Печать пожирателя 10

Глава 18 Аудиенция

Воздух в личном кабинете Императора был густым и сладковатым — смесь старого воска, которым натирали паркет, дорогого дерева и статического заряда магии, витающего вокруг древних камней Кремля.

Я сидел в глубоком кожаном кресле напротив Александра III, сжимая в пальцах хрустальный бокал с выдержанным коньяком. Золотистая жидкость поймала отсвет пламени в камине, и на мгновение мне показалось, что это отблеск того самого энтропийного выстрела у Зарядья.

О Великий Эфир, каких же трудов мне стоило организовать этот грандиозный спектакль! Не физически — с силой Ядра Юя внутри меня это было сущим пустяком.

Нет, сложность была в филигранности, в точном расчёте. Нужно было не убить Императора, а лишь слегка оцарапать его страхом. Показать ему и, что важнее, всей его свите — архимагам, князьям, генералам — что их могущество, их вековые ритуалы и стальные батальоны ничего не стоят перед лицом настоящей угрозы.

Я снова почувствовал на языке привкус пыли и озона — привкус Эфира, который я транжирил, разрывая реальность над Рублёвским шоссе, создавая те самые «черные, дымящиеся щели». Каждая такая дыра была крошечным, контролируемым надрывом в ткани мира, и каждая далась мне дорогой ценой. Эфир не восстанавливается, как магия Искры. Он копится, а я тратил его, как последний мот, на театральные спецэффекты.

Но… Мне было нужно убедить всех в реальности исходящей от Ур-Намму опасности. И пока он готовил своё вторжение — тихо, и без лишней помпы, я взял на себя смелость провернуть для него «пиар-кампанию».

Уверен, мой богоподобный родственничек оценил бы иронию происходящего, если бы нам довелось это обсудить…

А эти «кадравры», которые напали на нас меньше получаса назад?

Я мысленно поморщился. Лепить их из подручного биоматериала, вплетая в уродливые тела убитых сной пожирателей обрывки чужеродных сигнатур, которые я по крупицам выловил в Урочищах…

Каюсь, это было отвратительно. Как работа мясника, одержимого скульптурой. Я помнил запах гниющей плоти и перламутрового хитина, который стоял в моей временной лаборатории в подземельях Шанхая. Илона тогда неделю отказывалась заходить ко мне, а дед язвил, что я «окончательно свихнулся».

Но самый неприятный эпизод — это, конечно, был Мунин.

Мой верный ворон, чёрная тень, проклятый дрон-маледикт…

Жертвовать им, даже зная, что это не настоящая смерть, а лишь болезненный для него распад проекции… Это было тяжело. Он потом целую неделю не появлялся, а когда материализовался, усевшись на спинку моего кресла на яхте, его взгляд был полон немого укора. Он тыкал клювом мне в висок, ворча на своём птичьем языке что-то явно нелестное о моих лидерских качествах и склонности к мазохизму.

«Пришлось, друг» — оправдывался я, гладя его по перьям, которые снова обрели былую плотность — «Игра стоила свеч».

И она действительно стоила.

Я окинул взглядом кабинет — эту святая святых имперской власти. Здесь, за этим массивным столом из чёрного дерева, принимались решения, менявшие судьбы миллионов. И сейчас здесь сидел я, беглый преступник, пожиратель, и меня не просто слушали — мне верили.

Вернее, верили в ту угрозу, которую я так старательно и дорого продвигал.

Да, риск был.

Минимальный, просчитанный до миллисекунды, но риск. Что стражники окажутся чуть медленнее, а яд — чуть быстрее. Что Салтыков не успеет почувствовать «душок некроза» — говорить ему о своих действиях я не стал во избежание недопониманий, и надеялся на его дар управления Эфиром.

Что кто-то посторонний действительно пострадает. Но, признаться честно, я смотрел на это с холодной отстранённостью. На кону была не чья-то отдельная жизнь, а судьба всей планеты! Логика подсказывала простой и безжалостный вывод: отдельные люди — даже цари, даже гении, даже невинные прохожие — явно не стоят целой цивилизации. Это была простая математика, какой бы чудовищной она ни казалась тем самым «отдельным людям».

А я таким не был — поэтому не забивал себе голову подобными моральными терзаниями.

И самое главное — это сработало! Я продавил не только упрямого Государя, но и всех этих Иловайских, Юсуповых, всех архимагов в их расшитых рунами мундирах.

Теперь они видели в мне не проблему, а решение. Щит против невидимого врага. И ради этого можно было и потратить Эфир, и выслушать упрёки Мунина, и запачкать руки, создавая перламутровых тварей.

Я сделал ещё один глоток коньяка, чувствуя, как огненная струйка растекается по желудку. Император тоже пил — и молча смотрел на меня, как и последние минуты. А я смотрел на него в ответ и думал о том, что самая грандиозная ложь — это та, которая наполовину состоит из правды.

Ур-Намму был реален. Его угроза была абсолютной. Я лишь… слегка ускорил её наступление в глазах тех, от кого зависело наше выживание. Ибо на кону — судьба мира.

Император отставил свой бокал. Золотистый коньяк колыхнулся, словно жидкое око, поймавшее отблеск моего лицемерия.

— Хорошо, Апостолов, — его голос был тихим, но в нём зазвенела сталь нетерпения, — С формальностями покончено. Ты здесь, и я тебя слушаю. Что за знания столь чудовищны, что их нельзя доверить даже коду «Валькирии»?

Я медленно выдохнул, собирая в голове тщательно выверенную компиляцию правды и лжи. Пора было закидывать сеть…

— Ур-Намму и его Совет — не просто древние маги, Государь. Они — садовники. А мы, всё человечество, с нашими Искрами, нашими Урочищами, нашей кипучей магической жизнью — мы их урожай.

Я позволил этим словам повиснуть в воздухе, дав им просочиться в сознание Александра, как яд.

— Их план не в завоевании. Он — в терпеливом ожидании. Они ждут, пока биомасса разумных магов — этот самый ценный ресурс во вселенной — достигнет критической массы. Десятки, сотни миллионов одарённых душ, накопленные за тысячелетия. Они называют это «Великой Жатвой». В определённый момент, используя мощь всех Урочищ, которые являются не аномалиями, а… своего рода антеннами, они откроют проход.

— Куда?

— Туда, откуда они пришли. В другие миры. В саму ткань мультивселенной.

— Для чего? — спросил Император, и его пальцы сомкнулись на набалдашнике трости.

— Для побега, — просто ответил я, — Этот мир для них — лишь временная колыбель, истощённая, пройденный этап. Они бежали сюда от неведомой мне угрозы, переждали момент опасности — и Земля им наскучила. Теперь они — точнее, он, самый сильный, ибо двух других я убрал — ищут новые, свежие миры, где можно начать цикл заново. Но чтобы пробить брешь такого масштаба, нужна энергия, сравнимая со взрывом галактики. Эту энергию они и получат, одномоментно сжигая души десятков, сотен миллионов магов по всей планете!

Я видел, как Император внутренне содрогнулся, но его лицо оставалось ледяной маской. Нужен был решающий козырь, ради которого я и замыслил всё это.

Можно было бы убить Императора. Не подчинить — он всё же был сильнейшим магом Империи, и не допустил бы подобного. Умер, но не сдался… А вот убить… Я мог бы. Но после пришлось бы тратить время на организацию власти, усмирение недовольных, гражданскую войну…

А у меня не было на это времени. Точнее, это был план «Б», в котором на меня свалилась бы такая прорва дел, что я бы в них утонул и потерял возможность заниматься главным — противостоянием Ур-Намму. А он бы, напротив, получил преимущество.

Так что нет — моей задачей было сделать из Государя союзника.

— Ты ведь понимаешь, как нелепо это звучит?

— После всего, что я вам показал? — я изогнул бровь, — Поверьте, Ваше Величество, то, о чём я говорю, ещё не самое страшное. Проход, который пробъёт Ур-Намму, будет всегда открыт. Зияющая, незаживающая рана в реальности. И она будет работать в обе стороны. Защитные барьеры нашего мира рухнут. И тогда… тогда к нам хлынет то, что обитает по ту сторону.

Я наклонился вперёд, и мой голос стал шепотом, полным леденящей искренности.

— Прото-божественные сущности, для которых Ур-Намму — всего лишь старый, уставший червь. Твари, для которых наши законы физики — не более чем досадная условность. Миры, где время течёт задом наперёд, а пространство состоит из чистого безумия. По сравнению с тем, что придёт, взбесившиеся Урочища Янчэна или Тарима покажутся вам детским лепетом. Это будет не война. Это будет падение в мясорубку абсолютного Хаоса.

— И как я должен тебе верить? — в голосе Императора прозвучало сомнение. Здравое, рациональное сомнение.

— Всё, что я сейчас говорю, основано не на догадках, — произнёс я, расстегивая манжет на левом запястье, — А на прямом контакте. Я покажу вам.

Я протянул ему руку через стол, обнажив запястье, где под кожей пульсировал слабый бирюзовый свет.

— Это выход моей Искра. И я, не буду врать, уже не такой маг, как вы или кто-то другой…

— Да, ты — пожиратель!

— Все древние маги были пожирателями, — я пожал плечами, — Но я не об этом. В одном из Храмов древних пожирателей я получил доступ к чему-то большему. Случайность, стечение обстоятельств во время одного из первых погружений в Урочище. Я называю это Эфиром. Первородная субстанция, праматерия, из которой соткана магия и сама реальность. Ур-Намму жаждет её, но не может подчинить. А я… я научился.

Император смотрел на мою руку с нескрываемым подозрением, смешанным с научным интересом.

— Вы можете заглянуть, — предложил я, — Та самая проверка, о которой вы просили при всех, Государь. Я… Соглашусь открыть вам доступ к своему сознанию и знаниям, которые почерпнул, пока сражался с Советом… Без магической реальности, в которой я мог бы вас обмануть, без кандалов. Я здесь, я открыт — и вы можете это почувствовать. Мы можем заключить любой дворянский договор, и я могу поклясться, что не попытаюсь вам навредить… Но вы ведь уже и так сканируете меня ментально… Вы знаете, что я не вру.

Государь медленно кивнул. Я почувствовал знакомое, тонкое прикосновение его воли к границам моего сознания. Осторожное, как прикосновение хирурга.

И в этот момент я приоткрыл «шлюзы». Всего на миллиметр.

Эффект был мгновенным. Лицо Императора, обычно непроницаемое, исказилось гримасой шока. Он отшатнулся, его пальцы впились в подлокотники кресла. Его собственная Искра, мощнейшая в Империи — одна из мощнейших в мире! — на мгновение вспыхнула в ответ, как испуганное животное.

— Что… что это? — его голос сорвался.

Он увидел это. Океан — бескрайний, бушующий океан силы, который я носил в себе. Он чувствовал его вес, его возраст, его абсолютно иную природу. Это была не просто магия. Это была сила, которая явно родилась не в этом мире. Она была древнее звёзд, холоднее межгалактической пустоты.

— Это Эфир, — повторил я мягко, — И это… доказательство. Смотрите дальше.

Я не стал ждать разрешения — выхватил из глубин своей памяти обрывки прошлой жизни — свои собственные, но «обёрнутые» в нужную упаковку. Я показал ему… И в его разум хлынул настоящий потоп…

Первая волна обрушилась оглушающим какофонией мегаполиса, чьи башни были не из стали и стекла, а из живого, светящегося кристалла, пронзающего небо с пятью лунами. По улицам-ущельям неслись бесшумные транспортные потоки, управляемые существами с кожей цвета воронёной стали и горящими, как угли, глазами. В воздухе висел гул миллиардов голосов, звучащих на гортанном, щёлкающем языке, и запах озона, смешанный с ароматом незнакомых специй. Я дал ему почувствовать масштаб — один этот город простирался на тысячи километров, и таких городов на планете были миллионы.

Затем смена.

Бескрайняя пустыня под багровым солнцем, где кочевые племя существ, похожих на разумных, шестилапых ящериц, возводили из песка с помощью хорового пения летающие города-крепости. Их магия была не в заклинаниях, а в резонансе, в управлении самой структурой материи силой коллективного разума. И он увидел их войну — не на мечах и огненных шарах, а на разломе тектонических плит, когда целый континент трещал по швам под напором их песни.

Третий мир.

Хрустальные сферы, парящие в безвоздушном пространстве туманности. Раса энергетических существ, чистого сознания, что вела тихую, безмолвную войну в эфире, переписывая законы физики на подступах к чёрной дыре. Вспышки их сражений были похожи на рождение новых звёзд, а их поражение — на тепловую смерть вселенной. Император почувствовал леденящий душу ужас от этой абсолютно чуждой, безразличной к понятиям жизни и смерти формы существования.

Четвёртая сцена.

Руины мира, погибшего не в войне, а от «голода». Государь увидел планету, всю опутанную паутиной гигантских, пульсирующих корней. Древняя раса биотехников-пожирателей, совсем иных, чем Ур-Намму, высасывала энергию ядра своей звезды, пока та не погасла, превратившись в холодный белый карлик. От системы осталась лишь ледяная пустошь и высохшие, окаменевшие останки цивилизации, похожие на скелеты исполинских насекомых.

Пятый образ.

Война, сравнимая с апокалипсисом. Армады кораблей, похожих на морских гадов, сражались в поясе астероидов с существами из чистой тени, вырывающимися из разломов в реальности — точь-в-точь как те, что я показывал ему в своих роликах, но в миллион раз масштабнее. Взрывы плазменных батарей смешивались с воронками от бомб, разрывающих пространство-время. Он увидел, как гибнет планета — не просто взрывается, а схлопывается в сингулярность, поглощённая ошибкой в математической ткани мироздания, которую допустили сражающиеся.

Это был калейдоскоп. Десятки, сотни обрывков. Миры океанов, где разумные киты пели песни, управляющие течениями. Миры грибниц, охватывающие целые континенты единым мыслящим организмом. Цивилизации машин, давно забывших своих создателей. И везде — жизнь. Кипучая, странная, могущественная. И везде — войны, голод, экспансия, пожирание. Бесконечная вселенная, полная непостижимых чудес и не менее непостижимых ужасов.

Поток стих так же внезапно, как и начался. Я закрыл «шлюзы», отсекая сознание Государя от этого ошеломляющего вихря чужих вселенных.

— Это не мои воспоминания, — солгал я, глядя ему прямо в глаза, пока в его сознании метались эти образы, — Это то, что хранило Ядро Юя Великого. Обрывки чужих жизней, чужих миров. Того, что было до нас. И того, что придёт после, если мы проиграем. Ур-Намму не просто хочет уйти. Он хочет оставить дверь открытой нараспашку. И всё, что вы видели… это лишь бледные крохи из того, что ждёт нас по ту сторону.

Император сидел, откинувшись в кресле.

Его лицо было пепельно-серым, на лбу выступили капли холодного пота. Он дышал тяжело и прерывисто, словно только что пробежал марафон. Его пальцы, сжимавшие подлокотники, дрожали. Его собственная Искра, которую он всю жизнь считал вершиной могущества, теперь казалась ему крошечной, жалкой свечкой на фоне галактического урагана, который я только что развернул перед ним.

На фоне той мощи, что я хранил в СВОЕЙ Искре.

Он понял, что я могу убить его прямо сейчас, но по какой-то причине не делаю этого.

Он молчал. Долго.

Процессор его разума, отточенный десятилетиями управления империей, явно перегружался, пытаясь осмыслить увиденное. Он только что заглянул в бездну вселенной — и в мою, и в ту, что грозила поглотить его мир.

И бездна смотрела на него в ответ. И, наконец, Государь увидел в ней не абстрактную угрозу, а жуткую, неизбежную, бесконечно разнообразную реальность. Реальность, в которой его империя, его родная планета была всего лишь пылинкой.

И единственным щитом против этого хаоса был я…

Тишина в кабинете затягивалась, становясь густой и тягучей, как смола.

Я наблюдал, как в глазах Императора боролись стальные искры холодного разума с отблесками только что пережитого космического ужаса. Он медленно поднял дрожащую руку, провел ладонью по лицу, словно стирая с него остатки тех чудовищных видений, и его пальцы на мгновение задержались на веках.

Он посмотрел на меня, но видел уже не просто дерзкого беглеца или даже могущественного пожирателя. Он видел сосуд, в котором бурлила сила, способная в одиночку сравнивать с землей его столицу.

Сила, перед которой его личная мощь, мощь его дракона и всех архимагов, выстроившихся на площади, была не более чем детской забавой. Я видел, как этот расчет промелькнул в его взгляде — молниеносная оценка шансов.

Их не было. Если бы я захотел, его голова уже лежала бы на этом столе из черного дерева, а трон занял бы новый хозяин.

Это осознание — горькое, унизительное — заставило его сжаться внутри. Он был напуган. Не как ребенок в темноте, а как правитель, чья несокрушимая власть в одно мгновение оказалась иллюзией, мыльным пузырем, который я мог лопнуть одним лишь движением мысли.

И этот страх рождал самое опасное чувство — глухое, ядовитое недоверие.

Он всё ещё не верил мне до конца. Как мог он верить существу, которое только что продемонстрировало способность стереть границы между мирами и показать ему апокалипсис наяву?

Я был непредсказуемым фактором, оружием с собственной волей, и самая страшная угроза для империи могла исходить не от Ур-Намму, а от того, кто вызвался его остановить. Что помешало бы мне, расправившись с Советом, повернуть эту же силу против Кремля?

Ничего.

Я видел, как эти мысли клубились за его маской невозмутимости. Но я также видел и другое. Холодную, безжалостную логику государственника.

Угроза Ур-Намму и того, что стояло за ним, была уже не гипотетической. Она была реальной. Он только что своими чувствами, своей Искрой ощутил леденящее дыхание иных вселенных, полных существ, для которых он и его империя — всего лишь муравейник. Даже меньше.

И этот расчёт — расчёт наихудшего из зол — перевешивал! Мне даже пожирание эмоций было не нужно, чтобы это понять!

Страх перед мной был точечным, личным. Но страх перед тем, что грядёт, был тотальным и всеобъемлющим.

Император медленно выпрямился в кресле, его пальцы снова обрели твердость, сомкнувшись на набалдашнике трости. Дымка шока в его глазах рассеялась, уступив место привычной, ледяной проницательности. Но в ней теперь читалась трещина, глубокая и неизлечимая — трещина от того знания, что его мир не является центром мироздания.

— Предположим, — его голос прозвучал хрипло, он прочистил горло и начал снова, уже ровнее, — … Предположим, я допускаю, что твоя… фантасмагория имеет под собой основания. Что эта сущность, Ур-Намму, представляет угрозу того масштаба, который ты описал.

Он сделал паузу, впиваясь в меня взглядом, пытаясь прочесть хоть тень обмана.

— Ты показал мне проблему. Но я — Император. Я не могу строить политику и предпринимать действия на одних лишь кошмарах, даже самых убедительных. Мне нужен план, конкретные действия!

Он откинулся на спинку кресла, и его следующая фраза прозвучала с вынужденной, почти физически давящей на него тяжестью:

— Что ты предлагаешь, Апостолов?