Наследник огня и пепла. Том Х

Глава 21 Веселый пир

Ещё в школе, а потом и позже, я периодически сталкивался с примерами глупости правителей, задвигавших — как правило — успешных полководцев. Суворов, попавший в опалу. Римский генерал, разбивший Аттилу, — вообще был прирезан по приказу императора. Таких случаев полно, просто в голову сейчас пришли эти два.

Раньше я мог только сокрушаться тупости власти. Теперь я сам был этой тупицей.

И, самое смешное, всё могло бы сработать… если бы я был Магном.

На мозг мне капать начали давно. До меня доходили обрывки — то одни, то другие — истории про Маделар. Никогда ничего вроде: «злые заговорщики замыслили тебя свергнуть». Нет. Но, например, одна история — рассказанная Треве между делом — засела в памяти. Маделар якобы зарубили восемь человек на узкой дороге, когда те отказались уступить им дорогу. Хотя у бедняг просто сломалась повозка.

Это мне сильно не понравилось — и, в отличие от Магна внутри, который увидел в этом только наглое беззаконие, творимое на его землях, и порчу налогооблагаемых активов, я воспринял это близко к сердцу. Даже велел Фанго выяснить подробности.

Оказалось, ни трупов, ни повозки. Зато было хамство непонятных людей на дороге, удар бархатной перчаткой по морде самого наглого и обещание «прикончить всех, если сейчас же не придут в себя». После чего Маделар уехали. Фактически, это был даже не сам род, а их представитель — вёз бумаги в Золотую Палату.

Вот так, неделя за неделей, мне ввинчивали в голову отношение к Маделар. Потихоньку складывали мнение. Чтобы в нужный момент кто-то мог крикнуть: «Маделар хотят вашей смерти!» — и у меня уже не возникло вопросов. Почему? Зачем? Ну, это же Маделар.

Я обвёл взглядом присутствующих.

Вирак. Самые опасные. Вспыльчивые, яростные. И в то же время — самые простые. Вокула их не любил, потому что не понимал. Они были рыцарями. Не в смысле титула — в смысле духа. Они жаждали славы, но стремились и к чести. Не к престижу среди аристократии — они желали быть благородными защитниками. Да, безжалостные убийцы. Но уверен: если бы к Тибальту Вирак обратилась та самая скотница — Лысому не пришлось бы никуда катить камень. Его труп сожгли бы в тот же день.

Благородные, да. А значит — ими легче всего манипулировать. Тибальт не против сражаться с негодяями. А Маделар вполне годятся на эту роль.

Гиран Алнез? Не удивлюсь, если за всем стоит он. Слишком старательно он изображает дикаря с гор. Добродушный человек, разбирающийся в вине и ядах. Он располагает к себе сильнее прочих. А значит — доверять ему надо меньше всех.

Лесан. Маэль. О них я не знаю ничего. Кроме того, что они хотят, чтобы я знал.

Этвиан Роннель? Им явно есть чем заняться в своём замке. Как и остальным из этих четырёх семейств.

Они все застряли в прошлом. Проспали зарождение мощных торговых потоков — и не сели на них. Всё ещё мыслят землями и замками. Всё ещё считают богатство в полях и скоте, а силу — в вассалах и боевой магии.

А вот Треве и Маделар, — давно стали, если не самыми заметными, то одними из самых влиятельных сил с торговыми интересами. А теперь к ним присоединился и я.

Мы считаем богатство в серебряных сольдо — и не стесняемся тратить их на тех, кто умеет держать меч. Или, если потребуется, — собрать требует.

Вот только пирог мал. Вернее, ниша элитарной торговли тут одна-единственная. И Вокула не раз сетовал, что многие хорошие сделки утекают к другим. Рынок становится тесным. Все поделено. Как неудобно. Великие Семьи не привыкли к неудобствам.

Я остановил взгляд на Треве. Да. Определённо это он.

Сначала устранить самого сильного конкурента. А потом…

Он сам сказал: «Сейчас среди Итвис нет никого, кто мог бы изменить ход битвы». Или даже крупной схватки. Просто утопив в огне пару десятков врагов.

Он прав. И не он один думает так. Отец Магна тоже говорил об этом — с рождением Магна род Итвис опасно ослаб.

Да и зачем им всем герцог? Как компромиссная фигура, третейский судья? Но тогда зачем слабый? Если уж герцог — то сильный. Опасный. Ловкий в делах. И желательно — богатый.

Например, Треве.

Наверняка план принадлежал Оренцо. Хороший план. И у Треве всё могло бы получиться… Если бы Бернард не стал торопиться.

Помыл бы мне мозг ещё пару лет — и кто знает, чем бы всё закончилось? Но он слишком молод. А молодые не любят ждать. И это правильно — кто ждёт слишком долго, рискует пропустить жизнь.

— Я думаю, что Джелала Гру следует немедленно назначить подестой Селаре, — сказал я. Спокойно. Внятно. Словно констатировал погоду.

Гарвин недовольно фыркнул.

— И я ожидаю, что вы утвердите это в Золотой Палате, — с нажимом добавил я, переводя взгляд с одного на другого.

— Отдать ему портовый город⁈ — опешил Треве. Голос дрогнул, хоть он и попытался скрыть своё изумление. Даже забыл «сыграть» телом.

— Подеста? Разве его не выбирают по воле горожан? — подал голос Этвиан. Кто о чём, а Роннель — о законе.

— В этот раз он будет выбран по воле моей, — ответил я только ему.

Тишина.

— Он станет брать доходы и усилится, — покачал головой Тибальт Вирак. — Через год сможет и сам содержать армию.

А если он возьмёт Балдгар…

Я не удержал улыбку.

— Нет, — сказал Треве. — Едва он получит город… Пока у него будет город, он никогда не возьмет Балдгар.

Видя недоумение на лицах остальных, Бертрам снизошёл до пояснения:

— До тех пор, пока есть Аст Инобал, у нас есть враг, против которого воюет Джелал. Если не будет Аста — зачем нам Джелал?

— Ему просто не хватит сил, — Вмешался Этвиан Роннель — Селларе — не кубок с вином. Его не отпивают на привале. Это трудный, капризный город, требующий и гарнизона, и управленцев, и денег, и, главное, времени. А у Джелала нет ни одного из этих ресурсов с запасом. Он будет вечно затыкать дыры, усмирять купцов, усмирять храмы, усмирять собственных людей…

Слишком умные люди всегда видят препятствия, а не возможности.

— Теперь это заботы Джевала, — протянул я, — Пусть посмотрит, что значит не мечтать о городе, а получить его.

— Или о славе, — заметил Маэль. — Подеста — не просто должность. Это титул на виду.

Почему Лесан так боятся света?

— И, к тому же, он не из Великих Семей, — добавил Этвиан. — Значит, нам всем немного спокойнее.

Мы переглянулись. Никто не сказал «да», но и «нет» не прозвучало.

— Я назначу его подестой на год, — сказал я. А потом, быть может, отдам ему Селларе. Я привык держать слово. Но им об этом знать не нужно. — И у нас будет ещё год, чтобы решить, что делать с Балдгар.

Я планирую сам его взять. Эта история с Астом подзатянулась. Живые враги — это плохо для имиджа Итвис.

Интересно, Маделар вообще хотят получить Балдгар? В любом случае, они его получат. Нет ничего более надёжного, чем союз перед лицом врага. Что ж, Треве уже создал врага. Придётся Маделар играть в эту игру — хотят они того или нет. Как там сказал Бертрам Треве? Пока у них есть Маделар, которых они опасаются, им нужен Итвис.

— Нам пора к гостям. Почти наверняка наши жёны нас заждались, — сказал я и решительно направился к выходу, тем самым не оставляя возможности для продолжения разговора.

Мы свернули за угол террасы — и остановились, как по команде.

Слева распахивалась галерея с колоннами, которые Адель планировала зарастить вьюнком с родины. Внизу, у столов, звякала посуда, звенели бокалы, фоново бубнил кто-то из менестрелей. Двор наполнялся запахом мяты, мяса, костра и духов. Слуги носили блюда — с медом, с козьим сыром, с захареными персикам и заморским деликатесом, жареными сливами. В этом живописном закутке слышался голос — напряжённый, высокий, чеканящий слова, будто это были удары клинка о щит:

— … ты не смеешь говорить от имени Дома Итвис. Потому что ты не рождена в нём. И не принята.

Это была Левентия. В платье цвета тёмного золота, с косой, перевитой проволокой и перьями. Прекрасная, как статуя на военной надгробной плите. Рядом с ней застыли две фрейлины — молоденькие, с перепуганными глазами. Они делали вид, что роняют платки и поправляют броши, но прислушивались в оба уха.

— А ты? — раздался голос Адель. Спокойный. Опасный. — Ты рождена Вирак. Но этого мало, чтобы встать над другими. Даже если у тебя хватит чести — ума у тебя не больше, чем у охотничьего пса. Он тоже лает на всех.

Один из слуг, что разносили по саду воду и тёплое вино, споткнулся и поспешно отвернулся — будто не хотел быть свидетелем.

— Ты… — Левентия зашипела как змея и шагнула вперёд. Платье её звякнуло серебряным шнуром на лифе. — Мой муж — Гарвин Алнез. Мой Дом не позволит, чтобы я сидела на краю. Я имею право быть в центре. Я из Вирак!

— Именно поэтому тебе не доверяют ни Алнез, ни женщины за высоким столом, — Адель говорила медленно, не повышая голоса. С каждым словом фразы становились тверже. — Ты пришла в их дом — и хочешь вести себя как полководец, а не как хозяйка. Но ты не на поле брани. Здесь не бьют мечами. Здесь бьют словами. А ты ни к тому, ни к другому не готова. Или хочешь бросить мне вызов? Я попрошу дать тебе свои запасные доспехи. Хотя, ты в них не влезешь.

Позади Левентии фрейлина всхлипнула, подавив смех. Та обернулась — и девица замерла, отведя глаза.

— Ты так ловко владеешь языком. Не хуже сольдатской шлюхи, — процедила Левентия. — И я вобью твои слова тебе обратно в глотку. Только по обычаям Вирак. На конях. С копьями.

— Так давай сломаем копьё хоть сейчас, — Адель сделала шаг навстречу.

В этот момент мы подошли. Сперат шёл чуть позади, как испуганно вертя башкой, не знающий, за кем приглядывать — за женщинами или за мной. Мы окликнули их на подходе. Я свою, Гарвин свою. Адель повернулась ко мне — медленно, но сразу расслабилась. Я видел, как она держит себя в руках. Даже не дрожит, но пальцы побелели. Гарвин свою предпочел приобнять, словно готовясь удержать, если она вскинет руку в жесте боевой магии.

— Мы просто обсуждали, кому стоит сидеть во главе стола, — сказала она.

— По-моему, всё уже решено, — ответил я, взглянув на Левентию.

Та вскинула подбородок, отвернулась, вырвалась из под руки Гирана и пошла. Ни реверанса, ни поклона. Но шаги были отчётливы, гордые — уходит не проигравшая, а та, кому надоело.

Я подошёл к Адель. Она стояла неподвижно, как статуя. Я взял её за руку — она была холодной.

Адель усмехнулась и прошептала:

— Эта женщина очень своенравна. Ей придется принять, что не все вокруг её слуги. Но, пожалуй, это не столь значительное недоразумение.

— Кажется, вашей сестре нездоровится, — уже шептал Треве Тибальту Вираку, так, чтобы его слышал и растерявшийся Гарвин. — Мы все относимся к этому с пониманием. Не страшно, если она покинет пир…

Обменявшись понимающими взглядами с остальными, я прошёл в зал к пирующим. Там как раз выступали акробаты. Они ходили на руках, довольно неуклюже. Но этого было достаточно, чтобы вызвать неприкрытый и дикий восторг благородных рыцарей. Благородные дамы за отдельным столом куда тоньше чувствовали происходящее — и с жадностью всматривались в лица меня и Адель. Кроме тёти Розы. Она сидела по правую руку от стула Адель и весело болтала сразу с двумя молодыми рыцарями — судя по цветам, из свиты Вирак.

Я помню, как Адель обсуждала со мной, кого посадить на самое почётное место. Решили — тётушку Розу. Как ни крути, она дама уважаемая. Заодно и никого не обидим из жён глав Великих Семей. Увы, всё-таки обидели.

Вскоре вернулись Гарвин и Тибальт, сообщив что Левентия покинула нас по «уважительной» причине. И пир пошёл по правильному пути — все пили, смеялись и решали мелкие проблемы: вроде споров или даже застарелой вражды вассалов и деловых интересов. Маэль Лесан тремя фразами умудрился поставить нас перед фактом о повышении цен на дрова. Он уже успел договориться с Алнез — у остальных семей не было особых возможностей на это повлиять. У Алнез во владениях было много склонов, поросших кривыми деревьями, которые они периодически прореживали и засаживали заново. У Лесан было интереснее. Они отвоевали у Гибельных Земель немаленькую площадь — как нидерландцы у моря. Только вместо плотины — ров и земляной вал с частоколом.

— Вы забыли, что значит Гибельные Земли, — бросал в разговор одну фразу Маэль и надолго замолкал. Зато разговор подхватывал Гарвин. Они сдружились за этот год. Гарвин даже несколько раз бывал в замке Лесан. Он как будто расслабился после того, как выпроводил жену. Стал меньше пить, но больше говорить.

— Это уж точно, мой друг! На прошлой неделе, сеньор Магн, я как-то наведался к сеньору Маэлю, но не застал его в замке. И вы представляете, мне говорят, что он на охоте! Я, немедля, трясу этого подорожника с которым говорил, пока он не признается, куда ехать — и скачу туда. И застаю такую картину, — Гарвин осматривает нас с улыбкой. — Сеньор Маэль со своими друзьями воюет с гусеницей!

Он заразительно хохочет. Потом поясняет, что гусеница размером с телёнка. Лохматая. Жёсткие, полуметровые иглы. Ядовитая. Вылезла из-под земли и принялась жрать лес. В процессе Гарвин даёт пояснение: Лесан земли на границе с Гибельными Землями отдаёт вассалам и арендаторам, но дальше, в глубине, держит рощи фруктовых деревьев. И я впервые понимаю опасность Гибельных Земель — дело не столько в том, что магическая радиация от них меняет флору и фауну.

— Честно говоря, я бы не стал есть их персики, — между делом говорит Гарвин. — Я почти уверен, что некоторые деревья ойкают, когда их срывают!

Трудно сказать, насколько он шутит. Маэль это не опровергает. Только замечает, что раньше приходилось вырубать и пускать на дрова, и засаживать саженцами заново фруктовые сады каждые лет пять. А сейчас, случается, даже у самого вала деревья остаются нормальными и по десять лет. Он упоминает, что это случается не из-за волшебных превращений деревьев в нечто странное, а из-за болезней или просто внезапного умирания целых рощ. Я делаю себе поправку в картине мира. Значит, Гибельные Земли редко порождают мутантов — обычно они просто медленно убивают. Правда, если что-то там приспособилось жить — это обычно нечто с волшебными свойствами. Даже трава в глубине Гибельных Земель, как говорят, умеет охотиться.

Маэль подумывает передвинуть вал ещё немного вглубь. Считает, что их «гибельность» заметно ослабла в последнее время. Этим тут же интересуется Треве — чует выгоду.

Начинается горячий спор — на какую глубину безопасно засеивать Гибельные Земли. Впрочем, там, где это возможно, крестьяне уже и так это делают, так что я не особо прислушиваюсь. Засматриваюсь на студиоза, который создаёт иллюзии весьма откровенно одетых девиц. Я не пригласил никого из Университета — не стоит смешивать разные компании, как и людей разного круга. Тут и без того трудно за всеми уследить: Сперат уже дважды срывался к столам оруженосцев, чтобы осадить слишком громких или задавить в зародыше начинающуюся склоку. Тут ещё не придумали столовые ножи — все режут еду своими кинжалами. И слишком уж часто их держат так, словно хотят пырнуть, а не отрезать.

И вот я замечаю Калеба. Калеб Маделар. Я его никогда не видел, знаю лишь по словесному описанию.

Он сухой, темноволосый, бледный, почти безбородый. Плоское лицо, будто высеченное из грифеля, с тонкой, ироничной, уставшей улыбкой. Всегда одет строго и бедно, но безукоризненно: даже ткань цвета зеленоватой гнили лежит идеально. Калеб выше простолюдинов на полголовы. Это мало: обычно даже самый худородный вассал превосходит крестьян как минимум на голову. А я возвышаюсь даже над ними на столько же. Интересно, какой у меня сейчас рост? Наверное, не меньше двух метров. Я выше Калеба почти на столько же, насколько Сперат выше меня. И он кажется мне мелким. Это странным образом заставляет относиться к нему пренебрежительно. Я старательно давлю это чувство.

Он вошёл без приглашения, в одиночку. Разумеется, несколько слуг без брони и оружия не в счёт. Без оруженосцев, без охраны. В этом был даже… вызов?

Пока остальные главы домов обсуждали свои дела и шептали фамилии, Калеб Маделар уже пересёк всю залу, будто был тут с самого начала.

— Примите извинения, — сказал он. — Я задержался, записывая текущие обязательства Великих Домов перед семьёй Маделар. Их… много.

Вот так? Первая же фраза — напоминание о долгах? Все сеньоры, вслед за мной, встают. Я бросаю взгляд на их лица, но никто не выдаёт себя. Я не понимаю, кто тут должник Маделар. Или кто — не должник. И перевожу взгляд на Калеба. Он поклонился. Механически. Без пафоса — как кто-то, кто давно привык, что его слова важнее, чем его тело. Печатки с вырезом под перстень с затейливой филигранью. Что, так часто приходится ставить печать на морозе? Я вот, честно говоря, уже и забыл, когда прикладывал печать собственноручно.

— Я — Калеб. Сын Бернарда. Я уполномочен говорить.

Он представился так, будто пришёл не на праздник как глава Великой Семьи, а как представитель Маделар в Золотую Палату. Ни титула, ни родословной. Маделар не нуждаются в церемониях.

Я ему тепло улыбнулся и показал рукой на стул по левую руку от меня. По правую сидел Гарвин. Я благоволел ему, и это было глупо скрывать. Но для Маделар оставил второй по важности стул. Калеб никак не показал, что это оценил. Когда он уселся, разговоры как-то скомкались, и все принялись сосредоточенно наблюдать за битву искусной, но маленькой иллюзии. Битва дракона с рыцарем. Приглашённый менестрель подыгрывал на лютне.

Мне становится скучно. Я оборачиваюсь к Сперату.

— Как насчет порадовать нас песней?

Он вежливо кивает. Я подаю знак куда-то в сторону. Абсолютно уверенный, что Фанго его уловит.

Я касаюсь плеча Калеба, и приглашаю его прогуляться. Треве сидит за ним, и я почти уверен, что он побледнел за своей маской. Часто моргать начал точно. Пока Сперат готовится к выступлению в почтительном молчании, мы с Калебом выходим из павильона.