Не тот год

Глава 11

ГЛАВА 11

Двадцать четвёртое июня прошло в череде артиллерийских обстрелов и атак гитлеровцев. Стоило их пехоте напороться на узел обороны, как она откатывалась и вызывала себе в помощь артиллерию или бронетехнику. Так час за часом они планомерно захватывали те участки, где ещё сидели защитники крепости. Та же участь постигла и нас. На цитадель во второй половине дня обрушились десятки тонн снарядов и мин. От разрывов у людей шла кровь из ушей и носа. Многие бойцы теряли сознание. Среди них были те, кто больше не приходил в себя и умирали в бесчувственном состоянии.

Ближе к вечеру остатки нашего гарнизона отошли к восточным валам, к Кобринским укреплениям. Конкретно — в Восточный Форт. Здесь держали оборону около двух сотен красноармейцев под командованием майора Гаврилова и капитана Касаткина. Уже в темноте сюда же отошла небольшая группа из полусотни человек под командованием лейтенанта Огнева, обороняющихся в Южном форте совсем недалеко от позиций майора. Меньше десяти человек сумели прорваться к нам из близко расположенных жилых домов. Совсем рядом с фортом протянулась улица, застроенная домами для комсостава. Очень многих командиров двадцать второго числа дома не оказалось, так как их раньше отпустили в отпуск. До двадцать четвертого июня дома комсостава были одним из узлов обороны, но артналёты уничтожили очень многие строения, похоронив множество защитников под их руинами. Немецкие штурмовики убили и заставили отступить остальных.

Не знаю, сколько в моей реальности набралось людей в Восточном форте, и были ли Фомин с Зубачёвым здесь. Как и остальные командиры. Сейчас же нас здесь набралось под шесть сотен бойцов. Тяжелораненых было очень мало. Почти все они остались на брошенных позициях, прикрывая отход групп. А вот с лёгкими ранениями были почти все.

Как и у нас, Восточный форт испытывал сильную нехватку всего. Было мало боеприпасов и оружия, из-за чего многим пришлось взять в руки трофеи. Очень мало продуктов и почти не имелось воды. Такие же дела обстояли с медикаментами. Десятки человек умерли от сравнительно лёгких ранений, истекая кровью, которую было нечем остановить. Некоторые из них не замечали своих ран и продолжали вести стрельбу по гитлеровцам до своего последнего вздоха.

Я свой трофейный автомат сменил на СВТ. «Шмайсер» получил повреждение осколком и пришёл в полную негодность. И я взял винтовку убитого бойца из подразделения конной разведки. Патроны к ней добыл на оставленных позициях лейтенанта Огнева, где уже хозяйничали немцы. Но меня они под заговором не видели. Это позволило забрать два короба с пулемётными лентами. Сам «максим» оказался повреждённым. Винтовка мне досталась только с одним магазином, других у бойца не было. Поэтому патроны к ней я хранил в обоймах для «мосинки».

К ночи мы получили передышку.

Командование крепостью устроило совещание, участвовать в котором я не стал. Вместо этого занялся своим оружием. Среди вычитанных наговоров в Книге Волхвов, были несколько таких, которые воздействовали на оружие. Например, упоминалось заклятие на меч, которым «взмахнул налево — улочка, взмахнул направо — переулочек». И про стрелы, «один выстрел разил на месте чудище многоглавое». Это не дословные слова, а мой вольный перевод с использованием вдруг вспомнившихся строчек из славянских сказок и былин.

Меча и стрел у меня не было, но вместо последних я решил попытать удачи с винтовочными патронами. Смог заговорить несколько обойм. Двадцать патронов. Они даже визуально и на ощупь стали отличаться от остальных патронов. Стали теплее и едва заметно засветились золотом с красноватым огненным переливом.

Сделал я эти «волшебные» стрелы после дневного боя, когда нас выдавливали с позиций немецкие танки и самоходки. На третий день боёв у нас не осталось противотанковых средств. Даже тех же гранат имелся минимум. И то в основном немецкие М24, которые мы связывали лоскутами от одежды по четыре-пять штук и закидывали под гусеницы или на моторную крышку вражеской бронетехники. Противотанковое качество «колотушек» был такое себе. Поэтому у нас выходило много потерь и мало подбитой вражеской техники. Ещё не научились воевать в городской застройке, как это будет в Сталинграде. Но и там за это знание прольётся море крови.

Сам я с помощью заговоров на силу и невидимость уничтожил две самоходки с помощью гранатных связок. Но сам при этом заработал несколько крупных царапин от пуль и осколков, которые роями витали вокруг бронетехники. Просто чудом выжил и сумел избежать серьёзных ранений. После этого решил, что подобный риск того не стоит и нужно найти какое-то иное средство. Например, противотанковое ружьё. Увы, но в ответ на мои вопросы я получил мало обнадёживающие ответы. ПТР в частях в крепости не было. В сороковом были, а потом их изъяли и отправили на склады вроде как по той причине, что они не эффективны против современной техники. И тогда я переключился на магию.

Зачарованные патроны пришлось отложить, так как проверить их было негде на данный момент. Чуть подумав и оценив внутренний резерв энергии, я взялся за гранаты. Две «колотушки» приобрели те же функции, что и патроны. Теперь они намного опаснее «лимонки». Впрочем, опасность Ф-1 преувеличена. Я не один раз был свидетелем, как в блиндажи к укропам кидали несколько таких гранат, а потом оттуда вылезало по пять-десять контуженных, но живых и всего лишь легкораненых врагов. А некоторые товарищи рассказывали, как гранаты взрывались в пяти метрах от них и ни единый осколок не коснулся их.

Гранаты и обоймы — кроме одной — с особыми боеприпасами я убрал в трофейный ранец. Обойму с пятью патронами сунул в патронную сумку на ремне.

«Ну вот, готов к труду и обороне… хотя, на хрен оборону. Сегодня ночью ухожу», — мысленно принял я решение.

Оказалось, что мои мысли совпали с мыслями остальных. В тот момент, когда я решил подойти к командирам, Семененко писал под диктовку приказ Фомина об отходе из Брестской крепости. Тот самый знаменитый приказ №1, про который знает, пожалуй, каждый или почти каждый потомок тех, кто спас страну от нацистов. Известнее его только сталинский №227 «Ни шагу назад». Да и то лишь потому, что его всеми правдами и неправдами популяризировали в неприглядном ключе либералы. Вот кстати, интересный момент. Во многих развитых странах под либералами считаются те люди, которые хотят заставить правительство смягчить законодательство и дать больше свобод для простых граждан. И только у нас это слово имеет негативный смысл, подразумевает скорее предателей, членов пятой колонны и врагов собственной истории. Впрочем, это я немного отвлёкся.

Сам Фомин писать и сражаться не мог. Ещё днём он получил два ранения. В правую руку и сквозное над ключицей. Потерял много крови и едва держался на ногах. Но голос его был крепким.

Точно так же, как и в ином времени Зубачёв возглавил командование, Фомин стал комиссаром, а Семененко начальником штаба. Гаврилов к этому моменту был тяжело ранен, а Касаткин стал заместителем Зубачёва. Почему-то Фомин предпочёл поставить начштабом Семененко, который имел звание ниже, а не капитана, выполнявшего ту же функцию у Гаврилова. Самый первый лист приказа, с помарками и зачёркнутыми словами, писал под диктовку комиссара Виноградов.

Листки с приказом были размножены вручную и с посыльными переправлены к другим обороняющимся. На данный момент мы знали всего о трёх очагах обороны, включая наш Восточный форт.

Приказ был нужен в качестве оправдания для оставления позиций в крепости. Опытные командиры прекрасно знали, во что им может выйти самовольное отступление. Этим листком они прикрыли себя и в первую очередь прочих бойцов и командиров, которые продолжали оборонять крепость, а не сдались в плен к немцам. Как я понял из обмолвок и коротких споров, этот урок им преподнесла война с Финляндией. Правда, конкретных примеров из Зимней войны я не услышал.

Услышав про прорыв, я решил остаться и помочь красноармейцам. Предыдущая ночь показала мою высокую эффективность в уничтожении позиций гитлеровцев.

Прорыв был назначен на следующую ночь.

Двадцать пятое июня прошло в жарких схватках и регулярных обстрелах. В этот же день немцы впервые применили против нас свою авиацию, выведя полностью свои войска с территории крепости. А потом пехота вновь вернулась. Вероятно, враг рассчитывал, что в руинах, фортах и казармах не останется никого, кто смог бы оказать сопротивление. Но они жестоко ошиблись. Стоило противнику углубиться на территорию крепости, как по ним ударил горячий свинец. Местами бойцы били по оккупантам в упор, со считанных метров.

После очередной захлебнувшейся атаки гитлеровцы стали там, где позволяла местность, скатывать бочки с бензином и мазутом к позициям защитников, которые позже поджигали зажигательными патронами и гранатами, в том числе винтовочными. В других местах запускали огнемётные танки и броневики, прикрывающие огнемётчиков-пехотинцев своей бронёй и крупнокалиберными пулемётами.

— Вот сейчас и проверим пульки в деле. Авось ещё не выдохлись, — прошептал я, когда в стене дыма показалась угловатый высокий корпус немецкого танка, который то и дело посылал из ствола струю оранжевого пламени на десятки метров.

— Андрей? Ты что-то сказал? — поинтересовался у меня Виноградов, лежащий рядом у стены форта в воронке. Сейчас я не использовал заговор на невидимость. Лишь на повышение физических возможностей.

— Мысли вслух.

Я отстегнул магазин СВТ и выщелкнул четыре патрона. Вместо них вставил зачарованные. По ощущениям и виду те всё ещё сохраняли наговор. До танка оставалось метров сто. Я увидел, как двое бойцов в полуразрушенных окопах недалеко от моей позиции, приготовили связки трофейных гранат.

«Не, ребятки, этот трофей будет мой… надеюсь», — с этой мыслью я приложился щекой к прикладу винтовки.

Бах! Бах!

Я сделал два быстрых выстрела, целясь в район смотровых щелей. Но танк продолжал двигаться.

Бах! Бах!

После последнего выстрела стальная машина резко повернула вправо и вскоре провалилась в глубокую воронку. На виду осталась торчать высоко задравшаяся корма.

Прикрывавшиеся корпусом танка немецкие пехотинцы оказались, как на открытой ладони. Те из них, кто не успел быстро залечь, попали под шквал огня и были сметены. Остальные ненадолго их пережили.

Когда с прикрытием было покончено, один из гранатомётчиков подбежал к воронке с танком и метнул связку во вражескую машину. Взрыв прогремел над моторным отсеком. Сразу же там появился жирный чёрным дым. А вскоре сквозь него пробилось сильное пламя.

— Готов! — радостно заорал Виноградов. — Готов! Ура-а!

Поняв, что штурм опять не удался, немецкое командование в который раз за последние дни отдало приказ своим солдатам отступать. И вновь на нас посыпались снаряды и мины. Наверное, убитых гитлеровцев в этот день было слишком много. Потому как артналёт был особенно мощным. Гаубицы и миномёты продолжали стрелять даже с приходом темноты.

Дневные бои и прилёты снарядов настолько нас всех вымотали, что от прорыва ночью было решено отказаться. Общим решением было принято прорываться днём. Ровно в полдень.

— Всё равно с тем освещением, которое фашисты устраивают по ночам, нам никак не воспользоваться темнотой, — сказал Фомин. — А днём прорыва они не ожидают.

План был ещё раз пересмотрен и оговорен. Разведчики отправились искать уцелевшие отряды для того, чтобы оценить диспозицию по крепости и передать кому возможно новые вводные.

— Нам нужно пересечь канал, занять вот эти позиции и на них закрепиться. Потом перебраться через Мухавец и занять валы. В этом месте расположен очень старый ещё польский мост, ведущий в сторону шоссе Брест-Варшава, — стал рассказывать завтрашний план действий Зубачёв. На стене была закреплена карта, нарисованная от руки на склеенных вместе тетрадочных листах. Вернее, даже кроки, а не карта. — Сам мост частично подорвали поляки ещё два года назад. Для передвижения по нему техники он полностью не пригоден, но там сделан настил из досок. Нам досталась немецкая карта и на ней мост отмечен как уничтоженный. Поэтому там почти нет охраны. В том смысле, что нормальной охраны. Как только мы его пересечём, так вскоре окажемся на шоссе. По нему движется постоянный поток немецкой техники и пеших колонн. Поэтому там бой может стать ещё более ожесточённым, чем во время прорыва. Зато после шоссе преследовать нас немцам будет очень тяжело. Наша цель: вот здесь, — капитан ткнул шомполом почти в самый край план, юго-восток. — Романовские хутора. После них начинаются сплошные леса и болота, в которых будет легко укрыться и сбросить погоню. До хуторов порядка десяти-одиннадцати километров от реки. К счастью, там хватает лесопосадок и крупных садов, которые скроют всех нас. Да, товарищи, — он обвёл взглядом окружающих, — потери будут большие… Да что там — огромные! Но лучше так погибнуть, чем опозорить себя пленом. Или умереть в подвалах от слабости, ран, жажды и задушенные дымом и огнём, словно крысы.

Были отобраны добровольцы в роту прорыва. На них ляжет самая большая тяжесть будущего боя. Поэтому выбирались не только желающие, но и самые здоровые и умелые бойцы. Всего получилось девяносто шесть человек. Почти все получили автоматическое оружие, ППД и «шмайсеры». А также восемь пулемётов ДП и трофейные МГ. Командиром роты был назначен Виноградов. Другими командирами стали политрук Акимочкин, младший лейтенант Тарасов и лейтенант Свиридов. Ещё два взвода в количестве сорока девяти человек по двадцать четыре и двадцать пять бойцов в каждом должны были занять первые валы за каналом и огнём из станковых и ручных пулемётов подавить немецкие позиции за Мухавцом. Их станут поддерживать немногочисленные снайперы. Под их прикрытием штурмовая рота пересечёт реку и займёт позиции немцев. Дальше придёт очередь шоссе. Виноградовцы будут сдерживать натиск гитлеровцев до тех пор, пока не перейдёт через реку последний боец.

Потери с самого начала предполагались огромные, но в прорыв только с Восточного форта шло более четырёхсот человек, почти пять сотен. Кто-то да вырвется сквозь немецкие заслоны. Я помнил, что из Брестской крепости ушло немало людей, которые смогли потом добраться до своих. А с моим участием их должно быть ещё больше. Тем более, у нас очень много автоматического оружия и пулемётов. жаль только, что нет ни единого самого вшивого ПТР. Они нам ой как пригодятся при прорыве через дорогу. Вся надежда на мои заговорённые патроны.

Свыше сотни бойцов оставалось в форте. Все тяжелораненые, кто не мог самостоятельно или быстро двигаться. И те, кто был без сознания. Этот момент был самым тяжёлым. Гаврилов, которого предполагалось вынести, напрочь отказался уходить. Вместе с ним едва не остался и Фомин. С трудом удалось уговорить комиссара пойти со всеми прорывающимися.

— Лейтенант, держи, — я протянул ему десять обойм с патронами для немецких карабинов. — Это бронебойные патроны. На дистанции до сотни метров они пробьют даже броню танка, если бить по уязвимым точкам. Я четырьмя такими остановил один вчера днём. Ты сам видел. Раздай самым метким бойцам.

За минувшие дни я уже столько раз выдавал на гору странные странности, необъяснимые ничем, что мужчина без вопросов принял у меня боеприпасы.

— И гранаты, — я полез в ранец и достал пять «колотушек». — По мощности они сравнимы с противотанковыми. Поэтому, пусть те, кто будет их кидать, будут осторожны. Осколки могут разлететься на сотню метров.

— Ясно. Спасибо, Андрей, — лейтенант положил рядом с собой патроны и гранаты и протянул мне руку. — Спасибо. Ты с нами?

— До определённого момента, после шоссе мы расстанемся, — сказал я, крепко пожав его ладонь. — Меня ты не увидишь, но я буду рядом.

Утро началось с привычного артобстрела. Едва только снаряды перестали лететь, как в крепость зашла вражеская пехота.

Что ж, сегодня закончится самая активная фаза обороны. Или все прорывающиеся уйдут, или их всех расстреляют во время прорыва. И некому будет оборонять старые позиции, о которые гитлеровцы вот уже который день ломают зубы. Останутся мелкие очаги сопротивления и единицы из тех бойцов и командиров, кто не захотел или не смог уйти, оставшись в катакомбах, чтобы раз за разом вылезать наружу и убивать оккупантов. Именно про них потом станут показывать фильмы и писать книги.

В полдень, казалось, весь мир застыл. Все замерли в ожидании команды. Те, у кого были часы, прикипели взглядами к их стрелкам. Даже немцы притихли, заняв брошенные вчера позиции и принявшись их приводить в порядок, не собираясь лезть дальше.

— Пора, — сказал Зубачёв, поднял руку с сигнальным пистолетом и выпустил вверх зелёную ракету.