Темный Властелин идет учиться

Глава 6

Экзамен по теории магии проходил в огромной аудитории, похожей на амфитеатр. Сотни абитуриентов сидели за партами, ожидая начала сего занимательного мероприятия. Все они до зубовного скрежета жаждали оказаться на том самом факультете, который выбрал для меня отец. Похоже, это считается чем-то очень престижным.

На возвышении, напоминавшем небольшую сцену, расположенном прямо перед студенческими рядами, стоял длинный стол. Пока ещё пустующий. Так понимаю, именно там будет восседать комиссия во главе с деканом Баратовым. На столе виднелся графин с водой, несколько стаканов и парочка ноутбуков.

Когда мы с Никитой вошли в аудиторию, все желающие попасть в ИБС уже сидели на своих местах. Я и Строганов явились одними из последних.

Мне пришлось задержался на входе, чтоб набрать воды из кулера, промыть рану и снова завязать ее отодранным от рубашки рукавом. Тьма его знает, где валялся кинжал второкурсника до того, как я нашёл ему более достойное применение. Смертные, они же такие… хм… безалаберные. А мое новое тело, к сожалению, не способно убивать заразу самостоятельно.

Пиджак я держал в правой руке, тогда как на левой руке красовалась уже не совсем чистая повязка. Рана ныла, но боль была терпимой. Вернее… Она оказалась не настолько сильной, как ожидалось. Думаю, в данном случае повлияло присутствие Тьмы в сосуде. Когда придумаю, как разбудить ее и использовать, не привлекая внимания, будет вообще отлично.

Я вошел в аудиторию и сразу почувствовал на себе взгляды. Шепоток пронесся по рядам: «Слышал, его пырнули…», «Говорят, он сам себя пырнул…», «С ума сошел Оболенский…».

Забавно. Слухи о случившемся уже разнеслись по институту. А прошло от силы минут пятнадцать. Люди… Что с них взять. Дай только языками поболтать.

Честно говоря, для меня всегда большой загадкой было трепетное отношение отца к смертным. Он носился с этими букашками, как… как дурак с писаной торбой.

Вечный круг, по сути, создал именно Темный Властелин. Он просто разыскал десять миров и связал их между собой. На тот момент Империя Вечной Ночи существовала уже около пяти тысячелетий. Думаю, отцу стало в какой-то момент скучно, вот он и нашёл себе развлечение.

Ну или второй вариант. Папа всегда очень сильно ненавидел наших… назовем их, оппонентами. Империя Чистого Света. Мир, аналогичный Преисподней. Там жили не менее могущественные, чем Чернославы или старые боги, существа. Внешне они походили на нас, но все поголовно имели золотистые шевелюры и белые крылья, которыми кичились неимоверно.

Не знаю, с чего началось противостояние, однако эти белобрысые чистоплюи упорно именовали нас злом и периодически пытались устроить какую-нибудь заварушку вселенского масштаба. Думаю, отец создал Вечный круг им на зло.

Юридически, миры смертных не подчинялись ни Империи Вечной Ночи, ни Империи Чистого Света. Людишки просто понятия не имеют о нашем существовании. Вернее, они считают, будто все мы — боги. Что те, с белыми крыльями, что Чернославы. Поэтому в каждом мире процветают религии и верования, созданные вокруг кого-нибудь из моей семейки или поклоняющиеся всяким белобрысым пернатым созданиям.

В любом случае, отец, отчего-то всегда запрещал нам кошмарить людей. Нам, это мне, своим братьям и сестрам. Да, Лорд Безумие сводил их с ума. Леди Морена забирала их души после смерти. Леди Страсть научила смертных плотским утехам. Лорд Снов давал людишкам возможность каждую ночь погружаться в иллюзорные фантазии. Но причинять настоящий вред папа категорически не разрешал. Понятия не имею, почему.

И вот теперь я, сын Темного Властелина, сам без пяти минут Темный Властелин, находился в аудитории, забитой людьми, и собирался сдавать экзамен, чтоб поступить в какой-то треклятый институт.

Я проигнорировал шепотки, несущиеся мне в спину со всех сторон, приблизился к голографической доске, висевшей прямо у входа, нашел свою фамилию в списках абитуриентов. Мое место было где-то в середине, на десятом ряду. По роковому стечению обстоятельств, Строганов должен сидеть там же.

Я удовлетворённо кивнул и двинулся вперед. Мимоходом заметил Артема Звенигородского. Он смотрел на меня с новым, сложным выражением на лице. В этом выражении смешивались страх, ненависть, удивление и… ожидание.

Я кивнул ему с ледяной вежливостью, как деловому партнеру. Звенигородский испуганно оглянулся, решив, что мой кивок предназначался кому-то другому. Но потом понял свою оплошность и кивнул в ответ.

А затем мой взгляд упал на нее. Анастасия Муравьёва. Она сидела в первом ряду, окруженная своими подружками — той самой пышной блондинкой и хищной брюнеткой. Сегодня они были особенно хороши: безупречные форменные платья, белые воротнички, у Муравьёвой — в волосах поблескивала вплетенная тонкая серебряная нить с маленьким сапфиром.

Она что-то тихо говорила подругам, все трое улыбались. И вот тут… Затрудняюсь объяснить, что сподвигло меня на дальнейшие действия.

Вообще, я никогда не был подвержен каким-либо человеческим эмоциям. Не берем в расчёт ярость, злость или гнев. Это априори наша территория. Люди научились подобным чувствам благодаря дядюшке Виктору с его Безумием, а так же, благодаря некоторым особо настырным демонам.

Демонов медом не корми, дай только сбить какого-нибудь смертного с истинного пути. Поэтому они постоянно устраивают людишкам всякие искушения. Чаще всего в виде максимально негативных эмоций, которые толкают человечков на убийство или преступления.

Но конкретно в данный момент, глядя на улыбающуюся дочку премьер-министра, я вдруг взял и направился прямо к ней. Спокойно спустился на первый ряд, перепрыгивая через ступени. Строганов вместо того, чтоб остаться на месте, за каким-то чертом резвым козлом поскакал вслед за мной.

Я подошел к девушкам и остановился рядом. Их взгляды скользнули по мне, по повязке на руке, на лицах красавиц появился легкий, настороженный интерес. Но при этом я по-прежнему был для них пятном. Фоном.

Шепот в аудитории стих. Все замерли, наблюдая за развивающимся спектаклем. Я сделал еще один шаг вперед, подошел вплотную и остановился перед Анастасией.

— Мне нужен твой платок, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. Мой голос был тихим, но абсолютно уверенным, без тени просьбы. Это больше напоминало приказ.

Хотя, скажу честно, даже в этот момент я не понимал, почему мне вдруг втемяшилось в голову требовать вещь именно Муравьёвой. Нет, платок действительно был нужен. Но точно не носовой, а как минимум — шаль. Рана нуждалась в новой повязке, рукав рубашки уже был грязный.

Однако, почему Анастасия? Мое не совсем адекватное поведение было похоже на заскок, свойственный скорее настоящему Оболенскиму, чем Темному Властелину.

Аудитория замерла. Блондинка, которую, как мне подсказала память Сергея, звали Софья Воронцова, ахнула и прикрыла рот рукой. Брюнетка — Алиса Трубецкая — скривила губы в гримасе отвращения.

— Ты с ума сошел, Оболенский? — прошипела Трубецкая. — Ты с кем вообще разговариваешь? Попутал? Анастасия — княжна! Убирайся!

Однако сама Муравьева смотрела прямо на меня, молчала и не отводила взгляда. Ее карие глаза с золотистыми искорками изучали мое лицо с холодным любопытством. В них не было страха. Не было гнева. Был лишь аналитический интерес.

— У тебя кровь проступает через повязку, — наконец заговорила она. Голос княжны звучал абсолютно ровно. — В медпункте плохо обработали рану?

— Я не был в медпункте. Это не важно. Твой платок. Сейчас. — Моя рука потянулась в сторону Анастасии.

— И с какой стати я должна тебе его дать? — спросила она, в уголке ее губ дрогнула тень улыбки.

— Потому что я так хочу. Будем считать, что гигиенические свойства платков Муравьёвых кажутся мне просто великолепными. Устраивает такое объяснение? Можно сказать, ваши платки — почти национальная гордость. А моя кровь, пусть и не столь голубая, как твоя, все же пролита на почве защиты чести абитуриента ИБС. Будет символично, если ты, как будущая опора империи, проявишь милосердие. Или боишься запачкать свой аксессуар?

Я сказал это с такой ядовитой вежливостью, с такой убийственной логикой, что даже Алиса Трубецкая, которая, похоже, из всей троицы самая дрянная по характеру и острая на язык, на секунду онемела. Софья Воронцова пребывала в неменьшем шоке. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и напоминала в данный момент симпатичного, но сильно удивленного мопса

— О чем он вообще говорит? — Воронцова перевела изумленный взгляд на Никиту, застывшего рядом со мной. Будто Строганов являлся единственным человеком, который мог хоть что-то объяснить. — Какие гигиенические свойства? Что за бред? У него, может, жар?

— Мой товарищ таким образом показывает свою способность к сарказму, — ответил Строганов.

Он попытался расправить хилые плечи и придать своему образу более мужественный вид. Абсолютно провальная затея.

Видимо, сам факт, что с ним заговорила одна из первых красавиц империи поверг Никиту в шок. Но при этом, он явно пришел в восторг от того, что его заметила сама Воронцова, отец которой является членом Боярской думы.

Анастасия медленно, не сводя с меня глаз, сунула руку в карман форменного платья и вытащила оттуда платок из тончайшего батиста с вышитым в углу фамильным вензелем, затем протянула его мне.

— На, — коротко сказала она. — Только перестань кривляться. Ты привлекаешь к нам ненужное внимание.

Я взял платок. Ткань была нежной и прохладной. Демонстративно промокнул ею проступившую каплю крови на повязке, затем свернул платок и сунул его в карман.

— Спасибо, — Без малейших признаков улыбки или симпатии на лице поблагодарил я княжну. Потом легонько почти незаметно склонил голову к плечу, изучая девушку равнодушным взглядом, — Обязательность — основа управления. Ты усвоила этот урок раньше, чем многие. Пожалуй, в моих глазах с уровня высокомерной, самовлюблённой, бесчувственной стервы ты поднялась на целую ступень. Теперь могу с чистой совестью считать тебя просто самовлюблённой стервой.

Я развернулся и пошел к своему месту, чувствуя на спине жгучий взгляд Трубецкой и растерянный — Воронцовой. Третьим был заинтересованный и расчетливый взгляд Анастасии Муравьёвой.

Любопытно… За подобное оскорбление она могла бы устроить скандал. Однако не стала. Пожалуй, эта смертная расценила мое поведение как вызов.

Только уселся на свое место, в аудиторию вошла приемная комиссия в составе пяти человек. Экзамен начался. Лаборанты, отвечавшие за технические вопросы экзаменационного процесса, раздали нам билеты. Именно раздали, а не предложили выбор.

Вопросы по теории магии были сложными, запутанными, рассчитанными на глубокое знание предмета, если… если ты — человек. Я пробежался по ним глазами и мысленно усмехнулся. Элементарщина. Просто детский сад какой-то.

Когда подошла моя очередь отвечать, я вышел к столу комиссии. Декан Баратов, седовласый, крупный мужчина с пышными усами, смотрел на меня поверх очков, даже не пытаясь скрывать скуку. Первыми вызывали тех абитуриентов, которые считались самыми слабыми. Именно поэтому я оказался в начале списка. Передо мной уже прошли пятеро парней и все они ухитрились покинуть аудиторию быстрее, чем за полчаса. Вердикт, вынесенный им комиссией — валите с глаз долой, неучи, и готовьтесь к следующему году.

— Оболенский Сергей. Билет номер семь. Вопрос первый: опишите разницу между канальной и резонансной теорией передачи магического импульса.

Комиссия, пятеро седовласых мужей, включая декана, одновременно затрясли головами и защелкали языками. Видимо, этот вопрос считался сложным. А еще, судя по довольной физиономии Звенигородского, есть подозрение, что лаборанты, раздающие билеты, специально подсунули мне именно эту тему. Артём купил возможность выставить меня дураком. Затаил всё-таки злобу за вчерашнюю ситуацию.

Я вздохнул. Скука… Какая же, Великая Тьма, скука…

— Канальная теория, разработанная Архимагом Бругом в XVII веке, устарела и ошибочна, — начал я. — Она предполагает прямолинейное движение энергии от источника к цели, игнорируя кривизну магического поля. Резонансная теория, которую, кстати, впервые описал не Геллерт, как принято считать, а демон Азазель за три тысячи лет до рождения Геллерта, учитывает…

— Постойте, постойте! — перебил меня один из преподавателей, полный мужчина с взъерошенными волосами. — Какой еще демон Азазель? Это что за ересь?

— Это не ересь, профессор, — холодно парировал я. — Это история. Азазель в своем трактате «О пляске теней в пустоте» четко разграничил понятия внешнего резонанса, вызываемого артефактами, и внутреннего, основанного на воле оператора. Если бы Геллерт официально опубликовал его работу, а не сжег её сразу после прочтения, как еретическую, мы бы не тратили сейчас время на обсуждение примитивных допущений.

В аудитории воцарилась гробовая тишина. Преподаватели переглядывались. Декан Баратов смотрел на меня, будто видел нечто крайне удивительное.

— Продолжайте, Оболенский, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучала неподдельная заинтересованность. — Да, коллеги, это… скажем так… информация из разряда секретной и не всем доступна, но Геллерт… он действительно создавал свои труды по одной рукописи, найденной во время раскопок древнего города… Потом эта рукопись действительно была объявлена еретической. В то время в Европе активно проповедовалась лишь одна вера… И ее последователи относились ко всему, что связано с некими демоническими сущностями, упоминаемыми в святом писании, крайне негативно. Любопытно, откуда вы это знаете, Оболенский?

Я скромно проигнорировал данный вопрос и продолжил отвечать.

Ну не объяснять же, в самом деле, смертным, что тот самый труд Азазеля мы писали с ним вместе. Отец наказал меня за что-то… Сейчас уже не помню за что… По-моему, это было очередное неудавшееся покушение на папу. Больше всего родителя разозлил факт неудачи. Он сказал, если берешься за дело, доводить его надо до конца. Мы с Азой почти месяц сидели в Цитадели моего Удела, сгорая от скуки. Вот и строчили всякие труды, от нечего делать, а потом подбрасывали их смертным, чтоб они просвещались.

Мой экзаменационный ответ произвел настоящий фурор. Все абитуриенты бросили свои билеты и слушали меня, открыв рты. Я рассказывал о магических теоремах, которые были азбукой для любого демона средней руки, но для этих людишек звучали как откровение из иного мира, что в принципе, не так уж далеко от истины.

Я говорил о структуре заклинаний, о связи магии и квантовой физики, о том, как энергия Тьмы (ее, конечно, пришлось заменить на «негативную энергетическую субстанцию») может быть использована для стабилизации сложных ритуалов.

Я ответил на все три темы своего билета, а затем начал отвечать на дополнительные вопросы комиссии, которые посыпались на меня со всех сторон. Это был уже не экзамен, а научный диспут. И я его вел, как пастырь и учитель, снизошедший до беседы с учениками.

В конце концов, декан Баратов поднял руку.

— Довольно, Оболенский. Вы… э-э-э… осветили вопросы своего билета с неожиданной стороны. Оценка… — Он посмотрел на своих коллег.

Те в один голос выкрикнули: «Отлично!»

— Оценка «отлично», — повторил Баратов. — И, молодой человек, все же где вы почерпнули эти… э-э-э… уникальные знания?

Я посмотрел на декана с легкой, почти незаметной усмешкой.

— В библиотеке, ваше сиятельство. В пыльных фолиантах, которые все давно забыли. Интернет — полезная штука, но только книги хранят настоящие, глубокие знания.

Я поднялся со стула, на котором сидел перед комиссией, повернулся и направился к своему месту. По аудитории пронесся гул. Я видел, как Звенигородский сжал зубы, понимая, что его подстава не удалась, а княжна Анастасия Муравьёва проводила меня задумчивым взглядом, поворачивая в пальцах свою серебряную ручку.

Первый бой был выигран. Теория покорена. Но впереди меня ждал зачет по практике. И для него мне нужен был артефакт или фееричный, оглушительный фарт. Как Темный Властелин я прекрасно знаю, фарт — ненадёжная штука. За него всегда приходится дорого платить. Так что, остаётся только один вариант — артефакт.

Я взял свои вещи и вышел из аудитории, чувствуя на себе десятки глаз. Сергей Оболенский уже не был невидимкой. Он стал неожиданной загадкой. А загадки имеют свойство притягивать внимание. И, что более важно, проблемы. Но я был готов ко всему. Игра только началась.