Не тот год

Глава 21

ГЛАВА 21

Не знаю как, но четвёрка командиров потерялась в лесу, будто их здесь и не было. Я несколько часов искал их следы, но впустую. Или их перехватила другая группа немцев, зашедшая в лес чуть дальше. Или следопыт из меня со знаком минус. Во второй половине дня я вышел на хорошо накатанную лесную дорогу, которая через час привела меня на большой хутор, рядом с которым расположилась пасека ульев на пятьдесят. Может и больше.

Поселение встретилось крайне удачно, так как у меня уже вовсю рычал живот, требуя еды. И даже присутствие немцев меня не пугало.

Врагов для небольшого поселения было слишком много. Не меньше полусотни человек. Я машинально стал искать взглядом грузовики, бронетранспортёры, но ничего этого не было. неужели они пришли пешком? Таким небольшим для лесной местности отрядом, там, где сейчас очень велик риск столкнуться с отрядами отступающих красноармейцев. А потом увидел кучу велосипедов, поставленных у ограды возле одного из сараев. Сразу стало всё ясно. И всё равно рисковые немцы. Велосипедистов ещё легче расстрелять из засады, чем пеших. Наверное, эти ещё не побывали в настоящих боях, вот и непуганые. Ну, ничего, скоро я преподам им хороший урок.

Набросив на себя заговор невнимания, я смело двинулся вперёд. Совсем уж наглеть не стал, поэтому обходил оккупантов стороной.

Особое внимание уделил обитателя хутора. Слишком свежи воспоминания о гостеприимстве на таком же, где польская семейка обитала. Интересно, как они там сейчас поживают? Как моё проклятье наказала предателя? Получил по полной только он один или вся его родня, которая помогала травить и предавать красноармейцев?

Увидел я пятерых хуторян. Двое были пожилые мужчины. Один из них совсем древний дед, весь сухой и морщинистый, как столетний индийский йог. А второй лет шестидесяти без правой руки и с огромным уродливым шрамом, начинавшимся на лбу и заканчивающийся на подбородке, проходящий через отсутствующий левый глаз. Третьей оказалась немолодая женщина, очень полная и ходившая, как утка, переваливающаяся с боку на бок. И двое мальчишек лет девяти-десяти. Все пятеро на незваных гостей смотрели недобро, а покалеченный аж с ненавистью, которая так и лилась на гитлеровцев из его единственного глаза.

Молодых женщин и девушек не было. Или спрятались где-то на хуторе. Или скрываются в лесу. И это правильно. Как бы там немцы не кричали про чистоту нации и запрет на секс с низшими нациями, но на войне всем плевать на подобные вещи и мораль. Особенно рядовым солдатам. Пустят по кругу и убьют, чтобы слухи не дошли до офицера. Тот ведь за такое — за связь с унтерменшами — может и отпуска лишить.

Те же на них внимания не обращали. К моему приходу немцы пустили под нож пару поросят и всю домашнюю птицу, вытащили из дома припасы. И сейчас во дворе всё скворчало и шипело, распространяя ароматные запахи свежего хлеба и жареного мяса. У меня от такого в животе забурлило и зарычало. Есть захотелось так, что мне захотелось пойти к столу и не взять что-то перед носом у немцев. Хотя бы свежего хлеба с вареньем или мёдом. Банки с тем и другим я прекрасно видел.

«Хм, а почему и нет», — хмыкнул я про себя и двинулся вперёд.

Через три минуты я сидел за покосившимся сараем из почерневших толстых жердей среди крапивы на вросшем в землю чурбаке со следами рубки топором и смачно жевал краюху ещё горячего хлеба, намазанную сверху слоем земляничного варенья. Сахарного диабета с моими новыми способностями мог не бояться. Поэтому умял не меньше полулитра варенья из трёхлитровой банки. Ну, и всю воду из фляги выпил.

С полным желудком сразу стало проще и легче. Так как больше меня тут ничего не держало, я решил вернуться в лес и там подождать, когда немцы решат уехать из хутора. Устраивать здесь кровавую баню будет крайне неправильно. Гитлеровцы потом отыграются на хуторянах, которые в отличие от того поляка на оккупантов смотрят волками и относятся также.

Не успел я встать с пенька, как из-за угла показались местные пацаны. Один нервничал и что-то торопливо шептал второму. Когда они оказались рядом, то я разобрал часть его фразы.

— … они же сразу поймут, что это мы. Или подумают на дядьку Фрокла, он же с германцем воевал тридцать лет назад и руки с глазом лишился…

— Мы просто им шины порежем и всё. Ну, выдерут они нас крапивой или хворостиной. Зато не успеют наших побить, пока станут шины клеить, — серьёзным тоном объяснял ему второй.

«Твою мать. Ещё этих малолетних мстителей тут не хватало», — с раздражением подумал я. А затем резко ухватил их обоих за уши и слегка вздёрнул вверх. Те вскрикнули и тут же замерли, придавленные заговором. — Велосипеды не трогать! Немцам не пакостить! Вы, охламоны, беду на свой дом навлечёте, всю семью сгубите! — после чего отпустил уши и отступил в сторону от пацанов на несколько секунд.

Те пару секунд стояли столами, а потом отмерли. Одновременно стали растирать уши, которые уже сильно покраснели после моих пальцев. М-да, не рассчитал я силу, хотя старался бережно всё делать.

— Это ты?

— Что? Это ты!

Мальчишки почти одновременно обидчиво посмотрели друг на друга и воскликнули. Потом ещё несколько секунд сопели. После чего один из них сказал:

— А ты что-то слышал?

— Что?

— Ну-у, — протянул первый, — что-то про дом. Не трогайте немцев, а то беду на дом навлечёте и всех сгубите. Как-то так.

— Э-э, — растерялся второй, а затем задумчиво пробормотал, — а знаешь, Федь, я тоже это слышал.

— Я знаю кто это был! — чуть ли не в полный голос завопил первый. И под вопросительным взглядом второго пацана заговорщицки прошептал. — Это домовой. Самый всамоделешный.

— Не бывает домовых, — возразил ему собеседник. Но сделал это с сильной неуверенностью в тоне.

В этот момент раздался выстрел из винтовки, заставивший нас всех вздрогнуть. Потеряв интерес к мальчишкам, я бросился на звук. К счастью, ничего страшного не произошло из того что я себе представил в голове, пока бежал. оказывается, немцы решили развлечься стрельбой по во́ронам, кружащихся в небе. Две крупные чёрные птицы закладывали круги высоко-высоко в небе. Немцы азартно палили по ним пару минут, спалив десятка два патронов. пока какому-то стрелку не повезло подстрелить одну из них. Падение во́рона вызвало радостный крик десятков глоток.

— Феликс, ты мне должен две пачки сигарет! — заорал кто-то из них, перекричав всех прочих. — Ты продул спор!

При виде мёртвой чёрной птицы в моей голове что-то щёлкнуло. Я вспомнил кое-что интересное, вычитанное в Книге Волхвов. Один раз я мимолётно уже вспоминал об этом. Дело было в крепости и речь шла о волчьем или медвежьем черепе. Но можно было использовать и птичьи. Причём они даже предпочтительнее в моей ситуации. Проведя над головой ворона, ястреба, филина или иной птицы особый ритуал, его можно было превратить в амулет. А уже с его помощью подчинять живую птицу того же вида и входить с ней в ментальную связь. То есть, я получал живой разведывательный беспилотник, чьи глаза становились моими.

Забыв на время о немцах, я бросился к месту падения ворона. Подстреленная птица рухнула далеко за околицей хутора. Мне пришлось изрядно побегать пока не нашёл добычу. Вся тушка мне была не нужна. Я отсёк немецким штыком голову, вырвал несколько перьев, разрубил тушку и достал сердце. Пришлось испортить карманы рубашки и пиджака, оторвав те. Первым я промокнул кровь с трофеев, во второй их завернул. Сверточек и перья положил в ранец.

Вернувшись обратно в хутор, я решил ещё раз внимательно приглядеться к гитлеровцам и послушать о чём они болтают. Особой пользы мне это не принесло. Зато увидел нечто очень интересное для себя.

Часть своего оружия немцы поставили у стены дома рядом с местом, где поставили столы с едой. Среди пары десятков карабинов, двух пулемётов и горы ранцев я увидел четыре здоровенных ружья с ДТК. В этом времени я впервые встречаю оружие с дульными насадками. Размеры и форма оружия напомнили мне крупнокалиберные винтовки из моего мира. Эти точно не они, скорее всего, противотанковые ружья. Не ПТРС, конечно, с которыми я сталкивался на Украине. Но тоже сгодятся для моих целей. Ведь если наложить усиливающий заговор на патроны к нему, то по эффективности ружьё сравнится с лёгкой противотанковой пушкой. при этом ПТР будет на порядок незаметнее и тише.

Берём? Конечно!

Вот только прямо сейчас хватать столь полезную для моих дел вещичку будет крайне опрометчиво. Это не порезанные шины на велосипедах. Хуже, гораздо хуже. За украденное ружьё гитлеровцы поставят к стенке всех на хуторе.

Ничего, я подожду, когда враги покинут хутор и отъедут подальше от него. А затем под шумок во время нападения умыкнул приглянувшуюся мне вещь. Время на ожидание у меня есть. Теперь готов просидеть рядом с хутором столько, сколько потребуется.

Тут в животе опять тихо булькнуло. Пол-литра варенья и краюха хлеба уже переварились, сгорели, как горсть кокса в топке разогнавшегося паровоза за считанные минуты. Вот что сутки голодания и быстротечный жестокий бой с использованием подряд нескольких заговоров.

На моё счастье немецкие повара стали раскладывать на столы приготовленные продукты. Макароны с кашей меня не особо заинтересовали. А вот жареная свинина, хлеб и подрумяненное солёное сало были моей целью номер один. Нагло, чуть ли не выхватывая из-под рук гитлеровцев самые аппетитно выглядящие куски, я быстро наполнил ими глубокую глиняную миску. После чего ушёл с хутора. Заговор должен был вот-вот прекратить свою работу. Будет крайне неосмотрительно рисковать быть застигнутым во время отката на территории, кишащей противником.

Устроился всего в паре сотнях метрах от края хутора рядом с соснами, под которыми густо росли молодые клёны. Высотой метра три, они имели стволик толщиной в пару пальцев. Думаю, что долго они не протянут в таком соседстве. Рано или поздно питательных веществ в почве перестанет хватать и на исполином-сосен, и на молодые клёны. После чего последние засохнут.

Съел всё, что взял с немецкого стола. не представляю, как в меня всё это влезло. Миска вмещала не меньше трёх литров, и я её заполнил с горочкой. Ещё и в основном только мясом. Сыто рыгнув, я привалился спиной к сосне, удобно устроившись пятой точкой на старой мягкой хвое. Сел так, чтобы видеть дорогу из хутора, а меня в глухой тени среди десятков тонких стволиков никто не мог заметить. И… чуть не пропустил уход немцев, банально задремав. Уж очень устал перед этим и слишком сытно поел. Организм решил, что ему дали карт-бланш на всё. И он выбрал отдых. К счастью, волчья интуиция, оставшаяся со мной ещё со времён СВО, растормошила растёкшуюся под деревом тушку.

Немцы крутили педали достаточно шустро, чтобы мне пришлось бежать за ними. Не быстро, но и не вразвалочку. Очень сильно повезло, что дорога почти всегда тянулась вдоль опушки леса, иногда ныряя в него. Это позволяло оставаться невидимым для врагов без применения заговора. Минут через сорок я решил, что хватит, пора и честь знать. К этому моменту мы отдалились от хутора километров на семь-восемь, а по прямой будет пять-шесть. Надеюсь, этого расстояния достаточно, чтобы гитлеровцы потом не отыгрались на его жителях.

Зачитав заговор, я резко ускорился и рванул вперёд между деревьев, обгоняя фрицев на дороге, умудрявшихся держать строй даже на велосипедах. Оставив их позади метрах в двухстах, я принялся искать подходящее место для засады. Такое нашлось быстро. Вплотную к дороге стояли останки древнего дуба. От него остался кусок ствола высотой метров шесть и в три обхвата с выжженной сердцевиной. На самом верху зеленела единственная ветвь. Думаю, вид дерева — это результат очень давнего удара молнии, почти снёсшего могучее дерево и спалившего значительную часть сердцевины. Уцелевшая часть сейчас похожа на корявую многоместную индейскую пирогу с очень толстыми стенками и дном, поставленную стоймя и неожиданно пустившую корни. О том, куда делся срубленный молнией остаток ствола, можно было не ломать голову. Утащили те же хуторские или жители какой-нибудь ближайшей деревни, мимо которой я прошёл по лесу и не заметил. Благо, что дерево растёт рядом с дорогой.

Широкий огрызок ствола меня прекрасно спрятал. Не от взглядов. От будущих пуль и осколков. Я только-только укрылся за дубом, встав на одно колено и положив перед собой гранаты с отвёрнутыми колпачками, как подъехали гитлеровцы. Первую пятёрку, выполнявшую роль головного дозора я пропустил. Когда же с моей позицией поравнялись едущие за ними, то дёрнул за гранатный шнурок, отсчитал до трёх и резко швырнул снаряд в центр немецкого построения.

— Дьявол!

— Внимание! Берегись!

Реакцией велосипедисты неприятно удивили. Самые глазастые увидели мой гостинец ещё тогда, когда он был в воздухе. Они же и заорали истошно, предупреждая прочих менее наблюдательных камрадов. Мгновенно воцарился сумбур, который в итоге сыграл мне на руку. Кто-то затормозил, кто-то ускорился, кто-то соскочил со своего «педального коня», чтобы прыгнуть на обочину с дороги. Едущие впереди затормозили, чтобы обернуться и посмотреть в чём дело. Задние остановиться не успели и прижались слишком плотно к ним. Строй рассыпался и уплотнился. И в этой толпе рванула моя заговорённая граната.

Даже мне, готовому к взрыву, упавшему на землю с открытым ртом, прижатыми к ушам ладонями и скрытому деревом, неприятно досталось от грохота. А уж немцам и вовсе пришлось худо. Заговоренная М39 по звуку взорвалась не слабее стодвадцатой мины из «саней». А она, я вам скажу, по эффективности превосходит танковый фугасный снаряд.

Ближайших к эпицентру взрыва фрицев раскидало, как деревяшки «городков» после меткого броска битка́. Рядом со мной упала оторванная человеческая кисть. На секунду или две я непроизвольно пристыл к ней взглядом, рассматривая крупные пальцы с волосками на костяшках и чёрную каёмку под нестриженными ногтями. Очнувшись, я подобрал новую гранату, дёрнул за шнурок, сосчитал и метнул её в скопление врагов, не пострадавших от первого взрыва. Значительная часть врагов уже пришла в себя и сейчас стремительно бросала велосипеды, стаскивали со спины карабины и разбегались в разные стороны, ища себе укрытия.

Вновь оглушительно рвануло. В ушах зазвенело. Небольшой участок дороги скрыло облаком пыли. Третья граната добавила вакханалии на местности. Сквозь звон в ушах доносились истошные крики раненых и команды унтеров, пытавшихся навести порядок и организовать солдат. Единственный лейтенант погиб ещё во время первого взрыва. Он катил в первых рядах, чтобы не дышать пылью. Вот и пострадал от любви к комфорту. Впрочем, я бы его прикончил в любом случае. Уничтожение офицеров — это один из лучших способов ослабить врага и лишить его инициативы.

«Вам тоже сейчас достанется, так что кричите, кричите да погромче, чтобы быстро вас нашёл», — злорадно подумал я.

Когда я собрался покинуть своё укрытие за дубом, показалась пятёрка разведчиков. Они где-то оставили свои велосипеды и сейчас крались вдоль опушки, прячась за деревьями. Они стали первыми, с кем я разобрался после метания гранат. Не мудрствуя излишне, выскочил на дорогу, пробежал по ней, зайдя за спину последнему разведчику. Его прикончил короткой очередью в спину, почти прижав к ней ствол автомата. Немца швырнуло на дерево. Он не успел упасть наземь, когда я пристрелил следующего. Третий успел развернуться в мою сторону, но больше не смог ничего сделать, рухнул в куст орешника, с громким треском сломав несколько тонких ростков. Оставшиеся двое прожили ещё минуту. Я ненадолго задержался рядом с одним из них, у кого приметив гранатную сумку. В ней лежали четыре М24. Две гранаты сунул за голенище сапог, третью за пояс штанов, а последнюю взял в правую руку с уже отвёрнутым колпачком.

После того, как я вернулся обратно, то она полетела в кусты, где драл глотку один из унтеров. Вторая досталась следующему горлопану. А две полетели за деревья, где скучковалось больше всего велосипедистов. Чужие крики боли и страха стали отрадой для моих ушей.

«Вас, сук, сюда никто не звал, потому нехрен кричать», — с ненавистью подумал я.

А потом случилось то, чему я был только рад. С полными штанами… шока и непонимания, фрицы на лугу перепутали своих товарищей в лесу с врагами и открыли по ним стрельбу. Те ответили взаимностью. Да так, что чуть меня не подстрелили, когда я полез в скопище велосипедов, трупов и раненых, ища противотанковые ружья. Глядя на то, что устроил на дороге, чуть-чуть пожалел, что начал с тяжёлых аргументов. Ими следовало заканчивать после того, как причесал бы строй велосипедистов из автомата. Ну, чего уж теперь.

На моё счастье одно ПТР не пострадало. Я нашёл его в самом конце строя, привязанным к раме велосипеда. Позади на багажнике лежал ранец с боеприпасами. Оценив количество крупных магазинов, из которых торчали широкие пятачки донышек гильз, я удовлетворённо решил:

«Хватит».

Никто из фрицев не заметил, как на один велосипед стало меньше.

Чтобы не попасть под шальную пулю, я немного вернулся назад и уже после свернул в лес.