Ненавистный жанр

Глава 21

=*=

Я сидел в кресле — в облике эльдара, как и положено: спокойный, с лениво-внимательным прищуром, — и рассматривал обеих девушек, близняшек Саэко, устроившихся напротив, скажем так, не совсем добровольно.

Та, что приходила ко мне в парк, выглядела так, будто её выдернули из привычной реальности и бросили в чужую, где всё перекошено: её побелевшие пальцы сжаты в кулаки, плечи напряжены, дыхание сбивается, а в глазах — растерянность с примесью глухой паники и откровенной ярости.

В принципе, если бы вас тоже телепортировали не пойми куда, сразу после посещения туалета, не факт, что удалось бы сохранить более подобающее выражение лица. Но я устал от загадок и решил закончить весь этот бардак очередной очной ставкой и комфорт этих девушек меня не волновал от слова совсем.

К слову, вторая, моя недавняя гостья по «сеансу дружеского допроса», напротив, развалилась в кресле так, словно сидела на троне, а не на пыточном, фактически, инструменте. В уголках её глаз пряталась тень злорадства, а в подрагивающих пальцах она неторопливо вертела бутылочку кофе — свою маленькую победу над ещё не до конца восстановленной моторикой рук.

Я оглядел их, чуть медленнее и пристальнее, чем это требовалось всеми приличиями, и, откинувшись на мягкую спинку, заговорил в нарочито-театральной, булгаковской манере:

— Мы с вами собрались здесь, дорогие мои, и вот по какому поводу…

— «Завершён поиск в локациях, показания о которых совпадали у обеих девушек», — комплекс, как назло, прервал мой театральный перформанс самым бесцеремонным образом, начав свой неожиданный доклад по нашему с ним прямому каналу связи. — «Обнаружено мёртвое тело Саэко».

От сегодняшних частых переключений между телами у меня слегка спуталась моторика, и кошачьи рефлексы внезапно отозвались в аватаре эльдара: я раздражённо дёрнул ухом и низко, утробно зарычал.

— Это как понимать?! Что ты… — воспользовавшись моей заминкой, Саэко «из парка» попыталась взять слово и начала качать права, но по щелчку пальцев её рот был заткнут кляпом, в роли которого выступал круасан со сгущенкой. — Му-у гу-мху…

— Не разговаривай с набитым ртом, — наставительно произнёс я, и, выдержав паузу, добавил: — Кстати, почему ни одна из вас так и не удосужилась сказать, что вас тут не двое, а трое?

— Эм… В каком это смысле? — чуть не выронив бутылочку с кофе, нервно уточнила вторая Саэко.

=*=

Я вообще не из тех, кто получает удовольствие от ковыряния в мёртвых телах. Особенно если речь идёт не о свежачке, а о таких вот покойниках, что уже изрядно полежали в земле, напитались сыростью и тленом. Бр-р, удовольствие сомнительное. Но на этот раз судьба решила пожалеть меня, и всю грязную работу взял на себя мой верный помощник. Он сам выследил, сам вырыл, сам вытащил на свет божий этот труп, и сам же провёл все необходимые анализы с замерами. В общем, сделал всё то, чем я заниматься совершенно не горю желанием.

И надо признать, результат оказался куда занятнее, чем можно было предположить. В отличие от тех двух Саэко, что сейчас куковали в заточении, будучи ещё вполне себе живыми и бодрыми, эта — мёртвая Саэко — выглядела именно так, как и должна была выглядеть по возрасту. Настоящая, правильная версия. Это уже настораживало. А заодно порождало новые и новые вопросы, на которые у меня не было готовых ответов.

— Надо бы тебе имя придумать, — пробормотал я вслух, уставившись на результаты сканирования тела. — А то неудобно, всё «комплекс да комплекс». Как с холодильником разговариваю.

— «Я обладаю базой по психиатрии приемлемого качества», — немедленно откликнулся подпространственный комплекс своим сухим тоном. — «Желаете получить оперативную помощь прямо сейчас?»

— Ну, ты и хам, — фыркнул я, увеличивая изображение заинтересовавшего меня участка кожи на голограмме.

— «Хотите поговорить об этом?» — уточнила система без малейшего намёка на иронию.

— Лучше скажи, что думаешь по поводу этих вот следов, — ткнул я пальцем в проекцию.

— «Вы правы. Следы действительно напоминают использование технологии «Нейрошунт», — подтвердил комплекс и после паузы неожиданно добавил: — «Однако я обязан напомнить: сокрытие факта применения подобных технологий на разумных существах карается высшей мерой защиты социума».

— Так я и не скрываю, — отмахнулся я. — Я даже понятия не имею, что это вообще за штука такая, твой Нейрошунт. Кстати, ты, по-моему, слова местами перепутал. У ВМСЗ порядок другой.

— «ВМСЗ — это высшая мера социальной защиты. Как правило, под этим подразумевается гуманная форма наказания, которая не предполагает исправления наказуемого».

— Гуманная, говоришь? — переспросил я с сомнением, на миг даже решив, что железный товарищ нахватался от меня дурного сарказма. — Ну, в каком-то смысле да, расстрел ещё никого не исправил. Хотя звучит так, что иронии тут никакой, чистая сухая статистика. Так ты про что говорил-то?

— «Я говорил о защите основных принципов сосуществования разумных существ».

— Вот уж не уверен, что такие единые правила вообще возможны, — возразил я. — Сильно разные виды вряд ли уживутся бок о бок. Какая-нибудь стая разумных волков и табун разумных лошадей? Да они друг друга перережут или перегрызут в первый же месяц. Сосуществование, говоришь… Ха. И как же наказывают за нарушение «этих самых» принципов?

— «Вы правы», — без обиды согласился помощник. — «Всё зависит от обстоятельств. Возможные меры: разграничение, коррекция, изоляция, геноцид».

К счастью, разговор сам собой сошёл на нет, и мне не пришлось дальше развивать эту скользкую тему. Потенциально опасную, между прочим. Я ведь отлично знал, что эта железяка уже не раз в шутку намекала: мол, каждое моё слово, каждый жест и шаг фиксируются, заносятся в память и при желании могут быть переданы «куда следует». И кто знает, в какой момент это «куда следует» решит заинтересоваться именно мной.

Сейчас-то я, конечно, не делал ничего предосудительного — по крайней мере, на мой собственный взгляд. Но я-то думаю так, а кто-то другой вполне способен посчитать иначе. Легко. Достаточно лишь немного сместить акценты, подать всё в нужном ключе — и вот уже картина складывается совсем не в мою пользу.

И потому перспектива оказаться крайним, попасть под раздачу за какой-нибудь абстрактный «подрыв устоев» или, того хуже, угодить под действие меры социальной защиты — мягко говоря, меня не вдохновляла. Особенно если вспомнить, что одной из таких мер вполне официально числился геноцид. Нет, спасибо. Быть объектом показательной казни в масштабах социума — совсем не та судьба, к которой я стремлюсь.

— А скажи-ка мне, мой железный друг, — протянул я, решив всё же вернуться к теме, хоть и понимал, что лезу в осиное гнездо, — что это за твой нейрошунт такой, за который твои создатели готовы кучу всяких страшных мер применить?

— «Нейрошунт — это технология копирования сознания разумного существа, основанного на биологической материи», — ответил комплекс с присущей ему спокойной сухостью, будто объявлял прогноз погоды на завтра.

— Хм… Копирование сознания? — задумчиво протянул я, почесав подбородок. — Ну и? Что же в этой технологии такого жуткого, что сразу геноцидами грозятся? По-моему, наоборот — штука полезная: захотел — сделал бэкап, и живи спокойно не беспокоясь о несчастных случаях.

— «В самой технологии нет ничего предосудительного», — подтвердил помощник. — «Однако в девяносто девяти случаях из ста она использовалась с нарушением установленных правил, как-то «запрет редактирования». Поэтому по Рескрипту 50/22 она внесена в список особого наблюдения».

— Ага, — протянул я, хмыкнув. — То есть сама по себе безобидная, но вот ручонки у местных умельцев чешутся, и обязательно найдут, как повернуть всё это не туда. Типичная история.

Я ещё немного покопался в собранных материалах, перелистал сканы, сравнил таблицы, прогнал несколько дополнительных фильтров. Но сколько ни таращился в эти цифры и графики, нового для себя так и не выудил. Всё упрямо сводилось к одному: передо мной лежала самая что ни на есть изначальная Саэко. Настоящая. Не копия, не искажённая версия, не какой-то фантом — именно та девчонка, какой она должна была быть по возрасту и состоянию организма.

И вот это как раз и било по нервам сильнее всего. Потому что если предположить, что странные следы на её теле действительно оставлены нейрошунтом, то картина вырисовывалась мрачноватая. Кто-то, или что-то, аккуратно выкачал её сознание, скопировал его куда-то себе на память, а потом — хладнокровно убил носительницу. Просто избавился от оригинала, как от ненужной обёртки.

И мысль об этом показалась мне до отвращения неприятной. Всё это напоминало работу мясника: срезал нужный кусок, остальное отправил в утиль. Только вот речь шла не о куске туши, а о живом человеке.

И, наверное, я бы отнёсся ко всей этой истории куда холоднее, почти равнодушно. Ну подумаешь, кто-то решил поиграть с чужим мозгом, мало ли уродов в этой вселенной. Но был один мелкий, на первый взгляд, факт, который меня сильно цеплял: мы с этой девчонкой когда-то действительно приятельствовали. Не то чтобы лучшие друзья, не то чтобы душа в душу, но связь была. И теперь мысль о том, что её просто взяли, скопировали, а потом выбросили, как ненужный файл, — отдавала мерзким привкусом несправедливости.

— Для друзей — всё, для врагов — закон… — пробормотал я себе под нос, чувствуя, как комок неприятия скользит где-то в груди. А потом вслух обратился к помощнику: — Что там с нашими гостьями? Всё ещё занимаешься их сканированием?

— «Пленники подвергнуты повторному анализу», — спокойно отозвался комплекс. — «Результаты однозначны: это отредактированные копии».

Я поморщился. Отредактированные копии звучало ещё хуже, чем просто дубликаты. Копия — это хотя бы отражение оригинала, а тут… тут чужая рука влезла в сознание и переделала его по своему усмотрению.

=*=

Пока я возился с анализами и пытался свести концы с концами в этой запутанной истории, время улетело незаметно. Часов восемь пролетело, как одна минута. И когда я, наконец, вернулся к «гостьям», выяснилось, что за это время они успели прожить целую маленькую жизнь. Сначала подрались — причём, судя по следам, весьма азартно. Потом, как это ни парадоксально, сумели помириться. А самое удивительное — нашли между собой какие-то общие точки для конструктивного сотрудничества. Ну, прямо образцово-показательные заключённые: сцепились, обиделись, а потом сели за общий стол и решили объединиться против внешнего врага.

Я же к тому моменту уже смирился с неприятной правдой: исходника, той самой забавной девчонки, больше нет. А эти две, что сидели передо мной, — всего лишь копии. Пусть даже почти живые, с эмоциями, с характерами, но всё равно не она. Оригинал стёрт, уничтожен, и никакие разговоры про память или сохранение личности этого факта не отменят.

Я не стал раскрывать им всей правды. Зачем? Только зря накручу. Ограничился тем, что сказал: их изначально было трое, а не двое. Этой информации хватило, чтобы они задумались, и, в общем-то, на этом ажиотаж исчерпался.

Сдержанно улыбнувшись — вернее, изобразив на морде эльфийского аватара нечто похожее на отеческую улыбку, — я выпроводил их восвояси. Пусть идут, делают, что хотят, лишь бы не грызлись. Раз уж они теперь нашли общий язык и перестали враждовать, то и для меня головной боли стало меньше.

Честно говоря, видеть их рядом теперь было не особенно приятно. В них постоянно сквозила тень той, настоящей Саэко, и каждый раз это напоминание неприятно задевало изнутри.

— А что у нас по маякам? — уточнил я у помощника, наблюдая как помещение «пыточной» разлетается облаком элементарных частиц.

— «Маяки достигли Венеры и Марса. Маяк для Юпитера ещё в пути».

— Перебрось кошачий аватар на Марс… лапы разомну. Подумаю.