Студент богословия

Дом

ысокие сорняки вокруг дома топорщатся, будто шерсть испуганной кошки, льнут к забору. Как и повсюду на участке, краска на нем давным-давно облупилась, обнажая старые, серые, рассохшиеся доски — новые здесь разве что царапины. Крыльцо поднимается на пятнадцать футов от земли, промежутки между поддерживающими балками закрывают сломанные плетеные ширмы, сзади дом подпирает холмик, заросший колючим, непроходимым пустынным кустарником и тоненькими дубами. Студент богословия тащит мешок, в котором что-то хлюпает, а иногда и звенит, как бьющееся стекло. Он поднимается, держась за перила, — на крыльцо, тоже огражденное. Перекладины торчат вдоль фасада, как кости, голые и окаменевшие. Тео обгоняет его, кусая губы, распахивает дверь. Им открывается зев дома — огромный центральный коридор с крохотными комнатами, рассыпанными по трем этажам, на каждый из которых ведут притулившиеся у стен отдельные лестницы — новые перила, тени ребер на штукатурке.

В сумраке студент богословия чувствует облегчение, света в последнее время было слишком много. Тошнотворная тяжесть прямых солнечных лучей пугает его, он вскидывает голову, щурится, шагает осторожно, как старик. Внимательно осмотревшись, выбирает лестницу и уносит Альберта и Чана на третий этаж, где им предстоит работать. Тео возвращается к тележке и приносит на кухню новую полку для ножей, затем подключает последний оставшийся холодильник.

Вечером они бродят по крыльцу, скидывая в сорняки пыль и мертвые листья. На другой стороне улицы сонная россыпь домов и складов с выбитыми дверьми. Ветер приносит темный теплый воздух, изгрызенный варанами, прокалившийся за день в пустыне. Дезден рассеянно бросает в паука один из ножей, следит за его полетом, склоняет голову к плечу. Студент богословия поднимает глаза.

Острие глубоко вошло в доску, полированная стальная рукоятка еще дрожит, но паука нигде нет. Его и не было. Пожав плечами, Тео вытаскивает нож.

Позже их навещает мисс Вудвинд. Дверь открывает Тео. Сквозняки ведут мисс Вудвинд по пустому зеву дома, от лестницы к лестнице, пока, наконец, лента перил не уносит ее наверх. Она обнимает себя, но в глазах ее нет страха, только злость.

Комната студента богословия под самой крышей. Он работает, скинув пиджак, мастерит из зонтика прорицательную машину. Мисс Вудвинд входит в мансарду и на мгновение застывает. Смотрит на огромный игрек подтяжек у него на спине — темней выцветшей черной рубашки с серебристым воротничком и обтрепанными манжетами. На правом локте у него прореха, в которую видна белая рука, холодная и твердая, как обточенный водой камень.

Она здоровается. Он предсказуем. Забыл об офисе, и мисс Вудвинд решила ему напомнить. Он смотрит на нее испуганно — ее появление в доме застало его врасплох — и достает одну из тетрадей. Пока она садится на раскладушку и читает новые записи (ни одна из которых не имеет отношения к Каталогу), он возвращается к своему проекту, горя от нетерпения. Стержень зонта, отпиленный у спиц, украшают различные шестеренки и рычаг с номеронабирателем. Спицы обрезаны, чтобы соответствовать определенной шкале, каждая либо на три четверти, либо наполовину короче предыдущей. На концах спиц — крохотные жестянки, увенчанные кранами и перьями авторучек. Студент богословия тянет тонкую леску от каждого крана вниз по спице, закрепляя ее на центральной шестерне.

Мисс Вудвинд заканчивает читать и откидывается назад. Раскладушка провисает почти до пола. Подушки нет, только простыня в желтых пятнах химикатов. Она снова выпрямляется и смотрит, как он работает. Затем идет к нему вместе с заметками.

— Снова ходил во сне.

Он кивает. Ее аромат окутывает его.

— Пока этого хватит, но… у меня дурное предчувствие, — она чуть морщится. — Ты…

Она шлепает его по лбу, и он изумленно отшатывается.

— Ты ускользаешь, — тихо говорит она. — Куда бы ты ни шел, всегда возвращайся ко мне.

Наградив его строгим взглядом, мисс Вудвинд смотрит на стол.

— Что это?

— Ерунда. Прорицательная машина, но она еще не готова.

— Как она работает?

— Устанавливаешь на нее бумажный круг, наполняешь краны разноцветными чернилами, не глядя поворачиваешь заводную ручку. Сцепление шестерней случайно, одни расправят ее, — он указывает на медную пружину среди зубцов, — другие запустят механизм, третьи откроют краны. Щелкнешь рычагом, и машина начнет вращаться, пружина расправится по или против часовой стрелки, рывками, быстро или медленно, непредсказуемо.

— И все это время с перьев будут капать чернила? — уточняет она.

Он разводит руками.

— Когда завод кончится, берешь бумагу и читаешь рисунок.

Она фыркает, надувает губы:

— И как ты это делаешь?

— Смотрю на него.

— Какое милое хобби! — смеется она.

Зачем утаивать это от нее? Выбора нет. Он открывает рот, и что-то меняется в его лице, вспыхивает на оправе очков — озарением, полным боли и, возможно, сочувствия. Он хмурится, брови взлетают вверх, на лбу проступают морщинки, глаза расширяются, рот кривит опрокинутая улыбка, горло над воротничком застывает — все в один миг, а потом остается только смятение. Мисс Вудвинд встряхивает его за плечи.

— В чем дело? Что случилось?

Он качает головой и валится на пол, почти без сознания, пытаясь понять.

Она оборачивается, вглядывается в чердачную тьму, опускает глаза.

— Ты ведешь себя странно. Что ты видел?

Озарение миновало, как вспышка молнии. Он встряхивает руками перед лицом. На мгновение все здесь было совсем другим. Кто-то смотрел на него из тьмы.

— Тут пусто. Ты можешь встать?

— …не знаю.

— И?..

Он видел только часть лица — глаза и открытый чернильный рот — совершенного незнакомца.

Мисс Вудвинд всплескивает руками:

— Ты все выдумываешь, только время с тобой теряю. — Она идет к двери.

Студент богословия догоняет ее, тянет назад, шипит:

— Выдумываю? Я покажу тебе, кто здесь выдумывает!

Схватив мисс Вудвинд за ремень, он вытаскивает ее

из комнаты и тянет по лестничной клетке. Она отстраняется, но не протестует, просто что-то шепчет сама себе. Ей любопытно.

Единственная дверь напротив снабжена тяжелым засовом и скошенным оконцем — кто-то с той стороны, вероятно, смотрит в него на лестницу. Все еще держа мисс Вудвинд за талию, студент богословия отпирает и открывает дверь. Вталкивает ее внутрь.

Говорит ей:

— Гляди!

Комната огромна, она расходится на два крыла и занимает почти весь этаж. Внутри — настоящий лабиринт. Места хватает только на то, чтобы распахнуть дверь, остальное пространство теряется в сплетении туннелей, извивающихся у пола и висящих у потолка, порой угловатых, порой перекрученных, словно шланги, — с дверцами, крылечками, иллюминаторами, стоками и даже маленькой спиральной лестницей. У их ног — вход: деревянная дверь с маленькой фарфоровой ручкой, достаточно высокая, чтобы внутрь — на четвереньках — пролез взрослый человек.

— Никто не знает, зачем это. Туннели встроены в стены. Прислушайся!

На мгновение они замирают.

Из глубины комнаты доносится приглушенный шорох: там кто-то ползет.

Мисс Вудвинд не издает ни звука.

Той ночью она отправляется с ними на поиски Ниффруха и Дрейфика. Городской морг, приземистое восьмиугольное здание с зеленоватым медным куполом и толстыми мраморными стенами, расположен рядом с Орфеумом. Ветрено. Мертвые листья пляшут на перекрестках, скрипят голые ветви, небосвод чист настолько, что луна — новая — виднеется в небе клубком тьмы. На улице тихо, только изредка пролетает вздох ветра. Молча, теперь уже трое, они расходятся и исчезают под сенью теней, прильнувших к моргу. Ищут вход.

Мисс Вудвинд свистит, она наткнулась на незапертую дверь в толще восточной стены.

Студент богословия кивает ей:

— Я знал, что ты ее найдешь.

Узкий коридор пронзает здание, словно штольня, потолок нависает над головами. Стены желтые, ворсистый темно-зеленый ковер скрадывает шаги. Через равные промежутки с потолка и со стен свисают бледные, анемичные лампы, но толку от них почти никакого. Они идут — дальше и дальше, коридор медленно опускается и начинает виться, пока, завернув за очередной угол, не выводит их в морг.

Под стропилами и болтающимися лампочками тянутся ряды холодильных камер, пятидесяти футов в высоту, белых, как кость: молочный глянец фарфоровых дверей, петли, утопленные в кафельной облицовке, хромированные ручки. Иногда что-то скрипит или трещит вдалеке, словно дом дрейфует по океану, как корабль-призрак. Студент богословия бросается вперед — к литере Н, пока Тео и мисс Вудвинд ищут Д. Сотни имен на ярлычках выведены одним и тем же мелким почерком. Вверх и вниз по лестницам, ряд за рядом, тревожа затхлый воздух, пропахший спиртом и сваркой. Студент богословия подзывает их шепотом, прогремевшим в пустоте зала.

Они находят его у шкафа с особыми случаями — рывком студент богословия вытаскивает одну из полок. Ниффрух и Дрейфик лежат на ней вдвоем, держась за руки, устремив к потолку застывшие лица. Тонкие струйки тумана клубятся вокруг, белыми перьями падают на пол. Ноздри студента богословия дрожат, он втягивает запах льда и набрасывается на словопытов, изо всех сил пытаясь расцепить их руки. Они смерзлись намертво. Не поддаются.

Дезден замечает:

— Мы не сможем забрать обоих. Мешок только один.

Студент богословия хмурится. Поворачивается к мисс

Вудвинд, указывая на переплетение балок под потолком.

— Будь настороже.

Она отходит и, окинув морг взглядом, застывает у входа. Изредка улыбается. Ее губы движутся, она что-то тихо шепчет.

Студент богословия поворачивается к трупам. Его глаза перебегают с одного мраморного лица на другое. Затем с силой, утроенной яростью, он хватает Дрейфи-ка за голову и, дернув вбок, ломает ему шею. Выдыхает и смотрит на Дездена.

— Теперь отрежь ее, — тихо говорит он.

Дезден обезглавливает Дрейфика тремя ударами, заледеневшая плоть рвется, как ткань. Водянистая струйка пурпурной крови вытекает из шеи, но мясник осторожен и кладет голову в мешок, не пролив ни капли. Студент богословия уже достает Ниффруха из камеры, иней на костюме мертвеца скрипит и потрескивает. Тео подходит, чтобы помочь, и, когда словопыт застревает, не желая отпускать руку партнера, тесак опускается ему на запястье. Ниффрух соскальзывает в мешок.

Вновь в коридоре. Дезден спотыкается, мешок врезается в стену, оставляя на ней широки пунцовы потек, воняющий гнилой рыбой. Студент богословия не желает привлекать внимания, останки в камере пролежат незамеченными недели, а возможно, и месяцы, но кровью на стене заинтересуются сразу. Осторожно он проводит по левому глазу острым ногтем, выдавливая на палец блестящую капельку. Мясник и мисс Вудвинд смотрят, как он, зажав ранку другой рукой, наносит жидкость на пятно: кровь на стене становится прозрачной и начинает течь. Это продолжается, пока пятно, каплями чистой воды, не сползает на пол. В прохладном сухом воздухе лужица испарится, исчезнет бесследно. Раздраженно взглянув на Тео, студент богословия протискивается мимо них и выходит на улицу.

Прорицательные машины — не единственный проект студента богословия. Он придумал новый метод погружения, куда более эффективный, чем питье формальдегида. Добавив в жидкость специальный реагент, он поднимает воспоминания на поверхность, не смешивая их. Снимает, как пенки, — это следующий шаг — и кладет на металлическое блюдце под стеклянным куполом, к трубке на вершине которого присоединен шланг. Электрические разряды бегут по блюдцу и испаряют жидкость. Она оседает на внутренней стороне купола, втягивается трубкой, поднимается по шлангу, оканчивающемуся респиратором.

Он заперся на чердаке. Мисс Вудвинд еще в доме, этажом ниже, гадает, почему у него под дверью горит свет. Уже поздно. Он готовится к двум встречам, планирует прочесть Ниффруха и Дрейфика одновременно. Мисс Вудвинд тревожится: стоило бы уйти несколько часов назад, но здесь творится что-то неотвратимое. Перед этим она подслушала разговор — студент богословия звонил кому-то, и этот кто-то не хотел, чтобы он принимал сразу и Ниффруха, и Дрейфика. Студент богословия согласился, но плана не изменил. Что теперь будет?

Тишина. Тео внизу, перед своими зеркалами, — расчленяет тело Ниффруха на маленькие кусочки. На миг обезумев, он наносит несколько длинных, глубоких порезов и — так же внезапно — успокаивается. Мисс Вудвинд не понимает, что происходит.

Тишина. Вернувшись, затащив тело в дом, студент богословия на миг застыл у окна. Что-то вновь промелькнуло в его лице.

Мертвая тишина. В груди словно клубится дым — предчувствие, жуткое, как медленный удар в живот. Чем бы оно ни грозило, мисс Вудвинд презрительно кривит губы и крадется по лестнице — к его двери

Она что-то слышит. Дверь заперта, но наружу просачивается шум — скрежет, вздох ветра? Пару минут она гадает, что это может быть. Затем он опускает респиратор, и она понимает, что слышит два звука. Ручку, царапающую бумагу, и его. Пронзительный, свистящий шепот в миге от мертвой тишины — такой, что она затыкает уши руками и сбегает по лестнице, слыша, как он кричит — беззвучно и без остановки.