Сын Одина

Глава 2

Глава 2. Пир победителей

Солнце клонилось к закату, когда колонна победителей показалась на последнем холме перед родным поселением. Внизу, в долине реки Громовой, раскинулись дома клана — длинный дом ярла в центре, окруженный жилищами хускарлов, мастерскими кузнецов и амбарами. Дым поднимался из труб ровными столбами в безветренном воздухе.

— Дом, — выдохнул Эрик Быстрый, и в голосе его звучала усталость человека, вернувшегося с войны.

Виктор остановился на вершине холма, оглядывая родные места. Месяц назад он покидал поселение молодым воином, жаждущим славы. Теперь возвращался героем, чье имя будут петь скальды. Семь поверженных врагов, голова Ульфа Железнорукого на копье, права на лучшие охотничьи угодья — такого триумфа не знал ни один воин его поколения.

Первыми их заметили дозорные на башне. Рог протрубил три долгих ноты — сигнал возвращения с победой. Звук покатился по долине, и поселение ожило как потревоженный улей.

— Они идут! Они идут! — кричали дети, выбегая из домов.

Женщины высыпали на дорогу, всматриваясь в приближающуюся колонну, пытаясь разглядеть мужей и сыновей. Старики выходили из домов, опираясь на посохи, чтобы встретить героев. Даже собаки чувствовали торжественность момента — они лаяли не тревожно, а радостно.

Впереди всех бежала Ингрид Златовласая.

Дочь ярла Рагнара из соседних земель, она была обещана Виктору в жены после его первого значительного подвига. Двадцать зим, волосы цвета спелой пшеницы, глаза синие как северное небо — красота, ради которой мужчины готовы были поднять мечи друг на друга. Но сердце ее принадлежало только Виктору.

— Мой герой! — воскликнула она, когда колонна спустилась к поселению. — Мой доблестный воин!

Виктор спешился и подхватил невесту на руки, закружив ее в воздухе. Ингрид смеялась, откинув голову назад, волосы развевались золотистым знаменем.

— Я же говорил, что вернусь с победой, — сказал Виктор, ставя ее на землю.

— Говорил, — согласилась Ингрид, — но не говорил, что вернешься таким знаменитым. До нас уже дошли вести о битве на озере. Скальды поют о Семиубийце, равном богам.

Последние слова заставили Виктора выпрямиться от гордости. Равном богам. Да, это звучало правильно.

Толпа окружила героев, все хотели прикоснуться к Виктору, услышать рассказ о битве из его уст. Дети тянули к нему руки, женщины бросали под ноги цветы — последние осенние астры и вереск.

— Семиубийца! — выкрикивал кто-то из толпы.

— Сын Грома! — вторили другие.

— Равный богам! — добавлял третий голос.

Виктор шел через толпу как триумфатор, принимая восторги народа как должное. Голова Ульфа на копье качалась над головами людей — мрачный трофей, свидетельствующий о мастерстве воина.

У порога длинного дома стоял Эйнар Седобородый. Старый ярл смотрел на возвращение сына со смешанным чувством в глазах — гордость за подвиг смешивалась с тревогой за будущее.

— Отец! — воскликнул Виктор, увидев родителя. — Охотничьи угодья наши! Враги повержены! Клан Железного Волка признал нашу силу!

— Хорошо, сын мой, — ответил Эйнар, обнимая Виктора. — Ты выполнил свой долг перед родом. Но помни — истинный воин велик не только в битве, но и в мире.

Виктор отстранился, удивленный прохладностью приветствия:

— Долг? Отец, я совершил такое, о чем будут слагать песни столетиями! Разве это не повод для радости?

— Повод, — согласился Эйнар. — Но помни слова предков: «Чем выше дерево, тем сильнее ветры пытаются его сломать».

— Пусть дуют! — рассмеялся Виктор. — Я выстою против любого ветра!

Эйнар ничего не ответил, но морщины на его лбу углубились.

Первым делом нужно было совершить ритуал возвращения воинов. По древней традиции, те, кто проливал кровь врагов, должны были очиститься в священном источнике, чтобы смыть с себя смерть и не принести ее в родной дом.

Источник Ледяных Слез бил из скалы в полумиле от поселения. Вода в нем никогда не замерзала даже в самые лютые морозы, а старики говорили, что сам Один освятил это место в древние времена.

Виктор разделся и вошел в ледяную воду. Холод пронзил тело как тысяча иголок, но он не поморщился. Воин должен быть тверд как сталь, неподвластен ни жаре, ни холоду.

— Один Всеотец! — произнес он, зачерпывая воду горстями и лив ее себе на голову. — Прими благодарность воина за дарованную победу!

— Тор Громовержец! — продолжал он. — Благодарю за силу руки и остроту меча!

— Фрейя Прекрасная! — завершил омовение. — Прими души павших врагов в свои чертоги!

Но даже произнося эти слова, Виктор думал не о богах, а о собственном величии. Боги помогли ему? Конечно. Но разве не его рука держала меч? Разве не его мастерство поразило семерых врагов?

Очистившись, воины вернулись в поселение. Теперь предстоял самый торжественный момент — водружение головы Ульфа на кол перед длинным домом.

Высокий дубовый столб стоял у входа в дом ярла уже столетие. На нем красовались головы всех значительных врагов, поверженных воинами клана. Череп медведя-людоеда, убитого дедом Виктора. Голова морского разбойника, павшего от руки Эйнара. Теперь к ним присоединилась голова Ульфа Железнорукого.

— Смотрите все! — громко провозгласил Виктор, поднимая голову врага над головой. — Таков конец тех, кто осмеливается бросить вызов клану Громового Медведя!

Толпа взревела одобрительно. Виктор насадил голову на железный шип, и мертвые глаза Ульфа уставились на поселение. По традиции, голова должна была висеть здесь до тех пор, пока плоть не сойдет с костей, а череп не станет белым как снег.

Затем настало время распределить трофеи. Захваченное оружие и доспехи разложили на площади перед длинным домом. По древнему обычаю, треть добычи принадлежала предводителю похода, треть — поровну всем участникам битвы, треть — семьям павших.

Железная рука Ульфа досталась самому Виктору как особый трофей. Он поднял ее над головой, демонстрируя толпе.

— Сила врага стала моей силой! — провозгласил он. — То, что делало Железного Волка грозным, теперь служит мне!

Люди ахнули от восхищения. Некоторые из старых воинов переглянулись — слишком гордые слова для молодого человека. Но большинство просто восторгались мужеством своего героя.

Пленных воинов из клана Железного Волка привели в центр площади. Десять человек, все что осталось от некогда грозной дружины. Они стояли с поникшими головами, ожидая решения своей судьбы.

— Воины! — обратился к ним Виктор. — Вы дрались храбро, но судьба была против вас. Даю вам выбор — смерть с честью или служба в моей дружине. Что выберете?

Старший из пленных, седобородый хускарл по имени Гудмунд, поднял голову:

— Жизнь без чести хуже смерти, Семиубийца. Но если ты примешь нашу клятву верности, мы будем служить тебе как служили Ульфу.

— Принимаю, — кивнул Виктор. — Клянитесь именем Одина, и станете моими людьми.

Пленные опустились на одно колено и произнесли древние слова клятвы. Теперь дружина Виктора насчитывала почти сорок человек — внушительная сила для молодого воина.

Но главное было впереди — великий пир в честь победы.

Подготовка к пиру началась еще до возвращения героев. Эйнар велел заколоть трех быков и двух кабанов — такое количество мяса полагалось только для самых значительных торжеств. В больших котлах варилась медовуха с добавлением редких пряностей. Женщины пекли хлеб и лепешки, готовили сыры и масло.

Длинный дом украсили знаменами клана и трофеями прошлых побед. Со стен смотрели щиты знаменитых предков, их мечи висели в почетных местах. Очаги растопили так, что в зале стало жарко как в кузнице.

Гонцы разъехались по окрестным поселениям с приглашениями на пир. По традиции, о значительной победе должны узнать все союзники и соседи. Это демонстрировало силу клана и укрепляло его положение среди северных племен.

Первым прибыл ярл Торкель Медвежья Шкура — старый союзник Эйнара, с которым тот дружил еще с молодости. Могучий воин под семьдесят лет, он привел с собой двадцать хускарлов в полном вооружении.

— Эйнар, старый волк! — гремел Торкель, обнимая хозяина. — Слышал о подвиге твоего щенка! Семь воинов одним мечом — даже в наше время такое редкость!

— Он у меня горячий, — ответил Эйнар с осторожной гордостью. — Слишком горячий, пожалуй.

— Ха! — расхохотался Торкель. — В молодости горячность — достоинство. Время остудит.

Вторым приехал конунг Харальд Северный — молодой правитель земель за Серебряными горами. Ему было всего двадцать пять, но он уже прославился в нескольких походах против кельтов.

— Эйнар-ярл, — поприветствовал он хозяина, — честь встретиться с отцом такого героя. О Семиубийце говорят уже в самых дальних краях.

— Добро пожаловать, Харальд-конунг, — ответил Эйнар. — Мой дом открыт для тебя.

Прибывали и другие гости — ярлы помельче, знатные хускарлы, скальды из дальних земель. К началу пира в длинном доме собралось больше ста человек — столько народу редко видели эти стены.

Особое место заняли скальды. Эгиль Орлиноглазый, главный певец клана, уже сочинил балладу о битве на озере. Но приехали и другие сказители — каждый хотел услышать подробности подвига из уст самого героя.

— Эгиль, — обратился к старому скальду Эйнар, когда тот настраивал арфу, — помни: песня должна славить подвиг, но не забывать о почтении к богам.

Седобородый певец кивнул:

— Понимаю, ярл. Но народ хочет слышать о величии героя, а не о смирении.

— Тогда найди золотую середину, — посоветовал Эйнар. — Прославь сына, но не навлеки на него гнев небес.

Эгиль задумчиво перебрал струны:

— Постараюсь, ярл. Но боюсь, сам герой может сказать лишнего.

Эйнар поморщился. Он и сам опасался этого.

Тем временем Виктор готовился к роли главного героя пира. Он облачился в лучшие доспехи — кольчугу из мелких стальных колец, поверх которой надел богато украшенную кожаную рубаху. Меч Кровопийца висел на боку в ножнах, отделанных серебром. На руках блестели золотые браслеты — дары отца за прошлые подвиги.

— Как я выгляжу? — спросил он Ингрид, которая помогала ему одеваться.

— Как настоящий герой, — ответила невеста, поправляя складки его плаща. — Но помни слова моего отца: «Истинное величие не в словах, а в делах».

— Мои дела говорят сами за себя, — уверенно сказал Виктор. — Семь поверженных врагов — лучшее красноречие.

Ингрид что-то хотела сказать, но промолчала. В последние дни она замечала перемены в характере возлюбленного. Он стал более самоуверенным, менее склонным прислушиваться к советам. Слава меняла его, и не всегда в лучшую сторону.

К закату все приготовления были завершены. Длинный дом сверкал от огней сотни факелов и свечей. Столы ломились от угощений. В воздухе стоял аромат жареного мяса и пряной медовухи.

— Время начинать, — сказал Эйнар сыну. — Помни — ты не только воин, но и хозяин. Веди себя достойно.

— Не беспокойся, отец, — ответил Виктор. — Сегодня все увидят, каким должен быть настоящий герой.

Эйнар вздохнул. Именно этого он и опасался.

Пир начался с традиционных ритуалов. Эйнар как старший ярл поднялся с почетного места и воздел руки к небу:

— Боги Асгарда! Один Всеотец, Тор Громовержец, Фрейя Прекрасная! Благословите эту пищу и это питье! Примите нашу благодарность за дарованную победу!

— Да будет так! — хором ответили гости.

Затем принесли большой рог из слоновой кости — реликвию клана, которую доставали только по особым случаям. Рог наполнили лучшей медовухой и пустили по кругу. Каждый отпивал глоток и произносил тост.

— За богов, дарующих победу! — начал Эйнар.

— За предков, указывающих путь! — подхватил Торкель.

— За павших героев, ушедших в Вальхаллу! — добавил Харальд.

Когда рог дошел до Виктора, он поднялся во весь рост. Все взгляды устремились на него — молодого воина, который за один день стал легендой.

— За клан Громового Медведя! — провозгласил он. — За воинов, чьи мечи не знают поражения!

Зал взорвался одобрительными криками. Виктор отпил из рога и передал его дальше, наслаждаясь вниманием.

Когда ритуальное питье завершилось, Эйнар поднялся для первой речи. Как отец героя и старший ярл, он должен был открыть торжественную часть пира.

— Друзья и союзники! — начал он. — Сегодня мы собрались, чтобы отпраздновать великую победу. Мой сын Виктор повел наших воинов против клана Железного Волка и одержал триумф, достойный песен скальдов.

Зал внимательно слушал. Эйнар продолжал осторожно:

— Семь храбрых врагов пали от его меча, включая самого Ульфа Железнорукого. Но помните — не гордыня, а мужество вело его руку. Не высокомерие, а справедливость дала ему силы. Он сражался не ради славы, а ради блага клана.

Виктор поморщился. Отец явно принижал его заслуги, пытаясь представить подвиг как нечто обыденное. Но разве можно назвать обыденным то, что не удавалось ни одному воину его поколения?

— Предки наши, — продолжал Эйнар, — учили нас скромности перед лицом богов. Чем больше подвиг, тем больше благодарности должны мы воздать тем, кто направлял наши руки. Виктор — достойный продолжатель рода, но он лишь инструмент в руках бессмертных.

Эти слова окончательно задели Виктора. Инструмент? Он, Семиубийца, победитель Ульфа Железнорукого? Да разве кто-то еще смог бы повторить его подвиг?

Эйнар закончил речь традиционными словами:

— Пусть боги хранят наш клан! Пусть предки направляют наши стопы! Пусть мудрость не покидает наши сердца!

Зал вежливо поаплодировал, но Виктор видел — люди ждали чего-то большего. Они пришли услышать о великом подвиге, а не о скромности и благочестии.

Следующим поднялся скальд Эгиль. Старый певец взял арфу и ударил по струнам, извлекая торжественный аккорд.

— Слушайте, воины благородные, О битве на озере славной! Где Виктор, сын Эйнара мудрого, Семерых врагов сразил отважно!

Как волк среди овец беспомощных, Как орел среди ворон трусливых, Рубился герой среди недругов, Мечом своим кровь проливая!

Железный Волк, вождь свирепый, Стальною рукой потрясая, Бросил вызов сыну грома — И пал, как дуб под топором!

Семь храбрецов пред ним склонились, Семь душ отправились к Одину, А слава героя поднялась До самых чертогов Асгарда!

Песня была хороша — Эгиль умело избегал опасных сравнений, восхваляя мужество Виктора, но не забывая упомянуть богов. Однако толпе хотелось большего. Кто-то крикнул:

— Расскажи, как он семерых сразил!

— Подробности! Мы хотим подробности! — подхватили другие.

Эгиль неуверенно посмотрел на Эйнара, но тот лишь кивнул. Скальд заиграл новую мелодию:

— Первый враг был топорщиком грозным, Второй — копейщиком быстрым, Третий рубил мечом обоюдоострым, Четвертый и пятый — братьями были...

Он пел долго, детально описывая каждый поединок. Зал слушал завороженно, а Виктор чувствовал, как гордость разливается по жилам горячей волной. Да, именно так все и было! Да, он действительно превзошел всех воинов своего времени!

Когда песня закончилась, зал взорвался овациями. Люди стучали кулаками по столам, размахивали рогами с медовухой, выкрикивали хвалы Семиубийце.

Но этого было мало. Гости хотели услышать рассказ от самого героя.

— Виктор! — кричали они. — Расскажи сам! Расскажи, как было дело!

— Семиубийца! Говори! — вторили другие голоса.

Виктор поднялся, и зал мгновенно затих. Все взгляды устремились на молодого воина, стоящего в свете факелов как воплощение северной доблести.

— Друзья! — начал он, и голос его зазвучал уверенно и громко. — Скальд спел хорошую песню, но он не был там. Он не чувствовал, как свистит меч врага у самого уха. Он не знает, каково это — стоять одному против семерых.

Зал слушал не дыша. Виктор продолжал:

— Когда строй Железного Волка сомкнулся вокруг меня, я подумал: «Вот она, смерть. Вот конец Виктора, сына Эйнара». Но потом вспомнил слова деда: «Истинный воин умирает только один раз — в день, выбранный богами».

Он сделал паузу, наслаждаясь вниманием:

— И я понял — мой день еще не пришел! Кровопийца ожила в моей руке, словно сам Тор направлял мой меч! Первый враг упал, даже не поняв, что мертв. Второй попытался бежать — но разве уйдешь от молнии?

Рассказ становился все более красочным. Виктор описывал каждый удар, каждый финт, каждую каплю пролитой крови. Враги в его изложении становились все сильнее и страшнее, а собственные подвиги — все более невероятными.

— А когда семеро лежали мертвыми у моих ног, — продолжал он, — я поднял окровавленный меч к небу и почувствовал... почувствовал, что боги смотрят на меня! Что сам Один наблюдает за битвой из своего высокого чертога!

Эйнар насторожился. Сын приближался к опасной черте.

— И знаете, что я подумал в тот момент? — Виктор обвел взглядом притихший зал. — Я подумал: «Даже в Асгарде мало кто сможет повторить такой подвиг!»

Несколько человек ахнули. Торкель нахмурился. Эйнар побледнел.

Но Виктор уже не мог остановиться. Медовуха, всеобщее восхищение, опьянение славой — все это затуманило его разум.

— Да, я говорю это открыто! — провозгласил он, поднимая рог с медом. — Семь воинов в одиночку! Кто из богов совершал подобное в честном бою?

Зал молчал, пораженный дерзостью слов. Кто-то из молодых воинов восхищенно свистнул, но старики переглядывались с тревогой.

— Тор сражался с великанами, — продолжал Виктор, окончательно теряя благоразумие. — Один воевал с волками. Но семерых храбрых воинов одновременно? Такого не знают даже саги!

— Сын... — начал Эйнар, но Виктор его не слышал.

— Я не хвастаюсь! — горячо заявил он. — Я просто говорю правду! Если даже боги Асгарда сошли бы сражаться со мной, я не уверен, что они победили бы!

Эти слова прозвучали как удар грома. Весь зал замер в ужасе. Даже самые молодые и горячие воины понимали — прозвучало настоящее богохульство.

Эйнар резко поднялся:

— Виктор! Ты не знаешь, что говоришь!

Но сын продолжал, опьяненный собственной дерзостью:

— Знаю! Я величайший воин нашего времени! Мой меч не знает поражения! Моя рука тверже стали! И если боги справедливы, они признают — есть на Мидгарде воин, достойный сидеть с ними за одним столом!

Последние слова прозвучали как окончательный вызов небесам. В зале воцарилась гробовая тишина. Даже огни в очагах словно притихли.

И тут случилось первое предзнаменование.

Снаружи раздался громовой раскат — хотя небо было ясным, а ветра не было. Гром прокатился над поселением три раза, становясь все громче.

— Боги... — прошептал кто-то из гостей.

— Один гневается... — добавил другой голос.

Виктор стоял посреди зала, держа рог с медовухой, и не понимал, почему все смотрят на него с ужасом. Гром? Ну и что? Разве это не знак одобрения богов?

— Слышите? — сказал он с торжествующей улыбкой. — Сам Тор отвечает мне! Небеса признают мою правоту!

Но старые воины знали — гром без грозы означает гнев, а не одобрение.

Эйнар схватил сына за руку:

— Молчи! Немедленно принеси покаяние!

— Покаяние? — удивился Виктор. — За что? За то, что сказал правду?

— За гордыню! За богохульство! — яростно прошептал отец.

Но было поздно. Слова прозвучали, и их уже нельзя было взять обратно.

Первыми стали уходить старые ярлы. Торкель Медвежья Шкура поднялся из-за стола, не прикоснувшись к еде:

— Эйнар, друг мой, благодарю за гостеприимство. Но мне пора в дорогу — дальний путь ждет.

— Торкель, постой, — попытался остановить его Эйнар. — Пир только начался.

Старый ярл покачал головой:

— Я слишком стар, чтобы находиться рядом, когда боги гневаются. Прости, друг.

Он повернулся к Виктору и сказал негромко, но так, чтобы все слышали:

— Молодой воин, ты храбр в бою. Но есть враги страшнее любого смертного. Подумай об этом.

С этими словами Торкель покинул зал, а за ним потянулись его хускарлы.

Через несколько минут стали подниматься и другие гости. Каждый находил вежливый предлог — усталость от дороги, срочные дела дома, больная жена. Но все понимали истинную причину.

Конунг Харальд Северный задержался дольше остальных. Он подошел к Виктору и тихо сказал:

— Семиубийца, ты великий воин. Но даже великие воины должны знать меру. Одно дело — превзойти смертных, другое — вызывать богов.

— Я не вызывал, — упрямо ответил Виктор. — Я просто сказал, что достоин их.

Харальд вздохнул:

— В этом и проблема. Достойность определяют не мы сами.

Он тоже ушел, оставив в зале лишь членов клана и самых близких друзей.

Эйнар обвел взглядом поредевший зал. Из ста гостей осталось не больше тридцати. Пир, который должен был прославить клан, превратился в позор.

— Все расходимся, — сказал он устало. — Праздник окончен.

— Как окончен? — возмутился Виктор. — Я еще не рассказал о поединке с Ульфом!

— Ты уже достаточно наговорил на сегодня, — резко ответил отец.

Впервые в жизни между отцом и сыном пролегла пропасть непонимания.

Люди стали расходиться, шепотом обсуждая произошедшее. Виктор остался в почти пустом зале, не понимая, что случилось. Еще час назад все восхищались им, а теперь избегали даже смотреть в его сторону.

К нему подошла Ингрид. Лицо невесты было бледным, глаза полны тревоги.

— Виктор, что ты наделал? — прошептала она.

— Ничего особенного, — ответил он. — Просто сказал правду о своих подвигах.

— Правду? — Ингрид покачала головой. — Ты бросил вызов самим богам! Ты назвал себя их равным!

— И что в этом плохого? — Виктор начинал раздражаться. — Разве мои дела не говорят сами за себя?

— Дела — да. Но не слова. Гордыня погубила многих героев прошлого.

— Это не гордыня, — возразил Виктор. — Это честность.

Ингрид посмотрела на него долгим взглядом, словно видела впервые. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на разочарование.

— Я пойду к себе, — сказала она тихо. — Подумаю о том, что слышала сегодня.

Она ушла, оставив Виктора в одиночестве среди остатков пира.

Ночь выдалась беспокойной. Виктор лежал на своей постели, ворочался с боку на бок, но сон не шел. В голове крутились события вечера, лица гостей, их испуганные взгляды.

«Чего они боятся? — думал он. — Разве я сказал что-то неправильное? Разве мои подвиги не заслуживают признания?»

Он встал с постели и вышел на улицу. Поселение спало, лишь изредка тявкала собака или ржал конь в стойле. Над головой сияли звезды — холодные, далекие глаза богов.

— Если вы слышите меня, — тихо сказал Виктор, обращаясь к небу, — то знайте: я не хотел обидеть вас. Я лишь сказал то, что чувствую в сердце.

Звезды молчали. Но откуда-то сверху донеслось карканье ворона — странно для ночного времени.

Виктор поднял голову и увидел черную птицу, сидящую на коньке крыши длинного дома. Ворон смотрел на него немигающим глазом, словно изучал.

— Хугин? Мунин? — прошептал Виктор, вспомнив имена воронов Одина.

Птица каркнула еще раз и взмыла в небо, исчезнув в звездной бездне.

Виктор вернулся в дом, но заснуть так и не смог. Под утро его начали мучить странные сны.

Снился ему высокий холм, покрытый древними камнями с рунами. На вершине холма стоял костер, а у костра сидел старец в темном плаще. Лицо старца скрывала тень капюшона, но один глаз блестел в темноте.

— Подойди, молодой воин, — позвал старец голосом, похожим на шум ветра в кронах.

Виктор шагнул вперед, но земля под ногами вдруг стала вязкой, как болотная трясина.

— Кто ты, старик? — спросил он.

— Путник, ищущий приюта, — ответил незнакомец. — Позволишь погреться у твоего костра?

— Это не мой костер, — сказал Виктор.

— Нет? — Старец усмехнулся, и в этой усмешке было что-то пугающее. — А чей же тогда?

— Не знаю, — честно признался Виктор.

— Тогда скажи мне, воин, что такое сила?

— Сила — это крепкие мышцы и острый меч, — ответил Виктор, повторяя то, чему его учили.

— А мудрость?

— Мудрость — умение побеждать врагов.

— А смерть?

— Смерть в бою почетна, если приносит славу роду.

Старец покачал головой:

— Молод ты еще, сын человеческий. Многого не понимаешь.

— Понимаю достаточно! — вспылил Виктор. — Я величайший воин своего времени! Семь противников пали от моего меча! Даже боги должны признать мое мастерство!

Старец медленно поднялся. Плащ соскользнул с его плеч, и Виктор увидел высокую фигуру в волчьей шкуре. В руке незнакомца было длинное копье, на плече сидели два ворона.

— Боги, говоришь? — прогремел голос, от которого задрожали камни на холме. — Что ж, посмотрим, на что ты способен, смертный.

Виктор проснулся в холодном поту. Сердце билось так громко, что казалось, его слышит все поселение. Сон был таким ярким, таким реальным, что молодой воин еще долго не мог понять, где кончается видение и начинается явь.

Утром к нему пришел Торвальд Мудрый — старый наставник, учивший его владению мечом в детстве. Седобородый воин выглядел встревоженным.

— Виктор, мне нужно поговорить с тобой, — сказал он без предисловий.

— Слушаю, наставник.

— То, что ты сказал вчера на пиру... — Торвальд подбирал слова осторожно. — Это были опасные речи.

— Опасные? — Виктор нахмурился. — Для кого?

— Для тебя самого. Боги не терпят гордыни, особенно от смертных.

— Я не гордился! — возразил Виктор. — Я просто сказал правду!

Торвальд покачал головой:

— Правда и гордыня — разные вещи, мальчик мой. Ты можешь быть лучшим воином среди людей, но сравнивать себя с богами... это уже слишком.

— А если я действительно сильнее многих из них? — упрямо спросил Виктор.

Старый воин побледнел:

— Виктор! Ты не понимаешь, что говоришь! Боги — не просто могучие воины. Они — силы, управляющие миром. Гром и молния, буря и тишина, жизнь и смерть — все это в их власти.

— Но в бою... — начал Виктор.

— В бою ты хорош, — согласился Торвальд. — Возможно, лучше всех смертных. Но что толку от меча против того, кто может обрушить на тебя гору или иссушить море?

Виктор задумался. Слова наставника имели смысл, но...

— Откуда мы знаем, на что способны боги? — спросил он. — Может быть, они не так сильны, как нам рассказывают?

Торвальд схватился за сердце, словно от физической боли:

— Виктор! Прекрати! Каждое такое слово углубляет твою вину перед небесами!

— Какую вину? — Виктор начинал раздражаться. — За то, что не хочу унижаться перед кем-то, кого никогда не видел?

— За богохульство! За гордыню! За неуважение к тем, кто создал этот мир!

Старый воин поднялся и направился к выходу. На пороге он обернулся:

— Послушай последний совет старого учителя, Виктор. Принеси покаянную жертву. Попроси прощения у богов, пока не поздно. А то боюсь, что твоя гордыня приведет к беде не только тебя, но и весь клан.

Торвальд ушел, оставив Виктора наедине с мыслями.

День тянулся мучительно долго. Виктор пытался заниматься обычными делами — проверял оружие, разговаривал с воинами, планировал тренировки. Но что-то изменилось в отношении людей к нему.

Раньше хускарлы обращались к нему просто и открыто, как к товарищу по оружию. Теперь в их голосах слышалась настороженность, в глазах — осторожность. Они по-прежнему выполняли приказы, но держались на расстоянии.

Простые люди клана — ремесленники, крестьяне, пастухи — вообще старались избегать встреч с ним. Когда Виктор проходил по поселению, они отворачивались или быстро уходили в дома.

— Чего они боятся? — спросил он у Олафа Медвежий Коготь.

Старший хускарл замялся:

— Они думают... что ты проклят богами за вчерашние слова.

— Проклят? — Виктор рассмеялся, но смех получился натянутым. — Глупые суеверия!

— Может быть, — неуверенно согласился Олаф. — Но люди есть люди. Они боятся гнева небес.

— А ты? — прямо спросил Виктор. — Ты тоже думаешь, что я проклят?

Олаф долго молчал, потом честно ответил:

— Не знаю, ярл. Но слова твои были... слишком дерзкими.

Виктор отвернулся. Если даже его ближайшие соратники сомневаются в нем, что говорить об остальных?

Вечером к нему пришла Ингрид. Невеста была бледна и встревожена.

— Виктор, мне нужно сказать тебе кое-что, — начала она.

— Слушаю.

— Мой отец... он передумал насчет нашей свадьбы.

Виктор почувствовал, как сердце сжалось:

— Что?

— Он считает, что союз с тобой может навлечь проклятие на наш клан. После того, что ты сказал вчера...

— И ты согласна с ним? — тихо спросил Виктор.

Ингрид не сразу ответила:

— Я... я не знаю. Ты изменился, Виктор. Стал другим. Раньше ты был храбрым воином, но знал меру. А теперь...

— Теперь что?

— Теперь ты говоришь как безумец. Сравниваешь себя с богами, не видишь ничего, кроме собственного величия.

— Я вижу правду! — вспылил Виктор. — А вы все трусы, боящиеся признать ее!

Ингрид покачала головой:

— Нет, Виктор. Мы просто понимаем, что есть силы больше любого смертного. Жаль, что ты этого не видишь.

Она ушла, и Виктор остался один.

Ночью небо затянулось тучами, хотя ветра не было. Воздух стал тяжелым, гнетущим. Животные в стойлах беспокойно ржали и мычали.

Виктор не мог заснуть. Он вышел из дома и поднялся на валы, окружающие поселение. Отсюда открывался вид на окрестности — темные леса, блеск реки в лунном свете, силуэты дальних холмов.

Где-то в лесу завыл волк — долгий, тоскливый звук. Ему ответил другой, потом третий. Скоро вся округа наполнилась волчьими голосами.

«Странно, — подумал Виктор. — В это время года волки обычно не воют».

Вдруг он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Обернувшись, он увидел на ближайшем дереве ворона. Птица сидела неподвижно, глядя на него немигающим глазом.

— Опять ты, — пробормотал Виктор.

Ворон каркнул и взмахнул крыльями, но не улетел. Казалось, он ждет чего-то.

Виктор спустился с вала и направился к дому. Ворон последовал за ним, перелетая с дерева на дерево. У самого порога птица каркнула особенно громко, словно что-то объявляя.

В ту же секунду гром прокатился по небу — хотя дождя не было и в помине.

Виктор остановился. Второй раз за два дня гром без грозы. Может быть, в этом действительно есть какой-то знак?

Он поднял голову к небу:

— Если ты хочешь что-то сказать мне, Один Всеотец, говори прямо! Я не боюсь тебя!

Гром ответил ему троекратно — громче, чем прежде. Где-то в лесу затрещало дерево, пораженное невидимой молнией.

Ворон каркнул в последний раз и взмыл в небо, исчезнув в темноте.

Виктор вернулся в дом, но сон снова не шел. Он ворочался на постели, мучимый странными предчувствиями.

А утром произошло нечто, чего никто не ожидал.

Виктор проснулся от криков на улице. Выбежав из дома, он увидел, что все поселение сбежалось к центральной площади. Люди стояли кругом, показывая пальцами на что-то и возбужденно переговариваясь.

— Что случилось? — спросил он у первого попавшегося человека.

— Смотри сам, — ответил тот, указывая в центр площади.

Виктор протолкался сквозь толпу и замер.

Столб с головой Ульфа лежал на земле, переломленный пополам. Голова поверженного врага валялась рядом, а вокруг нее была выжжена трава — будто молния ударила именно в это место.

— Когда это случилось? — спросил Виктор.

— Ночью, — ответил Эрик Быстрый. — Стражи слышали гром, но думали — обычная гроза. А утром нашли вот это.

Виктор подошел ближе. Ствол дуба был толщиной в обхват взрослого мужчины, но что-то сломало его как тростинку. Выжженная земля вокруг головы Ульфа была еще теплой.

— Знамение, — прошептал кто-то из толпы.

— Боги гневаются, — добавил другой голос.

— Проклятие на наш клан, — сказал третий.

Виктор поднял голову Ульфа и водрузил на обломок столба. Мертвые глаза по-прежнему смотрели в никуда, но теперь в них чудилось что-то зловещее.

— Простая молния, — сказал он громко, обращаясь к собравшимся. — Природная случайность, не более того.

Но сам он не верил собственным словам.

К нему подошел Эйнар. Лицо старого ярла было мрачным:

— Сын, нам нужно поговорить. Наедине.

Они прошли в дом и заперлись в комнате Эйнара.

— Видишь, к чему привели твои слова? — начал отец без предисловий.

— К чему? К удару молнии? Такое случается.

— Не случается! — резко ответил Эйнар. — Молния не бьет в ясную погоду. И не ломает дубы пополам, попадая в мертвую голову.

Виктор промолчал. Отец продолжал:

— Боги подают знак, Виктор. Они недовольны твоими речами. Если не исправишь дело, беда обрушится не только на тебя, но и на весь клан.

— Что ты предлагаешь?

— Покайся публично. Принеси богатые жертвы. Попроси прощения за гордыню.

— Нет, — твердо сказал Виктор. — Я не буду каяться в том, что считаю правдой.

— Тогда... — Эйнар помолчал, собираясь с духом. — Тогда тебе лучше покинуть поселение на время. Отправиться в поход, в странствие. Дать гневу богов остыть.

— Ты изгоняешь меня? — не поверил Виктор.

— Не изгоняю. Прошу. Ради блага клана.

Виктор долго смотрел на отца, потом кивнул:

— Хорошо. Я уйду. Но не потому, что боюсь богов. А потому, что хочу доказать — я достоин их уважения.

— Куда пойдешь?

— В северные земли. Там, говорят, водятся чудовища. Если я убью нескольких троллей или великанов, даже боги будут вынуждены признать мое мастерство.

Эйнар закрыл глаза:

— Ты ничего не понял, сын. Ничего.

Но спорить дальше было бесполезно.

К полудню Виктор собрал свое снаряжение и выбрал спутников. С ним согласились пойти только десять человек — самые преданные хускарлы, готовые следовать за своим предводителем даже в безумное предприятие.

Олаф Медвежий Коготь сомневался до последнего:

— Ярл, может, стоит послушать твоего отца? Принести жертвы богам?

— Нет, — ответил Виктор, затягивая ремни на доспехах. — Я докажу свою правоту делом, а не словами.

Эрик Быстрый был настроен более решительно:

— Куда ты, туда и мы! Семиубийца не пойдет один!

Остальные хускарлы молчали, но готовились к походу.

Прощание получилось тягостным. Эйнар обнял сына в последний раз:

— Будь осторожен, Виктор. И помни — гордыня предшествует падению.

— А смирение — рабству, — ответил сын.

Ингрид пришла проводить его, несмотря на отказ от свадьбы. Слезы блестели в ее глазах:

— Вернись другим, — прошептала она. — Вернись тем, кого я полюбила.

— Я вернусь великим героем, — пообещал Виктор. — Таким, что даже боги склонятся перед моими подвигами.

Она покачала головой, но ничего не сказала.

Торвальд Мудрый принес ему на прощание старинный амулет — волчий клык в серебряной оправе:

— Носи его, мальчик. Может быть, поможет в трудную минуту.

— Мне не нужна помощь амулетов, — начал было Виктор, но увидел боль в глазах старого учителя и принял дар. — Спасибо, наставник.

Маленький отряд покинул поселение под вечер. Виктор ехал впереди на своем вороном коне, за ним следовали десять хускарлов. Дорога вела на север, к диким землям, где обитали только тролли, великаны и другие чудовища.

На пороге поселения Виктор обернулся в последний раз. Родной дом стоял в лучах заходящего солнца, дым поднимался из труб, люди занимались вечерними делами. Все было как всегда, но что-то навсегда изменилось.

— Увидимся, — сказал он тихо и пришпорил коня.

Отряд исчез за поворотом дороги, а над поселением закружили вороны — черные пятна на фоне красного неба.

В Асгарде Один Всеотец поднялся с золотого трона и взял в руки копье Гунгнир. Хугин и Мунин вернулись из полета, принося вести о гордом смертном.

— Пора, — сказал Всеотец самому себе. — Пора преподать урок тому, кто забыл свое место в мире.

А на дороге, ведущей в северные пустоши, молодой воин ехал навстречу своей судьбе, не подозревая, что впереди его ждет встреча, которая изменит не только его жизнь, но и саму его сущность.

Первая часть истории Виктора подходила к концу. Вторая — была готова начаться.