Пепельный. Книга Ⅰ

Глава 1: Начало Конца

Ночь была чёрной, точно, как отработанное машинное масло. Ни звезды, ни луны уже не было и видно — только бесконечные вспышки от взрывов, как будто кто-то с самого неба делал снимки всего тут происходящего.

Грохот не стихал не на секунду… Земля вокруг постоянно дрожала от взрывов, я чувствовал это вибрацией по моему телу. Рвануло где-то справа, кого-то накрыло наглухо, с мясом. По каске стукнуло что-то тяжёлое, надеюсь это просто земля… Я пригнулся, инстинктивно — как зверь. Хищник, который готовится совершить свою атаку на жертву. Прижал автомат к груди, вгляделся в темень. Холмы — словно большие, мёртвые киты, были неподвижны. Пусто? Или уже нет? Или нас уже окружили? Точно в этот момент не было до конца понятно.

Прозвучал до боли знакомый крик. Я узнал этот голос — Ромка.

Бросаюсь в ту сторону очень резко, как будто нет в данный момент ничего более важного в моей жизни, чем этот зов. Сапоги вязнут в грязи, дыхание сбивается, пальцы сжаты на автомате до боли в суставах. Вкус во рту — сырой земли. На губах — мелкий песок. Кто-то зовёт меня. Зовёт как брата и только во мне видит своё спасение

Наконец-то нашёл. Романыч, наш малой. Взрывной, упрямый, всегда рвался вперёд в бой. Теперь лежит весь в крови. Лицо бледное, губы уже синие, нога перебита. Вывернута совсем неестественно. Кость торчит, как сломанный клинок. Но он больше не кричит, кусает зубами губы до крови. Смотрит на меня, как на последнюю надежду.

Я ничего не говоря хватаю его. Перекидываю через плечо, тащу через окопы.

Слева — осветительная ракета. Всё заливает мертвенно-белым светом. Для врага мы как на ладони. Я бегу зигзагом, чтобы сбить противника с толку. Кто-то орёт: «Ложись!» Но уже слишком поздно.

Раздался сильный взрыв, но при этом глухой, как удар под воду. Он оглушил меня на мнгновение

Меня бросает взрывной волной вперёд, Ромка падает вместе со мной. Я — рядом, не могу и не хочу его бросать в этом аду. Всё в голове звенит. Грудь будто разорвана изнутри. Тело не слушаются меня, в бронежилете заметная дыра. Сквозь неё — пар, кровь и моё собственное дыхание.

Я хочу встать, но у меня не получается

Холод подбирается снизу, как будто я в пещере, которая наполняется холодной водой из подземных ручьёв. С каждой секундой становится всё тяжелее дышать. Я уже лежу лицом в грязи. Мир вокруг куда-то уходит и разум последних сил борется с тем, чтобы остаться хотя бы на минутку в этой жизни.

И тут — нечто. Вроде бы и темнота, но в ней я вижу отчетливый силуэт.

Фигура в одежде аристократа времён Царской России. В устаревшем наряде и плаще. Очень высокий, хочется сказать «статный». Лицо как будто вырезано из пепла, с морщинами, в которых прячутся прожитые столетия. Глаза — яркие как угли а костре. Смотрит мне так глубоко, прямо, сука, в душу.

— Ты был последним живших из нас в этом мире, уважаем в своём мире… — говорит он — Но теперь всё, и тебя тоже нет. Но так как ты прожил достойную жизнь в своём мире, на тебя возлагается важная задача, сынок. Восстанови род, верни нашему клану былую славу… или сгорим мы все в аду.

Я хочу сказать: какой род? Кто ты вообще? Но слов нет. Только боль в груди, только этот голос, жгущий изнутри.

Он протягивает мне что-то — не вещь, а пламя. Я чувствую, как он входит в меня, будто огонь обжигает — не снаружи, а в венах. Проходит по ним прямиков в сердце. Делаю последний вдох. Последний миг. Последнее имя — уходит вместе с дымом. Пустота.

Не тьма — нет. Именно пустота. Без стен, без звуков, без времени. Ни сна, ни бодрствования. Ни боли, ни покоя. Я будто заблудился где-то внутри себя, не найдя нужного выхода. Плаваю в вязкой тишине, как в смоле.

Потом раздался хруст, как будто где-то далеко сломали старое зеркало. И трещина пошла по пустоте.

Я чувствую запах. Горелое дерево. Дым, терпкий и древний, как погребённый костёр. Запах моего детства — когда с отцом сжигали сухую траву за домом. Но этого не может быть. Я же… умер. Ну по крайней мере мне так кажется.

Трещина разрастается. И в неё входит свет. Нет — не свет. Это жар. Он не греет. Он напоминает. Огонь, что однажды уже был. Он знает меня.

Из трещины снова выступает фигура незнакомого мужчины, только теперь капюшон скрывает лицо, но в тени что-то светится — слабое пламя, не глаза, а воспоминания. Как будто этот человек помнит меня лучше, чем я себя сам. Он подходит ко мне ближе, практически в плотную.

С каждым шагом — земля появляется под ногами. Пепельная, как выжженное поле. Я стою. Не знаю как, но всё же стою.

— Наконец-то, — говорит он. Голос — будто из костей, переламывается на каждом слове. — Ты долго шёл. Но всё равно пришёл.

— Кто ты? — спрашиваю. Или думаю, что спрашиваю. Слова не звучат, но он слышит.

— Один из тех, кого ты забыл. Но от крови никуда не уйдёшь.

Он поднимает руку. В ней — пепел. Порыв ветра, и пепел превращается в лица. Мужские… Женские…Даже детские, они молчат. Только смотрят на меня, с укором. С ожиданием чего-то, что я не могу им дать.

— Это весь мой род? Эти лица? Они говорят со мной?

Он кивает. Без гнева. Но с такой тяжестью, что мне становится стыдно. За что — не знаю. Мне в целом редко когда бывало стыдно в моей жизни. Всегда старался в любой ситуации вести себя достойно, ну а если кто-то и осуждал, то плевал на чужое мнение.

— Ты — последний. Остальных сожгли. Нас давно забыли, нас предали и лишили былого величия. Нас затёрли из памяти, как золу с ладони. Но ты ещё есть, а значит у нас есть шанс всё вернуть.

— Я умер, — говорю. — Я уже не могу ничего исправить.

Он приближается. Берёт мою ладонь. И вжимает в неё пепел. Он жжётся, будто живой.

— Смерть — это просто дверь. А ты — ключ. Так что встань и иди.

— А Куда мне идти? Есть навигатор, что ли или какая-то карта, например?

— Туда, где память стала прахом. Где забытое ждёт, когда его назовут по имени. Ты восстановишь род. Или сгоришь вместе с нами. Внутри. Навсегда.

Его лицо — на миг — становится моим. Только старше. Измождённей. Мудрее. И в этом отражении я вижу: я уже шёл этой дорогой. Во многих жизнях.

Теперь самый последний шанс.

Он отступает. Пространство начинает рушиться. Пепел превращается в чёрную воронку. Ветер ревёт. Мир уходит.

А внутри — голос. Уже не его. Мой.

«Не дай пеплу быть концом. Пусть он станет началом».

И в этот миг — удар. Боль. Воздух. Снова тело.

Я возвращаюсь!

Сознание возвращалось не сразу. Словно я плыл на дне густой, тягучей реки по течению. Каждый вдох обжигал мои ноздри запахом гнилого дерева, сырости и лошадиного навоза. Где-то позади трясло, грохотало — деревянные колёса с глухим стуком перекатывались по промёрзшей каменной дороге.

Я открыл свои глаза.

Надо мной — выцветшее полотно брезента. Небо где-то там, серое, как пепел в окопе. В лицо тянет холодным воздухом, а тело… Тело — не моё. Вроде бы руки есть. Вроде бы ноги есть. Но нет, всё какое-то другое, чужое.

Меня тряхнуло, я качнулся и ударился плечом о борт. Больно, сука. Только сейчас понял — сижу в повозке. Внутри нас шестеро. Все исключительно молодые мужчины. Руки свободны, каждый занят своим делом. Кто-то пишет пером письмо, кто-то читает потрепанную книжку, кто-то просто смотрит в сторону, но всех нас объединяет одно. Все — молчат. Никто не разговаривал друг с другом в этот момент и смотрели на меня с заметным опасением в глазах.

В одежде — выцветшие мундиры, старинные потертые временем сапоги. Заметная нищета прикрыта остатками былой гордости. Лица измождённые, но с каким-то, что ли, родовым высокомерием. Как у людей, которые когда-то приказывали — и до сих пор не отвыкли приказывать.

— Очнулся, — бросил один парень сиплым голосом старика, несмотря на молодое лицо, с узкими хитрющими глазами. — Долго же ты был в отключке.

Я не ответил. Просто оглядел их всех. Ни один не выглядел сильно испуганным. Ни один не сломлен. Все они — из кости, закалённой в интригах, крови и наследии. Дворяне. Аристократы. Только теперь потерявших былое величие.

Я посмотрел на свои руки.

Шрамы на костяшках. Вены — тугие, натруженные. На запястье — старое тату: волчья пасть, набитая не совсем аккуратно. Серебро в клыках почти стёрлось.

Это не моё тело. Это тело, видимо, моего предка.

В голове — глухой удар. Вспышка. Видение. Лицо из пепла, голос, что звал меня. «Ты — последний. Восстанови род».

Я — в прошлом. Я — в теле одного из основателей рода. В теле легенды.

— Пацаны, какой… сейчас год? — спросил я.

Рядом усмехнулись.

— Ты уже даже забыл в какой-год тебя в ссылку отправили? — самый старший наклонился ко мне. — 1798-й. Империя при Павле, если твои мозги совсем выветрило ещё.

Я молчал. Смотрел в его глаза. В этом взгляде была осторожность. Признание. Не дружба — уважение. Потому что имя рода, в теле которого я теперь был, ещё что-то значило в этом мире.

— А это? — указал я на знак на руке. Пепельный, едва светящийся.

— Ну как бы родовой символ. Метка рода Волковых. Ты ведь из них, судя по всему? Или это тоже забыл? — Он хмыкнул. — Значит, всё ясно. Теперь ты с нами, пёс на цепи. Империя больше не для таких, как мы.

Один из заключённых насмешливо бросил:

— Аристократы дохнут, как простолюдины. Теперь и ты — прах на дороге. Смирись с этим и наслаждайся поездкой.

Я смотрел на них всех — с холодом. С пренебрежением. Они могли быть дворянами, могли носить звания и медали, но все они — уже мертвы. А я… Я только начал возвращаться.

Тело отзывалось странной болью. Как будто каждая мышца вспоминала бой, каждый сустав — марш, каждое дыхание — еще было там, на поле боя. Я чувствовал свою кровь. Немного чужую — но уже ставшую моей.

Словно в венах течёт не просто жизнь. А долг. Призыв моего рода.

Повозка встала. Снаружи — команда: «Лагерь. Готовьтесь к выгрузке».

Но я не спешил.

Я поднялся медленно, глядя в серое небо. Далеко над головой кружила одинокая птица. Чёрная, как знак или даже символ. Как предупреждение или даже, как вызов.

Это тело — моё. Этот мир — теперь тоже мой. И если предки требуют восстановить род — я сделаю, чего бы мне это не стоило.

А если этот мир решит сломать меня, он сам и сгорит до тла в моём пепле.

Я усмехнулся и шагнул вперед вниз в холодный воздух, встретивший меня по выходу из повозки.

Мы остановились у подножия холма, и я с трудом спрыгнул на землю. Ноги будто ватные — тело ещё не привыкло к этому новому моему состоянию. Вокруг — молчаливые лица изгнанников, уставших и отрезанных от мира. Кто-то зажёг костёр, дым струился вверх, а над равниной медленно полз туман, словно пытаясь скрыть нас от чужих глаз. Я с трудом сдерживал дрожь внутри от холода. Да и, наверное, от того, что всё ещё не понимал, где я и кто теперь.

Я сел ближе к огню, стараясь не выделяться, но знаю — все смотрят на меня. Один из моих коллег по путешествию, с обожжённым лицом рассказывал, как его род вырезали до последнего, просто за то, что они осмелились сопротивляться воле иных аристократов. Другой — худой, с благородной осанкой — говорил, что тьма Империи началась именно с гибели старых кланов. Я слушал молча, пытаясь отделить правду от лжи, чтобы понять, что из этого — мне пригодится, а что чужое и нужно сразу же забыть. Внутри всё бурлило, но не мог позволить себе показать это. Я был не такой как внутри меня был стержень, которого в них не увидел.

Я чувствовал их взгляды — полные страха и почтения. Они знают, кто я, хотя сейчас такой же, как и они — позорный изгой. Моё имя — отпечаток прошлого, которое они не могут забыть. Я одновременно презирал их страх, но понимал: именно эти люди могут стать основой нового мира, который я собираюсь построить. Если они, конечно, выживут.

Впервые за долгое время кто-то произнёс моё новое имя вслух. Слово звучало чуждо, но я пробовал его на вкус, словно проверял, насколько оно моё. Никто не звал меня так раньше, но теперь я сам себя называл этим именем. Люди слушали и молчали — я чувствовал, как внутри меня рождается кто-то новый. Кто-то, кто уже не тот, кем был раньше и никогда им не будет.

Ночью сон не приходил ко мне. В голове смешивались чужие и мои воспоминания — словно два потока, которые невозможно разделить. Я видел сожжённые гербы, меч, воткнутый в землю, и женщину, которая говорила мне: «Ты должен был умереть, но вернулся. Почему?» Я проснулся в холодном поту, пальцы сжаты в кулак. Эти сны не отпускали меня, заставляли чувствовать груз того, что произошло и того, что ещё предстоит.

Утром обоз тронулся дальше, и я пошёл пешком, не прося лошади или места в повозке. Мне нужно было чувствовать землю под ногами — каждый шаг напоминал, что я всё ещё жив, что я всё ещё могу выбрать свой путь. Мы шли вперёд, но я не знал, куда ведёт дорога. Только слышал, что мы едем куда-то на Север. Что такое этот север? На горизонте тянулся чёрный лес — место, из которого никто не возвращается прежним по рассказам путников. Но я знал — эта дорога моя. И я пойду по ней, даже если она ведёт в проклятие.

Тишина лагеря разорвалась взрывом криков и лязга стали, аристократы закричали:

— Это Серые Псы! Они убьют нас!

Они ворвались, как чума, несущая смерть. Их было много, около десятка — злобные, грязные, с лицами, исцарапанными жизнью и ненавистью. Один из них, с улыбкой, похожей на поломанный месяц, крикнул:

— Сегодня закончится твоя игра, отпрыск падших!

А я стоял среди темноты, им не удастся увидеть мой страх. Страха нет. Вокруг — горят факелы, пахнет горелой травой. Время быть слабым закончилось.

Резко выхватил у одного из наших стражников меч и крикнул в ответ:

— Пора показать, кто здесь настоящий хищник!

Взмах — и из ладони вырвался вихрь пепла, как дымящаяся волна черной смерти. Пепел засел в глаза, заставляя врагов хрипеть и метаться. Один из них, панически вытирая лицо, свалился в грязь.

Я бросился в толпу — каждый шаг громкий и уверенный, сметающий всё на своём пути. Меч свистел и резал всех, кто попадался мне под руку. Будто я был не человек, а кошмар, вырвавшийся из самой жаркой части ада. В глазах врагов — паника и отчаяние, когда я превращал их тела в пепел, в прах. Они явно не ожидали, что именно такой силе им предстоит противостоять. Они не видели никогда до этого такой ярости. Ну что, приятно познакомиться, уроды.

— Ты сегодня умрешь, волчара — услышал я хриплый голос, — Тебе не справится с силой клана Серых псов! Ты позор своего рода и пора смыть его кровью.

Я усмехнулся и ответил, не снижая скорости:

— Слишком много говоришь для живого мертвеца, ублюдок, но пока, умираете только вы, а я станцию джигу-джигу на ваших трупах после битвы. Жалко, что ты этого не увидишь. Крутое будет зрелище.

Один из аристократов, рядом со мной, намертво пал от удара мечом в район груди. Я видел, как его кровь впитывалась в землю, смешиваясь с пеплом идущей битвы. Враги рвались к другому, но я не позволил им тронуть его. Магия пепла — мой холодный ответ на их атаки. Вихрь закрутился снова, словно живая тьма, обволакивая и разрывая соперника на части.

В этот момент я понял: страх в глазах этих ублюдков — моя пища, моя сила. Она наполняет меня яростью. Каждый взмах руки — как удар молота, ломает кости и надежды на будущее моих соперников. Я — не просто боец. Я — повелитель пепла и смерти. И я чувствовал их страх. Каждое новое моё движения они ожидали как что-то, с чем они не могли справится, даже если бы объединили все свои силы в одну. Даже в этом случае я был намного сильнее.

Когда последний из Серых Псов упал, я стоял посреди разрушенного лагеря, окружённый молчанием и дымом. Кровь на руках, пепел в лёгких, и в сердце, уверенность, что это только начало.

Нагибатор проснулся и идёт за головами тех, кто решил усомнится в моём роде. Настало время показать им, что на самом деле представляет из себя род Волковых…