Наследник огня и пепла. Том Х

Глава 19 Образ будущего

За нашими спинами привычно шуршали тихие шаги слуг. Волок отводил коней, слуги сбивались в кучки вокруг столов и, как чайки, разлетались к своим делам. Впрочем, их смела пахнущая конским потом, лающая хриплым смехом и звенящая сталью лавина моей свиты. Разумеется, на столь изысканное мероприятие были приглашены только исключительно благородные рыцари, поэтому их тут всего рыл двадцать.

Простое и гениальное изобретение — встречать гостей у входа, чтобы со всеми вежливо поздороваться — тут ещё не придумали. И я не буду в этом помогать. Адель и так навертела сложностей. До неё сабантуйчики были попроще.

Она взяла меня под локоток и доложилась:

— Ивейн с Леоном в Горящем Пике. Девочка тоже. С ними и мои фрейлины.

Может, Леон и не лучший выбор для няньки, зато он наверняка неплохо справится в случае нападения на замок. Да, когда ты Итвис, вероятность, что на тебя нападут, бывает очень мала — но никогда не равна нулю. Приходится включать такую возможность в планы. Поэтому нечего маленьким детям находиться в одном укреплении с посторонними вооружёнными людьми.

— Некоторые из самых важных гостей уже в зале. Тебя ждут, — поторопила меня Адель. — Хотя стой! Ты должен снять латы!

— Хорошо, — я взял её за руку. — Только поздороваюсь. И пойду снимать латы. А ты — к своему столу…

Адель демонстративно фыркнула, как норовистый конь. Прям громко. И с искренней злобой.

Какая ирония — в Королевстве Адель не могла править графством без мужа. Собственно, и со мной в качестве мужа тоже — я был муж-консорт, поскольку не имел наследных прав на графство. Поэтому вместо неё правил совет регентов из дядь. Зато на пирах дамы Королевства сидели по правую руку от своего мужа. В Караэне же было принято садить мужчин и женщин за разные столы. Зато владеть и управлять женщины вполне могли — и овдовев, и даже получив собственность в наследство. Последнее, впрочем, случалось редко.

Я только улыбнулся. Мне нравилось, когда она злится. И как скрипели доски под ногами, когда мы шли вместе по дощатому настилу, перекинутому через клумбы и молодые деревья. В этом саду всё ещё висел сырой запах зимы, и воздух был будто бы прозрачнее обычного.

Перед шатром висел флаг — белый с красным змеем. Не боевой, а такой, для своих. Я бы даже сказал — домашний. У входа стоял стражник в расшитом жилете. Он поклонился — искренне, по-семейному, не церемониально.

Мы вошли в шатёр.

Шатёр был огромный. Пол устлан коврами, стены затянуты гобеленами, посреди — очаг в бронзовой чаше, над которым висел медный чайник. Здесь не пахло дымом — пахло мятой, хлебом, козьим сыром. Вдоль стен стояли длинные скамьи и столы для рыцарей; там сидела свита прибывших и подсаживалась моя. А в глубине, у дальнего края — кресла за резными столами, уже частично занятые.

Там были Гарвин, Тибальт, Этвиан. Кто-то держал бокал, кто-то ел, кто-то спорил — но при моём появлении поднялись. Я кивнул и широко улыбнулся — без церемоний. Пусть будет побольше дружбы. Просто так. У меня сегодня хорошее настроение.

Место главного было свободным. Стул лишь на пару сантиметров был выше спинкой, чем его соседи. Но он был выше — и стоял в центре. В отличие от отца Магна, я знал: трон нужен тому, кто хочет казаться главным. Тот, кому нужно признание. Для тех, кто уверен в своей власти, позволительна роскошь владык — скромность.

Я взошёл на возвышение, подождал, пока Сперат отодвинет мой стул, — и сел. С грохотом доспехов. Я так к ним привык, что перестаю замечать.

Подали тёплый хлеб, дорогущие заморские оливки и запечённую в засахаренных персиках дичь. Вино плеснули в кубки. И на какое-то время мир стал простым.

— Простите, господа, — сказал я, глядя на их безупречно отглаженные камзолы и золотые цепи поверх. — Кажется, я всё ещё в доспехах. Надеюсь, я никого не смущаю?

— Да ладно тебе, — хмыкнул Гарвин Алнез, откинувшись на спинку стула. — У меня под камзолом кольчуга. Просто надел чуть тоньше обычной.

— Всё же, — я покачал головой, — надо бы снять. Хочу немного притвориться хозяином на своём празднике, где только друзья.

Я поднялся, махнул рукой в сторону бокового выхода:

— Идёмте со мной. У меня тут неподалёку павильон — мастерская художников. Уютно, светло. И стены расписаны. Адель хотела обустроить там приёмную — если вдруг нагрянут союзники или другие не знатные просители. А заодно и держать там мои сапоги. Подальше от спальни.

Гарвин захохотал. Роннель сдержанно улыбнулся.

— Ты окружил себя роскошью, — заметил Тибальт, вставая. — Это опасно для воина.

— Не страшно, пока он не обзавёлся сменной обувью, — не удержался от подколки Роннель. — Пожалуй, только тогда я бы был уверен, что он совсем размяк.

Мы пересекались с ними то в Золотой Палате, то, реже, они заходили ко мне. Все — кроме Вирака. Его появление в городе всегда вызывало лёгкую панику. Но только после того, как мы вместе бились против общего врага, мы стали… Хорошими знакомыми.

Мы вошли в павильон. Там и правда было тихо: запах масляной краски, ящик с палитрами, аккуратно убранный мольберт. На стенах — зарисовки полей, гор, даже один портрет Адель, ещё не законченный. Я на ходу скинул в руки слуг латные наручи и развёл руки, пока они расстёгивали ремни наплечников и остальные элементы лат.

— Сперат, наполни нам кубки, — бросил я через плечо. Оруженосцы моих гостей тут же придвинулись ближе — кубки сеньоров они не выпускали из рук и не оставляли без присмотра. Сперат хмуро кивнул и выудил из жадносумки припасённый для особого случая очень дорогой стеклянный бутыль. Всегда нужно знать, чем стоит хвастаться.

Алнез протянул руку. Сперат с поклоном отдал ему бутыль. Гарвин прошёлся взглядом по пергаментному свитку, обёрнутому вокруг стекла, пока Роннель и Вирак осматривались, довольно бесцеремонно ступая сапогами по разложенным на полу наброскам.

— Почти уверен, что это настоящее таэнское, — наконец заключил Гарвин. — К тому же, мы такие бутыли не продавали уже пару лет.

У Алнез были виноградники на склонах, но не было своего «вина». Они, если верить Гарвину, небезуспешно гнали подделки самых дорогих вин. И это его неизменно забавляло.

Я с раздражением заметил, что на бархате поддоспешника остались следы от лат. Адель будет в ярости. Но посылать за камзолом не стал — сообразительный слуга уже подскочил со щёточкой и начал быстро исправлять ситуацию.

— И давно ты, значит, решил обзавестись такой мастерской? — неприятным тоном спросил Тибальт Вирак. Он кривил губы — это у него значило крайнее отвращение. А это уже плохо.

Я взял вино из рук Сперата и шагнул к Тибальту.

— Когда понял, что память слишком легко теряется. А художник — единственный, кто может остановить время. Кроме, разве что, летописца. Но с ними у меня отношения… сложные.

Роннель присел на деревянную скамью у стола и засмотрелся на разложенную на нём карту. Вернее, один из первых вариантов.

— И что тут рисуют? Вот это? Твоя битва? Хочешь, чтобы так размалевали стены в святилище предков? — не унимался Тибальт.

— Нет. Если бы я хотел, чтобы нарисовали меня, я бы попросил — в грязи, под ливнем, с перекошенной рожей, — ответил я.

В павильон ворвался запыхавшийся слуга с вытаращенными глазами. В руках он нёс лёгкий, парадный камзол.

— Мастерство ведь в том, чтобы сказать честно. Но сказать красиво. Присмотрись.

Вирак рассмеялся.

— Это же битва у Древнего Тракта… Хотя, постой… Это ведь не Караэн?

Он остановился у прислонённого к углу здоровенного куска пергамента, натянутого на могучую раму. Очередной неудачный проект. Я планировал заставить художника, который его нарисовал, соскрести краски. Пергамент — дорогой, а вот его мазня нет.

— Это Золотой Город, — сказал я. — Честно, я пытался ему объяснить, как он выглядит. Но он просто взял Караэн, увеличил его в два раза и разместил на полуострове.

— Вы видели Золотой Город, сеньор Магн? — рядом со мной встал Гарвин. Отпил из кубка. Пока мы брали свои, он оценивающе смотрел на картину.

— Нет, но я очень тщательно расспросил тех, кто видел. Это большой город. А Золотые Палаты, где живут вампиры, похожи на сотню замков Дар, составленных вместе. И высоких, как Орлиное Гнездо.

На самом деле я был недоволен не только этим. Я был недоволен всем. Тут имели очень смутное представление о перспективе. Даже битвы изображали трафаретными человечками — и далеко не такими красивыми, как у египтян. А больше похожими на детские рисунки.

Я потратил много времени, объясняя, что такое перспектива, даже нарисовал пару примеров. Оставил художников наедине с работой в уверенности, что теперь дело пойдёт. Вернувшись через пару недель, увидел… это. Нет, художник уловил смысл — но по-своему. Я показывал перспективу на примере кирпича — и он так и нарисовал отряды. Множество кирпичиков из людей, похожих на щётки из-за копий, бестолково заполняли зелёный луг перед по-детски нарисованными стенами.

— Это отряды пехоты? — догадался Гарвин.

— Да. Бранкоты, как их называют сейчас. Около тысячи человек, или немного меньше. Как пиратов на том холме.

— Тогда их многовато, — хмыкнул Гарвин. — Не меньше сорока отрядов!

Да, «художник» портил пергамент с удивительным прилежанием.

— На самом деле мало, — тяжело вздохнул я. — И он неправильно их расставил…

— Мало⁈ — удивился Вирак.

— Понимаете, сеньор Тибальт, насколько мне известно, чтобы держать в страхе весь мир, Золотой Империи достаточно пары армий в тридцать-сорок человек. Значит, нам потребуется не менее ста тысяч, чтобы осадить Золотой Город.

— Вы всерьёз? — Гарвин посмотрел на меня как на сумасшедшего. С опаской.

— Понятно, что это дело будущего, — отмахнулся я.

Людям нужен образ будущего. Если сказать караэнцам, что в будущем они не будут голодать и каждый сможет легко позволить себе покупать одежду хоть раз в год — мне никто не поверит. Нужно что-то более актуальное и в то же время невероятное и непостижимое. Колонизировать Марс, построить справедливое социальное общество… В нашем конкретном случае — взять и разграбить самый большой город в мире, где даже крыши из золота. Нужна идея. Цель. Что-то, что сплачивает.

Может, конечно, моя социальная инженерия и наивна, но я особо и не планировал в это вкладываться. Просто повесить картину в Серебряной Палате.

— А где стяг предводителя? — как-то вымученно спросил Вирак. Я заглянул ему в лицо. И понял — он просто хорошо держится. На самом деле… он потрясён. Похоже, местный художник лучше чувствует публику. Он нарисовал то, что Вирак понимает.

— Позади, — я неопределённо махнул за край картины. — Увы, но великой армией должен командовать великий полководец. Он не ведёт в атаку закованные в сталь десятки преданных ему людей. Его воля двигает в бой десятки тысяч. Летающие машины, магия и многое ещё, чего мы пока не придумали — вот что сделает эту картину реальной.

Вирак протянул руку и коснулся тонко выделанной кожи. А потом глянул на мазню, изображающую Золотой Город.

— Да… Но я слышал: у Золотого Города три стены. Первая не ниже Караэнской, а каждая следующая в два раза выше и в три раза толще предыдущей…

— Я что-нибудь придумаю, — не удержался я от смутного намёка.

— Жаль, что не вы один, — хохотнул Гиран Алнез. — В наше время, сеньор Тибальт, всё меньше надежд на стены.

Он заглянул в лицо Тибальта и продолжил:

— Сначала Король берёт не самый маленький замок. Сеньор Магн берёт с ходу Вириин, не простояв под ним и одного дня. Потом какие-то разбойники с моря и вовсе щёлкают города и замки как орешки. Разве что долгобороды застряли под Орлиным Гнездом на пару месяцев. Но все знают, как они верны традициям. Всегда опаздывают… Зато всё равно его взяли.

Алнез расхохотался. Причина его веселья понятна — он очень уверен в своих укреплениях, выстроенных на скалах. А вот замки всех остальных Великих Семей, и впрямь, выглядят уже не такими надёжными, как раньше.

Магн внутри меня заворочался. Твердыня — такая как Бурелом или Горящий Пик — это не просто место, где можно пересидеть. Это в самом деле — необходимая часть нашей силы. Дар, в своём красивом, как из сказки, замке, трижды выдерживал долгие и совсем не сказочные осады. И потом легко возвращал себе прилегающие земли.

Большой замок, в котором сидит сотня решительных людей — это не просто шанс, а почти гарантированный способ отбиться от целой армии в пару тысяч. А потом подчинить себе окрестности. Потому что летучий отряд, выезжающий из замка и прячущийся обратно при первой опасности, почти невозможно парировать. Это как партизанский бронеотряд с неуязвимой базой.

Семья может потерять всё — деньги, земли, влияние. Но если за ней остаётся хотя бы один большой замок — значит, она ещё не потеряла саму возможность вернуть потерянное.

— Думаете, вы сможете устоять, если вас будут штурмовать долгобороды? — мягко спросил у Гирана Этвиан Роннель. Это заставило веселье Гирана померкнуть.

— Я дарю вам эту картину, сеньор Тибальт, — сказал я.

— Боюсь, сеньор Гиран, сегодняшний день принёс нам ещё одно доказательство вашей правоты. Джевал Гру взял Селларе, — раздался голос от входа.

Я обернулся. Там стоял Бертрам Треве.

Бертрам унаследовал титул и земли, но не сразу потребовал место за большим столом в Золотой Палате. В первые месяцы после гибели отца он будто исчез — а потом вдруг начались переговоры. Сначала с Алнезом. Потом с оружейниками. Потом с людьми Маделар. И только потом — со мной.

Пришёл в маске. Я заметил: он никогда ничего не просит. Он как бы говорит: «Смотрите, как нам будет выгодно».

В прорезь маски — той самой, что была у его отца — смотрел его слишком светлый для местных глаз. Пристальный, тяжёлый взгляд. Но если Бертрама заставить слегка волноваться — он начинает часто моргать.

Ему около двадцати восьми. Немного старше меня. Не хватает опыта и выдержки отца.

Бертрам прошёл внутрь.

— Вижу, Великие Дома уже собрались. Значит, и ссора, и воссоединение у нас сегодня в меню? — Он чуть поклонился, не дожидаясь ответов, и скользнул вдоль стен, хапая всё, что его заинтересует, будто это был его дом.

— Не бойся, Треве, ты всё ещё успеешь испортить атмосферу, — отозвался Вирак.

— Я для этого и пришёл, — Треве уселся в дальний угол, сложив руки на груди. — А то что за пир без соли?

Я открыл рот, чтобы успокоить… Но тут ко мне, осторожно ступая, подошёл Фанго.

— Сеньор, — сказал он сдержанным голосом. — Это от Джевала.

Он держал в руках свернутый вдвое лист, покрытый мелким почерком. Герб Красной Мантикоры выжжен прямо на сургучной печати.

— Свежий доклад, — уточнил он. — Селларе пал. Город взят.

Слова прозвучали и утонули в затянувшемся молчании. Даже Треве перестал усмехаться.

Я кивнул. Писарь в перчатках появился из-за спины Фанго, принял от него письмо, быстро разломал печать, развернул. Подставил мне, чтобы я мог прочесть.

Я пробежал глазами первые строки, где обычно полагались вежливые, витиеватые приветствия и вопросы о моей семье и делах. Их не было. Джевал писал конкретно, по делу — и не по-караэнски кратко:

'Сеньору Магну Итвису, герцогу Караэна, властителю Пылающей Змеи, правителю долины.

Селларе пал.

И расскажу я тебе, сеньор, как это было — без красивых слов, а так, как запомнилось это дело мне. Бойцу, хлебнувшим крови и пепла.

Две недели стояли мы под стенами Селларе. В шатрах — холод, в еде — черви, под ногами — камни и грязь. Но в душах была стойкость, ибо знали мы: за спиной — твоя воля и вся долина.

Селларе держался зло. Камнеметные машины били каждый день. Особенно славен был наш требушет, прозванный «Рукой Змея» — большой, гулкий, с железными обручами, выкрашенный в цвета дома Итвис. Он бросал камни такие, что целые дома рушились за стенами, и даже привратные башни Селларе мы обвалили на глазах у всего города.

Дважды враги делали вылазку. Первый раз — в ночи, с криками, под трубы и факелы, и был бой прямо под стеной. Второй раз — сожгли нашу «Руку Змея», но мы взяли деревья из ближней рощи, той самой, где селлурцы поклонялись Императору с рогами, и собрали её заново. Из проклятого леса — оружие возмездия.

А стены уже крошились. Одна из башен осела и повисла, как пьяный страж. Бреши зияли. Но в них затаились опытные убийцы и наёмники. Обломки укрывали их лучше любой брони. Арбалетчики метили в щели, но попадали в тени.

Тогда я сам вынес на руках «Пламя Мести», вынул свой черный меч, и, не говоря ни слова, пошёл в пролом. За мной двинулись сотни. С знаменами — бело-красными, с рёвом трубы, что пробрала до костей.

Сначала пошли люди Леонхарта. Их алебарды сверкали как молнии. Они прошли через мечников врага, но потеряли каждого третьего. Особенно велик был урон от тяжёлых арбалетов, которые селлурцы сняли с кораблей и прикрепили к повозкам. По улицам гнали эти колесницы смерти, и тех, кто выжил в проломе, расстреливали в упор.

Горцы, что должны были прикрыть левый фланг, опоздали. Шарились по руинам в поисках добычи. Некоторые из них так и полегли — с перстнями на пальцах и кинжалом в боку. Потом, в гневе, я велел отрезать уши у мёртвых и отправить в горы — мол, «вот, ваши сыновья, воры без чести».

Сорцы, которых я успел переманить до начала штурма, рубились секирами как демоны за наши души. Они вломились в рыбный рынок, разбили в щепки составленные в стену прилавки, пошли по пятам отступающим врагам — и… попали в засаду. С крыш домов их секли и кололи, как свиней. Ни один не вернулся.

Оплотом врага стали четыре сотни таэнских псов — Ин Да Орс. В чёрных плащах, с ликами Кровавого Императора на щитах, с тяжелыми мечами. Их предводитель, Палландо, был ранен стрелой, но сражался, пока его не свалили копейщики Караэна. Даже без него, они стояли как стена.

И только когда я снова, хоть и был уже дважды ранен, сам пошёл вперед, с двадцатью своими самыми смелыми людьми, мы смогли их потеснить. Была сеча у храма, где плитка стала багряной. Там мы и подняли наше знамя, Пламя Мести, и весь город вздрогнул.

Нам достались склады с зерном — закопанным, спрятанным, заколдованным. Улицы — в крови. Люди Селларе сложили оружие. Приняли твою волю. Присягнули.

Аст Проклятый — бежал. Опять.'