный в крепких руках кузнеца, дрожал, как тростинка на ветру.

— Кто "они"? — прошептал он, и в его голосе слышалось не просто любопытство, а мольба - узнать правду, которая, возможно, страшнее любого кошмара.

Седой промолчал, лишь ускорил шаг, выводя нас на еле заметную тропу, вившуюся вдоль берега, словно змея.

Мы шли в зловещем молчании, пригнувшись, будто под невидимым грузом. Воздух был густым и тяжёлым, словно перед грозой, но небо оставалось ясным. Каждый шаг давался с усилием — земля будто тянула нас вниз, желая удержать.

— Там!

Я вскинул руку, и отряд замер, как один. Впереди, за поворотом реки, послышался плеск воды. Но не лёгкий всплеск рыбы или упавшей ветки. Это был тяжёлый, мокрый звук — будто нечто огромное и прогнившее волочилось по мелководью, оставляя за собой зловонный след.

Мы затаились в колючих кустах, словно испуганные зверьки. Даже дыхание старались сдерживать.

Из-за нависшей скалы показалась фигура.

Человек.

Или то, что когда-то было им.

Седой стиснул моё запястье, его жёлтые глаза сузились.

— Смотри, — прошептал он.

Человек брёл, спотыкаясь на каждом шагу, его ноги беспомощно волочились по воде, окрашивая её в зловещий чёрный цвет. Доспехи – некогда прочная кольчуга и кожаный панцирь – висели жалкими лохмотьями, пропитанные чем-то тёмным и смрадным. Голова была поникшей, словно сломленный колос.

— Стой! — крикнул я, выходя из укрытия с "Лютоволком" наперевес.

Фигура замерла.

Затем медленно, с отвратительным хрустом, подняла голову.

Лица не было.

Там, где должны были быть глаза, нос, рот — зияла лишь гладкая, мокрая впадина, словно кто-то выскоблил плоть до кости. Но хуже всего было то, что кожа по краям шевелилась, будто под ней копошились черви.

— Родень… — прохрипело существо. Его голос был соткан из предсмертных стонов и могильного шёпота. — Все сгорели…

Его рука медленно поднялась, и я увидел — на запястье выжжен тот же зловещий знак, что был у погибшего гонца. Руна пульсировала, как живая, и из неё сочилась чёрная жижа, стекая по пальцам.

— Бегите… пока не… –Его голос оборвался.

Тело содрогнулось в неестественной конвульсии, будто невидимые руки выкручивали его изнутри. Сухожилия натянулись до предела, кости хрустнули с жутким скрежетом, и вдруг —

Из зияющего "рта" вырвался клубящийся чёрный дым, густой как деготь. Кожа на шее лопнула, как перезревший плод, обнажив...

Кости.

Но не человеческие.

Тонкие, чёрные, извивающиеся, словно мерзкие змеи. Они шевелились, сплетались и расплетались, образуя чудовищные узоры. А между ними — пустота. Холодная, бездонная, манящая.

— Гори! — взревел Седой, швыряя в существо горящий факел.

Оно вспыхнуло с шипящим звуком, будто раскалённый металл опустили в воду. Пламя не было обычным — оно переливалось зелёными и синими оттенками, пожирая плоть, но не трогая те чёрные кости.

Существо не сгорело.

Оно распалось, рассыпавшись на тысячи острых чёрных игл. Они взметнулись в воздух, как стая ядовитых насекомых, звеня тонким, пронзительным звуком.

И повернулись в нашу сторону.

— БЕЖИМ!

Мы рванули сквозь лес, не разбирая дороги. Ветки хлестали по лицам, корни цеплялись за ноги, но страх придавал сил.

Сердце бешено колотилось в груди, словно пыталось вырваться через рёбра. Кровь гудела в висках, смешиваясь с нарастающим гулом преследующей нас тьмы. Но разум, вопреки всему, оставался ледяным и ясным — будто сама смерть, дышащая в спину, заставила все чувства обостриться до предела.

"Лютоволк" в моей руке горел ярче, чем когда-либо. Его синее пламя теперь било вверх почти на локоть, освещая лес неестественным, призрачным светом. Клинок дрожал, словно живой, а руны на лезвии складывались в одно слово, одно-единственное предупреждение:

"Беги".

Впереди, сквозь последние просветы между деревьями, уже виднелись огни — не тёплые огоньки спасительного приюта, а чадящие факелы, дымящиеся кострища, частокол из заострённых брёвен, утыканных черепами.

Каменный брод.

Дружина Святослава.

Последний рубеж, отделяющий мир живых от бездны тьмы, готовой поглотить всё.

— Бежим! — крикнул я, чувствуя, как "Лютоволк" в моей руке пульсирует в такт каждому удару сердца. Клинок дрожал, как разъяренный зверь на привязи, и его синее пламя оставляло за нами светящийся след — словно дорожку из звёзд, ведущую прямиком в ад.

Седой бежал рядом, его секира, зазубренная от бесчисленных битв, была готова обрушиться на врага. Его жёлтые глаза светились в темноте, а в оскале виднелись клыки, слишком длинные для человека.

— Готовься, мальчишка, — прохрипел он, и его голос звучал так, будто сквозь него говорили десятки воинов, давно павших в бою. — Настоящая битва только начинается.

Мы рванули вперед, к огням, оставляя за спиной реку, лес…