Культивация зельевара

Глава 20

Рюкзак летит в траву. Я выдергиваю копье, и пока тело весельчака валится на траву старого кладбища, наконечник копья тянется к ближайшему солдату.

Этот умирает столь же легко и быстро. Доспехи и шлем, закрывающий переносицу, не помешали мне вогнать копье в подбородок, насадив череп на острие.

Осталось восемь. Девять, считая стерегущего лошадей Никифора.

Ухожу вбок, едва успевая уклониться от бешеного вихря, сорвавшегося с клинка Лауда. Слышу его яростный рык — в глазах шичжана плещется усиливающееся безумие.

На моей одежде нарастает ледяной доспех — он замедляет движения, но и поможет, если в меня попадет техника.

— Убить его! — ревёт Лауд. — В круг ублюдка! — и совсем невразумительное: — Вкру-ужь!

Солдаты Крайслеров пытаются окружить меня. Двигаются они стремительно, почти не касаясь земли; от их шагов остаются глубокие рытвины, будто каждый из них весит тонну. Сильные — удар оружия такого практика будет опаснее иной техники…

Один из воинов, молодой практик с глазами, полными ненависти, складывает печать — воздух вокруг него мерцает и вспыхивает. В следующий миг его ладони исторгают поток огня, который устремляется ко мне, обжигая траву и плавя камни.

Неохота проверять, остановит ли лед это пламя — ухожу печатью.

Сориентироваться не успеваю — слева налетает другой противник. Солдат взмахивает двуручным клинком, пропитанным Ци, и промахивается всего на волосок — с копьем в руке я вижу картину боя и с легкостью справился бы с парочкой практиков… но их восемь.

Новый удар противника рассекает воздух, с кончика лезвия слетает призрачная копия клинка и врезается в стоящее позади дерево, разрубая его напополам. Едва увернулся. Пляска на грани — практики собрались и начинают теснить меня.

Я отпрыгиваю назад, но на этот раз не успеваю. В плече расцветает боль — клинок другого противника зацепил меня краем, пронзив и ледяной панцирь, и плоть под ним.

Кровь не течет — я замораживаю ее вокруг раны. Адреналин позволяет не обращать внимания на боль, но рука теперь не так подвижна.

— Убить! — хрипит от ярости Лауд. С его меча срываются новые лезвия, но я с издевательской небрежностью уклоняюсь от каждого. Потеряв терпение, мужчина идет напролом, используя всю пробужденную скорость. С каждым шагом он набирает и набирает скорость, рвется вперед быстрее арбалетной стрелы, и…

И я ухожу с траектории атаки шичжана. Мужчина, проносясь мимо, полоснул меня кончиком клинка по ледяному доспеху, но не пробил магический лед и промчался мимо.

Недостаток таланта скорости в инерции — когда движешься слишком быстро, бывает сложновато остановиться.

Пока шичжан срывал сапогами мох в попытке затормозить, я выдернул из пояса зелье. Колба с кислотой отправляется в Крайслера, стоящего подальше. Когда колба оказывается в десяти метрах от меня, печать срабатывает и стекло разлетается вдребезги. Человек превращается в вопящий комок, с которого скоро слезет кожа. Не жилец.

Семь.

Внезапно земля под моими ногами взрывается фонтаном камней и корней — кто-то из практиков применил незнакомую мне технику. Теряю равновесие, падаю на одно колено. В этот момент ко мне бегут сразу три врага, и в меня летит одна техника.

Активирую теневую метку снова.

Мир вокруг на мгновение становится черным. Я перемещаюсь на несколько шагов назад. Один из солдат, потративший Ци на технику, не успевает ее прервать и рассекает напарнику грудь.

Шесть.

Пользуясь замешательством, бросаюсь вперёд. Моё копьё вспыхивает ледяной энергией, его наконечник покрывается морозным сиянием. Лауд вновь настигает меня — его меч вращается бешеным вихрем, он движется так быстро, что воздух вокруг него свистит и трещит.

Только скорость не добавляет мастерства. Я отражаю его удары и уворачиваюсь, просто зная, куда он будет бить.

К сожалению, я уже выдохся. У меня есть еще половина резерва, но даже с учетом обновленных характеристик борьба на пределе сил и скорости с группой практиков — не то, к чему я готов. Я и так уже фактически ополовинил группу.

На вызов теневой тропы уходит секунда. А потом я вызываю теневой плащ, и меня с безумной скоростью тащит по теневой тропе. Секунда, и я стою уже в сотне метров от места боя, незамеченный.

Дрожащими пальцами достаю зелье лечения, выпиваю. Следом идут еще два зелья, которые должны помочь восстановить силы. Регенерация работает вовсю — рана болит, но кровь уже не идет.

Выжидаю половину минуты — достаточно, чтобы зелья начали действовать, и недостаточно, чтобы обозленный Лауд перестал искать меня, ругаться или что он сейчас там делает.

Активирую теневую печать, оставленную на кладбище.

Враг уже ждет. На этот раз никакого замешательства, никакой паники: Лауд и оставшиеся практики стоят плечом к плечу, готовые встретить меня сплошной стеной атак. Едва я появляюсь, Лауд запускает в меня со своего клинка вихрь с огненными всполохами, обозначая мое местоположение. Другой солдат пускает в лицо очень быстрый огненный шар.

Уклоняюсь в последний миг — пламя плавит ледяной шлем, обжигает щеку и плечо, опаляя волосы. Сразу следом несется ледяное копье, за ним — несколько призрачных лезвий. Увернуться от всего невозможно, так что принимаю часть ударов на доспех. Лед трескается и валится с меня кусками, но я уже успеваю уйти с линии атаки.

Враги не дают передышки. Лауд ломает деревянный жетон, выкрикивает непонятное слово, и от него в мою сторону, расширяясь, летит ревущая волна пламени. Она не опаляет даже травы, но я чувствую чудовищный жар.

Пытаюсь телепортироваться, но не выходит. Секундное замешательство стоит мне инициативы — стена взрывается облаком огня, накрывая меня целиком.

Успеваю прикрыть лицо рукой — и тут же кричу от боли. Пламя мгновенно охватывает предплечье, жар проникает сквозь защиту, обжигая кожу и мышцы. Боль ослепляет.

Рефлекторно ухожу в тень, в двумерный мир, перемещаясь всего на несколько метров в сторону, и возвращаюсь обратно. Огонь с руки исчез, но боль остается — кожа краснющая, и спустя минуты наверняка покроется страшными волдырями. Пальцы едва слушаются. Правая рука почти бесполезна.

— Ублюдок ранен! Добить! — ревет Лауд, сжимая меч. — Загоняйте его в круг!

Теперь их атаки становятся слаженнее и опаснее. Практики уже поняли мои способности и теперь действуют осторожно: один за другим выпускают техники, не давая мне ни секунды на контратаку. Вокруг меня разлетаются куски льда и камней, воздух наполнен свистом и ревом пламени, сверканием молний и призрачных клинков.

Я вынужден уходить в оборону, сосредоточившись только на уклонении и защите. Левой рукой сложно удерживать копье, движения теряют точность и скорость. Враг чует слабость и стремится воспользоваться этим. Никаких «последних разговоров», никаких шансов. Ублюдки атакуют.

Лауд вновь разгоняется до невероятной скорости. Я едва успеваю отскочить назад, но его меч все равно оставляет глубокую царапину на груди, прорезая ледяную броню почти насквозь. «Почти».

Соберись, Китт! Если отступлю сейчас, то застать противника врасплох точно не смогу! А доберутся до Никифора, тот и до города доведет…

Наскребаю остатки сил и резко бью копьём в неосторожно подошедшего солдата — тот поспешил выполнить приказ командира окружить меня. Удар выходит малость неуклюжим — напитанный ледяной энергией наконечник копья сталкивается с мечом, по которому струится Ци. От столкновения артефактов раздается грохот и нас обоих отбрасывает назад.

Ноги вспахивают глубокую борозду во мху, но я не падаю. Противник же врезается спиной в старую ель; дерево жалобно скрипит.

Не давая ему опомниться, я мчусь вперёд, уворачиваюсь от выпада Лауда и наношу удар — наконечник пробивает подбородок мужчины и выходит из затылка, насаживая череп на древко оружия. Этого оказывается мало — практик явно пробудил регенерацию — вяло шевелится, пытается загребать руками мох, но я пускаю по копью волну льда. Голова солдата лопается изнутри.

Пять.

С удовольствием отдохнул бы — хватаю ртом воздух, которого отчаянно не хватает, но отдыхать не дадут. Лауд снова кричит приказы; его люди перестраиваются. Он сам бросается вперёд, окружённый вихрем огненной техники — воздух вокруг него исходит маревом от жара.

Я чувствую тяжесть в мышцах, дыхание сбивается; силы на исходе. Слишком быстрый бой, слишком интенсивный. Я к своему удивлению бьюсь с несколькими практиками и все еще жив. Спасибо усиливающим эликсирам.

Ещё немного, — твержу мысленно, пытаясь подбодрить себя. — Ещё немного.

— В кру-уг ублюдка, сукины дети! — воет Крайслер. — Сгною!

В круг так в круг.

Крайслерам хватило пары секунд моего отдыха, чтобы окружить меня.

На мгновение всё застыло. Даже Лауд замер чуть в стороне — потоки Ци двигались к нему для какой-то сложной техники. Вокруг него сгущался багровый свет, воздух дрожал от жара и напряжения. Солдаты тоже не теряли времени: их клинки засияли энергией, тела напряглись, готовясь нанести смертельный удар.

Я крепче сжал древко копья, чувствуя, как холодная энергия течёт из моих пальцев по рукояти. Потянулся глубоко внутрь себя, к опыту владения копьём, который никак не мог принадлежать юнцу, прожившему меньше двадцати лет. Преимущественно — чужому опыту.

Потанцуем.

И тело будто само пришло в движение.

Первый бросился вперёд с мечом, объятым пламенем; второй — чуть сбоку, сжимая короткие кинжалы, покрытые молниями. Я шагнул навстречу им, позволяя интуиции и опыту вести меня.

Копьё описало плавную дугу, отклоняя в сторону брошенный нож. Я двигался легко и свободно, будто на последнем поединке с Гусом.

Мечник ударил сверху вниз; шагаю чуть вправо, и пылающий клинок проносится мимо плеча. Разворачиваюсь на носке и бью древком в висок — хрустит кость, противник падает на землю.

Четыре.

Кинжалы вспыхнули ослепительной молнией. В грудь будто лошадь саданула копытом. Меня откинули обратно в центр круга, и уже не выпускали оттуда. Но и сделать ничего не могли.

Меня окружили опытные практики, но им не удавалось попасть. Даже с обожженной правой рукой, которая едва шевелилась, я превосходил каждого из них — пока я держал копье, я видел рисунок боя целиком. Каждая техника была для меня очевидна за мгновение до её применения: огненные шары пролетали мимо, оставляя обугленные кратеры; земляные пики вырастали там, где я стоял секунду назад; ледяные лезвия рассекали воздух впустую. Я уворачивался, позволяя противнику тратить силы и духовную энергию.

Против девятерых я не мог сражаться так умело. Против четырех я держался на равных.

— Довольно! — взревел Лауд Крайслер. — Сдохни уже наконец!

Шичжан выплеснул накопленную энергию в технике. Огромная волна багрового пламени взорвалась во все стороны, не щадя никого вокруг. Двое солдат закричали в ужасе и боли, их тела мгновенно превратились в пепел. Едва успеваю полностью закрыть льдом лицо, как удар настигает и меня — мир вертится бешеным вихрем огня и боли.

По доспеху снаружи стучит, будто я оказался в дробилке. Меня крутило, вертело и швыряло, срывая ледяные пласты доспеха — тот казался не прочнее бумаги, хотя задерживал мечи. Трещали ребра, руки пронзила жуткая боль.

Наконец тряска закончилась. Смешно, но единственным нетронутым и неповрежденным куском ледяного доспеха был наспех намороженный шлем.

Я заставил лед перед лицом разойтись.

Зрелище не удивило. Пока я летел, я сломал пару хилых деревьев, проделал широкую просеку в кустах, содрал пласт дерна. Копье не выпустил — сработал бонус «твердой хватки». Сработал впервые за долгое время, но разом окупил себя.

Левая рука не шевелилась. Зато оставалась обожженная правая, которой я перехватил древко.

Сплюнул кровь на траву, но рот медленно наполнялся новой порцией. Пока летел, прикусил щеку, но у организма хватало более важных повреждений.

— Упс… — булькнул я и сплюнул новую порцию крови.

Недооценил противника. Не думал, что Лауд пожертвует своими людьми ради победы. Солдаты в кругу избегали массовых техник — шичжан же применил её без особых колебаний.

Шевелиться не хотелось. Не хотелось сражаться, повод для боя теперь казался не стоящим полученных травм. Боль отрезвляла, смывала дурацкие социальные расслоения и нашептывала, что главное в жизни — прожить жизнь без боли. Меня накрыло тем самым состоянием, которое бывает после проигранной драки, когда все болит, лежишь отбуцканный и понимаешь, что все можно было решить и без драки.

Я на самом деле мог полежать и отдохнуть, вот только я видел, как в тридцати метрах от меня кто-то тоже лежит и отдыхает. И надо бы помочь ему продлить отдых до вечности, чтобы моих родных не положили в могилы.

Зачастую в драках равных по силе противников проигрывает тот, у кого первого закончились (или «закончились», как он посчитал) силы. Так что я через чудовищное «не хочу» переместился к метке (техники работали исправно, даже если у меня не было ни капли физических сил). Тяжело дыша, я едва поднялся на дрожащие ноги и метнул копьё. Метнул вяло, слабо, оно вонзилось в землю около ближайшего солдата Крайслеров, который едва шевелился, пытаясь подняться.

— Нет, нет… — слабо бормотал солдат.

В следующее мгновение я переместился к оставленной на копье метке и вонзил наконечник под сорванную защитную пластину на бедре — до черепа бы не дотянулся, а шагать — лишний риск упасть и не подняться.

Копье вонзилось всего на четверть наконечника — сил во мне было, как в ребенке. Затем я пустил по копью столько теневой энергии, сколько смог: практик дико заорал, а потом замолк.

Три.

Или не три? Сколько вообще практиков осталось в живых?

Впрочем, сколько бы ни осталось, биться с ними на равных я вряд ли смогу. Поверхностный осмотр показал, что у меня сломаны рёбра — одно и вовсе вспирает под кожей бугром, левая рука бесполезно висит, сломана в двух местах. Левая нога едва держит вес тела, и судя по крови, пропитывающей штанину, с ней тоже далеко не все в порядке.

И ко мне, такому красивому, по развороченному взрывом лесу шагал Лауд Крайслер.

Едва заметив практика, я вызвал теневую тропу и тенью скользнул по тропе на сотню метров. Дальше не смог — техника пошла вразнос и я выпал в реальность, оказавшись в траве, стоя на коленях.

Я потянулся к поясу и обнаружил единственное зелье, болтающееся на обрывках пояса. Когда и как потерял остальные, не помню.

— Не дайте ему выпить лечебное зелье! — раздался рев Лауда Крайслера. Характерно, что сам командир ко мне не спешил. Возможно, именно он успел бы помешать мне, но Крайслер предпочел потратить время поднимая двух последних подчиненных и отправляя их ко мне пинками.

Дойти троица не успела: я уже сорвал пробку зубами и выпил содержимое флакона. Раны не затянулись: выпил я не лечебное зелье, а эликсир сродства со льдом.

Ци льда ворвалась в моё тело ледяной бурей. Я начал намораживать вокруг себя новый доспех. Напротив лица я поставил едва прозрачную ледяную пластину, а остальное тело заковал в сплошной кусок льда, стараясь сделать свою защиту как можно прочнее.

Лауд подошел ко мне в компании подчиненных.

— Тот, кто играет от защиты, обычно проигрывает! — заорал он и отправил с лезвия в мою сторону пару огненных вихрей, которые лишь слегка оплавили лед.

Не дождавшись ответа от ледяной глыбы, Крайслер осмелел — подступил поближе и долбанул артефактным мечом по ледяной броне. Клинок жалобно заскрежетал, но срубил десятисантиметровый пласт прочнейшего льда. Я вернул эти десять сантиметров за несколько секунд, но в затяжном противостоянии я и правда проиграю. Тем более солдаты Крайслеров тоже занялись делом: один метал в меня земляные булыжники, второй жег огнем с двух рук. Хорошо, что с их стороны покрытая инеем глыба казалась однотонной, иначе бы Крайслер постарался поскорее добраться до моей головы.

Противостояние затянулось. Лауд рубил лёд с одержимостью маньяка-геолога, его солдаты не отставали. А я намораживал разрубленный лед, конденсируя влагу из воздуха, и искал новые грани своего таланта.

Я знал, что после эликсира должно появиться нечто новое, как «плащ теней», только от ледяной Ци. Нечто большее, чем возможность наморозить вокруг себя толщу льда.

И я это нашел.

Я чувствовал весь лед вокруг себя. Слабо, но достаточно отчетливо. Большие пласты и крохотные осколки, спрессованный до каменной твердости лед и рыхлый, рассыпающийся на куски; обломки, отбитые Лаудом и инеевая крошка — во всем этом я ощущал едва уловимые нити связи.

Потянулся к льдинкам метрах в пяти от себя, и те задрожали. Не знаю, смогу ли поднять их в воздух — даже контроль забирал море энергии. Но мне и не требуется.

Лауд топтался по земле, на его сапоги налипала ледяная крошка. Я чувствовал это, но потянулся дальше, к другим осколкам, напитывая их своей духовной силой. Те, что дальше, подчинялись медленнее, и сил на это уходило больше. Но теперь лед налипал и на сапоги солдат.

— Ладно, — прошептал я в ледяном плену. — Попробую понять, на что я теперь способен…

Лед, налипший на сапоги солдат, разом стал дьявольски скользким, удержаться на ногах не получилось ни у первого, ни у второго. Причем сапоги скользнули именно туда, куда требовалось мне, и головы солдаты упали очень неудачно: каждая на подвернувшийся ледяной шип.

Лауд Крайслер сразу же попытался сбежать, вот только трудно сделать это, когда твои сапоги и ноги вморожены в огромный ледяной монолит. Крайслер был нужен для кражи воспоминаний — меня терзали явные сомнения, что ситуация с весельчаком была случайной. Произошедшее сегодня выглядело как многоэтапный план по выводу меня из себя.

Не знаю, правда, что было целью, но точно не то, что здесь произошло. Вряд ли кто-то предположил бы, что я убью десятерых практиков, не уступающих мне по силе.

— Нет! — взвизгнул Крайслер и дернул рукой.

Меня снова оглушило взрывом. А когда я пришел в себя и, мотая головой, выбрался из своего ледяного яйца, от шичжана Лауда, члена славного рода Крайслеров, остались только вмороженные в лед ноги. Остальное разлетелось по округе кусками и вылилось на лед и траву. Не знаю, чего добивался Лауд, но для моей тошноты усилия были слишком уж запредельными.

— Сука…

Даже перед смертью самодовольный ублюдок умудрился мне подгадить.

Ощущения были преотвратными. Я сбросил минимум килограммов пять веса за этот бой. Жутко хотелось есть, но голод придётся потерпеть.

Осмотр уцелевших трупов, к которым я переносился с помощью теневой печати, сделал меня богаче на несколько зелий и семь золотых. Может, мог бы найти еще что-то, но следовало поторопиться к татуированному громиле Никифору Крайслеру.

Выхрамывая к лошадям, я ожидал нападения или какой-нибудь излишне мощной техники, летящей в лицо, но никак не того, что Крайслер почти не обратит на меня внимания. Мужчина скользнул по мне взглядом, но не стал отвлекаться от своего занятия — подтянул получше подпругу своего коня, поднялся в седло.

— Ты ведь в любой момент мог помочь им, верно? — прохрипел я. А потом — зашелся в кашле, выхаркивая кровь.

— Не понимаю, о чем ты, — прогудел Никифор. — Но ты конкретно так попал. Убитый Лауд — это косяк. От такого залета тебя даже принц не защитит.

— И что, нападешь на меня? — прощупывал я почву, потому что спокойно сидящий на коне Никифор не был похож на оскорбленного и пышущего жаждой мести Крайслера.

— Думаю, что живым ты сможешь лучше искупить свою вину, — сказал мужчина и потянул поводья коня, поворачивая его к тропе, что вела на выезд.

— План с двойным дном, — сказал я вдогонку. — Если бы шантаж сработал, я бы выполнял для вас какие-нибудь поручения пару раз в месяц. Иногда — незаконные, чтобы ниточки, за которые вы меня привязали, только копились. А теперь можно сделать из меня раба, верно?

Вместо ответа Никифор хлестнул лошадь.

— Эй! — крикнул я. — Забери это!

Никифор обернулся посмотреть, что я ему предлагаю. И тогда, посмотрев ему в глаза, я ударил «кражей памяти».

Крайслер медленно начал валиться вбок, и время застыло. Перед глазами плавно и бесшумно всплывали системные окна, обещающие навыки, техники, воспоминания. Но я шагнул глубже, скользя в разум врага, туда, где несся вихрь образов, сцен, мыслей, составляющих память Никифора.

Я начал с ближайших дней — просмотрел их на ускорении, осторожно перебирая воспоминания, отбрасывая ненужное и второстепенное. Зачем он тут? Какой приказ получил? Какая роль была приготовлена для Лауда?

Постепенно я находил ответ на каждый поставленный вопрос.

Лауда просто слили, как излишне своевольного человека, который на днях впутался в какую-то мутную историю, из которой хороших выходов не было, но за его смерть попытаются спросить сполна, как за полноценного Крайслера. Сам Никифор тут для самой простой задачи — посмотреть за встречей и доложить об итогах.

Лан Крайслер, глава Дома, умнейший человек, которому Никифор едва ли не поклонялся — воспоминания до приторности пропитаны чувством глубокого уважения. Если бы глава Дома занялся мной всерьез, я бы имел все шансы умереть от какого-нибудь яда с отсроченным действием, либо захлебнулся бы в чашке с водой. Но меня сочли слишком мелкой сошкой, и операцию планировал один из заместителей Лана. Никифор не знает, что было приказано Лауду, но ему приказали выполнять все указы шичжана, и если с отрядом что-то случится, вернуться одному. Никифор был уверен, что в плане есть еще одно потаенное дно, вроде — по следам прошедшего боя оценить мою силу и возможности, если не вернется сам Никифор, который в последнее время допустил две ошибки: не убил меня до встречи с представителем принца и до этого необъяснимым образом потерял часть груза при перевозке из Фейляня в Хуаньлинь. Сам Никифор догадывался, куда пропал груз — таких, как он или Лауд у Крайслеров было не меньше пятидесяти, и все грызлись друг с другом за лучшие места под солнцем. Даже потеря Лауда и Никифора Крайслеров не ослабит — у их ворот постоянно есть толпа высокоранговых практиков, желающих вступить в их ряды: ходи и выбирай.

Часть сил и времени я потратил на просмотр других воспоминаний о Крайслерах. Не те самые грязные секреты, которые могут здорово пошатнуть Дом (осведомленные о таких секретах попросту исчезают, как догадывался Никифор), но то, что можно использовать в будущем. Места, где Крайслеры выращивают травы, контакты с властями, кому можно дать взятку, кто честный торговец, а у кого можно купить что-то запрещенное. Адреса, имена…

Я покидал чужие воспоминания с огромным нежеланием. Хотелось, конечно, взять оттуда побольше, но энергия была на исходе — меня хватило только на яркий пожар, который я устроил в памяти Никифора. Это не превратит его в овощ, но даст время покончить с ним.

— Плохой день… — пробормотал я, глядя на падающего с коня Крайслера.

Плохой и очень насыщенный.

Нужно было поскорее отправляться к принцу и пытаться разрешить проблему, но я все-таки вернулся к могилам. Идти толком не мог — отправлял теневые печати, а потом перемещался к ним.

Оказавшись на заброшенном кладбище, медленно дохромал до первой ямы, посмотрел в пустующий зев. Могилы были угрозой, предупреждением и одновременно насмешкой. Должны были стать символом моей слабости и беспомощности: мол, «живи, конечно, но о смерти помни», но этого не случилось.

— Они навсегда останутся пустыми, — пообещал я тихо. — Либо весь мир пожалеет, я вам клянусь.

Я зашел с обратной стороны надгробия. Лед послушно отозвался на мою команду — земля возле моих ног замерзла, а потом лед подобрался к надгробью из-под земли и там же разросся, выворачивая каменную глыбу.

Надгробие рухнуло в могилу, а следом полетела куча земли, которую я сдвинул таким же способом.

Когда последняя яма была засыпана, я тяжело перевёл дыхание.

Попытка запугать меня оказалась ошибкой. Вместо того чтобы сломаться и превратиться в запуганное существо, лебезящее перед Крайслерами, только чтобы они мою семью не трогали, я еще сильнее возненавидел их Дом.