Кровь и Воля. Путь попаданца

Глава 4 Княжий суд

Мы шли по узкой тропе, петляющей между боярскими усадьбами. Утро только занималось, и первые лучи солнца, бледные как подтаявшее серебро, пробивались сквозь сизый туман, окутывающий княжеский город. Но в моей груди было холодно — будто вместо сердца теперь лежал кусок речного льда, обточенный течением.

Велена шла впереди, её шаги бесшумны, словно она не касалась земли, а лишь скользила над ней. Плащ развевался за ней, как живая тень, то сливаясь с предрассветными сумерками, то вспыхивая багровым отблеском зари.

— Ты знала.

Мои слова повисли в морозном воздухе.

Она не обернулась.

— Что именно?

Голос её был ровным, но в нём что-то дрогнуло — будто лезвие ножа, слегка качнувшееся на ладони.

— Что я... не просто человек.

Её плечи слегка дрогнули — то ли от смеха, то ли от чего-то иного, более древнего, чем само желание смеяться.

— Ты Ольхович. Разве этого мало?

Я стиснул зубы. Внутри что-то шевелилось, звериное, неукротимое — будто под кожей скользили чужие мускулы, готовые в любой миг разорвать привычную плоть.

"Рости, щенок."

Голос волка звучал в голове, как далёкий гром, как шум крови в ушах, как первый удар сердца перед прыжком.

А впереди, сквозь рассеивающийся туман, уже вырисовывались высокие ворота княжего терема — чёрные, как старая кровь, украшенные железными шипами, будто зубами.

Они ждали.

И я шёл.

Княжеский терем встретил нас молчанием.

Тяжёлые дубовые ворота, обитые железными полосами, скрипнули на петлях, словно нехотя пропуская нас внутрь. Стражи у входа — двое здоровых детин в потёртых кольчугах, с топорами на поясе — не шелохнулись, но их глаза провожали меня, выдавая немой вопрос:

"Как этот худой оборванец мог разорвать троих наших?"

Они знали.

Внутри пахло дымом, воском и железом — запах власти, въевшийся в брёвна стен. Факелы бросали дрожащие тени на резные лики древних богов, что смотрели со столбов осуждающе.

Князь сидел на дубовом кресле, покрытом медвежьей шкурой — чёрной, как его борода с проседью. Его лицо было непроницаемо, но пальцы медленно барабанили по рукояти меча — ровный, зловещий стук, словно отсчитывающий последние мгновения перед казнью.

Рядом — Добрыня.

Высокий, грузный, с лицом, напоминающим старую дубовую кору — в морщинах, в шрамах, в ярости. Его глаза — узкие, как щели — сверкнули, когда я переступил порог, будто два лезвия, готовые вонзиться в горло.

— Вот он. Убийца.

Голос Добрыни прогрохотал под сводами, как телега по мостовой.

Князь поднял руку.

Один жест — и зал замер.

Тишина стала такой густой, что в ней можно было утонуть.

— Трое твоих людей напали на него ночью, Добрыня. Что ты ожидал?

Голос князя звучал спокойно, но в его глубине таилась стальная жила. Добрыня вспыхнул. Его лицо, и без того красное, побагровело еще сильнее.

— Он использовал нечеловеческую силу! — Добрыня ударил кулаком по столу, так что дрогнули кубки. — Он — проклятый! Как и его отец!

Тишина.

Даже факелы, казалось, замерли, не смея шелохнуться. Князь медленно повернулся ко мне, и в его взгляде читалось что-то новое — не страх, но... интерес.

— Что скажешь, Ольхович?

Я стоял прямо, чувствуя, как оно — это новое, дикое — шевелится под кожей, будто зверь, прислушивающийся к словам.

— Я защищался.

В зале повисла тягучая тишь, будто воздух сгустился от невысказанных угроз. Мой голос звучал тише, чем обычно, но каждое слово падало, как камень в воду, расходясь кругами по напряженным лицам собравшихся.

— Когтями?! — зашипел Добрыня, и его пальцы, белые от напряжения, впились в край стола так, что древесина затрещала. Казалось, еще мгновение — и он перепрыгнет через дубовую плиту, чтобы вцепиться мне в горло.

"Не сознавайся. Ты еще слаб. Рано." — прошептал внутри голос волка, низкий и хриплый, словно сквозь зубы.

Я усмехнулся, чувствуя, как по спине пробегает холодок ярости.

— Где вы видите когти? — медленно протянул я руки вперед, разворачивая ладони, будто демонстрируя их пустоту. — Хотя, если бы я действительно хотел их убить… они бы не успели даже крикнуть.

Последние слова я произнес почти ласково, а затем внезапно скривился в страшной гримасе, топнув ногой так, что дрогнули свечи в подсвечниках.

Князь замер. Его глаза, темные и нечитаемые, сузились, но через мгновение он вдруг рассмеялся — низко, хрипло, будто в его груди перекатывались камни.

Князь медленно обвел взглядом зал, и его пальцы постукивали по рукояти ножа, заткнутого за пояс.

— Хорошо, Мирослав, — проговорил он наконец. — Ты говоришь смело, но слова — это ветер. Я хочу увидеть, на что ты способен.

В его голосе сквозило холодное любопытство, но за ним пряталось что-то еще — настороженность, готовность в любой миг обернуться яростью.

— Испытание? — я приподнял бровь, стараясь не выдавать ни капли волнения.

— Испытание, — подтвердил князь. — Но не силой. Силу мы уже видели. Я хочу проверить тебя.

Он махнул рукой, и двое дружинников вывели в центр зала старого пса — тощего, с седой мордой, но с горящими, как угли, глазами. Животное рычало, ощетинившись, но не от страха, а от злости.

— Этот пес загрыз двух щенят, — пояснил князь. — Но он стар и когда-то верно служил. Убей его.

В зале замерли. Добрыня едва заметно ухмыльнулся — он понял, в чем подвох. Если я проявлю жестокость, князь заподозрит волчью суть. Если откажусь — покажу слабость.

Я медленно подошел к псу. Он оскалился, глухо заворчав, но не отступил. В его взгляде читалась гордость — он не боялся смерти.

— Нет, — сказал я тихо.

— Что? — князь наклонил голову.

— Я не убью его, — повторил я громче. — Он заслужил смерть, но не от моей руки.

— Ты отказываешься? — голос князя стал опасным.

— Я отказываюсь убивать, — уточнил я, не отводя взгляда. — Но не от испытания.

Резким движением я сорвал с плеча плащ и набросил его на пса, скрутив в плотный клубок. Зверь взвыл, забился, но я прижал его к полу, не давая вырваться.

— Если он виноват — пусть его судят, — проговорил я, чувствуя, как под пальцами бьется старое сердце. — Но я не палач.

Князь молчал. Потом вдруг рассмеялся — уже без прежней хрипоты, почти добродушно.

— Ладно, — кивнул он. — Убери его.

Дружинники потащили пса прочь, а князь откинулся в кресле, изучая меня.

— Волк не показался, — заметил он. — И не пролил кровь без нужды. Хорошо. Значит ты человек.

Добрыня стиснул зубы, но промолчал.

Князь поднял кубок.

— Ну что, Добрыня? — проговорил он, откидываясь в резном кресле. — Ты хотел доказательств? Вот они.

Добрыня побледнел, как полотно. Его взгляд метнулся от князя ко мне и обратно, ища хоть каплю поддержки, но находил лишь ледяную усмешку.

Князь медленно поднялся, и в его глазах читалась странная смесь разочарования и облегчения. Он обвел взглядом зал, давая всем понять, что представление окончено.

— Ну что ж, — произнес он нарочито громко, — похоже, Добрыня ошибался. Никакого волка здесь нет. Просто дерзкий парубок с острым языком.

Его пальцы постукивали по рукояти ножа, но теперь это были скорее задумчивые, чем угрожающие движения. Я понимал — он дает мне шанс. Или делает вид, что дает.

— Княже, — начал я осторожно, но он резко поднял руку, прерывая меня.

— Довольно. Ты прошел испытание. — Его взгляд стал тяжелым, как мельничный жернов. — Но запомни: мое доверие — тонкий лед. Проломишься — не выплывешь.

Добрыня, стоявший у двери, сжал кулаки. Его взгляд жг мне спину, но он не смел перечить князю открыто.

— Ваша воля, — склонил я голову, чувствуя, как волк внутри замер в ожидании. Он не верил в эту игру, но подчинялся.

Князь вдруг улыбнулся — широко, неестественно, будто надевал маску.

— Так! — хлопнул он в ладоши. — Раз волков нет, значит можно и пировать! Эй, медведя! Гусей! Пусть все знают — в моих землях только люди живут!

Его смех раскатился по гриднице, но до глаз не доходил. Я понял главное: он не поверил. Он просто решил подождать.

А когда князь ждет — это хуже любой расправы.

Пир шумел до глубокой ночи. Дружинники, разгорячённые медом, громко перекликались через столы, а княжеские скоморохи выделывали коленца под бубны. Но за всей этой веселой вакханалией я чувствовал невидимую нить напряжения, протянутую прямо от княжеского места к моей скромной скамье у двери.

Князь пил много, но трезвел с каждым глотком. Его острый взгляд то и дело находил меня в толчее, будто проверяя, не дрогну ли я, не выдам себя. Я же делал вид, что не замечаю этого внимания - грыз мясо с кости, подпевал песням, хохотал вместе со всеми над шутками скоморохов. Но каждый мой жест был выверен, каждое движение рассчитано.

Когда луна поднялась высоко над теремом, князь неожиданно поднялся из-за стола. Шум сразу стих.

— Гости дорогие! — провозгласил он, слегка покачиваясь, но в голосе не было и намёка на хмель. — Старые кости требуют покоя. А вы пируйте!

Он направился к выходу, но возле моей скамьи вдруг остановился и наклонился, будто поправляя сапог. Его шёпот был еле слышен даже мне:

— На рассвете жду у старого дуба. Без свидетелей.

Не дав мне возможности ответить, он выпрямился и громко добавил:— И напоите этого молодца как следует! Пусть знает, как в моей дружине гостей встречают!

Добрыня, сидевший напротив, зло сверкнул глазами. Он явно слышал княжеские слова. Когда князь скрылся за дверью, воевода медленно поднялся и направился ко мне, сжимая в руке массивный кубок.

— Ну что, волчонок, — прошипел он, наливая мне медовухи по самый край, — выпьем за твоё... человеческое естество?

В его голосе звучала такая ядовитая насмешка, что волк внутри меня зашевелился, требуя ответа. Но я лишь улыбнулся в ответ и принял кубок, зная, что настоящая проверка ещё впереди. А до рассвета оставалось всего несколько часов...

Рассвет еще не наступил, когда я вышел к старому дубу. Туман сгущался, цепляясь за одежду холодными пальцами. Я не успел сделать и шага, как из мглы вынырнули тени – трое дружинников в кольчугах, с обнаженными клинками. Четвертый перекрыл путь к отступлению.

"Ловушка", – пронеслось в голове.

Первый удар меча пришелся сверху – рубящий, тяжелый. Я рванулся в сторону, чувствуя, как лезвие рассекает воздух у самого виска. Второй воин бил низко, под колени – прыжок, и я едва увернулся. Третий молча зашел сбоку, целясь в спину.

"Выпусти меня", – заворчал волк внутри, его голос гудел в венах, наполняя мышцы яростью. "Дай мне их растерзать!"

Но я знал – стоит ему вырваться, и княжеские лучники, наверняка притаившиеся в тумане, пронзят меня стрелами.

Всплыли слова старого тренера: "Когда врагов больше – не бей, а уворачивайся. Пусть они мешают друг другу."

Я резко рванулся вперед, подставляя первого нападающего под удар второго. Их клинки звякнули, скрестившись. Воспользовавшись мгновением замешательства, я нанес рубящий удар ребром ладони по кисти ближайшего – кость хрустнула, меч упал в траву.

"Слишком медленно", – усмехнулся волк. "Я бы уже вырвал им глотки."

Второй воин замахнулся – и тут я вспомнил еще один урок: "Если не можешь победить силой – используй их инерцию."

Я подставил подножку, и воин, не успев затормозить, рухнул лицом в грязь. Третий атаковал с криком, меч описывал широкую дугу – слишком широкую. Я пригнулся, пропустил лезвие над головой и врезал локтем в солнечное сплетение. Дыханье противника вырвалось со стоном.

Последний, самый матерый, кружил вокруг, выжидая. "Этот хитер", – отметил про себя волк. "Он знает, что ты устал."

Я сделал вид, что спотыкаюсь, и дружинник клюнул – бросился вперед. В последний момент я перекатился в сторону, схватил валявшийся меч и приставил клинок к его горлу.

Тишина.

Затем из тумана раздались медленные хлопки. Князь.

— Не ожидал, что ты продержишься так долго, – сказал он, выходя из мглы. В его глазах читалось что-то вроде уважения. – И все же... почему не выпустил зверя?

Я опустил меч, переводя дыхание.

— Какого зверя? Сколько вам можно повторять…?!

Но внутри волк задал тотже вопрос.

“Потому что настоящая сила – не в том, чтобы рвать и метать, а в том, чтобы решать, когда это делать.” – был мой ответ.

Волк затих, будто задумавшись. А князь усмехнулся:

— Значит, проверку ты прошел. Человек ….

Но в его взгляде все еще читался холодный расчет. "Это было только начало", – понял я. "Игра только начинается."

Князь развернулся и растворился в тумане, его плащ мелькнул вдали, словно крыло ночной птицы. Дружинники, хмуро переглянувшись, подняли своего раненого товарища и потянулись за ним, оставив меня одного на опушке.

Я стоял, чувствуя, как дрожь отступает из мышц, а сердце медленно успокаивается. Ветер шевелил траву, срывая с листьев капли росы.

И вдруг – запах.

Тонкий, едва уловимый – дымок костра, трава после дождя и что-то еще… что-то, от чего волк внутри насторожился, но не зарычал.

— Хорошо держался, — раздался женский голос.

Я резко обернулся.

Из тумана вышла Велена.

Ее темные волосы были распущены по плечам, а в глазах светилась та же хищная усмешка, что и в тот день, когда мы встретились впервые. Она шла ко мне, неспешно, словно зная, что я не убегу.

— Князь думает, что проверил тебя, — сказала она, останавливаясь так близко, что я чувствовал тепло ее дыхания. — Но он не знает, что настоящая проверка еще впереди.

Я не ответил. Волк внутри замер, будто принюхиваясь.

— Пойдем , перевяжу, – кинула она через плечо, направляясь прочь.

Я последовал за ней.

— Что это было? — спросил я, желая узнать ее мнение.

— Испытание.

— Для чего?

Она остановилась, повернулась. В её глазах горел холодный огонь.

— Чтобы понять, кто ты. Воин... или чудовище.

Я стиснул кулаки.

— А кто по-твоему?

Она улыбнулась — во второй раз за день.

— Покажи мне — и я скажу.

Туман сгущался, обволакивая нас плотной пеленой, сквозь которую едва проглядывали очертания дальних ели. Велена шла впереди, ее силуэт то появлялся, то исчезал в серой дымке, словно призрак. Я следовал за ней, чувствуя, как капли росы с ветвей падают за воротник, холодными пальцами пробегая по спине.

"Она знает," - прошептал внутренний голос. "Знает больше, чем говорит."

Мы вышли на небольшую поляну, где стоял полуразрушенный охотничий шалаш - крыша провалилась, стены покосились, но внутри теплился слабый огонек. Велена откинула ветхую дверь, жестом приглашая войти.

Воздух внутри был густой, пропитанный запахом сушеных трав и старого дерева. На грубом столе горела масляная лампа, отбрасывая дрожащие тени на стены, увешанные связками растений. В углу стояла походная кровать, покрытая волчьей шкурой.

– Снимай рубаху, - приказала она, доставая из деревянного ларца склянки с мазями.

Я колебался. Волк внутри насторожился, чуя ловушку. Но когда я снял одежду, обнажив синяки и ссадины, ее пальцы оказались удивительно нежными. Теплые, шершавые от работы руки скользили по моей спине, нанося пахнущую мятой и чем-то горьким мазь.

— Ты хорошо держался там, - сказала она, и в голосе прозвучало нечто, похожее на уважение. – Но это было только начало.

Я повернул голову, пытаясь поймать ее взгляд:– Кто их послал? Кто это придумал? Князь или Добрыня?

Ее губы искривились в усмешке, когда она накладывала повязку на глубокую царапину у ребер.– Оба. И ни один. Это игра, Мирослав. Они хотят понять, кто ты и можно ли тебя приручить.

Волк внутри зарычал при этом слове. Я стиснул зубы, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— А ты? - спросил я, глядя, как огонек лампы отражается в ее темных глазах. – Ты тоже хочешь меня приручить?

Велена замерла. Затем медленно наклонилась так близко, что ее дыхание обожгло мою кожу:– Я не из тех, кто приручает волков, - прошептала она. – Я из тех, кто бежит с ними в одной стае.

Она отошла к столу, доставая кувшин с мутной жидкостью. Налила в деревянную чашу, протянула мне:— Пей. Это снимет боль.

Я принюхался - горький травяной запах с примесью чего-то металлического. Волк внутри встрепенулся, узнавая аромат. "Волчья трава," - прошел шепот в сознании. "То, что дают юным воинам перед посвящением."

Под ее пристальным взглядом я осушил чашу до дна. Жидкость обожгла горло, распространяясь по телу волнами тепла. Внезапно мир стал четче, ярче - я слышал, как трещит фитиль в лампе, как скрипят доски под ногами, как бьется ее сердце... быстрее, чем должно.