Русская Америка. Сухой закон 3

Глава 23 Снежный ком

На следующий день. 8 февраля 1920 года. Кафе «Роза».

На столик передо мной Рощупкиным и Громовым выставили чашки с ароматным дымящимся кофе. Следом напротив каждого из нас возникли тарелки с горячими воздушными круассанами, что были начинены клубникой и сметанно-ванильным кремом.

В этом кафе подавали, пожалуй, одну из лучших выпечек в «Бронксе», достойную даже фешенебельных ресторанов Манхэттена.

Я осмотрелся. М-да. Вот это бум мы произвели… Почти за всеми столиками либо читали, либо горячо обсуждали написанное в газетах.

— «Нью-Йорк. Таймс» напечатали заметку про наших «гостей»? — спросил я у Виктора.

— Да. Очень занимательная. Идёт сразу после интервью Гардинга… — ответил друг.

— О! А вот это интересно!

Я подозвал официанта и попросил свежую прессу. Спустя полминуты я уже читал первую полосу «Таймса»:

'Кандидат в президенты Уоррен Гардинг — за правосудие!

Граждане Соединённых Штатов!

В сердце нашей страны зреет гнойник продажности, и пришло время выжечь его калёным железом. Я требую самого строгого преследования тех политиков-демократов, что, поправ священные принципы доверия граждан, превратили общественное служение в собственный денежный станок. Их жадность — это кинжал в спину каждого честного американца.

Недавний позорный скандал, произошедший с Верховным судом штата Нью-Йорк, с ясностью доказывает: наша судебная система отчаянно нуждается в тотальной реформе. Когда мантия судьи становится прикрытием для коррупции, это подрывает сами устои правосудия. Мы должны вернуть судам незапятнанность и беспристрастность!

С трепетом в сердце, но с железной решимостью в душе я обращаюсь к Вам сегодня по поводу дела, которое потрясло саму совесть нашей нации.

Верховный судья штата Нью-Йорк Алонзо Доусон, человек, давший клятву служить Фемиде, использовал свою должность, чтобы прикрыть тёмные дела конгрессмена-демократа Билла Хотфилда. Этот политик оказался замешан в чудовищном преступлении, для сокрытия которого он прибег к помощи изуверской секты, лидер которой именует себя «Пророком». Убийства индейцев мохоков в резервации около поселения Аунего в штате Нью-Йорк требуют самого тщательного расследования. И я обещаю Вам, что приложу все усилия, чтобы добиться компетентного расследования и справедливого наказания!

Но мой гнев обращён не только на продажных служителей закона. Само существование тайных сект, которые развращают умы американцев дикими суевериями, является язвой на теле нашей страны. Мы должны бороться с этим злом так же решительно, как и с политической коррупцией! Пора положить конец этому мракобесию, вернуть наших сбившихся с пути граждан в лоно цивилизации и сурово покарать тех, кто сеет смуту и смерть под предлогом лжедуховности.

Я призываю Конгресс незамедлительно начать работу над законами, которые обеспечат абсолютную прозрачность и высочайшую ответственность на всех уровнях судебной власти. Реформа судебной системы! Вот что нам нужно. И этим я займусь на посту президента в случае победы на выборах. Также, я лично и моя партия инициируем служебное разбирательство в Конгрессе. Билл Хотфилд должен быть отстранён от должности, а деятельность демократической партии нужно контролировать тщательнее!

В Аунего, тем временем, будут посланы агенты бюро расследований, представители полиции и прокуратуры для расследования.

Только так мы восстановим веру и очистим храм американской демократии

Уоррен Гардинг…'

Я даже довольно потянулся в кресле. А это уже тяжёлая артиллерия. Сейчас начнётся взаимная переброска «горячей картошки» между партиями и кандидатами. Но республиканцы уцепятся за этот шанс, как пить дать. Гардинг уж точно. Это же какое везение — подобный скандал в стане главных соперников прямо накануне выборов!

Лично я ликовал из-за того, что процесс пошёл так, как того требовалось. Ведь в руках я сейчас держал не свою газету, а «Таймс». Самое крупное издание в штате. А это значит, что следом за ним эту тему подхватят десятки других редакций. Уверен, что «Вашингтон Геральд» тоже понесут выступление Уоррена в массы уже сегодня.

— Видно, Наки постарался на славу, раз всё вышло так быстро! — заметил Рощупкин.

— Вы почитайте заметку на следующей странице… — посоветовал Виктор.

Я раскрыл газету и тут же наткнулся на новую статью с фотографией. На ней была запечатлена редакция «Нью-Йорк. Факты». Пара полицейских, незнакомцы в штатском и мои люди. Ха! Степан Молотов явно «закрыл» себя от камеры каким-то визитёром. Ну и правильно!

«Попытка давления на редакцию „Нью-Йорк. Факты“ из-за дела Билла Хотфилда и Пророка!»

Отличный заголовок. Мне в нём нравилось то, что «Таймс» как будто уже связали лидера сектантов и продажного сенатора. А слово «дело» создавало в голове читателя ассоциацию, словно уже вовсю кипит расследование или даже судебное разбирательство.

«…в распоряжении 'Таймс» оказался снимок полицейских из главного управления штата Нью-Йорк и представителей Нью-Йоркского отделения демократической партии. В пятницу они заявились в редакцию «Нью-Йорк. Факты». Газеты, что опубликовала шокирующую информацию о творящемся в местечке Аунего. Судя по всему, визит носил цель давления и проверки материалов, которые вышли в тот же день вечером.

Охрана «Фактов» утверждает, будто речь шла об изъятии тиража. При этом у посетителей не было никакого ордера на обыск. Лишь словесное прикрытие «делом государственной важности». Судя по всему, некоторые демократы штата считают свободу слова и свободу прессы — ненужной вещью.

И эти люди представляют наши интересы⁈

Особый интерес вызывает следующее: кто же дал полицию в помощь «проверяющим»? Неужели в управлении полиции штата есть люди, которые тоже покрывают судью Алонзо Доусона и конгрессмена Билла Хотфилда? Как далеко простёрлась их коррупционная паутина?…'

Смелый материал. Хотя, судя по всему, спусковым крючком стало обращение Уоррена Гардинга. Поэтому редакция «Таймс» так и осмелела. Помнится, вчера Джефф Браун чуть ли не со слезами на глазах упрашивал меня напечатать всё это именно в нашей газете. Но я был непреклонен. Известие о незаконном обыске в «Нью-Йорк. Факты» должны была идти «со стороны». И желательно от уважаемых старых изданий.

— Что скажешь? — пытливо уставился на меня Мишка.

— Пока всё идёт по плану. Но… Когда демократы оправятся, то начнут ответную информационную кампанию против нас. Я уверен.

— Думаешь, они будут защищать Хотфилда? После того как начнётся расследование?

— Нет, конечно! — я усмехнулся, — Они будут спасать свою репутацию. А для этого лучший вариант — залить всех вокруг дерьмом, и создать из этого хаос. Будут бить везде. И по нам в том числе.

— Наки поможет с этим?

— Обещал, что выручит.

— А почему ты не обратился к Ротштейну? — задал неожиданный вопрос Громов.

— Потому что судья Алонзо Доусон «тормозит» его дело с махинациями на ставках по бейсболу. Тот скандал с «Блэк Сокс». Мы сейчас с ним не в одной лодке. Это мне удалось узнать от Ванжевского.

— Тебе перезвонил агент Диксон?

— Да. И согласился. Его прошение удовлетворено. В числе тех, кого направят расследовать дело по Аунего от центрального бюро, будет и он. Прибудет завтра. Помимо сотрудников, что пошлёт сам Нью-Йорк. Хорошо, что бюро расследований назначает на такие дела дополнительных нездешних агентов.

— Думаешь, местных могли купить?

— Не знаю. Но исключать такую возможность нельзя. На местных могли бы и надавить. А так я уверен, что местные возьмут тайм-аут и будут тенями при том, кто приедет от центрального управления бюро. Чтобы при любом исходе событий не потерять должность…

— Все-то ты продумал… — протянул Виктор.

— Шутишь? — я рассмеялся, — В этом плане многое могло пойти не так. Да и расслабляться рано. Всё только началось.

— А если бы что-то пошло плохо?

— На этот случай у меня всегда есть «план Б». Это раз. Во-вторых, с нами не будут считаться, и нам не будут доверять теневые «боссы», если мы не будем тверды. И наши люди тоже. Моих «солдат» убили. Значит, я должен отомстить. Плюс, мы заключили договор с мохоками, который принесёт нам большую пользу. Вместо Аунего мы сможем использовать резервацию под склады. И получим выход на осейджей в Оклахоме. Кстати, сейчас, когда в Аунего и резервацию постепенно стекаются журналисты, мохокам уже проще. Сектанты, насколько мне известно, фактически засели в осаде и никто не покидает общину. И это только усугубляет положение Пророка и Хотфилда…

— Ты прав, — кивнул Рощупкин.

— Как там дела в Кентукки? Савелий справляется? — перевёл я тему разговора.

— Да. Первые машины пойдут в Чикаго уже через неделю.

— Хорошо. Позвоню Аль-Капоне и предупрежу его ещё раз. Чтобы не было лишних вопросов: куда идут грузовики. А то подумает, что это какие-то конкуренты… Сосредоточься на радиозаводе. Сезонный фестиваль в Атлантик-Сити уже близко.

— Большие радиоустановки уже скоро закончат. Одну отдадут завтра. И она будет стоять в Центральном парке под навесом. А кого посадить болтуном? — вдруг спросил Мишка.

— В смысле? — опешил я.

— Ну кто-то же должен вести передачи на радио, как ты говорил.

Оп-па! А об этом-то я и не подумал…

— Пусть Давид устроит прослушивания. На мужской и женский голос. А там дальше видно будет.

Ко мне подошёл официант и склонился надо мной:

— Вы — мистер Соколов?

— Да.

— Вас зовут к телефону. Просили передать следующее: «Звоним из офиса. Дело срочное».

— Сейчас…

Выкупить, что ли, это кафе? Мы здесь часто собираемся. Удобное место и для меня, и для моей охраны. Все подъезды и чёрный ход очень хорошо контролируются. А иногда приятнее собираться и обсуждать дела именно тут, а не в офисе, который постепенно превратился в крепость.

— Слушаю! — бросил я в трубку.

— Звонил шериф. Он очень хочет встретиться…

Ну что же. Можно и встретиться с Фэллоном. Прозондировать почву. Раз в Аунего всё идёт как надо. Если бы я знал, как жестоко ошибаюсь…

Аунего. Дом сенатора Билла Хотфилда.

— Что ты наделал? — орал конгрессмен, мечась по большому залу, как волк в клетке. Он хватал вещи и бросал их в чемодан.

— А что ты предлагаешь? Пустить этих грязных журналюг сюда, под сень истинной веры? — спокойно задал ему вопрос Пророк, восседая в кресле.

— Мне звонили мои компаньоны из Оклахомы. Они следят за новостями! Меня отстранили от дел. И начали расследование! Если бы я сейчас был в Вашингтоне, то уже попал бы на допрос! — кипел сенатор. Нужно бежать! И спалить мои документы к чертям!

— Зачем? — чёрные глаза проповедника следили за Биллом, расхаживающим взад и вперёд по богатому ковру.

— Как зачем? Здесь все бумаги… Всё по рудникам в горах. Вся бухгалтерия. Если за это возьмётся экономическая служба, нам конец! Они узна́ют, что мы уже давно разрабатываем копи на землях мохоков. И поймут, что я проталкивал законопроект об опекунстве только для того, чтобы всё это легализовать! Алонзо не отвечает на звонки. Когда я говорил с ним в последний раз, его вызывали на коллегию судей.

— Успокойся, Билл. Возьми себя в руки, — Пророк устало прижал пальцы к вискам и скривился. У него снова начиналась страшная мигрень.

— Ты дал указание шерифу обороняться? Его люди открыли огонь по репортёрам!

— Всего лишь постреляли у них над головами. Чтобы те и не смели ступать на эту землю.

— Скоро здесь будет вся полиция штата! Агенты бюро расследований! Ты будешь с ними воевать?

— А что ты предлагаешь, Билл? — свернул глазами проповедник и сенатор невольно отвёл взгляд.

— Пусти репортёров. Сделай вид, что всё в порядке! — сказал он.

— Пустить сюда цивилизацию? Ты сам сказал: за репортёрами приедет полиция. Мне самому пригласить в дом божий этих грязных еретиков? Чтобы они начали сбивать мою паству с истинного пути?

— Нужно уничтожить все бумаги!

— Пожалуйста. Мне они не нужны.

— И бежать отсюда! Пока не стало поздно!

— Беги! — усмехнулся Пророк.

— Да ты слышишь меня⁈

Конгрессмен вдруг остановился посреди комнаты. Его глаза округлились:

— Тебе никогда и не нужны были эти шахты и земли, Шульц!

Пророк скривился от нового приступа боли и тяжело вздохнул. А сенатор подошёл к нему, и тыкнул пальцем прямо в лицо, не решаясь всё же прикоснуться к проповеднику:

— Тогда зачем ты помогал мне? Ради этого «Ковчега»? Чтобы я отдал тебе этих людей? Ты — исчадие ада, Шульц!

Пророк неожиданно звонко рассмеялся:

— Ты жалок, Билл! Когда ты согласился на моё предложение, ты просто видел в этих людях средство достижения своих целей. И тебе казалось абсолютно нормальным отдать их мне, чтобы я вознёс их души к небесам! Ты согласился на «Ковчег» для МОЕЙ общины из жадности. А сейчас, когда это потеряло для тебя смысл, когда ты понял, что не получишь своих денег, ты вдруг взялся судить меня? Кого? Меня?

Проповедник медленно встал с кресла во весь свой рост. Он оказался на голову выше конгрессмена. Его голос звучал как раскаты грома:

— Ты просто грязное орудие. Я взял на себя тяжкий грех. Грех общения с тобой. Грех пожатия твоей руки. Лишь потому, что МОЯ община должна была жить, есть и работать, пока они не станут готовы вознестись со мной!

— Долбаный фанатик! — отшатнулся от него Хотфилд.

По спине сенатора пробежали мурашки. Чёрные глаза Пророка сверлили его, завораживая какой-то дьявольской неумолимой силой. Он опять быстро отвёл взгляд и затараторил:

— Я уезжаю. Прямо сейчас! Пока ещё есть возможность. Оставайся здесь, Шульц! Со своими идиотами, верящими тебе! Подумай, как быстро они начнут задавать вопросы, когда полиция начнёт совать им под нос эти газеты? А ведь каждый пятый мужчина тут участвовал в убийстве мохока! Мои связи в Оклахоме передали, что уже даже «Нью-Йорк. Таймс» взялось топить меня! Гардинг, будь он неладен, уцепился за это дело, как бульдог. И уж он-то не упустит такой шанс перед выборами!

Проповедник нахмурился.

— Я сам им расскажу! — злорадно прорычал в сердцах сенатор, открывая резное деревянное бюро с документами, — Твоим идиотам. И пойдут слухи. Будь ты проклят, Шульц! Или, может быть, сказать газетам, что ты оболванил и меня? Загипнотизировал! Нет… не поверят… Оставайся здесь…

Глухой удар слабо разнёсся по залу. Конгрессмен Билл Хотфилд, вытаращив глаза, застыл на месте. А затем медленно завалился набок, рухнув на свой же чемодан. Позади него стоял Пророк, держа в руках кочергу для камина.

Он воздел очи вверх и кротко прошептал:

— Пора принять тебе сынов и дочерей своих в Ковчеге, что единой могилой нам станет. Во имя искупления грехов наших…

Окрестности Аунего.

Четыре машины полиции, чуть ли не утопая в снегу, подъехали и остановились около припорошённых «Бьюиков». Из первой вылез лейтенант в форменном полушубке округа и поспешил к кучке людей, сбившихся вместе:

— Вы кто такие?

— Мы — репортёры из «Геральд».

— А мы из «Таймс»…

Начальник полицейских недовольно хмыкнул. Его и так направили сюда из самого Нью-Йорка в качестве «авангарда». А тут ещё и газетчики будут путаться под ногами. Он процедил:

— Что вам здесь надо?

— Мы приехали за материалом, а по нам открыли огонь! Одна пуля угодила в фару. Мы тут же отъехали обратно.

— Огонь? — вытянулось лицо лейтенанта.

— Да.

— Да что тут происходит? Так! В сторону! Парни, за мной! Нужно разобраться во всём. Гражданские — ждать здесь, — обрубил он, видя, что журналисты оживились и потянулись было за ним.

— Местные запрещают заходить за красные флажки! — быстро проговорили репортёры.

— Какие ещё флажки?

— Условная граница. Вы увидите.

Полицейские машины спустились со склона и почти докатили до Аунего. Лейтенант заметил, как посреди поля перед общиной слегка треплется на ветру небольшое красное полотнище. Он остановил машину, не доезжая до «границы». Вышел из неё, на ходу доставая оружие. Осмотрелся.

— Эй там! Не стрелять! Полиция!

Ответом была тишина. Так продолжалось минут пять. Наконец, лейтенант, внимательно изучивший все окна и чердачные проёмы, выходившие на эту часть долины, решил двинуться вперёд. Он сделал несколько шагов к флажку.

Выстрел отразился эхом по долине. Пуля взвизгнула над головой.

Копы, что стояли рядом со своими машинами, тут же бросились в снег или попрятались за открытыми дверцами авто.

— Не стрелять! Полиция! — заорал лейтенант.

Он так и не понял — откуда произвели выстрел.

— Убирайтесь с нашей земли, грешники! — раздался ответный крик со стороны домов.

— Мы будем стрелять в ответ, если вы не сдадитесь. Бросьте оружие и выходите с поднятыми руками!

— Тот, кто пересечёт черту около флажка — получит пулю в лоб! — ответили лейтенанту.

— Я не уйду отсюда. Скоро прибудет подкрепление, и я арестую каждого, кто стрелял. А затем его отдадут под суд!

— Нет суда, кроме суда божьего! — прокричали со стороны домов, — Разворачивайтесь и уезжайте. Оставьте нас в покое!

Лежащий чуть позади справа полисмен повернул лицо к лейтенанту:

— Сэр, мне кажется, лучше действительно дождаться наших. Из города скоро прибудут ещё экипажи. Возьмём их в кольцо. Если будут сопротивляться — что же. Положим тех, кто будет в нас палить… Они всё равно не выстоят.

— Так и поступим, — кивнул начальник.

Вдруг со стороны Аунего раздался мелодичный гул. Полицейские удивлённо подняли головы. По главной улице шла процессия. Женщины, мужчины. Все тепло одетые, они вели с собою детей и пели.

— Что за ерунда? — спросил удивлённо кто-то из сотрудников, смахивая снег с лица.

А люди, тем временем, начали расходиться в стороны. Они стали живой изгородью поперёк улицы и взялись за руки, не переставая повторять торжественные напевы. Лица их были отрешены. Словно они не замечали ничего, что происходило вокруг. Живые щиты закрыли Аунего, отгородив его собою от внешнего мира.

Лейтенант сжал зубы и процедил:

— Твою…. Теперь подкреплением дело не решишь…