Студент богословия

Сады

уть раньше студент богословия вновь встретил тех двух собак у Вудвинда. Его вызвали к стари-ку, который похвалил найденные во сне слова и выдал ему премию. Когда он спускался, собаки ждали его, свесив языки, — сучка и кобель. Они застыли, глядя друг на друга. Студент богословия замер на третьей ступеньке, а затем как подкошенный рухнул вперед, выставив руки перед собой, растопырив пальцы, словно клинки: в последнюю секунду они скрючились, впиваясь в шкуры, ломая собачьи спины. Не пострадав при падении, он поднялся и быстро вынес собак в мешке — вниз по лестнице, наружу. Добежав до лавки Тео, он залил трупы формальдегидом и на заднем дворе, когда солнце уже опускалось за крыши, вдохнул их обоих — ему открылось все, что они испытали.

Эксперимент окончен, теперь он чист. Смыл с себя запах формальдегида, соскоблил его — в приступе паранойи. Ему бы хотелось найти еще одну лошадь или, возможно, птицу, но покрупней — или даже одного из огромных пустынных варанов, — но извращенная дисциплина подсказывает ему не спешить. Его первым заданием будет Чан. Фасвергиль объяснил:

— Человеческая память смутна и огромна, найти особые воспоминания за повседневным опытом необычайно трудно, даже в благоприятных обстоятельствах. Поскольку искателю легче всего пережить предсмертные мгновения, лучше начать с Чана. Его роль в создании Каталога ничтожна, но он был единственным, кто умер, думая о Неизвестных Словах, и получить желаемое будет проще, чем в остальных случаях из списка. Начать с Чана стоит еще и потому, что он умер последним, его воспоминания еще не успели утонуть во мраке. — Брови поднимаются, указательный палец целится в потолок. — Более того, Чан будет проверкой — чтобы ты мог оценить и отточить навыки при работе с человеческими объектами. Из надежных источников мне известно, что его тело превосходно сохранилось и почти не тронуто тленом. Жду отчета в конце недели.

«Слишком много причин, — говорит себе студент богословия. — Кого он пытается убедить? Пусть скажет, что делать, и оставит объяснения».

Погруженный в мысли, он блуждает по Сан-Венефицио, платит за вход в Сады и гуляет там. Бумажные фонарики и свечи, спрятанные в кустах и ветвях деревьев, бросают на тропинки сети теней. Здесь людно, горожане совершают променад в теплом вечернем сумраке, полном песен сверчков. Студент богословия в тяжелом пальто осторожно шагает у кромки травы, вспоминая, как прятался в кустах ребенком и, улучив момент, нападал из засады, а потом, неуловимый, мчался сквозь заросли. Было приятно видеть себя взрослым — в этом парке, — высоким, темным призраком, затаившимся на краю тропинки.

Неожиданно он вспоминает Семинарию — такую, какой видел ее в минуты одиночества. Узорные тени деревьев, дрожавшие на стенах по ночам, голубой свет в высоких маленьких окнах, где творили магию, тихий шепот над миром, с которого свинцовые отвесы иногда падали, как пышущие током оборванные провода. Студент богословия шатается.

Люди проплывают мимо в вечерних одеяниях, с парасолями, проносится стайка детей — они огибают его по широкой дуге. Быть принятым за привидение горько и лестно. Если оглядеться, в тусклом ведьмином свете, исходящем от деревьев и фонарей, они все кажутся призраками, Бледно мерцающие или темные силуэты скользят между омутами теней, их голоса вездесущие, как песня сверчков иногда прерываются, проносятся мимо — ароматом, вздохом потревоженного ветра. Прохожие, фланеры, словно отделены от него тонкой светящейся пленкой — с каждым шагом по ее поверхности бегут огоньки.

В центре сада — пруд в стеклянной оправе, сто футов в диаметре, три — глубиной у берегов и шесть — в середине. Под стеклянным полом установлены мощные лампы — огромный калейдоскоп разбрызгивает узоры по воде, по кронам склонившихся к пруду деревьев. Искры скользят по листьям, с ветки на ветку, прыгают по рукам и лицам. Ночами в воду выпускают прозрачных или светящихся рыб. Напуганные пресноводные каракатицы, трех футов длиной, меняют цвет, пытаясь слиться с бьющими им в живот пляшущими огнями. Стоит им приспособиться, как рисунок меняется, и все повторяется — другие узоры ложатся на тени минувших цветов и снова устаревают. В центре пруда колышет щупальцами огромный осьминог, наблюдая за людьми пустыми двудольными глазами. Единственная щель в его боку медленно расходится и смыкается — это сердце бассейна.

Мисс Вудвинд смотрит на осьминога. Она одна — облокотилась на стеклянный край, огни поднимаются из глубин, чтобы запутаться в ее волосах, блеснуть в глазах и на зубах, пальцами пробежать по очертаниям ее лица и фигуры, окрасить ногти и одежду. Студент богословия ловит ее аромат прежде, чем видит мисс Вудвинд, — легкий в легком воздухе, нежней, чем в коробке офиса. Замерев, она смотрит осьминогу прямо в глаза.

Не отрывается, когда подходит студент богословия.

— Взгляни, — указывает мисс Вудвинд. — как он парит в глубине. — Она оборачивается к нему, улыбаясь — Это прекрасно! — и возвращается к зрелищу.

Студент богословия рассеянно кивает, любуясь ей. Она одета как учительница и радуется как школьница. Пришла сюда одна — он еще не встречал ее вне офиса, не видел вместе с подругами, хотя полагал, что они есть. Взглянув повнимательней, он понимает: восторг, написанный у нее на лице, из тех, что расцветает а одиночестве или среди незнакомцев, и ему льстит прикосновение к тайне, внезапная близость. Она смотрит на воду, он — на нее.

Затем она снова его замечает:

— А, ты еще здесь!

Он отводит глаза — к бассейну и игре огней, кладет руки на холодное стекло, пытаясь придумать, что делать дальше. Но она уже не с ним, ее губы тихо шевелятся, и он хочет сунуть голову в пруд, но вместо этого на секунду опускает туда руку. Ледяная вода гирляндой срывается с его пальцев. Расстроенный, он повторяет движение снова и снова, глядя на инкрустированные искрами ленты.

— Чего ты хочешь?

— Ты — словопыт, — задыхаясь, говорит он — холод обжигает пальцы. — Лучшая из нас…

— Ты мне льстишь? — она глядит на него так, словно вот-вот ухмыльнется.

Он встряхивает руками, разбрызгивая капли по стеклу.

— Ты так пристально смотрела в воду, что я подумал: возможно, крупица твоего таланта упала в пруд.

— Упала в пруд? Какой же ты суеверный.

— Я просто хочу быть таким, как ты.

Достаточно дерзко, чтобы вызвать улыбку. От удивления ее лицо оживает. Она шепчет что-то в ответ — он не слышит, что именно, но понимает, что вновь ее заинтересовал. Бумаги шуршат в груди.

Они гуляют вдвоем. Ее глаза устремлены куда-то за горизонт, руки сцеплены за спиной. Он смотрит, как с каждым шагом она меняется — свет стекает по ее силуэту, окрашивая его сотней оттенков, напоминая калейдоскоп. Все это время она что-то шепчет, разговаривает сама с собой, а потом громко заявляет:

— Знаешь, на твоем месте я бы не волновалась, последние слова, что ты принес, просто восхитительны.

Он кивает.

— Наверное, это было непросто… А может, ты нашел секретный сад, где слова висят на ветках и ждут, чтобы их сорвали?

В ее голосе — сладкий яд.

— Прикидываешься дурачком? — она все еще не смотрит на него. — Я знаю, где ты их берешь.

Он не взял ничего из Каталога, забыл каждое слово, едва выпустил фрагменты из рук, но, похоже, вспомнил их во сне.

— Ты — сомнамбула, слышишь слова, которые люди произносят, сами того не ведая. Я видела, как ты бродил по площади, словно призрак. Останавливался на каждом шагу и записывал в блокнот то, что другие не слышали. Твои трюки не тайна.

Ни разу не обернувшись, она идет рядом, словно точно знает, где он находится. Свет фар скользит по изгороди, брызжет ему на очки, и в следующую секунду он мчится, как тень, по боковой тропинке. За спиной — на улице — яростно ревет гудок, птицы, крича, взмывают с деревьев. Но свет меркнет: машина уезжает ни с чем. Студент богословия ищет взглядом мисс Вудвинд — она совсем рядом, улыбается ему, скрестив руки.

— Ты прав, что сбежал, — их водят демоны.

— Они приезжали за тобой?

Она поднимает бровь:

— Нет, но я видела их за работой. Берегись! — ее палец упирается ему в грудь.

Некоторое время они сидят в тени, слушая сверчков. Ее губы беззвучно шевелятся, лицо тонет во тьме, огни с улицы пробиваются сквозь листву, озаряя высокую белую скулу в завитках светлых, мерцающих прядей.

— Идем, я кое-что тебе покажу! — она спешит по траве — под сень деревьев.

Они следуют за ручьем по заросшей лозами каменистой тропинке. Мисс Вудвинд без помех пробирается сквозь чащу, студент богословия идет за ней, оставляя на ветках нитки и лоскутки. Как сильно он ни старается догнать ее, она всегда впереди, к его лодыжкам словно прикованы глиняные кирпичи. Удвоив усилия, он оказывается у нее за спиной. Избегает выбоин, шагая по ее следам.

Один за другим огни тускнеют и исчезают, вместе со звуком голосов. Их окружают деревья и запах влажной земли, город растворяется вдали. Студент богословия следует за ее ароматом и шепотом, ощущая, что переходит из одного сна в другой. Деревья становятся гуще — с чувством, что до них здесь никого не было, он идет к оазису, старше самого города.

Поднимается ветер и рев. Она указывает:

— Здесь!

Обращает к нему призрачное лицо в ореоле волос:

— Это исток ручья!

Прямо под ее пальцем из земли вырывается огромный, завивающийся спиралью ключ, брызжущий на камни — в расселину, над которой они стоят. Деревья на берегу полощут ветви в потоке, в воздухе — речь водоворота.

— Я покажу тебе путь, — голос мисс Вудвинд прекрасно слышен, несмотря на шум. Она указывает на берег маленького притока, выше по ручью, где вода завивается, петляя меж старых древесных корней и валунов — один из них плоский, на него они и садятся, отвернувшись от рева бьющего из земли ключа. Мисс Вудвинд с секунду смотрит на студента богословия и оказывает ему любезность — наклоняется, опускает руку в воду и протягивает ему ладонь — чашу, с которой срываются капли.

— Если ты действительно хочешь окунуться, прошу. — Она предлагает ему воду и, видя, что он колеблется, берет за шею, опуская лицом в ладонь. Он пьет — наблюдая за ним, она говорит сама с собой, тихо и нежно. Еще раз набирает воды, и он вновь застывает, склонившись к ее ладони. Мисс Вудвинд обращает лицо к серому небу, к металлическим звездам в черной сети ветвей, и смотрит, как лепечущая вода извергается из глубин, подобно дыму и молнии. Студент богословия слизывает капли с кожи, проводит щекой по ее пальцам. Она понимает, что так и не убрала руку с его шеи, и касается его горла. Он поднимает глаза — мокрыми ладонями она притягивает его к себе, лицом к лицу — ближе и ближе, — к словам, словам, словам.