Печать пожирателя 10

Глава 21 Взгляд идущего на смерть. Часть 1

1 февраля 2036 года. Ур-Намму.

Тишина моего святилища была обманчивой.

Она не была отсутствием звука — она была его противоположностью, сгустком неслышимого гула, вибрацией, что пронизывала камень, воздух и саму ткань мироздания.

Я восседал в её эпицентре, и мой разум, холодный и безграничный, как межзвёздная пустота, наконец обрёл долгожданную ясность.

Он знает.

Мысль эта не была тревожной. Она была… удовлетворяющей.

Марк. Маркелий А'стар. Осколок иного мироздания, занесённый сюда волей слепого случая распознал мой замысел. Понял, что «Жатва» — не цель, а средство. Топливо для великого Исхода.

Разумеется, он распознал.

Ведь в глубине его существа, под наслоениями человеческих воспоминаний и амбиций, дремлет та же истина, что направляла и меня. Эта реальность — пыльная, тесная кладовка. И мы, запертые здесь, жаждем снова выйти в просторы настоящего бытия.

Он тоже понял бы это, если бы пошёл иным путём… Но сейчас уже поздно…

Мои «братья»… Ментухотеп, поглощённый своими песчаными снами о вечном… Юй, вообразивший себя архитектором этого жалкого мирка. Они никогда не понимали главного.

Квантовый тоннель, проход сквозь барьеры миров, мог выдержать лишь одного. Силы, что мы должны были высосать из этого скопища двуногих Искр, хватит лишь на одного путника…

Чтобы ушли двое, кому-то третьему пришлось бы остаться, растворить свою сущность, своё Ядро, в энергии тоннеля, став для уходящих живым щитом и опорой.

Цементом, скрепляющим хрупкие стены разлома.

И кто из нас, бессмертных, согласился бы на такое? Пожертвовать вечностью, чтобы твой «брат» продолжил путь?

От этой мысли я почувствовал то, что люди называли «весёлостью».

Мы не эти примитивные создания — с их порочной, иррациональной тягой к самопожертвованию. Мы творцы. Каждый из нас — единственная и неповторимая вселенная. Мысли о подобной жертве были столь же абсурдны, как если бы одна звезда добровольно согласилась погаснуть, чтобы другая горела чуть ярче.

И потому всё сложилось… идеально.

Ментухотеп пал первым, и его сила, его изначальная субстанция, перетекла ко мне. Юй в своём высокомерии возомнил, что может противостоять буре, что зовётся Марком. И пал, уступив своё Ядро этому… Этой сущности.

Но теперь… Теперь у меня есть всё. Сила Мехунтотепа. И сила Юя, что сейчас бушует в Марке, даже если он этого до конца не осознаёт.

Он станет тем самым «укрепителем». Той жертвой, на которую ни один из нас не согласился бы. Его сущность, подпитанная Ядром Юя, станет идеальным стабилизатором для тоннеля. Он выстоит ровно столько, сколько нужно, чтобы я прошёл. А затем его разорвёт в водовороте межмирового шторма.

Мои «братья» мертвы, но пали не от моей руки. Они сгинули в борьбе с этим дерзким паразитом, избавив меня от необходимости осквернять себя братоубийством.

Поистине, я не мог придумать более изящного решения.

Воздух в святилище зазвенел иначе — не тревожным предупреждением, а нетерпеливым ожиданием. Энергия, которую я столетиями копил и фильтровал, гудела на новой, предельной ноте. Магические артерии планеты, сходящиеся под Москвой, напряглись, готовые разорваться по моей воле.

Время размышлений закончилось. Пора было действовать.

Марк.

Холодный расчёт, сковывающий моё сознание последние недели, треснул, как стекло под снайперской пулей.

Не из-за страха — из-за яростного, почти ликующего «Я ЗНАЛ!»

Сигнал поступил не через приборы, не через рации. Он ударил меня прямо в грудь, в то самое Ядро, что пылало внутри меня украденной силой Юя. Резкий, визгливый всплеск чужеродной энергии, от которого заныли зубы и на мгновение затуманилось зрение.

— Марк! — Илона вцепилась пальцами в подлокотник своего кресла, её глаза были прикованы к лобовому стеклу.

— Вижу.

Мой АВИ, «Ласточка», нарезал круги над безлюдным центром Москвы, и внизу разворачивалась картина, которую я и ожидал…

Но масштаб которой всё равно впечатлял.

Замоскворечье не просто изменилось — оно было переписано. Словно гигантская невидимая рука взяла район и смяла его, как лист бумаги.

Здания рушились и плыли. Каменные фасады стекали вниз расплавленным воском, обнажая структуры из сияющего перламутра и чёрного, поглощающего свет обсидиана.

Улицы проваливались в бездонные колодцы, из которых вырывались всполохи лиловых молний. Воздух над районом колыхался настолько сильным маревом, искажая очертания окружающего мира…

Я кожей чувствовал, как знакомые законы магии изгибаются, ломаются, заменяясь на безумные, хаотичные правила нового, растущего в центре Москвы Урочища.

Одновременно в наушнике взорвалась боевая связь:

— Сектор «Гамма», улица Большая Ордынка! Прорыв! Твари повсюду!

— Щиты на набережной не держат! Повторяю, щиты… А-а-а-а-аргх!

— Это «Сигма». Наши ритуалы подавления… они не работают! Реальность слишком нестабильна!

— «Витязи» несут потери! Их броня… она плавится!

— Мы отступаем, отступаем!

Я уже видел это своими глазами.

Из разломов, зияющих посреди асфальта, сплошным потоком «выливались» потоки существ. Они не были похожи на тех перламутровых кадавров, что я создавал для показа.

Куда там!

Это были сгустки чистой, агрессивной аберрации! Одна тварь напоминала гигантского паука, чьи лапы были сложены из ломающегося стекла, другая — переливающийся желеобразный шар, от которого солдаты в стальных экзоскелетах за долю секунды превращались в пыль. Где-то в стороне, над Парком Горького, целое здание — прекрасная высотка в стиле барокко — начало бесследно исчезать, словно его стирали ластиком с рисунка, оставляя за собой лишь зияющую пустоту в небе — и в реальности.

Самого Ур-Намму пока не было видно. Он оставался в тени, дирижируя этим оркестром хаоса.

Наверняка экономил силы для главного удара.

— Приземляйся там, — я ткнул пальцем в экран, где на карте пылала особенно яркая точка схватки — площадь перед бывшей Третьяковкой.

— Это ловушка! — резко сказала Илона.

— Я в курсе, дорогая. Теперь вся Москва — ловушка. Но наши люди гибнут.

«Ласточка» клюнула носом и понеслась вниз. Перегрузка вдавила меня в кресло. Я чувствовал, как Эфир внутри отвечает на вызов, бурля и требуя выхода. Холодный архитектор в моей голове уже просчитал десятки вариантов, но сейчас говорил не он.

Говорило то, что осталось от Марка Апостолова.

Проклятье… Долбаные человеческие эмоции…

АВИ приземлился на относительно свободном от тварей и аномальных флуктуаций месте.

Воздух был густым от смрада гари, озона и чего-то сладковато-гнилостного — запаха распадающейся плоти и реальности. Крики, взрывы, рёв тварей, визг разрываемой стали — всё это слилось в оглушительную симфонию разрушения.

Я увидел группу «Витязей», отчаянно отстреливающихся от трёх кристаллических скорпионов. Один из экзоскелетов уже был разрублен пополам, и из него сочилась алая кровь. Рядом, под прикрытием искрящегося щита мага-стихийника, солдаты пытались эвакуировать раненых, но щит трещал и вот-вот должен был пасть под градом кислотных плевков с небес.

Я не кричал. Не произносил громких фраз — просто отпустил кроху сдерживаемой мощи.

Эфирные энергожгуты, уже не изумрудные, а цвета полярного сияния, смешанного с молочной белизной Ядра, вырвались из меня веером. Они не просто атаковали — они пожирали. Один бич пронзил кристаллического скорпиона, и тварь просто рассыпалась в пыль, которую тут же поглотила моя жаждущая сила. Другой обволок кислотный шар, сжал его, и я почувствовал, как чужеродная энергия вливается в меня — холодная и едкая.

Я шагнул вперёд, превратившись в ураган. Всё новые и новые твари вылезали из трещин в земле, но мои щупальца рвали их на части, поглощали аномалии, гасили разломы, заливая их диким-Эфиром…

Солдаты замерли в изумлении, «Витязи» воспряли духом и с новыми силами ринулись в контратаку. Я видел, как спасительный щит того самого, первого спасённого мага стабилизировался, и раненых наконец потащили в укрытие.

Я не был их генералом, отдающим приказы.

О нет… Я был стихией на стороне живых. Или… смертью, которая не позволяла чужаку собрать жатву.

Но это была лишь первая волна. С каждой поглощённой тварью, с каждым залатанным разломом я чувствовал, как давление нарастает. Где-то там, в сердце вновь рождённого Урочища, копилась главная сила. Это была лишь разминка. Настоящая битва ещё не началась.

Так оно и оказалось.

Тот хаос, что я едва сдерживал в Замоскворечье, был лишь первым аккордом в симфонии уничтожения города. Из постоянно растущих разломов, словно из развороченного муравейника, хлынула вторая волна тварей — более многочисленная, более чудовищная.

Началось побоище, охватившее всю пустующую столицу. Мои наушники превратились в проходной ад, где голоса смешались в единый вопль ужаса и ярости.

— «Альфа», парк Горького! Нас отрезали! Эти твари… они пожирают наши заклинания!

— Где поддержка с воздуха⁈ «Соколы», @#$%, ответьте!

— Щиты на Тверской пали! Повторяю, щи… Боже, что это… А-А-А-А!

— Салтыков, выпускайте ваши блокираторы, чтоб вас!

И я видел это. Видел, как по Садовому кольцу, словно живая река из плоти и шипов, катилась волна существ, сметая баррикады и испаряя попадавшиеся на пути танки. Видел, как в небе над Арбатом «Соколы» в своих реактивных экзоскелетах вели отчаянный бой с роями летающих тварей, похожих на кожистых скатов с жалами, плюющихся сгустками гравитационной аномалии. Один из истребителей, пронзённый таким лучом, схлопнулся в маленькую, чёрную точку и исчез с оглушительным хлопком.

Я видел отряды дворян, которые сражались с тварями вместе со своими родовыми существами, видел, как лучшие маги Империи сдерживали расползающиеся магические аномалии…

Видел, как разворотив Москва-Сити из-под земли выбралась двухсотметровая тварь и начала крушить здания — и к ней на своих драконах устремились Император и Иловайский…

Город, ещё час назад бывший величайшей столицей мира, умирал.

Здания не просто рушились — они изгибались в немыслимых геометрических формах, их кирпичи превращались в кристаллы, а окна — в порталы, из которых выпадали куски иных ландшафтов: пылающие пустыни под зелёным солнцем, реки из жидкого метана…

И затем, повинуясь моему приказу, в бой вступили вообще все.

С севера, со стороны «Арканума», ударил сноп ослепительно-золотого света — это египетские маги шейха Аль-Саида обратили Москву-реку в кипящий барьер из священного пламени, в котором с шипением испарялись целые орды тварей.

С юга, из переулков Якиманки, донёсся оглушительный аккорд — это Лисицина обрушила на противника всю мощь «Шёпота Сфер», усиленного Эфиром. Звуковая волна, видимая невооружённым глазом, прошлась по улице, и твари просто рассыпались в мелкую красную пыль.

Над крышами промелькнула тень — Арсений, окутанный вихрем из тридцати духов воздуха, носился как живой ураган, разрывая летающих скатов в клочья эффективнее любого «Сокола». А рядом с ним, на плече Маши Тимирязевой, её маледикт разинул пасть, и струя синего, обжигающего холодного огня выжгла целую аллею в наступающей живой массе.

Салтыков отбивался у входа в свою лабораторию. Его техномагские щиты и эфирные резонаторы выжигали всё, что приближалось в радиусе километра — и вокруг лаборатории будто циферблат образовался.

Мы сражались — но это было похоже на попытку заткнуть пальцами дыры в тонущем корабле. Безумие нарастало, и город трещал по швам.

И тогда он появился.

Это не было телепортацией или материализацией. Он просто… возник. В центре площади перед чудовищно перерождённым зданием «Арканума» на Воробьёвых горах, где когда-то я учился, пространство сгустилось, прогнулось — и ЕГО форма обрела плоть.

Ур-Намму.

Он был огромен, куда больше Юя, и его присутствие было плотнее, тяжелее. Его кожа отливала тёмным, почти чёрным нефритом, испещрённым мерцающими, как звёздная карта, рунами. Ни диадемы, ни плаща. Лишь подобие одеяний из спрессованной тьмы, струящихся вокруг него, как дым. Его лицо было лишено черт — лишь гладкая маска, на которой плавали и гасли созвездия.

Но я чувствовал его взгляд. Холодный, безразличный, устремлённый прямо на меня, сквозь километры разрухи и хаоса.

Он поднял руку — изящный, почти невесомый жест. И от этого жеста реальность вокруг «Арканума» взвыла. Камень площади обратился в пыль, а из неё начали вздыматься исполинские структуры — не твари, а архитектура иного мира, чужой крепости, прорастающей сквозь Москву.

— Всё. Хватит, — шепнул я, выжигая Эфиром несколько сотен прущих на нас по Кутузовскому проспекту тварей, — Пора заканчивать этот цирк.

Я поцеловал Илону, смотревшую на меня расширенными от ужаса глазами.

— Марк… Ты обещал вернуться…

— Я вернусь, любимая, — хмыкнул я, медленно поднимаясь в воздух, — А ты свяжись с ребятами. Организуйтесь в группу — так вам будет легче отбиваться.

— Марк…

— Надеюсь, надолго это не затянется…

— Марк!

— Что?

— Я тебя люблю.

Я посмотрел в её золотые глаза, и мягко улыбнулся.

— Я тебя тоже. Скоро увидимся, кицунэ.

Эфир внутри меня взревел и я оттолкнулся от земли. Асфальт подо мной вздыбился и треснул. Мои энергожгуты, ставшие проводниками чистейшей силы, сомкнулись за спиной, создавая реактивную тягу.

Я не летел — я пробивал себе путь сквозь искажённое пространство, оставляя за собой след из расплавленного воздуха и гася всплески аномалий.

Москва мелькала подо мной в клубах дыма и вспышках магии этого апокалипсиса…

Расстояние до «родственничка» должно было составлять не больше пяти километров. Прямой путь через искажённый воздух — но пространство вокруг «Арканума» больше не подчинялось ни Евклиду, ни здравому смыслу, ни физике, ни химии.

Я сделал бросок — но вместо того, чтобы приблизиться, оказался в пятистах метрах позади, спиной к горящему зданию МИДа. Воздух взвыл, будто издеваясь. Я развернулся и ринулся снова, выпустив впереди себя сгусток Эфира, чтобы пробить дыру в этих неестественных складках. Но пространство не прорвалось — оно… перелистнулось!

Ощущение было сродни тому, что я испытал в Зеркальных Вратах, но в тысячу раз хуже. Меня не просто разобрали на молекулы — я буквально ощутил, выдернули из потока. Свет померк, звуки битвы стихли, сменившись оглушительным, давящим гулом абсолютной пустоты. Перед глазами проплыли знакомые образы, но они были чужими, наблюдаемыми словно со стороны.

Я видел себя самого — стоящим на той же площади, но залитой не адским заревом, а мягким летним солнцем. На мне была старая одежда Марка Апостолова, которую я даже не носил!

Ещё кадр, и ещё… Они менялись с пугающей скоростью — десять лет мальчишке, тринадцать, восемнадцать, двадцать, когда я уже занял его тело…

Но я уже не был тем мальчишкой. Холодный разум в долю секунды оценил обстановку.

Временные петли… Парадоксы ублюдочного Ур-Намму, которые он так любил использовать в своих храмах… Кажется, он затянул меня в такую петлю… Грубая, силовая манипуляция. И судя по беспорядочности образов, Ур-Намму не был искусным хрономантом — он просто бил тараном по часам вселенной, зная, что для смертного это смертельно опасно.

Но я-то не был просто смертным. У меня был ключ.

Вместо того чтобы пытаться вырваться силой, я сконцентрировался. Не на разрыве петли, а на её… геометрии.

Я нашёл точку напряжения, крошечную трещину в навязанном мне прошлом — воспоминание о моём первом исследовании Таримского ущелья, о той самой энергии, что витала вокруг храма Ур-Намму. Я вцепился в это ощущение, в этот энергетический след, словно в якорь, и позволил Эфиру внутри меня рвануться вперёд, не разрывая петлю, а прошивая её насквозь.

Мир снова сплющился и растянулся, давление сменилось невесомостью. В ушах зазвенело, а в ноздри ударил знакомый, сухой и пыльный воздух, пахнущий песком, древним камнем и озоном.

Я стоял в Таримском ущелье! Прямо перед чёрным, отполированным до зеркального блеска фасадом храма Ур-Намму. Здесь было тихо. Никаких искажений, никаких тварей.

Это был момент ДО того, как я убил Юя. До того, как вообще узнал о Совете… И тут не было той защиты, которая охраняла Ядро в настоящем…

Я рассмеялся. Ур-Намму был так уверен в своей недосягаемости, что даже не выставил в своём временном заклинании никакой защиты, сосредоточив всё на Москве!

Во мне взметнулась ярость — холодная и целеустремлённая.

— Ты думал, что отбросил меня в прошлое, чтобы я бессильно наблюдал за своими неудачами? — проговорил я тихо, — Чтобы раз за разом пробовал снова и снова, зная, что в будущем уже ничего не поменять? О брат, не знаком ты с настоящим Хроносом, видимо… Старый пьянчуга в своё время прочёл мне пару лекций, которые казались бредом, но теперь… Теперь то я вижу, что к чему… Ты, сволочь, дал мне ключ — и билет в один конец к своему собственному концу!

Впрочем, времени на раздумья не было. Я чувствовал, как временной парадокс давит на меня, пытаясь дестабилизировать зафиксированное мной время и хочет вышвырнуть ещё дальше обратно.

Секунда. Может, две.

Мне хватит!

Я не стал жестикулировать — просто выдохнул. Выдохнул половину от накопленной силы Юя, от собранного Эфира — выдохнул волну чистой аннигиляции, бесшумной и ослепительно-белой…

Она не коснулась камня под ногами. Она прошла сквозь него. Фасад храма не разрушился. Он… исчез. Испарился. За ним исчезли внутренние залы, древние артефакты, свитки, алтари…

Всё, что веками копил и оберегал Ур-Намму, его Ядро, его мощь, с помощью которой он сейчас пытался разорвать Землю на части — было стёрто с лица реальности, оставив после себя лишь идеально гладкую чашу из оплавленного камня диаметром в полкилометра. От его святилища не осталось ничего.

Даже пыли.

Конечно, изменив прошлое

В ту же секунду невидимый кузнечный молот обрушился на меня и вырвал из Тарима, швырнул обратно в настоящее, в самое пекло!

Я рухнул на груду битого бетона в сотне метров от главного входа «Арканума». Вокруг бушевала магическая буря, рёв тварей сливался с грохотом рушащихся зданий вдалеке. Воздух звенел от напряжения, и сквозь пелену дыма и хаоса я увидел его.

Ур-Намму стоял на том же месте, где появился. Его безликая маска была повёрнута в мою сторону. И хотя на ней не было черт, во всей его позе читалось… не изумление.

Нет — холодная, безжалостная ярость! Он почувствовал уничтожение своего святилища. Он понял, что я сделал, но…

Я всё-таки опоздал — на какие-то доли секунды.

Пространство в центре площади треснуло.

Это была рана — зияющая, пульсирующая чёрным и багровым светом дыра, из которой потянуло леденящим душу ветром из иного мира, пахнущим пылью мёртвых звёзд и статикой Большого Взрыва.

Ур-Намму протянул к ней руки, и от него в разрыв тянулись нити сгущённой энергии.

Он всё-таки начал открывать червоточину…