Сумрачный гений князя Андрея

Глава 25

Вечер продолжался, но окончательный итог подводить Наташа пока не собиралась. На лице ее играла все та же безмятежная, чуть сочувственная улыбка, когда она взяла Иржину под руку и повела ее по салону, представляя то одному, то другому важному гостю. Действовала она с дипломатическим искусством, которому позавидовал бы сам Талейран. Каждое представление сопровождалось легкой, казалось бы, незначительной фразой, которую Наташа вбрасывала в разговор, как бы, между прочим.

— А это граф Орлов-Денисов, наш герой-кавалерист, — говорила она.

И, когда гость отвлекался, шептала Иржине:

— Он в ярости от новых револьверных карабинов для кавалерии. Говорит, они слишком легко стреляют, сложны в обращении, и потому кавалеристы панически боятся взводить курок, чтобы не прострелить себе ногу!

Представляя пожилого сенатора, известного консерватора, Наташа вздыхала:

— Бедный Андрей, он вчера почти до утра спорил с ним о целесообразности паровых тягачей для артиллерии. Сенатор уверен, что лошади надежнее, и, кажется, это мнение нашло поддержку у самого государя. Какая досада!

Иржина слушала, кивала, улыбалась, но в ее глазах застыл напряженный, хищный интерес. Она была опытной охотницей и понимала, что ее ведут на приманку. Но приманка была слишком соблазнительной. Ей подсовывали именно то, за что Париж и Вена платили бы золотом — сведения о внутренних противоречиях, о слабостях, о проблемах в самом сердце русского «военного чуда», создаваемого сумрачным гением князя Андрея.

В какой-то момент Наташа, изображая легкое смущение, отошла под предлогом, что ее зовет крестная. Она оставила Иржину в кругу молодых офицеров, которые с жаром обсуждали последние испытания того самого парового тягача, нового изобретения князя Андрея.

— Чудо инженерной мысли, не спорю, эти «самодвижущиеся повозки»! — горячился один молодой аристократ, поручик конного гвардейского полка. — Но на маневрах у нее лопнула эта… паровая труба, кажется. Боже, был такой грохот и пар, что мы думали, сие чудовище взорвется! К счастью, механик-инженер успел потушить топку. Князь был в бешенстве, слышал, что он даже стекло в своей карете кулаком выбил от досады!

Иржина слушала очень внимательно, стараясь не выдать своего волнения. Эта история идеально ложилась в ту картину технических сбоев и саботажа, о которой ей намекали. Тем временем Наташа, стоя у высокого окна и делая вид, что любуется ночным городом, поймала взгляд человека в довольно скромном камзоле для такого приема, стоявшего напротив. Это был один из людей Андрея, который негласно охранял ее. Он едва заметно кивнул.

План работал. «Удочка заброшена, — думала Наташа, — теперь нужно, чтобы эта рыбина как следует заглотила наживку и не сорвалась с крючка». Мысленно она благодарила мужа за его прозорливость. Он предугадал каждый жест, каждую интонацию Иржины. И теперь австриячка, как марионетка, играла именно ту роль, которую для нее и уготовил Андрей. Ее жадность до информации, тщеславие и страх быть разоблаченной — все это были ниточки, которые Наташа теперь прочно держала в своих руках.

Вернувшись домой далеко за полночь, Наташа застала Андрея в его кабинете. Он не спал, сидел при свете электрической лампы за чертежами новой корабельной паровой турбины высокого давления, но взгляд его был отсутствующим.

— Ну, сработала ли приманка? — спросил он, отрываясь от чертежной доски.

— Иржина клюнула, — отчетливо, почти по-военному, доложила Наташа, снимая длинные перчатки. — Я накормила ее ровно той смесью правды и лжи, которую мы обсуждали. Она слышала истории о «взрывающихся» трубах паровых тягачей, о «недовольных» новым оружием кавалеристах, о «сомневающемся» государе. Думаю, к утру ее новое шифрованное донесение уже будет готово к отправке в Вену и Париж.

Андрей подошел к жене и взял ее за руки. Его лицо, уставшее и напряженное, смягчилось.

— Спасибо, дорогая, за содействие! Ты совершила настоящий подвиг! Я знаю, как это было для тебя тяжело.

— Не тяжело, — возразила Наташа, и в ее глазах блеснула сталь. — А необходимо. Эта женщина хотела разрушить нашу жизнь. Теперь мы используем ее, чтобы спасти тысячи других. Это справедливо.

Она помолчала, глядя на горящий в камине огонь. Потом проговорила:

— Но я поймала себя на мысли, что мне… почти жаль ее. Она борется за свою ускользающую молодость, влияние, значимость. А мы ведем ее, как ягненка на заклание.

— Она сама избрала такой путь, — жестко сказал Андрей. — И она не ягненок. Она — волчица в шелках и бархате. И если мы покажем перед ней свою слабину, она перегрызет нам глотку.

Он был прав, и Наташа это понимала. Эпоха была безжалостной, и салонные войны с их ядовитыми сплетнями и улыбками-масками были лишь изящным предвестием грядущей бойни на полях сражений.

— Что дальше? — спросила она.

— Дальше? — Андрей подошел к карте и провел пальцем линию по западной границе. — Дальше мы продолжаем интенсивно готовиться и ждать, когда Наполеон, ободренный «провалами» в нашем перевооружении, совершит свою следующую ошибку. Он обязательно ускорит подготовку к войне и продолжит перебрасывать свои силы к нашей границе, накапливая войска в крепостях. Но, его армия будет нуждаться в огромном количестве припасов, и ее линии снабжения растянутся по дорогам Польши и Восточной Пруссии. И тогда…

Он ткнул пальцем в несколько точек на карте.

— Тогда «Небесный промысел» и второй наш дирижабль, строительство которого сейчас заканчивается, покажут им, каково это — иметь дело с новой русской военной машиной. Первый удар мы нанесем не по их солдатам, а по их обозам. По их уверенности в себе. Когда мы атакуем обозы с воздуха и сожжем их напалмом, французы запаникуют. Оставшись без снабжения, они не смогут наступать. А, продолжив сидеть в крепостях, многочисленные гарнизоны станут разорять земли наших соседей в поисках пропитания и топлива для печек. Одно это задержит продвижение французов в нашу сторону на несколько месяцев.

Он повернулся к Наташе, и в его глазах горел тот самый огонь созидателя, убежденного сторонника прогресса, способного перекроить саму реальность.

— Мы объявим охоту на их обозы. Такую, какой они еще не видывали. И пока они будут бороться с голодом, с болезнями, с грязью, дождями и внезапными заморозками еще до вторжения на нашу землю, наши первые полностью укомплектованные новым вооружением гвардейские полки успеют развернуться. А наши саперы подготовят французам такие сюрпризы, о которых Бонапарт и не помышляет, — сказал попаданец.

— А именно? — уточнила Наташа с глазами, горящими интересом.

Андрей ответил коротко:

— Минные поля.

Следующие зимние дни стали для Наташи временем изощренного театра, где каждый актер играл свою партию с величайшим искусством. Наташа, встречаясь с Иржиной «случайно» в аристократических салонах или приглашая ее на чай, мастерски подбрасывала «убийственные» детали. Она с деланной тревогой в голосе «проговаривалась» о «кошмарных проблемах» на новом сталелитейном заводе Андрея в Златоусте, где из-за «некачественной стали» лопнула паровая машина, остановив производство на месяц. Она с восхищением рассказывала о новом паровом тягаче, но потом, понизив голос, добавляла: «Только, ради Бога, никому ни слова… он на испытаниях провалился в первое же болото, и бедный Андрей чуть не сошел с ума, вытаскивая его. Теперь все чертежи, говорит, пойдут на переделку».

Андрей со своей стороны разыгрывал спектакль мрачной озабоченности. Он стал реже появляться в свете, а если и появлялся, то был рассеян и резок. На одном из официальных обедов он громко, с присущей ему «инженерной прямотой», поспорил с военным министром. Аракчеев как раз заговорил о «поспешности и вредности повсеместного введения магазинных винтовок, которые солдаты еще не научились толком чистить», а Андрей попенял ему на отвратительную подготовку армейских кадров. Слух об этом инциденте разнесли по всему Петербургу в тот же вечер.

Пьер, едва оправившись от шока после покушения, с головой окунулся в экономическую часть мистификации. Через подставных коммерсантов он начал скупать в Европе и по всей России огромные партии сырья — меди, свинца, селитры — якобы «для срочного восполнения стратегических запасов, подорванных саботажем». Эти гигантские, но на деле самые обыкновенные закупки, отлично видимые для вражеских агентов, должны были кричать о панике и неразберихе в стане главной русской технократической корпорации «Андрей и Пьер».

Одновременно и Леопольд виконт Моравский, перевербованный графом Воронцовым, стал ключевым каналом для слива ложной информации иностранным разведкам. Через него пошли строго дозированные сообщения, приправленные выдержками из неких «секретных документов», которые ему «по дружбе», вроде бы, показывал Воронцов. Это были фальшивые отчеты о «катастрофически низком проценте годных стволов для новых винтовок», об огромных процентах бракованной продукции на новых заводах, и «о постоянных бунтах рабочих на уральских рудниках», выкупленных Андреем и Пьером. К счастью, враги пока не знали, что все это всего лишь тщательно подготовленный блеф.

В огромном кабинете генерал-губернатора Санкт-Петербурга царила напряженная тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в камине и шелестом бумаг. На столе лежала очередная шифровка от «Небесного промысла», патрулировавшего границу.

— Они клюнули, — тихо сказал Воронцов князю Андрею, устало потирая переносицу. — Наш агент «Грифон» в Париже сообщает: в военном министерстве Франции царит уверенность, что мы увязли в собственных амбициях, что России не вытянуть быстрое перевооружение армии. Наполеон отдал приказ о форсированной подготовке. Его войска начинают сосредоточение вдоль границ. Всю зиму они будут постепенно накапливать силы, а весной французы планируют выдвинуться к Неману сразу, как только просохнут дороги. Предположительно, во второй половине мая они будут готовы начать вторжение.

Андрей стоял у карты, его лицо было подобно высеченной из гранита маске. Он молча передвинул несколько флажков с французской стороны на восток, к самым рубежам Российской империи.

— Значит, все-таки вторая половина мая, — констатировал он. — Получается, у нас есть всего четыре месяца для подготовки.

— Наша дезинформация сработала безупречно, — заметил Воронцов. — Они верят, что ударят в самый неожиданный момент.

— Верят слишком сильно, — парировал Андрей. — И в этом их гибель. Они ожидают увидеть на поле боя растерянную, недовооруженную армию, которую мы едва успеем собрать. Французы надеются на свой блицкриг. Но, он у них не получится.

Он повернулся к другу, и в его глазах вспыхнул тот самый холодный огонь, который загорался лишь в самые решительные моменты.

— Но, они найдут нечто иное. Они найдут армию, может, и не полностью перевооруженную по нашему плану, но уже получившую первые партии нового оружия. Они найдут дивизии, вооруженные, хотя бы на треть, магазинными винтовками, что уже даст им десятикратное превосходство в скорострельности над французскими кремневыми ружьями. Они найдут артиллерийские батареи, где каждая третья пушка — наша скорострельная трехдюймовка. Они столкнутся с тактикой, которой нет ни в одном европейском уставе. С тактикой минных полей и минометов.

Воронцов смотрел на Андрея, и некоторая тревога в глазах генерал-губернатора сменялась твердой решимостью, когда он произнес:

— Хм, твои мины и минометы я видел в деле против турок. Французам не позавидуешь. И я считаю, что твоему дирижаблю необходимо продолжать наблюдение. Я хочу знать о каждом шаге французов. Императора я поставил в известность. Он одобряет наш план. Но, для полной убедительности все-таки необходимо продемонстрировать двору твой новый паровой танк. А то Голицын по-прежнему нашептывает…

Андрей, делая пометки в своем блокноте, сказал Воронцову:

— Скажу прямо, мне надоели эти постоянные колебания первого лица. Грустно, конечно, что в нашем огромном государстве все главные решения зависят от прихоти одного человека. Но, я понимаю, что в такое время живем. Какую-либо смуту сейчас затевать накануне войны смерти подобно. Враги только этого и ждут. Потому нужно сплотиться вокруг царя.

Воронцов вставил:

— Да, ничего не поделаешь, надо время от времени убеждать нашего вечно колеблющегося государя в правоте нашей партии сторонников прогресса, иначе его убедят в обратном наши оппоненты из партии ретроградов. И потому, будь добр, Андрей, организуй поскорее показ возможностей твоей новой боевой техники.

Попаданец кивнул и проговорил:

— Разумеется, я ускорю работы, и мы продемонстрируем двору наш паровой танк во всей красе. А еще я приготовил менее грандиозный, но тоже весьма полезный сюрприз — фотографический аппарат! Им должно понравиться. К тому же, совсем скоро будет достроена железная дорога из Петербурга в Москву, и мы прокатим Александра Павловича и его родню по ней. Но, все это, конечно, лишь показуха, ради ублажения монарха и очередного перетягивания его на нашу сторону. Между тем, обстановка совсем не благостная. Всем нашим заводам я уже приказал перейти на режим военного времени. Мы сейчас сворачиваем производство всего второстепенного, без чего пока можно обойтись. С февраля будем делать только оружие и боеприпасы, а также военную технику. Флот сейчас менее важен, потому заморозим пока слишком материалоемкую постройку кораблей, сосредоточившись на паровых тягачах и бронепоездах, которые мы строим для охраны железной дороги. Также новые дирижабли нужно доделать в первую очередь. И я хочу подготовить и продемонстрировать царю первую партию экспериментальных реактивных огнеметов.

Голос Андрея был спокоен, но в нем слышалась сталь. Игра в кошки-мышки с иностранными разведками и внутренними врагами подходила к концу. Салонные интриги и шпионские страсти отступали перед суровой реальностью: с запада неумолимо приближалась к границам армия вторжения. Но, на сей раз Россия не ждала удара покорно. Она готовилась встретить врага во всеоружии — хитроумным замыслом, рожденным в голове человека, знавшего будущее, которого называли Сумрачным Гением. Война с Наполеоном была уже неотвратима. Вот только, ее сценарий начинал переписываться в абсолютно иной сюжет.