Тучи сгущаются

-- Пытку зеркалом? -- спросила удивлённо Консуэла. -- Что это за пытка?

-- Ну, когда подследственного допрашивают, заставляя глядеть на себя в зеркало. Лгать так гораздо труднее.

Консуэла достала зеркало, и Инти глянул в него на себя и поневоле поёжился:

-- Когда я так поседеть успел? -- спросил он.

-- Когда я пришла к тебе в сарай, твои волосы уже были в серебре, -- грустно сказал Морская Волна.

-- Ничего, это даже удачно, -- сказал Инти, силясь улыбнуться, -- тем труднее меня будет найти и опознать. А в городе можно будет купить покраску для волос, так как седина в Тавантисуйю слишком в глаза бросается.

К вероломным священникам Инти был всегда беспощаден. Это ведь даже ужаснее и мерзче, чем убийца-лекарь. Лекарю доверяют тело, а священнику -- душу. Консуэла сразу поверила, что отец Педро оказался двуличным предателем, однако девочка сомневалась в том, что можно убить служителя божьего.

-- Он говорил, что любого нечестивца, который поднимет руку на священника, поразит молния, -- сказала девочка.

-- Врёт он всё. Сейчас увидишь, что это не так.

Отец Педро встретил их в ночном халате и колпаке. Кажется, он ждал кого-то, но явно не их, потому что открывал он дверь с блаженной улыбкой, но, увидев грозное лицо Инти, он изменился в лице и даже уронил светильник. Дрожащим голосом он спросил:

-- Что привело тебя сюда, язычник? Тебе же не нужна исповедь среди ночи.

Инти в ответ съязвил:

-- Нужна. Только твоя исповедь. Отвечай, добровольно или силой Эстебан Лианас добился от тебя рассказа о письме Изабеллы?

-- Я всё расскажу, всё... -- дрожащим голосом ответил священник, -- только не убивайте меня! Да, я виноват, я не просто так сменил приход, я соблазнил несколько девочек, которых вызвался обучать грамоте... Тут я думал начать новую жизнь и завязать с пороком, но Эстебан Лианас откуда-то узнал про мою постыдную тайну и сказал, что будет молчать о ней, если только я помогу ему в одном дельце. Я согласился. Я должен был войти в доверие к Изабелле и посоветовать ей написать письмо родным, а самому его отправить. Естественно, содержание письма узнал Эстебан Лианас.

-- Зачем ему это было нужно?

-- Он хотел использовать Изабеллу как приманку, чтобы выманить сюда своего врага... Не знаю, почему он был уверен, что именно он приедет за ней, я не вникал. Моё дело было отследить момент, когда здесь появятся тавайтисуйцы-язычники, и донести... Я это сделал, а потом он приказал мне ударить тебя по голове, когда он будет отвлекать тебя разговорами.

Инти ответил:

-- Значит, как только ты понял, кто я, ты уже знал, что обречёшь меня на смерть? А поначалу ты мне показался человеком...

-- Не смей судить меня, язычник! Ты и так и так погибнешь, ибо твоя душа лишена Света Христова. А Изабелла хотела убежать в языческую страну, где она погубила бы свою душу и душу дочери. Пусть здесь Консуэла станет хоть проституткой -- но ведь и блудницы, и мытари наследуют Царствие Небесное! А язычники, и тем более те, кто сбежал из христианских стран -- никогда!

-- Видите, какова его подлость! -- сказал Инти, обращаясь к стоявшим сзади жене и дочери. -- Ну что, заслуживает мерзавец смерти?

-- Разумеется, -- холодно сказала Изабелла. -- Я многое могу понять и простить, но растление ни в чём не повинных девочек... Неужели, Консуэла, он мог и тебя...

-- Я бы ему не далась, -- угрюмо ответила Консуэла, -- он не Лианас, от него вывернуться можно.

-- Нет-нет, я бы не стал делать этого... -- пролепетал священник.

-- Может и не стал бы, -- угрюмо заметил Инти, -- потому что знал, что Лианас эту девочку для себя припас. Таковы вы, служители христовы -- бога своего не боитесь, а сильных мира сего -- очень даже.

-- Да хватит тут вам рассусоливать, -- подал голос из темноты Ворон, -- прибить гада, и все дела.

-- На сей раз ты прав, -- мрачно сказал Инти.

Священник ещё лопотал что-то, но от страха его голос стал неразборчивым, а потом он замолк навеки...

-- Пошли, -- сказал Инти, когда с этим неприятным делом было покончено.

Вышли под вечер. Инти решил не брать с собой лошадей -- может, у крестьянина были и личные мотивы, и лошадей из конюшни хотели присвоить местные, но его предупреждение со счетов не сбросишь, и в легенду, придуманную Инти, лошади тоже никак не вписывались.

К ночи вышли на дорогу. По счастью, было ещё не так темно, чтобы можно было найти верное направление, так что заблудиться они не боялись. Но вскоре наступила глухая ночь, и к тому же вскоре стал накрапывать дождь. Идти под ним было не особенно приятно, особенно по размокшей просёлочной дороге, ведущей к городу, но зато дождь смыл все следы, и найти их уже вряд ли кто мог.

Инти шёл рядом с женой, поддерживая её под руку. Поскольку дождь заглушал все слова, можно было шептаться, не сильно опасаясь быть услышанными. Морская Волна шептала:

-- Сколько лет я мечтала об этом... Видеть тебя, быть с тобой рядом, прикасаться к тебе... Только мне немного страшно, что будет с нами дальше.

-- Да всё страшное уже позади. Дойдём до города, там найдём гостиницу, поедим, помоемся и отоспимся. О том, что мы натворили, никто не узнает, не бойся.

-- Я не об этом. Но что со мной будет, когда мы вернёмся в Тавантисуйю?

-- Как что? Тебе восстановят имя, и ты вступишь в мой дом как моя законная жена. С именем тебя все права вернутся. Или ты боишься, что скажет общество?

-- Да, что, прежде всего, скажут твои жёны? Потерпят ли они меня среди них?

-- Никаких жён, кроме тебя, у меня нет. А если бы и были, всё равно приоритет за тобой, ты же первая и старшая.

-- Как это нет? Куда же они делись?

-- Все на том свете, но эту печальную историю я тебе позже расскажу. Правда, у меня остались дочери, но они учатся в Куско, так что даже если посмотрят на тебя немного косо, то это не будет иметь особого значения. Хотя они знают, что их отцу всё равно жениться положено, не маленькие... Может, у Консуэлы с ними будут трудности, но что загадывать?

-- Я её Утешей зову, по-нашему. По счастью, на кечуа говорить в доме этот негодяй не запрещал. Хоть родную речь девочка слышала в детстве.

-- У тебя же родной -- чиму. Как и у него...

-- Будешь смеяться, но он на чиму говорил плохо и потому не любил, когда на нём разговаривают -- мол, что-то секретничают...

-- Да, многие националисты родного языка не знают. А потом жалуются, что им якобы родной язык инки утесняют. Им только повод дай -- инков ненавидеть....

-- Мне всё-таки очень стыдно будет смотреть в глаза людям в Тавантисуйю.

-- Да каким людям? Не бойся, на приём у входа я тебя сажать не буду, понял уже, что твоим нервам это не на пользу. Будем нянчить внучат. Они, я думаю, к тебе без труда привыкнут.

-- Скажи, а как поживает Горный Ветер? Он ведь женат?

-- Да, он счастливо женат. И собирается придерживаться единобрачия. Детей уже трое, но я надеюсь на дальнейшее прибавление семейства.

-- А его жена ко мне как отнесётся?

-- Ну, учитывая, что сама она была спасена из рабства, где тоже горя и позора хлебнула, чего ей к тебе-то придираться? Похоже, жениться на женщинах, спасённых из рабства, становится нашей семейной традицией...

Сказав это, Инти вздохнул. Каково ему будет рассказать про вечную каторгу Ветерка? Лучше мёртвый сын, чем сын-изменник... Морская Волна сама заговорила:

-- Знаешь, когда Ловкий Змея делал какую-нибудь мерзость, касающуюся моих близких, он всегда хвастался мне этим. Хвастался, что отравил моего отца, хвастался, что Ветерок стал изменником и теперь обречён на лесоповал... А о хорошем всегда молчал... Так что расскажи мне про ещё что-нибудь хорошее...

И Инти стал рассказывать о сыне, о том, как тот женился и какую хорошую помощницу обрёл в лице своей жены, о маленьких внуках...

О своей болезни он умолчал.

-- Жаль, что я не очень много их видел в последнее время... Но ничего, теперь, когда мы вместе, мы сможем брать внуков к себе в замок, потому что я думаю все дела текущие окончательно передоверить сыну и уйти на покой.

-- Ты не сможешь уйти на покой, -- сказала Морская Волна, -- жизнь в тишине не для тебя, ты даже тут лично поехал.

-- Чутьё подсказало, что надо лично. Но всё-таки я уже слишком стар, чтобы шататься по заграницам. Конечно, совсем бездельничать я не могу, но вот думаю руководство написать с обобщением моего опыта, чтобы он не пропал, документы Ловкого Змея опять же разобрать надо, тут на полгода работы, да и вообще мало ли. Всё равно сыну по сложным делам советы давать надо будет... Но прежние темпы давно не для меня. Раньше я уходил в работу от сложностей с жёнами, от страха перед одинокой старостью... а теперь мы встретим старость вместе. Это ведь счастье -- жить и любить друг друга...

-- Ах, если бы я ещё не была так изуродована!

-- Ничего, может, у лекаря найдётся какая-нибудь мазь, которая сглаживает шрамы... Обещать тут, конечно, ничего не могу, но, в конце концов, разве шрамы помешают тебе быть хорошей женой?

Морская Волна вздохнула и ничего не ответила, думая, что Инти любил всё-таки не её нынешнюю, а ту красавицу, которую похитили четырнадцать лет назад. Скоро, очень скоро он сам в этом убедится, поняв разницу. Но сейчас говорить об этом не след, пусть хоть немного побудет счастливым...

Они долго шли, остановившись только одни раз на не очень длинный привал, когда уже сон начинал смаривать на ходу. К облегчению Инти, Морская Волна не жаловалась, Утеша тоже вела себя терпеливо. Больше всего Инти опасался, что у него в какой-нибудь неподходящий момент заболит сердце, но ничего, работало как часы. Наконец и город. Точнее, маленький портовый городишко, но большего им и не надо.

Инти стал рассказывать хозяину постоялого двора заранее заготовленную историю -- они мол, купцы-христиане из Королевства Серебрянных Рудников, того, что у Основания Конуса, пострадали от пиратов, которые потопили их корабль, но кое-какие средства им удалось спасти, за ужин, ночлег и баню они заплатить могут.

-- Да ладно вам -- все вы говорите, что вы не пойми откуда, а на самом деле намётанный глаз тавантисуйца легко отличит. Ты не бойся, я вас не выдам, какая мне выгода вас выдавать, если после такого ни один таватисуец ко мне не заселится? А вы -- самые выгодные клиенты, у вас всегда баню подавай и пишу приличную не только главному, но и всей честной компании. Но про пиратов охотно верю, расскажи подробнее.

Кивнув, Инти согласился, тем более что горячий обед располагал к хорошей беседе:

-- Как ты понимаешь, Тимотео, нас и раньше не очень-то защищал закон, а теперь и вовсе каждого тавантисуйца любой обидеть норовит. А я... короче, сделал я некоторую ошибку -- решил взять с собой в путешествие жену и дочь. Очень моей жене хотелось хоть на старости лет на заморские земли поглядеть, да и самому мне расставаться с ними грустно было... Я понимал, что это опасно, но жена смеялась -- кто, мол, меня такую похитить захочет? Она несколько лет назад пострадала при пожаре, отсюда и шрамы....

-- А... понятно.

-- Да вот только ошиблись мы, в ближайшем порту, стоило моим жене и дочери чуть-чуть отойти к ларьку с женскими безделушками, какие-то люди их схватили и потащили на свой корабль. Отбить на месте не удалось, мы в погоню. Догнали в конце концов, взяли на абордаж, освободили пленниц. Настрадались они в плену, конечно, но хоть целы... Только в результате боя мы в итоге остались без корабля, слишком его повредило. Так что пришлось нам, пристав к безлюдному берегу, забрать оттуда всё ценное, что только унести можно, и топать до вас.

Вздохнув, Инти добавил:

-- Скажи, а новый корабль приобрети тут можно? Хотя бы под долговую расписку? Ты знаешь, мы, тавантисуйцы, никогда в таких вещах не мухлюем.

-- Боюсь вас огорчить, но любой корабль, который ещё только закладывают на судоверфи, уже, считай, продан, так как без предварительной продажи едва ли кто решится даже начинать, ибо торговля в упадке. Хотя поинтересоваться можно. А вот скажи, тавантисуец, что тебя дома за такое ждёт? Отрубят тебе голову али нет?

-- Голову мне никто рубить не будет. В худшем случае запретят ездить по заграницам.

-- И как же ты тогда жить будешь?

-- Ну, куда определят... могу рыбу ловить, могу на аквафермы... С голоду не помру.

-- А у нас люди говорят, будто за малейшую провинность у вас головы рубят, если простолюдин. Принцам, конечно, только выговор светит. Так что я думаю, что ты принц... Оттого и жену с дочерью у тебя кто-то ушлый похитить решил, за принцесс выкуп большой можно ухватить.

-- Думай что хочешь, но закон у нас на родине для всех один. Да и обращались с ними в плену не как с принцессами, если можешь заметить. За то, что я за своих родных вступился, меня ни один суд не накажет. Корабль -- это важно, но люди по-любому важнее.

Этим вечером они ещё успели зайти в лавку и купить для Морской Волны и Консуэлы новые платья. Девочка радовалась как ребёнок. Инти был доволен, что удалось добыть чёрную краску для волос.

После этого его жена и дочь наконец-то пошли отмываться в баню, а когда они оттуда вышли, Инти, вопреки настояниям лекаря, последовал их примеру.

-- Не могу же я лечь с женой грязным после того как она отмылась дочиста, -- заявил он.

-- Как будто ты с ней и в самом деле собираешься разделить ложе, -- проворчал Ворон. Пользуясь тем, что в предбаннике их некому было подслушивать, да и едва ли кто понимал тут на чиму.

-- Как мужу и жене нам выделили номер с общей постелью, так что ложе мы и в самом деле разделим, -- ответил Инти.

-- Ты знаешь, что я не в прямом смысле.

-- Ну, такие вещи мне лекарь точно запретит и будет прав, -- отмахнулся Инти.

-- И верно, запрещу, -- сказал Видящий Насквозь, -- мыться ещё туда-сюда, но не хватало ещё, чтобы тебя здесь паралич разбил.

Во время мытья в бане юноша по имени Коралл спросил:

-- А всё-таки, Саири, расскажи, что там было? Я так и не понял ничего, если честно.

-- Ну, я встретил Изабеллу, она сказала, что сейчас этот мерзавец в замке один и лёг спать, а его слуги куда-то смотались. Я не подумал, что они вас крошить идут, и решил воспользоваться моментом. Ну а на самом деле меня там ждали...

-- Но почему ты так уверен, что тебя выдала не Изабелла?

-- Потому, что она рискнула пойти вперёд в спальню Ловкого Змея, и её тут же схватили за горло, грозясь убить. Я мог бы в этот момент ринуться на Ловкого Змея, но... я не хотел жертвовать жизнью Изабеллы, и не решился. А тот вступил в беседу, стал мне старые раны бередить... Подробностей говорить не буду. Я знал, что слуга в замке должен быть только один, и он её за горло схватил. С Ловкого Змея я тоже внимания не спускал. Но по сторонам не смотрел. Так со спины подкрался отец Педро и шлёпнул по башке, потом связали и оставили ожидать расправы. Этот мерзавец надо мной всерьёз поглумиться планировал, а над живым это делать интереснее, чем над мёртвым. Но Изабелла меня развязала, опоив слугу, я и был в силах докончить начатое.

-- Далась тебе эта Изабелла, -- проворчал Ворон. -- Может, было бы лучше, если бы она умерла. Ну, пусть она и в самом деле искренне стремилась нам помочь... Но как ей теперь жить? Обесчещена, изуродована, родным, скорее всего, не нужна...

-- Насчёт родных ещё неизвестно, -- сказал Видящий Насквозь, -- но даже если её и не примут, то жить-то всё равно можно. Пристроить её куда-нибудь кухаркой или ткачихой, работы для женщин в Тавантисуйю хватает.

-- Да не обращай внимание, -- сказал Инти, -- у Ворона просто по жизни претензии к женщинам. Похоже, за этим что-то личное.

-- Почему ты так думаешь, Саири? -- спросил Ворон.

-- Да потому что когда юноша сам лично не считает для себя приемлемым жениться на девушке с тяжёлым прошлым, то это ещё понятно. Но когда он других за это порицает -- это всё-таки не совсем нормально.

-- Ты что имеешь в виду?

-- То, что ты порицал Горного Ветра за его брак с Ланью.

-- Я просто удивляюсь, как отец ему такой брак разрешил...

-- А что удивительного, -- сказал один из юношей, -- как же не разрешить, если он сам... говорят, что Морская Волна тоже была с подмоченной репутацией. Вроде бы её в плену поимели немного...

-- Да Горный Ветер с Ланью в чисто династический брак вступил. Вроде как она дочь одного вождя и племянница другого. Сплошная выгода, -- ответил другой.

-- С её мёртвого папаши какой толк? -- спросил Ворон. -- А что у неё дядюшка жив и вождь, так это она сама не знала. Нет, за браком с бывшей рабыней никакой особенной прагматики не стояли. Видно, тут по любви...

-- А если по любви, то какие к нему вообще претензии? -- спросил Инти. -- Ну, если бы ты был против операции в Новой Англии, тогда понятно ещё, а так что не так?

-- Когда мужчина женится не на девственнице, он неправ.

-- А Инти тоже был неправ? -- спросил Инти.

-- Если сплетни верны, то да, -- сказал Ворон.

Коралл возразил:

-- Да полно тебе, красота Морской Волны была такова, что её многие чуть ли не богиней считали. Как же на такой было не жениться, если шанс выпал? Я её как-то видел маленьким ребёнком ещё. В силу возраста я не мог оценить в полной мере её красоты, но не пойму Ворона -- неужели такую красоту запирать в Обители Дев Солнца надо было? Или ей после плена надо с собой покончить было? По-моему, Ворон просто красоты не любит...

По ходу дела они перешли в баню и стали мыться. Инти было не очень приятно, что его жизнь так полощут. Нет, решительно нельзя сознаваться, что Изабелла и Морская Волна -- одно и то же лицо, последствия будут непредсказуемы... Вслух же он сказал:

-- В твои годы я тоже значение красоте придавал, потом понял, что душа куда важнее. Да и что теперь всё это обсуждать?

-- Вопрос в том, как быть с Изабеллой, -- сказал Ворон, -- каких сюрпризов от неё ожидать? Может, она возненавидит нас за то, что мы её спасли?

-- Ну, если некоторые из вас будут подчёркивать своё презрение, -- ответил Инти, -- то ссоры неизбежны, а это нам совсем ни к чему.

-- Иным словами, ты собрался за ней ухаживать? -- спросил Ворон. -- О чём ты так долго с ней любезничал в пути?

-- А может, я оперативную информацию вызнавал? Узнал, например, что старик Живучий был отравлен Куйном по наущению Ловкого Змея.

-- Да ты больше сам говорил. Так ты будешь за ней ухаживать, отвечай прямо?

-- Допустим, буду. Всё равно мы должны изображать законных супругов. Умоляю вас только в наши отношения не лезть, и на тему её прошлого намёков не делать. И всё пойдёт как по маслу.

Сделав паузу, Инти продолжил:

-- Я понимаю, отчего вам, юноши, так не нравится Изабелла. Я же вижу, как вы молоды, красивы, стройны, и вам теперь страшно думать, что вы можете лишиться своих сокровищ. А она напоминает вам о том, что может случиться с вами. Я помню себя девятнадцатилетним юношей накануне свадьбы, когда ещё вся жизнь казалась впереди. И вот теперь, когда мне уже сорок пять, когда не за горами старость, когда всё тело и душа у меня в шрамах, когда выросло брюшко, и этот иней с волос мне уже не смыть уже никакой настойкой, я, как ни странно, люблю жизнь никак не меньше, чем любил в юности. И Изабелла, я уверен, хочет жить. Раз уж она даже в таком кошмаре на себя с отчаянья руки не наложила... От нас требуется сущая малость -- показывать, что мы доверяем ей, что уважаем её и не считаем ни в чём виноватой. Она и в самом деле не виновата ни в чём и перед законами Тавантисуйю чиста. Думаю, что её вполне можно поручать какую-нибудь посильную работу, потому что когда человек при деле, он чувствует себя нужным и нет почвы для мыслей о собственной никчёмности. Я повторяю, что основную задачу по её реабилитации беру на себя. А с вас сущая мелочь -- не мешать мне в этом деле.

-- Вот в том-то и дело, что она жила с ним и рук не наложила, -- буркнул Ворон.

-- А по-твоему, она должна была? -- спросил Инти.

-- Должна не должна, но раз она вытерпела жизнь с таким негодяем, значит, и у неё внутри была гнильца. А ты... не просто её с собой взял, ты предлагаешь ей доверять! -- не унимался Ворон.

-- А почему она раньше не пыталась до нас достучаться? -- спросил Коралл.

-- Да откуда мы знаем, сколько было неудачных попыток и во что это ей обходилось? И сколько возможностей попытаться было? Одна и в чужой стране, она ничего не могла сделать без чужой помощи, а помочь ей было некому. Кроме того, одна из попыток стоила ей красоты, а могла стоить и жизни. Ведь это такой кошмар, когда заживо горишь...

-- Не пойму, что ты её так оправдать стремишься, -- сказал Ворон, -- не будь она столь уродлива, я бы решил, что ты на неё и в самом деле виды имеешь.

-- А имел бы -- что такого?

-- А что если она замужем была? И сейчас у неё муж есть?

-- Но ты же сам сказал, что родным она не нужна, скорее всего.

-- А представь себя на месте её мужа? Узнать вдруг, что жена жива, но много лет тебе изменяла, тем самым опозорив твоё честное имя? А ты тут нас учишь уважать столь грязную и бесчестную женщину?

-- А ты сам, Ворон? Если бы ты был на месте её мужа, накинулся бы на неё с упрёками, почему, мол, не убила себя и дочь? Что до меня, то я подневольную измену изменой не считаю.

-- А если кто предаст нас под пытками, тоже, по-твоему, не считается?

-- Ну, это другое дело. Когда человек предаёт других, он обрекает их на смерть и пытки, то есть считает, что его собственная жизнь и избавление от мучений важнее, чем жизни тех, кого он предаёт. А эта несчастная никого не погубила, она лишь сама мучилась.

-- А ты уверен, что не погубила?

-- Да, -- сказал Инти, глубоко выдохнув, -- я верю ей.

Потом облившись водой из ковша, добавил:

-- Вот что ребята, спорить тут можно до бесконечности. Главное вы уже или поняли, или не сможете понять. А мне здесь больше торчать уже опасно, слишком обидно будет получить сердечный приступ, выпутавшись изо всех передряг.

Сказав это, Инти вышел.

Мрачный Ворон на это ответил:

-- Точно втюрился в неё. Ради неё и намывался с риском для жизни.

-- Допустим, -- спросил Видящий Насквозь, -- что с того?

-- То, что он с ума сошёл!

-- Почему? Он ведь не женат даже. Почему ему нельзя?

-- Потому что влюблённый себя не контролирует. Не видит опасности...

-- Ну, ему не девятнадцать... От этой женщины никакой опасности я не вижу. Я поговорил с ней на тему того, не больна ли она сифилисом, она признаки этой страшной болезни знает, но уверяет, что сам Ловкий Змей этой болезни опасался, потому предпочитал позорить только совсем юных невинных девушек, которые ещё не могли нигде заразиться. К ней же он не прикасался много лет, так что, будь она заражена ранее, всё бы проявилось. Однако нос у неё на месте, волосы довольно густые...

-- А если она -- ведьма? Ведь если при всём своём уродстве он... он решится ею овладеть, не значит ли это, что она колдовать умеет?

-- Да брось ты -- колдовать. Кабы могла -- разве смирилась бы со своим жалким положением? Всё проще: от долгого голода мужчина может на кого угодно запасть. Думаю что его, старого и некрасивого, женский пол вниманием не баловал. А перед этой "красоткой" он выглядит героем и спасителем.

-- Всё равно это неправильно! Нельзя! Я нажалуюсь!

-- Да кому ты нажалуешься? Горному Ветру?

-- А хотя бы ему! Пусть всыплет этому Саири.

-- А вот истериковать не надо, а не то я уже тебя лечить буду. От нервов. У меня в аптечке есть успокоительное.

Когда Инти вышел из бани, Утеша и Морская Волна уже спали. Утеша в отдельной комнате, а жена на широкой двуспальной кровати, часть которого была предназначена для него. Всё-таки официально они муж и жена, вот и предоставили им номер с двойной кроватью.

Инти скинул с себя и аккуратно повесил на стул верхнюю одежду, и заснул крепким сном...

Проснулся он на рассвете оттого, что услышал рядом рыдания. Морская Волна не спала, а рыдала, пытаясь спрятать лицо в подушку.

-- Ты чего? Тебе дурной сон приснился?

-- Инти, я люблю тебя, и не могу... не могу так. Я верю твоим обещаниям взять меня с собой, поселить у себя в замке, и чтобы я ни в чём не нуждалась, но это будет куда хуже, чем если бы я вдали от тебя работала бы где-нибудь кухаркой или горничной. Видно, ты не понимаешь, какая это пытка...

-- Пытка? Какая пытка?

-- Быть рядом с тобой и не мочь быть твоею женой на деле... Это ведь от твоей воли не зависит.

-- Ну что ты за глупости говоришь, что не зависит? -- сказал Инти, целуя жену. -- Я люблю тебя и вовсе не собираюсь от тебя отказываться. Если я пообещал, что ты будешь моей женой, то значит пообещал.

-- Тут достаточно светло, ты же не слепой и видишь, что со мной сделали....

Морская Волна была обнажена, и Инти воочию увидел следы того, о чём говорила Консуэла.

От этого зрелища даже ему захотелось отвернуться, но он сдержал себя, поняв, что это будет последним ударом. В горле у него застрял ком, хотелось плакать от жалости и отчаяния.

-- Вот что осталось от груди, вскормившей твоих сыновей. Когда ты увидел меня в первый раз, я была нагой и покорила тебя своими прелестями. Я знаю, сколь важна для мужчины телесная красота... А теперь разве ты сможешь обнять это сморщенное худое тело, ласкать руками эти пустые сухие мешочки на месте грудей? Проще тебе обнять труп...

-- Когда я увидел тебя приготовленной к погребению, я был готов и твой труп обнять и расцеловать, только твой строгий папаша меня удержал от этой непристойности. Послушай, любимая, я хочу быть твоим мужем и я буду им, несмотря ни на что. Пусть эта сволочь в своём христианском аду обзавидуется. Право, жаль, что он умер так легко... Но теперь, когда я тебя освободил, ты вознаградишь своего героя? Или ты сегодня не можешь, особый день?

-- Особых дней у меня уже несколько лет как нет, плен состарил меня раньше срока...

-- Значит, красавица моя, нам ничего не помешает. Сейчас я поплотнее задёрну занавеску, чтобы никто за нами не подглядел и не вздумал лишить меня моей принцессы. Ещё раз тебя потерять я просто не перенесу.

Инти стал спешно скидывать с себя бельё.

-- Ты... ты... ты с ума не сошёл с горя?

-- А что такого безумного в том, что я хочу любить свою жену? Кажется, я веду себя нормальней некуда... Хотя да, у христиан это может считаться безумием, они уверены, что любить можно только любовниц, а жён нельзя. Наверное, никто из них так не любил, как я люблю тебя, ? сказал Инти, и поцеловал свою возлюбленную.

В темноте был видел только силуэт. И слышен голос. Точно такой же, как у той красавицы, которую он похоронил пятнадцать лет назад... Увы, пальцы упрямо возвращали его к реальности, кожа да кости. Как же он её голодом морил, должно быть.... У Инти на глазах слёзы наворачивались. Но ничего, главное, что она здесь, жива, и потому сейчас или никогда... О том, что это опасно для сердца, лучше не думать, потому что ему всё равно не жить, если он сейчас её потеряет. В конце концов, всё получилось, после чего Инти провалился в сон...

Проснулся Инти оттого, что кто-то его будит, тормоша за плечо. Вокруг было уже совсем светло, если и утро, то не раннее. Морская Волна спала и улыбалась во сне, и на какое-то мгновение она вновь показалась ему той юной девушкой, на которой он женился 25 лет назад. Впрочем, наваждение быстро прошло, так как будивший его Ворон явно требовал возвращения к реальности.

-- Ты меня просто так будишь, или случилось что?

-- Случилось. Консуэла чуть тебя не зарезала. Она вошла к вам с ножом, стащенным из кухни, и некоторое время пробыла тут у вас. Хорошо я успел проникнуть за ней и её скрутить. Ну а ты спал как будто у себя дома и ничего не заметил.

-- А с чего она? Чем я её обидел?

-- А то не догадываешься. Тут и слепому ясно, как ты спал. И на советы лекаря наплевал. А если бы тебя тут же удар хватил?

-- Ну, тут виноват. Впрочем, я хорошо себя чувствовал, и всё обошлось, как видишь. Я также вчера говорил, что её на себя беру. И потому делаю то, что считаю нужным, -- сказал Инти, пытаясь выполнить две противоположные задачи -- найти в кровати своё бельё и при этом не потревожить спящую жену. Насколько все эти европейские заморочки с нижним бельём глупы. Тавантисуйские костюмы (рубашка-туника, штаны и сандалии) куда удобнее, их можно за одну минуту одеть. А тут возись со всеми этими рюшечками... Женщинам тут ещё хуже...

-- Про "делаю то, что считаю нужным" ты Консуэле объяснишь. Её это оскорбило. Я, конечно, понимаю, что вы мужа и жену изображать должны, но уж до такого опускаться....

-- Слушай, хватит уж на эту тему меня пилить, с Консуэлой я сам поговорю. Только без свидетелей. Где она?

-- Заперта у себя в номере. Сидит и злится.

Девочка сидела в уголке как затравленный зверёк и смотрела на Инти со злостью.

-- Почему ты хотела меня убить?

-- Ты обманул меня, -- сказала она, -- я больше не верю ни одному твоему слову. Ты клялся, что не причинишь нам с матерью вреда, а сам уже залез к ней под юбку. Ты овладел ею ночью, тайно, подло! Я заглянула к вам утром и увидела, что ты сверху лежишь на ней. Мерзавец!

-- Если ты думаешь, что я применил силу -- ты жестоко ошибаешься. Она сама хотела этого.

-- То есть ты её соблазнил?

-- Ну, сложно сказать, кто кого соблазнил... ну оба мы этого хотели, тебе это трудно понять...

-- Всё равно ты поступил подло, -- отрезала девушка.

-- Ну что уж тут такого подлого?

-- Потому что потом, когда мы приедем в Тавантисуйю, ты её бросишь!

-- Нет!

-- Я знаю, что бросишь. Или ты сделаешь своей женой немолодую и изуродованную женщину, с которой знаком только пару дней? Такую, которая уже не родит тебе детей? Я уже не ребёнок, чтобы верить в такую чушь! Да ты просто привык спать с первой встречной, но нельзя же на всех, кого встретишь, жениться! А моя мать и так опозорена, обесчещена... чего, мол, ей терять... Так ты рассуждаешь?

-- Утеша, пойми, ты просто всего не знаешь. Я вовсе не такой распутник.... И на самом деле я знал твою мать много лет до этого. До того, как её похитил этот мерзавец, мы были мужем и женой. Я -- твой отец, Консуэла.

-- Я не верю тебе, Саири!

-- Когда твоя мать проснётся, она подтвердит мои слова.

-- Тогда почему ты не пришёл освободить нас раньше?

-- Потому что я не знал о вас. Этот мерзавец организовал похищение очень хитро -- напоив твою мать ядом так, чтобы все сочли её мёртвой и похоронили. А потом его люди выкрали её из могилы и обрекли на жалкое и мучительное существование в плену. Она была тогда уже беременна тобой, так что ты -- моя дочь. Разумеется, я не собирался вас бросать и в дальнейшем. Я надеюсь, что мы заживём все вместе...Ты всё ещё дуешься на своего отца?

-- Я не знаю... -- сказал Консуэла растерянно, -- ребёнком я думала, что родилась от лучей солнца, когда-то коснувшихся моей матери. Она как-то сказала мне, что моим отцом было само Солнце, вот я и придумала такое. А потом поняла, что мой отец должен быть человеком...

-- Значит, ты сознательно лгала отцу Педро? Ты уже тогда не доверяла ему?

-- Да. В отличие о моей матери, я знала, что доверять ему нельзя. Про него дошёл слух, что он приставал к одной девочке в деревне. Хотя он уверял, что это всё клевета на служителя божьего, которую распространять можно только из ненависти к церкви... А ещё мне мечталось, чтобы мой отец был богатым, красивым, королевской крови, чтобы у него был свой замок со слугами...

-- И не готова принять отца, который не соответствует этим представлениям?

-- Готова. Только с мечтой жаль расставаться...

-- Ну, разве я так уж уродлив? -- спросил Инти. -- Ну, старик я, старик... ну, трудно быть красивым в моём возрасте... Хотя в юности я и в самом деле хорош собой был...

-- Не в этом дело. Мне хотелось иметь отца-принца, отважного героя, а ты... ты лишь торговец.

-- Отцов не выбирают, -- назидательно сказал Инти, -- хотя ты можешь меня, конечно, и не признать отцом, если считаешь, что я спасал тебя недостаточно героически.

-- Прости меня, папа, -- сказал Консуэла, подошла к нему и нежно прижалась, -- я вела себя паршиво, и не мне тебя обвинять. Ты же не виноват, что ты торговец.

-- Да не торговец я, просто притворился, чтобы проникнуть в христианскую страну. А так у меня есть всё то, о чём тебе мечталось. Я и в самом деле близкий родственник правителя, и замок у меня есть. Ну, то есть не совсем замок, по сравнению с усадьбой этого мерзавца он тебе скромным покажется, но... но, думаю, тебе не стоит привередничать.

-- Я была дурой, -- ответила Консуэла. -- Я всегда гадала кто мой отец. Эту тайну Эстебан Лианас тщательно скрывал от меня. Лишь однажды я подслушала их с матерью разговор. Она что-то сказала ему, а он в ответ ударил её по лицу и крикнул: "Да как будто тебе есть о чём жалеть? До меня ты жила вообще с палачом!". Я потом думала, что если я и в самом деле дочь палача, это если и не лучше, чем быть в родстве с этим негодяем, то точно не хуже. Спрашивать у матери было нельзя, если бы Эстебан Лианас услышал, он бы нас обоих за волосы оттаскал или сделал что похуже. А, кроме того, я очень боялась, что это правда... Мне было приятнее думать, что моим отцом было само Солнце... Но ведь ты никогда не был палачом, папа?

Инти вздохнул:

-- Если под "палачом" понимать исполнителя судебных приговоров, то нет, я такими делами не занимался. Но как бы тебе объяснить... такие, как Эстебан Лианас, меня и в самом деле палачом считают. У меня работа такая -- делать, чтобы мерзавцев в этом мире было хоть чуть-чуть меньше. Он ведь и самом деле очень многих погубил.

-- А, то есть ты как благородный рыцарь, ищешь злодеев и их убиваешь?

-- Ну, немного похоже, но не совсем так. Прежде всего, я защищаю Тавантисуйю, а в мире есть очень много злодеев, которые хотят нашу Родину погубить. А раз так, то кто-то должен заниматься их вылавливанием. Вот я этим и занимаюсь. Но я не вольный рыцарь, который что хочет, то и делает и не перед кем не отвечает, а на госслужбе состою. Ну, некоторые считаю такую работу грязной и твоего отца презирают. Но ведь ты меня презирать не будешь? И ножом на меня больше не пойдёшь?

-- Не пойду. Я ведь и в самом деле решила, что ты мать осилил. И хотела за это тебя убить. Но потом увидела, как она улыбается во сне... И поняла, что ты сделал её счастливой. Пусть ненадолго. После этого желания вонзить в тебя нож у меня уже не было. Я не знала, что делать. Но тут меня Ворон подкараулил. И скрутил.

-- Ладно, дело прошлое. Может, не стоит обо всё этом матери говорить? Зачем её зря огорчать... Но только ты обещай впредь вести себя послушно. А то беда может быть... Ты же не маленькая, понимать должна. Мы ведь не дома ещё.

-- Я понимаю.

-- А когда мы приедем в Тавантисуйю, будешь прилежно учиться? А то там все девочки читать и писать умеют.

-- Буду. Я всегда читать и писать хотела.

-- Ну, вот и умница. По головке тебя погладить можно?

-- А почему ты спрашиваешь?

-- Хочу понять, веришь ли ты, что я твой отец и к тебе у меня только отцовские чувства?

-- Верю.

С этим словами девочка подошла и сама обняла своего старого отца.

За обедом трактирщик рассказал им новость:

-- Тут одного богатого магната по имени Эстебан Лианас кто-то вчера пришил. И людей его покрошили. Слухи ходят разные, но правду едва ли узнаем. Он очень многим насолил. Но я бы на вашем месте был осторожнее.

-- А мы-то здесь причём?-- сказал Инти, не поведя и бровью.

-- Да вот дело какое -- ещё в своём доме попа местного при этом прибили. Если имение магната разграбили -- то дом попа остался цел. Ну и вообще, когда убивают попа, принято думать на язычников.

-- Ну да, как будто у язычников дел других нет, кроме как попов крошить. А что магнат своими непотребствами крестьян достал, эта версия не рассматривается? Ну а если поп был с магнатом заодно, так неудивительно, что и ему досталось.

-- Кто знает... Но всё-таки крестьяне попов уважают.

-- Не тогда, когда те их дочерей растлевают. Сам о таком не раз слышал.

-- Да, про этого попа и в самом деле подобные слухи ходили. И мне ясно как божий день, что вы тут не при чём. Могли это сделать и крестьяне, и пираты, да и личные враги могли быть. А может, священника просто убрали как лишнего свидетеля, бандиты почтения к сану не испытывают. Да вот только повесить такое дело на вас очень могут. Так что особо внимания к себе не привлекайте.

-- Это понятно.

-- А что касается покойного, то мне его ничуть не жалко. У чертей в аду праздник должен быть.

После обеда Инти отправился на пристань, не особенно надеясь на успех. Однако ему повезло: один из недостроенных кораблей был заказан Эстебаном Лианасом, но теперь оказался не у дел, и достраивать его стало не на что. Инти договорился, что заплатит и получит его по завершении. Правда, вылетело это в копеечку, но другого выхода не предвиделось, ибо даже если бы сюда заглянул тавантисуйский корабль, всех взять на борт ему было бы затруднительно.

Потом предстояла большая и важная работа -- разбор захваченного архива Ловкого Змея. Когда лишь треть её была выполнена, то Инти ужаснулся той картине, которая вырисовывалась. Умный негодяй ещё лет семь назад сделал для себя вывод, что Испанской Короне Тавантисуйю не сокрушить, максимум, что они могут -- это держать не очень прочную блокаду, и решил сделать ставку на англичан, которые, по его оценке, куда более искусны в политических интригах. Инти с ужасом читал черновик письма, видимо, тайком отправленного уже в Тавантисуйю.

"Испанцы не понимают, что мало просто убить Асеро, если на его место встанет Инти или человек подобного сорта. Нужно, чтобы Асеро и все его сторонники были опозорены. Удобнее всего это сделать через семью, ибо принцип "жена Цезаря должна быть вне подозрений" верен и для инков. Хотя Луна и верная жена, а значит, соблазнить её, скорее всего, не получиться, но достаточно просто пустить грязный слушок, и Асеро окажется перед выбором -- жена или корона. То же самое может случиться, если жена не родит ему сыновей, хотя тут придётся ждать её старости, что нежелательно. Также в случае беременности следует попробовать помешать ей доносить плод... Я понимаю, мой друг, что даже власти, даваемой твоим льяуту, недостаточно, чтобы всё это надёжно провернуть, но, как говорят наши английские союзники, кто не рискует, то не выигрывает. Вопрос уже давно стоит так -- мы или они. И времени нам отпущено не так много. Я постараюсь ликвидировать Инти, выманив его за границу, а ты должен опозорить его сестру и уговорить носящих льяуту или принудить Асеро к разводу и новому браку, или сменить Асеро на кого-то, кто будет если не лоялен англичанам, то не в таких тесных связях со службой безопасности. Если же остальные носящие льяуту будут против ? что же, надо избавиться и от них..." Адресат письма был не указан, но Инти и так мог догадаться, что это Жёлтый Лист. Хуже всего было то, что Ловкий Змей просчитал желание Инти поквитаться с ним лично и таким образом заманил его в ловушку... да, он, Инти, жив, предатель Цветущий Кактус разоблачён и убит, но... ведь всё равно Инти застрял в этой дыре, а каждый день может оказаться роковым. Его сестра беременна, и попытки устроит ей выкидыш уже предпринимались. Скорее всего, враги не будут ждать, когда она родит... Надо, чтобы к следующему сбору носящих льяуту документы были в столице...

И тут Инти ждал новый удар: почти готовый корабль кто-то перекупил, а хозяин судоверфи даже не стал возвращать уплаченные наперёд деньги. Да и всё равно ждать строительства следующего корабля времени не было. Все отчаянно пытались придумать выход, но никто ничего не видел, а за гостиницу скоро и то платить станет не из чего. Некоторые даже предлагали продать их в рабство, но Инти не мог пойти на это.

Однако вслед за бедой пришла и помощь. Через день в порт Сан-Сальвасьон вошёл тавантисуйский корабль, капитаном которого оказался не кто иной, как Альбатрос. Инти был безумно счастлив, увидев его. Они сели в гостиничной комнате, пили чай и радовались встрече:

-- Как хорошо, что у тебя чай есть, -- сказал Инти, -- а то тут или вино пей, или воду с дурным привкусом. Хорошо, наш лекарь знает секрет, что если её вскипятить, то желудок потом болеть не будет, а так просто беда. Отчасти я понимаю, почему христиане порой ведут себя так нелогично -- как у тебя будет ясный ум, если мозг всё время вином затуманен?

-- Это верно, -- ответил Альбатрос. -- Теперь, когда приходится под христиан маскироваться, я временами на стенку лезть готов. И не помойся лишний раз, и молитвы читай, будь они прокляты! Но самое главное -- судно кувыркучей формы, на таком плыть -- мучение! Ну я уже думаю о том, что хватит мне по чужим землям шататься, дома рыбачить куда лучше.

-- Но сюда же поехал?

-- За вами. Горный Ветер не хотел ждать, как только я чуть очнулся, он послал второй корабль для подстраховки. Ведь всё-таки очень он за твою судьбу беспокоится, отец же...

-- Тихо на этот счёт -- я даже для своих людей "Саири". Кстати, твой-то отец как тебя отпустил? Он же говорил мне, что ты ранен очень тяжело, чуть ли не смертельно...

-- Ну да, мой отец всегда в таких вещах преувеличивает. К тому же получается, что тебе полубольным можно путешествовать, а мне -- нет? Горный Ветер должен был выяснить твою судьбу в кратчайшие сроки, чтобы знать, успеешь ли ты к собранию носящих льяуту или тебя уже можно оплакивать.

-- Как видишь, я жив-здоров, только вот корабля лишился, оттого и застрял. И люди мои живы, за исключением одного предателя... Кроме того, тебе надо будет с собой двух пассажирок взять.

-- Да, с этим сложнее всего будет. Им же какое-никакое отдельное пространство нужно, а не просто койки... Проклятье с этим кораблём, если я вас всех возьму, мы поплывём со скоростью улитки и постоянным риском черпануть. Это... путешествие тогда месяца два займёт как минимум.

-- Нет, это неприемлемо, -- покачал головой Инти, -- домой мы должны мчаться быстрее ветра. Я тут разбирал архивы этого мерзавца, черновики его писем... В Куско готовится переворот, и если мы не успеем... мне даже страшно подумать, что может случиться.

-- Даже так? Но что мы можем сделать? Второй корабль нам достать неоткуда....

-- Думать надо. А что, если мне отправить архив и часть людей вперёд, Горный Ветер с этим разберётся не хуже меня, арестует негодяя Жёлтого Листа, а меня взять во второй заход?

-- Не дело. Слишком долго тут находясь, ты и без того играл с огнём. Оставить тебя здесь -- это почти неизбежно обречь тебя на верную смерть.

-- Возможно, ты прав... Кстати, а товар у тебя с собой какой?

-- Шерсть... а какая разница? Я готов хоть сейчас её в море сбросить, лишь бы тебя отсюда вытащить, да не поможет...

-- Шерсть в виде мотков? А денег у тебя с собой много?

-- Много, только что в них толку, если лишнего корабля всё равно не купить?

-- А что если так... часть народу с архивом отправляются с тобой, а я беру твой товар, покупаю себе осликов и еду через горы пешком, попутно торгуя.

-- Рискованно. Понимаешь, что именно ты нужен живым?

-- Если будет архив и в нём доказательства, то Горный Ветер сам в них разберётся. А рискую я при этом куда меньше, чем сидя на месте.

-- А что если ты отравишься с архивом и частью людей, а остальные пойдут пешком?

Инти задумался:

-- Капитан, а ты бы так со своими рискнул поступить?

-- Как капитан -- нет. Но ведь в службе безопасности свои законы чести. Если государственный интерес велит, то можно поступить не очень красиво.

-- И всё-таки тут вроде не тот случай... Документы в нужных руках и без меня сработают, я там не особенно нужен.

-- А как же собрание носящих льяуту?

-- Я думаю, в свете ареста Жёлтого Листа оно неизбежно отложится. К тому же я всё равно должен успеть. Ладно, это ещё с остальными обсудить нужно. Кого послать морем, а кого через горы.

В этот момент в дверь постучали.

-- Кто там? -- крикнул Инти.

-- Это я, -- раздался голос Морской Волны, -- можно к вам?

-- Заходи.

Женщина зашла. Инти не мог не залюбоваться ею. Несмотря на шрамы, которые теперь были почти полностью прикрыты высоким воротником, уже немолодая женщина расцвела и похорошела. В глазах у неё появился счастливый блеск. Альбатрос, разинув рот от изумления, пробормотал:

-- Кто это?

-- Теперь это моя жена.

-- Да уж вижу что жена... -- пробормотал Альбатрос оторопело.

-- Я пришла сказать, Ворон с кем-то поругался и разбил по ходу драки хозяйский кувшин для вина, за него платить надо.

-- Заплатим. А Ворону -- выговор. И так денег в обрез, а он ещё кувшины бьёт! Во сколько его хозяин оценивает?

-- Не знаю. Дело в том, что Ворон не хочет платить из принципа, говорит, что виноват его собутыльник, который его разозлил и оскорбил. Ну и меня послал от разборок куда подальше.

-- Вот что, дольше тут оставаться нельзя. Когда народ начинает скучать -- всегда получаются такие истории, если не похуже. Мы ещё тут долго держались. Мы тут с Альбатросом покумекали и вот что получается. Всех наших людей на его корабль посадить нельзя, так что часть народу пойдёт пешком через горы, а часть -- поплывёт на корабле вместе с драгоценным архивом. Самому мне негоже бросать своих людей, а тебе с дочерью безопаснее на корабле поплыть.

-- Нет, Инти, мы с тобой друзья большие, но на такое я не пойду, -- сказал Альбатрос.

-- Почему? Неужели ты поддался суеверию белых, будто женщина на корабле приносит несчастья? Я с женщинами плавал, мой сын плавал -- ничего...

-- Знаешь, когда бы Морская Волна была жива, я бы отвёз бы её без разговоров. Но теперь -- извини, не могу.

-- Альбатрос, я не понимаю в чём дело?

-- Но я же не слепой, вижу, что это Морская Волна, но она мёртвая! -- положа руку на грудь и отступив вглубь комнаты, Альбатрос заговорил -- Инти, я всё понимаю, ты упорен и всегда шёл к своей цели. Я понимаю, что ты изучал тайные науки и воскресил любимую покойницу. Видно, опыт у тебя был не самый удачный, но результата ты добился. Теперь делай что хочешь, тебе виднее, но меня в игры с высшими силами не впутывай! Я не хочу себе проблем на старости лет!

"Покойница" всхлипнула:

-- Вот видишь! Инти, подумай, что со мной будет в Тумбесе?! Меня там разорвут на части! Или ты надеешься, что меня испугаются как мёртвой?

-- А ты думаешь, нет?

-- А те, кто знает, что я жива? И на кого я могу показать? Они первыми накинутся с криками "бей ведьму".

-- Это и в самом деле серьёзно. Альбатрос, пойми, это и в самом деле Морская Волна, но она живая. Не менее живая, чем мы с тобой. Она много лет провела в плену, но ведь не по своей воле она в беду попала, так что прав тавантисуйки не лишилась, и довести её домой ты обязан. Ну и обеспечить её безопасность.

-- Значит, вот оно как... Ну тогда конечно, я отвезу её домой, не вопрос... И во дворце Наместника ей ничто не грозит, охрана там надёжная.

-- Любимый, умоляю, не надо! Какой приём меня ждёт в Тумбесе? Я знаю, как после случившегося со мной будут ко мне относиться люди... Смесь брезгливой жалости и презрения... Не вернуть мне ни моей былой красоты, ни моей чести, -- не выдержав, она зарыдала.

-- Но ведь со мной-то ты соглашалась ехать?

-- С тобой -- другое дело. Лишь один ты оказался способен вместо брезгливой жалости дать мне уважение и любовь, на которые я и не смела рассчитывать. Другой бы и жалость подавал, как милостыню подают. Потому расстаться с тобой для меня хуже смерти.

-- Так я же не говорю, что навсегда расстанемся. Временно, разумеется.

-- В прошлый раз это "временно" растянулось на почти пятнадцать лет. А если ты погибнешь при переходе через горы? Нет, мне лучше разделить с тобой все тяготы пути, или даже гибель, нежели расстаться с тобой хоть ненадолго. Рисковать так вместе! Потому что если погибнешь ты -- то погибну и я.

Инти молчал, пытаясь осмыслить слова жены.

-- Пожалуй, ты права. Лучше нам больше не расставаться. Конечно, путь по Андам ? не лёгкая прогулка, но и не так чтобы совсем трудный. А как же Утеша?

-- Она с нами сама расстаться не пожелает. Я её знаю.

-- Ладно, уговорила.

В этот момент в дверь раздался громкий стук, плавно перешедший в град ударов. Инти жестом указал своей жене отойти вглубь, а само осторожно выглянул, сказав:

-- Потише, а то дверь сломается. Мы не от кого не прячемся.

Незнакомый рыжий детина немного оторопел и сказал:

-- Послушай, ты хозяин этого... который кувшин разбил?

-- Допустим, я. Кувшин был твой или хозяйский?

-- Хозяйский. Но твой человек меня оскорбил. Прикажи ему извиниться.

-- А в чём суть спора?

-- Он меня грязным торгашом обозвал. Говорил, что в вашей стране это занятие нечистым считается. Говори, правда это или нет? Не юли, я знаю, что -- тавантисуец, и что вы торгуете тайно.

-- Ну не то чтобы нечистым, скорее неправильным. Но запрещено оно внутри страны, где есть обмен. А с внешним миром торгуем.

-- Слышишь ты -- а почему так?

-- Внутри страны у нас всё распределяется без торговли. А снаружи так невозможно.

-- А ведь ты торговец, так? Тебя по вашей вере что на том свете ждёт? Какое наказание?

-- Никакого. Законов своей страны я не нарушал. Да и не верим мы в загробные кары, у нас, если что, на Земле наказывать предпочитают.

-- Во-как! А знаешь, почему хоть многие о вашем происхождении догадываются, на вас сквозь пальцы смотрят?

-- И почему же?

-- Боятся. Всерьёз боятся.

-- И чего нас так боятся?

-- Да вот многие думают, что стоит тут вас обидеть, так Первый Инка войска через Анды проведёт и установит тут свои порядки. И я того же боюсь. Вот скажи, что он с белыми людьми делать будет? Живьём поджарит?

-- Да никого он не жарит. Войска через горы и впрямь перевести может, но если сопротивляться не будете, то жизнь гарантирована.

-- А имущество?

-- Личное не отберёт. А вот землю, рудники, и всё такое... это отдать придётся.

-- И корабли?

-- И корабли.

-- А как же жить-то тогда? С голоду помирать?

-- Нет, под властью инков голода не бывает. Всем дают работу и паёк такой, чтобы и самому прожить, и семью прокормить. Только вот не работать нельзя.

-- А если кто у вас с заграницей торгует -- он типа работает при этом?

-- Ну, если по поручения государства и соблюдает всю отчётность -- то да. Подпольно нельзя, конечно.

-- А... А с церковью что? Вы правда всех попов и монахов живьём жарите?

-- Ну, много чаще они нас. Коли проповедовать против инков не будут и прочих непотребств совершать не будут, то кто их убивать будет? Только вот кормить их нашему государству ни к чему. Пусть сами себя кормят.

-- Скажи, а правда, у вас, если влюблённые до брака переспят, то их за волосы нагими над пропастью подвешивают?

-- Да кто тебе сказал такую чушь?

-- Да слухи ходят... а что у вас с ними делают всё-таки?

-- Да ничего страшного, женят только.

-- А...А с бабами, которые собой торгуют, у вас что делают? Ведь раз торговать нельзя, они же с голоду помрут.

-- Таких к труду приучают. Можно научить их ткать, прясть и прочему....

-- А... Чудные у вас нравы.

Инти думал про себя, что установить инкскую власть на этих землях и в самом деле было бы неплохо. Если тут ей и в самом деле симпатизируют, то отчего бы нет? Только вот англичане... чтобы сделать такое, нужно избавиться от врагов и их пособников внутри страны. Что ж, а в этом и состоит его, Инти, задача.

-- Мне-то этот... Куерво совсем всё не так всё изобразил. Будто у вас есть чистые и нечистые, и что я по вашим меркам нечист.

-- Путает он всё. Да и выпил лишнего.

-- Это верно. Вашему брату много ли надо.

Как оказалось, после ссоры Ворон ушёл к себе в номер и заперся там на щеколду. Из-за двери раздавалось явственное лёгкое похрапывание.

-- Ну что, будешь ждать, когда проспится, или может, лучше я за него извинюсь? -- спросил Инти.

-- То есть ты сам за своего работника? -- удивился детина. -- И ты при этом его хозяин?

-- Ну не совсем хозяин, но я над ним главный.

-- И будешь извиняться?

-- Ну, у нас считается, что если твой подчинённый что-то натворил, то за этим и часть твоей вины, не сумел его вовремя к порядку и дисциплине приучить.

-- ЧуднС! Значит, если бы я потребовал от тебя на колени встать, ты бы встал?

-- Ну, если без этого никак нельзя...

-- Ладно, не буду. Ты передо мной ни в чём не виноват. Будем считать, что квиты.

Детина махнул рукой и ушёл.

Тем же вечером Инти отчитывал проспавшегося Ворона:

-- Ты пойми, дело вовсе не в том, кто из вас в чём был прав, а кто неправ. Твой первый проступок -- ты напился до того, что утерял контроль над собой и в драку полез. Хорошо, тебя было кому удержать. А если бы там всё разворотил, чем бы мы платили? У нас и так денег в обрез. И хорошо ещё тот парень честным оказался и доносить на нас не стал. А ведь могло бы и так обернуться, болтались бы мы тогда на виселице. А ведь ты не простой моряк и со службой безопасности не первый день знаком. Даже координатором был... Или местное вино тебе совсем мозги вышибло?

-- Кто мы такие, тут уже поняли давно, -- ответил Ворон, -- было бы надо, загребли бы. Не думал я, что ты такой трус.

-- Трус?! Да ты понимаешь, что я отвечаю за ваши жизни? Что моя задача -- привезти вас домой в целости и сохранности? И что я сам тоже умирать не хочу!

-- Настоящий инка не боится смерти!

-- Смерть по глупости не для настоящего инки, -- ответил Инти.

-- А ты глупостей не делаешь, спишь с этой подстилкой! Может, уже сифилис подцепил. А мы с тобой из одной посуды едим.

-- Лекарь её смотрел. Волосы у неё в порядке.

-- Ну, допустим, сифилиса нет, а прочая дрянь сильно лучше? Да и вообще поражён твоим легкомыслием. Что ты будешь делать с этой бабой, когда домой вернёмся?

-- Как что? Оформим наши отношения по закону.

-- А как твоя родня её примет?

-- Примет. Они у меня адекватнее тебя. Вернёмся к твоему проступку. Ты нарушил дисциплину.

-- А ты не нарушил? При первом же удобном случае переспал с этой шлюхой!

-- Под категорическим запретом только бордели.

-- Всё равно, слушаться я тебя после того, что ты натворил, не буду.

-- Это бунт?

-- Можешь называть это как хочешь, но если ты нарушил дисциплину, то как мне тебя после этого уважать?

-- Я ничего не нарушал. Дисциплина не равна твоим капризам. И даже если бы я нарушил, тебя это всё равно не оправдывает. Твои подход ставит под угрозу жизни и здоровье других.

-- Что, убьёшь меня?

-- В других обстоятельствах я бы это сделал. Но хвала богам, прибыл наш корабль, и ты поплывёшь на нём домой и больше не увидишь ни меня, ни моей жены, которая тебя так раздражает. Только учти, обо всех твоих художествах я сообщу Горному Ветру, и он тебя со службы выгонит.

-- Ну, посмотрим, кого из нас он больше послушает.

-- Нелегко Альбатросу с тобой придётся, -- сказал Инти, утирая пот со лба.

-- Альбатрос! -- Ворон вдруг побледнел и затрясся. -- Так он -- капитан?! Нет, нет... всё что угодно, но с ним я не поплыву. Даже под угрозой смерти!

Ворон вдруг склонился в покорном жесте, как будто подставляя голову под топор.

-- Не понимаю, отчего ты так не хочешь иметь дело с Альбатросом? -- спросил Инти, ошарашенный внезапной переменой.

-- Мы поссорились с ним из-за его дочери Жемчужины. Видишь ли, она переспала со своим женихом до брака...

-- Откуда знаешь?

-- Да об этом весь Тумбес знает! У неё уже живот округлый вырисовывался в день свадьбы, да и ребёнок родился раньше положенного.

-- Допустим, а тебе-то с того что?

-- А то, что Альбатрос начал как-то свою дочь нахваливать. И умница, и красавица, и ковры ткать мастерица. Ну а я ему на её давний проступок указал. И сказал, что такой дочерью гордиться нечего. Ну, а он, вместо того, чтобы признать мою правоту, разозлился, стал меня ругать, мы очень крепко поссорились, и он сказал, что если я попаду когда-нибудь к нему на корабль, он меня отхожее место чистить заставит.

-- Так значит вот чего ты боишься... учтём. Ну а зачем ты его дочь оскорблять вздумал?

-- Я не оскорблял, я правду сказал! -- к Ворону стала возвращаться прежняя спесь.

-- А зачем ты это сказал? Чтобы обидеть Альбатроса? Ну и обидел.

-- Буду откровенен, -- сказал Ворон, -- ещё в ранней юности своей, я стал замечать в людях нечистоту. Все знают, чего делать не надо, но и чичей, и кокой злоупотребить могут, и до брака переспать, и вообще. Да и торговлей не брезгуют... Просят порой родных что-нибудь для них из-за границы купить. Тьфу! Я для того и в службу безопасности пошёл, что хотел с этой нечистотой в людях бороться. А теперь с ужасом обнаруживаю, что и ты, инка и человек, занимающий в службе безопасности не последнее место, чистотой пренебрегаешь! И не думаешь в это каяться. И Альбатрос не стыдится собственной дочери, вышедшей замуж с младенцем в животе!

-- То есть люди, если они что-то сделали не так, должны потом всю жизнь вспоминать это, стыдиться, ходить с опущенной головой и оплакивать свою ошибку? Или не ошибку даже, а вынужденный шаг... Но ведь должен же ты понимать, что мы временами вынуждены идти на такие поступки, по сравнению с которыми добрачная связь -- мелочь, не стоящая даже упоминания? Ведь то, что я убил этого негодяя, это ведь меня пятнает в твоих глазах или как?

-- Не пятнает. Он заслуживал смерти.

-- Так почему меня пятнает то, что я спас Изабеллу?

-- Но зачем ты стал с ней спать?

-- Именно для того, чтобы спасти её. Ты не понимаешь, что как важно было излечить её от отвращения к себе. Или ты считаешь, что она должна мучиться этим всю оставшуюся жизнь? Ты за своим отвращением не видишь живого человека...

-- Те, кто видит живого человека, слишком жалостливы к преступникам.

-- Она не преступница. Она несчастная жертва Ловкого Змея.

-- Раз она жила с ним, значит, ей это не было так уж противно. Иначе покончила бы с собой. Очень может быть, что в том момент, когда её похищали, она была порядочна. Да только с тех пор много воды утекло. Она жила в грязи и не могла этой грязью не пропитаться. Конечно, взять её с собой было необходимо, тут ты прав, но всё-таки спать с ней ошибка. Не только я так думаю. С самого начала ей было надо указать её место. А теперь ты вляпался так, что оказался обязан на ней жениться. Мне жаль тебя, Саири, -- и Ворон глянул Инти прямо в глаза. Инти тоже взглянул ему в глаза, как будто пытаясь прочесть душу своего собеседника:

-- Значит, ты всё-таки умеешь жалеть людей, Ворон? Хоть это радует. Но жалеть меня по этому вопросу ни к чему. Если только благодаря твоим или чьим-нибудь выкрутасам мы не вляпаемся и вернёмся домой целыми, то я заживу счастливым браком. Мне скорее жаль тебя, Ворон. Мне не удивительно, что ты в 25 ещё не женат. С твоей придирчивостью ты никогда никого не полюбишь.

Сказав это, Инти вышел, оставив Ворона обдумывать всё сказанное. Слова Инти больно резанули того по сердцу, и если бы Инти не вышел, то кто знает, чем бы закончилась их ссора.

Когда-то с Вороном приключилась одна история, оставившая глубокий шрам на его душе. Ещё совсем юным он как-то понёс дарить цветок своей возлюбленной, открыл дверь, увидел её лицо, и, побледнев, отшатнулся. По какому неуловимому изменению любимых черт он понял -- перед ним уже не девочка, а женщина. Цветок он ей так и не подарил, потому что любовь улетучилась почти мигом, сменившись отвращением. Впоследствии он убедился, что не ошибся, она отдалась парню, который катал её на лошади. После этого Ворон покинул родную деревню и переехал в Тумбес, где надеялся всё забыть, но увы... от себя не убежишь. Не в силах простить боль, причинённую изменой, он стал на лицах всех девушек и молодых женщин искать следы порока. А ища -- находил. Он уже не проверял, насколько верны его догадки, считая своё чутьё безошибочным и мучаясь от отвращения к окружающему миру. Даже непорочные девушки казались ему чем-то не такими, одна фальшиво пела, другая была слишком неравнодушна к роскоши, да и вообще сама жизнь в городе казалась ему теперь развратной. Он стал временами выпивать, не так чтобы запойно, но всегда в компании, где можно было под чичу услышать всякие мерзкие истории из жизни и убедиться в правильности своего брезгливого отношения к людям. Ведь практически про всех, даже про самых уважаемых людей города находилось обязательно что-нибудь нехорошее. Не обязательно идущее в разрез с законом, но что-то, пятнающее их моральный облик. История с Куйном вообще наделала шуму по всему Тумбесу, но и сменивший его Старый Ягуар был тоже человеком сомнительной репутации -- женился на испанской подстилке, да и в партизаны пошёл далеко не сразу, а когда уже войска Манко наступать начали... В общем, тоже сомнительный тип. Когда-нибудь и на него что-нибудь нароем. Но жить, презирая всех и вся, очень тяжело, почти невозможно, и потому со временем Ворон стал вспоминать в розовом свете родную деревню, нравы которой казались ему почти безукоризненными, а случай с его возлюбленной ? очень редким исключением. Он не понимал, что думает так оттого, что в годы детства и юности просто не был столь зациклен на поиске дурного в людях, и потому ему и в самом деле казалось, что в родной деревне и лица добрее и светлее, и поют более чистыми голосами, да и к заморским тряпкам и благовониям девушки равнодушны, и падают до брака куда реже... Нет, с развратным городом нужно что-то делать, почему инки ничего не предпринимают?! Или и среди них завелась гниль... И теперь эта история с Саири -- не побрезговал переспать с грязной шлюхой, которую только несколько дней как знает! Гнать такого со службы, а если Горный Ветер к этому не прислушается, то ему самому в его кабинете не место! Пусть даже никаких формальных норм Саири и в самом деле не нарушил, пусть даже у него были какие-то даже гуманные соображения, что ж, всё равно это не оправдание. Впрочем, ладно, в одном Саири прав -- надо добраться до дому живыми и здоровыми, а там уж разберёмся... Ладно, пока он и в самом деле лучше перемолчит, потом ещё будет время всё рассказать Горному Ветру с глазу на глаз.

Инти попытался больше не думать о разговоре с Вороном и сосредоточиться на плане путешествия, но на сей раз это ему не удалось, так как пришла Утеша:

-- Я хочу поговорить с тобой, отец!

-- Я весь внимание, дитя моё, -- сказал Инти, стараясь не показывать неудовольствия. Отношения с дочерью были ещё слишком хрупки, чтобы быть уверенными в отсутствии проблем в дальнейшем.

-- Видишь ли, я понимаю умом, что отец Педро оказался негодяем, и потому ты был совершенно прав, убив его. Но не могу понять одного... Почему он оказался таким негодяем, что предал меня и мать? Почему он к девочкам приставал? Он что, не верил в бога, которому служил?

-- Это очень сложный вопрос... а почему тебя это так волнует?

-- Отец, я сначала доверилась отцу Педро, потому что очень хотела иметь отца... ну не совсем отца, а человека, которому я могла бы доверять... Мне казалось, что священник, он много размышляет над тем, что хорошо и что плохо, и потому, скорее всего, должен быть более достоин доверия, чем кто-либо другой... И моя мать так считала... Почему... почему он оказался таким дурным человеком?

Девочка всхлипнула и умоляюще посмотрела на Инти.

Тот ответил:

-- Видишь ли, дочь моя... Среди священников очень много дурных людей, больше чем среди крестьян или рыбаков, например... Почему так? Некоторые из них внимательно читают библию, а там есть немало примеров, как любимцы бога иногда по своей воле, иногда по указке этого бога делали очень дурные дела, но при этом бог всё равно их покрывал, а за верность ему они были названы праведниками... Но Ветхий Завет, как ты знаешь, официально отменён. Мне кажется, что конкретно с отцом Педро дело в другом... Я даже на нашей родине видел, как наибольшие моралисты совершают жестокие и бездушные поступки.

-- Почему?

-- Потому что когда для человека главным становится принцип, то для него это принцип становится важнее живого человека рядом. Он перестаёт понимать, что правила нельзя примерять к жизни без разбору. Ну, например, люди обычно считают, что людей убивать нельзя, но врагов можно. Так?

-- Ну, так...

-- Но есть такие люди, которые считают, что убивать нельзя ни в коем случае. Даже спасая свою жизнь и жизнь близких. Надо дать себя убить, но не убить самому.

-- Они глупы.

-- Разумеется. Именно потому, что принцип для них заслоняет жизнь. У Ворона тоже есть принцип, который заслоняет ему жизнь. Мол, невинные и красивые юноши должны жениться на невинных и красивых девах. Другие браки он считает априори неправильными. Потому он и косится неодобрительно на твою мать. Он, правда, не знает, что мы уже были мужем и женой, но даже если бы и знал, то вёл бы себя не лучше. На моём месте он бы не смог принять обратно жену после такого несчастья...

-- А тебе это было не трудно, папа?

-- Нет... я знал, что все эти годы она любила только меня, и отречься от неё с моей стороны было бы просто убийственным свинством.

-- Отец, скажи... ведь вас разлучили на пятнадцать лет, ты считал её мёртвой, и неужели ты не женился именно потому, что так сильно её любил?

Инти понял, что настал очень серьёзный момент. Ни в коем случае нельзя солгать.

-- Я был женатым, дитя моё.

Девочка отшатнулась в ужасе:

-- Неужели ты... многожёнец?

-- Я знаю, что в христианских странах этому принято ужасаться. Да, у христиан официальная жена должна быть одна, а так хоть целый гарем наложниц, хоть насилуй каждую встречную, это тут допускается, а вот несколько жён... Это ни-ни! Лицемеры!

-- А как же мы с матерью...

-- Не бойся... я знал, что этот трудный разговор предстоит, но попробуй меня понять... Когда я женился на твоей матери, я очень любил её и не думал вводить в дом соперницу. Но у меня были очень могучие враги... Я очень боялся, что они поймут, как сильно я люблю твою мать, и убьют её из-за этого, и допустить этого не мог. Потому я... я принял нелёгкое решение: формально расстаться с ней и предаться многожёнству. Всё это было по договорённости с твоей матерью. Но увы, это не спасло. Так я остался с двумя нелюбимыми жёнами, чувствуя себя горьким вдовцом. А потом одна из них отравила другую из ревности, а затем чуть не прикончила меня. А потом погибла при непонятных обстоятельствах. Так что не ждёт тебя никакая страшная мачеха. Только вот есть у тебя единокровные сёстры, но это тебя не смущает?

-- Что ты, папа! Я наоборот, рада, что у меня есть сёстры. Так всегда этого не хватало. А братья у меня есть?

-- И брат у тебя есть. Старший. Сын твоей матери. Только он уже взрослый человек, женатый. И ещё одни брат был...

-- Он умер?

-- Лучше бы умер. Он изменил родине и теперь в заключении. Это очень печальная история. Я расскажу тебе об этом потом, когда ты получше узнаешь законы и обычаи нашей страны.

-- Хорошо, папа. Когда же мы попадём в Тавантисуйю?

-- Скоро, дитя моё. Скажи мне, как бы ты предпочла плыть -- морем или пройти по горам? Морем несколько быстрее и безопаснее...

-- А ты, папа?

-- Я должен идти горами, -- сказал Инти, вздохнув, -- твоя мать уже сказала, что со мной не расстанется...

-- Тогда и я не расстанусь с тобой, отец.

-- Имей в виду, в горах скрываются опасные хищники и разбойники... На море тоже, но там ты сможешь пересидеть опасность в каюте... А в горах ночью в любой момент приходится ждать опасности из темноты.

-- Я не буду прятаться от опасностей, отец! Научи меня владеть оружием.

-- Хорошо, научу. Только отойдём подальше отсюда в дикие места, где нас не застукают за таким занятием.

На следующий день после завтрака все должны были собраться на корабле и решить, кто едет морем, а кто -- пешком через горы. Хозяин трактира, поняв, что гости скоро отъедут, спросил:

-- Скажи, а зачем вам, инкам, так со своими рядовыми совещаться? Разве ты не можешь приказать, а они исполнят?

-- Могу, -- ответил Инти, -- но не хочу. Лучше пусть люди сами выбирают, когда есть возможность дать им выбрать. Тогда они к делу подходят ответственнее.

-- Странные вы люди... нам никогда не понять до конца вашей логики. Испанцы описывали вас как каких-то недоумков, но ведь недоумки не смогли бы построить столь прочной державы. Да я и сам вижу, что вы способны оценивать обстановку трезво, да и по жизни вполне практичны. Но вот на шаги, которые кажутся нам, христианам, естественными в некоторых случаях, вы и в самом деле почему-то не идёте. Но вам виднее...

Помолчав немного, Тимотео продолжил:

-- Раньше я о вас, инках думал, что вы баб не цените совсем, чуть что ? глотки им режете. А ты ради семьи рисковал, да и обращаешься с женой с такой любовью, какая у христиан редкость. Скажи, это у вас правило или исключение?

-- Ну, в супружестве кому как повезёт, но женщин у нас куда больше уважают и ценят, чем у вас. У вас к ним относятся как к каким-то полуживотным. Мы же видим в них своих сестёр.

-- Ну, вот только ваши правители к ним беспощадны. Говорят, ваш Асеро по наущению главной жены приказал казнить свою бывшую любовницу.

-- Бред от начала и до конца.

-- Ну, может он скрывает правду от народа...

-- И любезно рассказывает всей загранице. Вашим-то писакам откуда знать, что и как было?

-- Ну, судя по тому, что Руминьяви вообще весь свой гарем перерезал, чтобы его женщины потом не достались испанцам. Причём этот циник сперва стал сначала рассказывать им про гульфики и прочие милые радости европейцев, а потом тем, кто смеялся, перерезал горло за их смешливость. Таков жестокий юмор деспота!

-- И где про это сказано? В "правде о Тавантисуйю"?

-- Ну, эта история много где пересказывается...

-- И никто не обращает внимание на её очевиднейшую глупость. Представь себя на месте Руминьяви? Только что испанцы, не дождавшись выкупа, внаглую повесили твоего любимого единоутробного брата, и ты имеешь все основания предполагать, что с тобой они тоже поступят не лучше. А чтобы этого избежать, нужно думать, прежде всего, о том, чтобы дать им бой, а раз бой проигран, то оборонить от них город. Как будто в такой ситуации тебе до рассказов о гульфиках и прочей ерунде! Или о наборе новых наложниц... ну даже если ты по жизни охотник до женского пола, в такой ситуации не до того... А наших женщин эта история рисует полнейшими шлюхами. Хотя это говорит, прежде всего, о нравах шайки Писарро. Видно, господа конкистадоры окромя проституток, других женщин в жизни близко не видели.

-- Ну а как быть с тем, что Руминьяви сдал и сжёг свой город?

-- Он его не сдавал. Город сдали изменники, среди которых были и женщины. Кое-кого он заблаговременно разоблачил и казнил, но всех обезвредить не успел... Ну а потом завоеватели, чтобы не рассказывать о том, что город был взят изменой, выдумали, что он его сдал. А также выдумали, будто бы он власть незаконно захватил. На самом деле после смерти Атауальпы, учитывая критичность ситуации, он вполне был вправе объявить себя правителем. Но только с законным правителем нельзя было даже по законам Испанской Короны поступить по собственному произволу, а вот с незаконным... такого можно прикончить без особых церемоний, что испанцы и сделали.

-- Вот оно оказывается как... Скажи, а правда, вы решили частью плыть морем, а частью идти горами и продать так свой товар?

-- Ну да, а какие ещё варианты? Всех на корабль не упихнёшь. Да и товар продать надо.

-- Но ведь в горах множество опасностей, главная из которых -- местные жители, не признающие законов Короны.

-- Мне их бояться нечего, я нормально вооружён. Да и общий язык нам найти проще. Но перед расставанием нам сегодня нужен на всех прощальный ужин.

-- Ну сумасшедшие вы! Это ведь не дворяне какие, простые моряки и не родня.

-- Если с людьми не обращаться как с родными, то потом нельзя на них с уверенностью положиться.

-- Скажи, а друзья у вас бывают?

-- Бывают, а почему нет?

-- Потому что дружба -- это такая неконтролируемая вещь... а у вас всё под контролем должно быть.

-- Всё под контролем держать невозможно.

-- Скажи, а зачем у вас государство лезет в вашу личную жизнь?

-- Ну а что значит -- лезет? Мы считаем возможность государственного вмешательства в дела семейные благом, ибо это единственная возможность избежать деспотизма частных лиц. Вот если некий дурной человек стал бы жестоко обращаться со своей женой, его бы привлекли к суду.

-- И что бы его ждало? Штраф?

-- Как минимум, всеобщий позор, также для жены была бы возможность развода с возможностью обрести работу для прокорма, и так далее....

-- А детей у вас тоже бить нельзя?

-- Нельзя подвергать риску их жизнь и здоровье. У вас ребёнок -- собственность родителей, точнее -- отца, у нас считается, что человек с момента зачатия принадлежит государству, потому детоубийство вне закона, а на родителей возлагается обязанность воспитать своё дитя так, чтобы из него вырос достойный человек. Во всяком случае, они должны его стараться это сделать.

-- А за проступки сыновей отцов не наказывают?

-- Нет, не наказывают. У нас вообще родственников не наказывают.

Тимотео отошёл в некоторой задумчивости. И в этот момент Инти показалось, что тот спросил это не просто так, и спросил много меньше чем хотел. И тогда он сам решился спросить:

-- Послушай, что-то не пойму я. Ты ведь далеко не в первый раз тавантисуйцев у себя в гостинице видишь. Неужели раньше таких вопросов не задавал? Или всем задаёшь, а потом ответы сверяешь?

-- Скорее второе. Вот сам видишь, что гостиница у меня полупустая. Если дела с торговлей не изменятся, то год два ещё, и заберут всё за долги, а я с семьёй по миру пойду. Одна надежда, что инки придут. Вот понять хочу, как жить буду, если инкская власть установится. Я понимаю, что всех белых вырезать не будут. В общем, жизнь мне и семье сохранят. Но вот как жить, именно жить под инками... я не очень себе это представляю.

-- Да обыкновенно. Продолжишь заниматься своим ремеслом. Или ты думаешь, что у нас никто за гостиницами не следит?

-- Ну а вот как у вас с этим, если в собственности её иметь нельзя?

-- Ну, нельзя. Но ведь это даже и лучше. То, что у тебя в собственности, могут за долги отобрать и на улицу выгнать, а у нас такого нельзя, чтобы без жилья человека оставить. Работаешь себе, и не надо думать о долгах и возможном разорении. Только следят, чтобы работа была добросовестной, и чтобы порядок был. Но у тебя с этим проблем нет, чисто и еда хорошая. Так что будешь жить примерно по-прежнему. И бояться тебе нечего. Бояться имеет смысл тому, кто себя преступлениями перед инками запятнал. Ну, вот как тот недавно убитый магнат...

-- И то верно. Про него такие вещи рассказывают, что оторопь берёт. Не знаю, что из этого правда, а что нет, но его убийство я преступлением не считаю. Кто бы его ни убил, он поступил правильно.

Инти подумал, что Тимотео может и догадываться о его поступке. Что же, пусть так, если не выдаст, то ничего страшного.

Когда все собрались на корабле, Инти произнёс такую речь:

-- Братья мои, как многие из вас уже знают, все мы не можем поместиться на корабль так, чтобы он пошёл быстро, а добытые нами сведения столь важны, что нам надо как можно скорее доставить их в Тавантисуйю, ибо изменники должны быть как можно быстрее разоблачены и обезврежены. Так что часть из вас поплывёт на корабле, а часть пойдёт со мной пешком по горам под видом купцов. Для этого мы закупимся осликами и всем необходимым, товар в виде шерсти нам дадут. Братья, я хочу, чтобы вы сами решили, кто из вас пойдёт морем, а кто через горы. Замечу лишь, что пусть через горы длиннее и опаснее для вас. Чиморцы, я провёл детство в горах, вы же выросли у моря, и потому у вас нет необходимых навыков для гор, потому все, кто решится через них идти -- те должны согласиться слушаться меня беспрекословно во всём. От этого напрямую зависят ваши жизни. Помните об этом!

Чиморцы переглянулись, Инти продолжил:

-- Я знаю, что у некоторых из вас могут возникнуть в горах сложности со здоровьем. Хотя вы молоды и крепки, всё равно, непривычных к горам приморских жителей может охватить там слабость, и для её преодоления вам придётся жевать много коки, так что если кто из вас много её жевать не может, то тем из вас лучше выбрать пусть морем.

Многие задумались:

-- Также есть ещё один немаловажный момент. Братья мои, вы знаете, что теперь я фактически женат, и моя супруга поедет со мной. Я знаю, что не всем из вас по нраву её общество, так что если кто-то побрезгует принимать пищу из её рук, то ему тоже морем лучше ехать. Но если отправитесь со мной, то я должен быть уверен, что в случае, если со мной что-то нехорошее случится, вы её и защитите и поможете ей с дочерью доехать до замка Инти, где должен будет окончиться наш пусть, и передадите их Горному Ветру.

Морская Волна, слушавшая до этого его со всем вниманием, вдруг издала громкое восклицание и взволнованно заговорила:

-- Не надо, любимый! Если ты погибнешь, я тоже не буду жить -- пусть нас похоронят в одной могиле!

-- Не смей! -- крикнул Инти повелительно и в то же время немного испуганно. -- Не забывай, что ты теперь не принадлежишь себе. Ты должна изобличить негодяев на суде как ценная свидетельница.

-- Документов с лихвой хватит для разоблачения всех...

-- Это если мы их целиком довезём. А если что-то утратится? А, кроме того, ты должна жить для дочери. Каково ей будет без тебя?

Морская Волна задумалась, Инти продолжил:

-- И вот что я ещё скажу. По моим расчётам, морем должно быть чуть быстрее, хотя не исключены и неожиданности. В любом случае, кто бы ни прибыл раньше, не должны трепаться об оставшейся части, а пока документы не попадут в надёжные руки и изменники не будут обезврежены, следует соблюдать все возможные предосторожности. Ведь они могут попытаться нас убрать. О смерти Ловкого Змея они если ещё не догадались, то могут догадаться в ближайшем времени. Поскольку и море, и горы чреваты самыми неожиданными неприятностями, я пришёл к выводу, что архив надо разделить, основная часть пойдёт морем, но небольшая часть из разобранного поедет со мной горами, каждой из них должно быть достаточно по крайней мере для разоблачения Жёлтого Листа. Это, ни много ни мало, вопрос жизни и смерти нашего государства. Братья мои, я всё сказал, может быть, кто-то ещё хочет что-то сказать, а дальше каждый для себя решайте.

Инти сел. Установилась напряжённая тишина. Инти вглядывался в лица, пытаясь понять, кто какое решение примет. Особенно внимательно он вглядывался в Ворона. Тот как-то испуганно переводил взгляд с него на Альбатроса. Похоже, тот ему напомнил про уговор насчёт чистки сортира, и он решал, что противнее -- сортир или еда, приготовленная Изабеллой. Инти очень надеялся, что тот выберет первое.

Встал Видящий Насквозь и заговорил:

-- Я выбираю идти через горы. Прежде всего, я уверен, что как лекарь буду небесполезен. А что до этой женщины, то я не понимаю, чем и кого эта женщина смущает. Да, не повезло ей в жизни, много лет провела в рабстве, но как лекарь заявляю, что она здорова, и опасности с этой точки зрения не представляет.

-- Смущает, что Саири с ней спит, -- сказал один из матросов. -- В то время как она уродлива. А если она ведьма и его околдовала?

-- Колдовством люди называют то, что понять не могут, -- ответил лекарь. -- Саири сам говорил вам, что им движет месть за свою погубленную семью. Значит, он был очень одинок. В том, что два одиноких человека, встретившись при столь драматичных обстоятельствах, движимые ненавистью к тому, кто так искромсал их жизни, воспылали теперь друг к другу страстью, нет ничего необъяснимого. Мне лично на них смотреть приятно -- как лекарь, я знаю, что супруги живут в среднем дольше одиноких.

-- Меня смущает другое, -- ответил юноша, ? почему эта женщина не назовёт своего настоящего имени? Всё ли так, как она рассказала. Нет ли за ней преступлений на родине? Саири, ты этого не боишься?

-- Я уверен, что она -- невинна и сказала правду, -- ответил Инти. -- К тому же мне она своё имя сказала. Вам его лучше не знать, ибо чего не знаешь, того и под пыткой не скажешь. А врагов у неё много. Те, с кем Ловкий Змей против нашего государства работал, про неё знали. Во всяком случае, некоторые из них её видели, а Ловкий Змей мог открыть им и её имя. И ведь он при ней иные секреты выбалтывал, про то, что Куйн отравил своего предшественника, я только от неё узнал. Хотя, как преступник, он давно разоблачён и казнён. Но о том, что он связан с Ловким Змеем, никто и не подозревал. Следствие исходило из того, что он был уже в статусе наместника завербован. А ведь были претенденты на это место куда достойнее Куйна, но вот почему-то наместником всё же оказался он... не исключено что одним убийством тут не обошлось. В Тумбесе явно есть скорпионы, затаившиеся лишь до времени... Такие будут пытаться её убрать любой ценой.. Порою жизнь мне кажется более шаткой штукой, чем корабельная палуба в шторм.

Постепенно люди делали свой выбор, кто-то говорил по этому поводу что-то, кто-то ничего не говорил. К великому сожалению Инти, Ворон всё-таки предпочёл общество Изабеллы кораблю Альбатроса, хотя Инти его честно предупредил, что если тот попробует бунтовать по пути, то будет сброшен в пропасть, и Горный Ветер оправдает это крайней необходимостью.

Впрочем, Инти зря опасался -- в пути до самой границы Ворон вёл себя образцово.

Вернувшись на постоялый двор, Инти обнаружил в номере записку на кечуа. "Сын Солнца, прежде чем ты покинешь наши земли, позволь нам поговорить с тобой. На рассвете к тебе придёт наш посыльный".

Получив такую записку, Инти слегка встревожился, но в то же время приободрился. На разводку это было не похоже, не проще ли было бы их просто так арестовать? Законы ведь это позволяют. Что сыны солнца популярны среди коренного населения всего континента, это был не секрет, и было так приятно обнаружит подтверждение этого. И всё-таки было тревожно. Спать он лёг не раздеваясь, и оставив ночевать в комнате на карауле двоих своих людей. Коралл и Морской Ёж -- с ними предстояло пересечь горы, так что заодно он выяснит, насколько они способны не спать на карауле. Жене он предложил лечь в другое место, но она отказалась: "Милый, я хочу делить с тобой все опасности, а если это неопасно, то тем более нет резона меня отсылать". Что же, в логике тут не откажешь.

В глубине души Инти был почему-то уверен, что полезут через окно. Но на рассвете в дверь постучали. Некрепко спавший Инти тут же проснулся и подошёл к двери:

-- Кто там?

-- Я по записке. Не зажигайте свет, он нам ни к чему. Я не скажу вам своего имени, и вы не увидите моего лица. Я вполне вам доверяю, но... никто не гарантирован от пыток.

-- Твои опасения понятны. -- сказал Инти, -- Ты от кого пришёл?

-- От партизан. Власть Испанской Короны сохраняется только на побережье. Мы хотим сбросить её совсем, у нас не хватает сил. Мы знаем что вы, сыны солнца, способны нам помочь, и если мы одновременно наступим с разных сторон, мы с гор, а вы с моря -- тогда удастся установить здесь нашу власть. Мы будем вашими верными союзниками и очень надеемся, что вы пришлёте к нам мудрых советников, чтобы мы тоже смогли организовать свою жизнь разумно. Но мы хотим точно знать, придут ли сыны солнца к нам на помощь, если мы подымем здесь восстание? Без вашей помощи наши шансы на победу ничтожны...

Инти стоял как громом поражённый. Ещё не так давно, как раз перед его болезнью, шли жаркие споры о том, насколько стоит впутываться в торговлю с белыми, и сторонники углублённой торговли говорили, что нечто подобное в ближайшее время невозможно, пока не забудется провал в Амазонии. И вот теперь... Но почему он раньше об этом не знал, война тут шла, видимо, довольно долго...

-- Присядь, добрый человек, и скажи, как мне тебя называть, ибо разговор предстоит довольно долгий.

-- Отравленный Наконечник, -- ответил он, -- зови меня так.

-- А меня зови Саири, -- ответит Инти. -- Отравленный Наконечник, кажется, это имя знакомо мне... Кажется, так звали одного из самых прославленных воинов Амазонии.

-- Ты был там?

-- Да.

-- Многие до сих пор помнят великого Инти, он был воистину нашим Солнцем! Скажи мне, -- голос собеседника вдруг стал дрожащим и умоляющим, -- неужели это правда, что он умирает, сражённый жестоким недугом?

-- Друг мой, недуг жесток, но ещё более жестоко человеческое коварство. Инти пытались отравить. Я знаю, что пока он жив, а также он вырастил достойного сына, готового вам помочь. Но есть беда большая, чем недуг Инти... в самом сердце Тавантисуйю сплела своё гадючье гнездо измена! Скажи, ведь если вы мечтали о нашей помощи, то, значит, вы посылали к нам гонцов?

-- Да. Три раза мы посылали самых крепких воинов, и о них не было никаких известий... Горы есть горы, но всё-таки не верится, что все три отряда погибли случайно... Да, верно, изменники могли помешать им достичь цели.

-- Вот видишь, Наконечник, если мы не вырвем измену с корнем, то мы не сможем вам помочь. Я здесь именно затем, чтобы найти корни измены, ибо они далеко стелятся. Но, конечно, твоё известие я передам, если пройду по горам.

-- Через наши земли ты пройдёшь, я дам тебе пропуск, Саири. Хотя измена может подстеречь и тебя...

-- Я знаю и потому буду осторожен. Подозреваю, что главная ошибка ваших послов была в том, что они доверяли первому встречному тавантисуйцу....

-- Скорее всего. А как же им было быть иначе?

-- Верно.

-- Хорошо, а как мы узнаем, достиг ли ты цели?

-- Вот что: в течение ближайшего года произойдут такие события, весть о которых не может не докатиться и до ваших краёв. Я узнал, что одни из главных изменников -- это Жёлтый Лист. Так вот, или в скорости он будет разоблачён и казнён, тогда ждите помощи. Но если этого не случится, то... мне страшно даже самому представить, что может быть, если этого не случится. Наша страна может погибнуть... Мне очень страшно и горько говорить об это, но это, увы, возможно...

-- Скажи, разве в сердцах сынов солнца стало меньше огня, чем раньше? -- удивлённо спросил Наконечник.

-- Увы, мой брат. Солнце на закате светит не столь жарко как на рассвете, но за закатом приходит новый рассвет. Потому измена и запускает свои корни в Тавантисуйю, что после поражений там поселились страх и уныние. А они -- лучшая почва для семян измены, хоть и не сами эти семена.

-- Скажи, неужели Инти бессилен? Ведь мы знаем, он не совсем человек, он -- полубог.

-- Инти не всесилен. Он смертен. И Тавантисуйю очень уязвима и всё время пытается удержаться на краю пропасти. Впрочем, даже в случае её гибели не отчаивайтесь. Тавантисуйю будет всё равно жить в сердцах, и память о ней приведёт к новым победам. Я уверен, что вы даже и без нашей помощи сможете одолеть Корону, пусть не завтра, но когда-нибудь, ибо мечту о свободе и справедливости никакие христиане не смогут выжечь из сердец до конца!

-- Благодарю тебя, Саири. Тлевшая во мне надежда разгорелась отныне ярким пламенем! Я верю, что пока на твоей земле есть люди, подобные тебе, она будет стоять несокрушимой твердыней.

-- Ты тоже всколыхнул в моём сердце надежду, что когда-нибудь правда восторжествует на всей земле.

-- Вот тебе пропуск, -- Наконечник достал из кармана деревянную фигурку, которая изображала человечка, у которого на голове вместо волос были солнечные лучи в виде завитков. -- Это портрет Инти. Стоит его показать, как все наши тут же вас пропустят.

Инти вгляделся в фигурку. Хотя в темноте разглядеть черты лица человечка было трудно, кажется, он был лишён индивидуальных черт.

-- Похож? Резчик, правда, живого Инти, никогда не видел...

-- Ну не так важно, насколько похож, сколько то, что его узнают. От всей души благодарю тебя.

-- Скажи, а как ты умудрился проникнуть сюда? -- спросил Коралл, до того молчавший в темноте, -- как тебе удалось обмануть бдительность хозяина?

-- С хозяином мы договорились. Тимотео готов нам помогать за клятву сохранить ему и его семье жизнь после победы. Положение у него незавидное, после того как Корона запретила инкам торговать с вице-королевствами, они и очень многие такие как он на грани разорения. Потому иные, такие как Тимотео, согласны даже на индейскую власть. Так что он наш союзник, но союзник не самый надёжный. Если ветер переменится, кто знает... Но полно, время моё истекает. Мне пора, скоро уже станет совсем светло. Не забывайте того, что я говорил вам.

Быстро попрощавшись, новый знакомый скрылся за дверью.

-- До чего наивны эти дикари, -- сказал Коралл, когда Наконечник ушёл. -- Стоит наговорит им красивых слов и они готовы верить всему.

-- Наивны, но надёжны, -- ответил Инти. -- Да, их легко обмануть красивыми словами, но если они поверили кому- то и чему-то, они уже не разувериваются. А за то, во что верят, стоят насмерть.

Вздохнув, Инти продолжил:

-- После такого разговора поймёшь, что мы воевали там не зря. Это только Золотой Слиток считает, что раз мы там потерпели поражение, значит, выбросили деньги на ветер и понапрасну угробили людей. Золотой Слиток меряет пользу по финансовым отчётностям, но пламя надежды и вот такие наивные фигурки в финансовые отчёты не запихнёшь... Думаю, то и скверно, что мы стали придавать финансовым отчётам такое внимание, утратив душевный жар... Я буду нести эту фигурку возле сердца, пусть напоминает мне о том, о чём нельзя забывать никогда. Если все наши приключения закончатся благополучно, она будет напоминать мне на старости лет, что я прожил свою жизнь не зря.

Дорога по джунглям и горам прошла не то чтобы совсем без приключений, но с куда меньшим их количеством, чем можно было ожидать. На территориях, где сохранялась власть Короны, прокатывала поддельная королевская грамота, на территориях, контролируемых повстанцами, помогала фигурка "солнечного бога". Торговля шла так себе. Из-за общего разорения, вызванного необъявленной войной, денег у людей было негусто, потому меднокожим собратьям Инти спускал многое по дешёвке, пару раз вообще только за провиант, а вот с белыми людьми он предпочитал торговаться. Из-за этого он даже поспорил с Вороном, который едва ли не в единственный раз решился поднять голос:

-- Саири, объясни мне, зачем ты строишь из себя мелочного торгаша? Ведь и у белых людей ничего почти нет. Не все же рабовладельцы.

-- Ошибаешься, насчёт ничего нет. Они порой ведут себя даже, хуже чем рабовладельцы. Раб-негр денег стоит, его кормить надо, а индейцев они порой и забесплатно заставляют на себя работать. А что ему надо и на себя работать, чтобы с голоду не помереть, так это белых господ не волнует. Знаешь, я как раз специально иногда цену на хлопок задираю, если мне кажется, что покупатель его на панцирь себе покупает. Не удивляйся, белые люди тоже хлопковые панцири используют, в железках по жаре не очень-то походишь.

-- Раз так, то непонятно, зачем наше государство вообще в торговлю ввязывается. Не лучше ли поднять восстания по всему континенту?

-- Может, и лучше. Но средств на такую масштабную войну у нас никак не хватит.

-- Хватит! Если бы носящие льяуту и прочие привилегированные не во дворцах бы жили, а в обычных домах, то хватило бы на всё!

-- Нет, и тогда бы не хватило бы, -- вздохнув, сказал Инти. -- Экономия на этом ничтожна.

-- Ну, может и так. Но знаешь, Саири, как простой народ косится на дворец, в котором живёт наместник? Ну, скажи, зачем тому же Старому Ягуару такая роскошь? Ведь мог бы и в своём старом доме жить...

-- Наместник должен находиться под охраной, -- ответил Инти, -- да и жить рядом со своими кабинетом, чтобы его в случае чего среди ночи можно было разбудить, и он мог бы за дело приняться. Это -- необходимость.

-- Я за все пять лет не помню случая, чтобы кто-то на него покушался.

-- Это тебе повезло. Видимо, его враги надеются пережить его из-за его старости. Был бы наместником кто помоложе, дело было бы иначе. Смерть Алого Мрамора ещё не успела забыться.

-- И помогла ему охрана?

-- Если бы не было охраны, то таких случаев было бы десятки. Кто бы тогда согласился высокие посты занимать -- вчера принял должность, а сегодня уже лежишь обряженный для погребения? Жизнь бы тогда походила на довольно глупую легенду, которую я слышал в детстве. Якобы один колдун заколдовал фигурку Пачакамака и спрятал её в кабинете дворца наместника некоего города. Так вот, стоило очередному наместнику задержаться там до полуночи, как фигурка выходила из стены и душила несчастного. Но только всё это легенды, в жизни такого способа убийства не припомню, больше банально яд подсыпают.

-- Ну а против яда охрана бессильна.

-- Как сказать. Если на кухню не пускать посторонних... Да и если бы не было охраны, то в ход шёл бы не яд, а иные виды оружия. Как будто не помнишь из истории, как Манко чуть погиб от рук вероломных убийц. После этого он скрепя сердце согласился на охрану...

Ворон, кажется, хотел что-то возразить, но тут Видящий Насквозь вдруг крикнул:

-- Саири! Случилась беда с Изабеллой! Беги скорее.

И побледневший Инти помчался выяснять, в чём дело.

Как оказалось, Морская Волна хотела набрать воды из небольшой речки, на берегу которой они расположились временным лагерем, но увидела в воде подплывающего крокодила, в испуге бросилась назад и случайно напоролась на ядовитую колючку, ядом которой здесь было принято смазывать стрелы. При должном лечении рана была не смертельна, но Видящий Насквозь знал о таких ранах только теоретически и никогда не имел с ними дело на практике. Хорошо Инти помнил о таких вещах по Амазонии. Вдвоём они извлекли отравленную колючку, вырезали мясо возле ранки, а потом Инти объяснил, что больной нужно пробыть несколько дней в покое без еды и почти без воды, можно только губы смочить. Иначе любой раздражитель мог вызвать лишние судороги.

После того, как всё необходимое было сделано и Изабелла заснула в палатке, Инти вдруг заплакал как ребёнок. Отплакавшись, он сказал:

-- Как хрупка человеческая жизнь, и как бы я жил, если бы она умерла.

Лекарь ответил:

-- Я думал, что вы просто два одиноких человека, нашедших друг друга, но теперь я вижу, что в ваших отношениях скрыта какая-то тайна. Скажи, вы знали друг друга до того, как встретились в поместье Ловкого Змея?

-- Неужели это видно? Я думал, что нам удастся это скрыть...

-- А ну-ка признавайся, кто тебе эта женщина?! -- спросил Лекарь, тряся Инти за плечо.

-- Моя жена. Больше ничего сказать не могу.

-- То есть я понимаю, что теперь жена. Или раньше тоже?

-- Да. Я думал, что он её убил, а оказывается, похитил.

-- И как же ты ей простил?!

-- Простил?! Да я её и виноватой не счёл. Во всём эта сволочь виновата -- украл, изнасиловал, держал в рабстве... А она все эти годы меня любила, как же мне было оттолкнуть её? Сказать ей -- "ты стара, изуродована и опозорена, живи, мол, одна, а я себе молодую и красивую найду"? Нет, я бы никогда не смог совершить такой жестокий поступок.

-- Спать-то ты с ней как спишь? Без коки?

-- Как видишь, сплю, без коки. И даже удовольствие при этом получаю, и тут меня жалеть нечего.

-- Я не жалею, я восхищаюсь. Много всякого я в жизни видел, и немало высоких песен о любви слышал, но о столь высоких чувствах не слышал никогда. Легко любить молодую и красивую деву, но суметь заставить себя полюбить женщину не просто немолодую, но опозоренную и изуродованную... не знаю, кто на это ещё способен кроме тебя.

-- Человек на многое способен, если умеет думать не только о себе любимом, -- проворчал Инти, -- жаль, что в Тавантисуйю стали об этом слишком редко вспоминать.

Эпизод с колючкой был самым неприятным из всех, которые с ними случилось за границей. О другом эпизоде Инти потом вспоминал с радостью. Они зашли в столь глухие места, где дорога была завалена буреломом, который было неизвестно как обойти. Разгрести его всемером было и подавно не под силу. Нужно было искать дорогу в обход, и путешественники как раз решали, кого послать в разведку, когда их окружили какие-то воины с луками. Фигурка с лучами на голове на них не произвела никакого впечатления, ни один из языков, которые знал Инти, они тоже не понимали. Дело грозило обернуться серьёзными неприятностями. Тогда Инти как можно более громко и чётко произнёс два слова: "Манко" и "Тавантисуйю", и неведомые воины вдруг склонились перед ними в почтительных позах. Потом они кинулись расчищать завал, и вскоре дорога была свободна.

-- Видите, -- сказал Инти, -- кое-где есть племена, которые не являются союзниками Отравленного Наконечника, может, даже вообще не знают о нём. Но слова "Манко" и "Тавантисуйю" также священны для них. Жаль, нельзя было потолковать с ними подробнее. Я вот думаю, почему у нас так осторожничают. Неудача Амазонии, конечно, важна, но, как это ни странно, больше ею аргументируют те, кого она напрямую не коснулась. Те же, кто в ней участвовал, как раз считают, что надо делать ещё попытки. Может, Амазония лишь предлог, а всё дело в том, что нами слишком завладел страх ошибки? Ведь многие не без оснований видят причину войны между Атауальпой и Уаскаром в том, что наше государство расширилось слишком быстро и не сумело адаптировать планирование под расширение, и в силу этого мы стали нового расширения подспудно бояться? Но недостойно сынов Солнца быть столь трусливыми!

Вскоре джунгли сменились горами. Инти был счастлив после душного и парного воздуха джунглей вдохнуть всей грудью чистый горный воздух. Жаль, что нельзя помчаться по горам вприпрыжку -- ведь после долгого пребывания в долине к горам необходимо привыкать даже ему, потомку горного народа. Что уж говорить о его спутниках, которым пришлось смириться и терпеливо переносить слабость, которая всегда нападала на тех, кто приходил в горы из долин. Именно из-за этой слабости приходилось идти медленно, чтобы постепенно привыкнуть и дождаться того момента, когда она пройдёт. Больше всего Инти боялся, что на них нападут кто-нибудь разбойники, привыкшие грабить таких вот не успевших привыкнуть к горам путников. Конечно, частично проблема решалась кокой, но её надо будет успеть ещё принять перед боем, а на ночь её никто принимать не будет, после неё не уснёшь. Да и женщинам кока запрещена. Впрочем, Утеша и без коки адаптировалась к горам лучше всех, перескакивала с камня на камень подобно дикой викунье и вообще чувствовала себя в своей тарелке. Инти выполнил своё обещание и обучил девочку владеть оружием, но сказал ей, что пользоваться им надо будет в крайнем случае, а в случае нападения на лагерь ей лучше пересидеть в палатке, потому что для бандитов такая хорошенькая девочка -- крайне желанная добыча.

-- Отец, скажи мне, кто построил эту дорогу?

-- Дороги через горы были испокон веков для торговли между народами. Ещё до того, как в нашу землю нагрянули испанцы, инки проложили эту дорогу, чтобы сообщаться с землями, по которым мы только что прошли. И некогда тут шла весьма активная караванная торговля. И первые известия об испанцах, которым тогда не придали большого значения, были от гонцов из этих земель. Хотя уже тогда были планы распространить на эти земли инкские порядки. Знаешь, если бы мы тогда серьёзнее оценивали долг по отношению к нашим братьям, может быть, завоеватель не ступил бы на нашу землю... Но случилось то, что случилось.

Девочка внимательно посмотрела на отца:

-- Ты так говоришь, как будто ты жил в то время и сам решал. Но ведь ты тогда ещё не родился...

-- Верно, не родился. Но, читая старые книги, я порой чувствовал себя так, как будто сам бы на месте предков и должен был принимать решение.... Я знал, почему они приняли то или иное решение, знал, что последовало после... Знал, кому и во что обошлись его ошибки... Иные из-за них окончили свои дни на виселице... Но не ошибается лишь тот, кто не принимает решений, а лишь наблюдает жизнь как бы со стороны. Но такой человек и не живёт в полной мере.

Но вот, наконец, и приграничный пункт. В ясный день его было заметно издали, и сердца у всех радостно забились.

-- Видите, -- сказал Инти жене и дочери, -- это граница Тавантисуйю, прибудем ? и мы, считай, дома. Казалось бы, те же горы за ним, те же перед ним, да и сам он разделяет лишь разные склоны одной горы, да и выбран он был не по каким-то высоким соображениям, а по чисто практическим -- именно здесь гора такой формы, что пункт тайком не обойдёшь. Но всё равно дорога и горы за ним для нас уже другие. Потому что там Родина, там уже, считай, дом. Для нас, когда мы знаем, что там -- Родина, там уже всё как будто другое.

-- Но ведь если бы граница Тавантисуйю продвинулась бы дальше, Родина была бы уже здесь? -- спросила Утеша. -- Так почему там всё другое?

-- Верно, была бы, -- ответил Инти.

-- Всё дело в том, что мы устали от бесконечных тревог, -- сказала Морская Волна, -- здесь нас любой разбойник может безнаказанно ограбить, убить и захватить в рабство, а там уже вступают в действие законы Тавантисуйю.

-- Тоже верно, -- сказал Инти, -- просто так на нас там уже никто не нападёт. Но вот если наши враги про нас пронюхали... Тогда другое дело.

-- Я думаю, всё куда проще, -- сказал шедший чуть впереди Видящий Насквозь. -- Все мы знаем, что впереди нас ждёт отдых, вкусный обед, крепкий чай и баня, а то ведь уже больше недели не мылись, заодно и это дурацкие европейские тряпки сбросим и оденемся, наконец, по-человечески. Как лекарь скажу, что наша тавантисуйская одежда много для здоровья полезнее. Штаны не обтягивают, обращение крови в ногах тем самым не замедляется, да и вообще без лишних рюшек, под которыми у белых людей вечно грязь копится. У нас в Тумбесе некоторые манеру одеваться по-европейски взяли, краса и дешёвая гордость им важнее чистоты и здоровья.

Инти спросил:

-- А что, в Тумбесе сильно теперь европейские платья в моде? Лет пять назад так принаряжались только некоторые женщины, даже Эспада вроде бы не решался вырядиться в камзол принародно. Хотя европейские наряды у него при обыске были найдены, представляю, как он исходил ненавистью, что не может их нацепить на себя публично.

-- Ну, теперь некоторые модники так ходят, -- ответил Видящий Насквозь, -- хотя старики ворчат, конечно. Но ведь их с каждым годом всё меньше...

-- Скверно, -- сказал Инти. -- А всё таки родина -- это ведь не чай и баня, и даже не только законы, хотя всё это и важно. Наверное, это то, что европейцы называют modus vivendi, образ жизни.

Когда они уже подошли посту, оттуда выбежал смотритель и, увидев Инти, остановился в удивлении и некотором замешательстве. Инти тут же понял, что узнан -- Опоссум слишком хорошо знал его в лицо, чтобы его обманул европейский костюм и седина. Но хорошо ещё станционный смотритель понял, что прямо называть Инти по имени не следует, и потому не знал, как обратиться: Как можно более непринуждённо и естественно Инти сказал:

-- Опоссум, кого я вижу! Не узнаёшь Саири в таком наряде?

Эта фраза означала, "да, мы знакомы, не надо это скрывать, но зови меня сейчас "Саири".

-- А как же не удивляться? -- ответил Опоссум. -- Не думал я, что ты в твои годы и с твоим здоровьем будешь шляться по заграницам. Но раз ты куда-то ездил, то, значит, так было надо. Да и ладно, сейчас не до разговоров. Что вам раньше, еду или баню?

Вечером, сидя вдвоём за чаем, Инти и Опоссум беседовали. Опоссум рассказывал последние тавантисуйские новости, сам не переходя к вопросам. Инти был доволен, что Саири, похоже, блестяще сыграл свою роль -- во всяком случае, никто ничего не заподозрил вроде бы... И про смерть Ловкого Змея вести пока не дошли... Или им особенного значения не придают? Мало ли кто его мог прикончить, в самом деле...

-- Скажи, Опоссум, а любопытно тебе, с чего это я по заграницам на старости лет вздумал мотаться?

-- Любопытно. Только ведь ты, если не захочешь, не скажешь. Хотя, на самом деле, я догадываюсь...

-- И о чём догадываешься?

-- Обстановка по ту сторону гор накаляется, того и гляди полыхнёт восстание, так ты с их вождями, пойти, переговоры вёл, и женщина с тобой, похоже, переводчица... Это не сама Радуга?

-- Нет, не сама. Но, в общем и целом, ты угадал. Мне, кстати, сказали, что они тут три раза к нам по этой дороге послов присылали. Дорогу, конечно, безопасной не назовёшь, но все-таки, чтобы все три группы погибли... подозрительно это. Как думаешь, какая может быть причина?

-- Я не думаю, я знаю. Оттого я, собственно, и здесь. Тебя и твоим людям просто сказочно повезло, что вы пришли сюда сейчас, а не несколькими днями ранее. Иначе вы бы вляпались в такие неприятности... Ну, может, и не погибли бы все, но без трупов едва бы обошлось. Здесь, вот прямо на этом посту, орудовала банда, грабившая и убивавшая проезжающих. Поскольку тут место достаточно глухое, на то, что никто долгое время не шёл, никто и внимания не обращал. Всё случайно вскрылось...

-- Как же они пост захватили?

-- Официально устроились работать. Один головотяп согласился мало что назначить тут одних каньяри, да ещё и из одного села. А иные думают, что не головотяп, а сам в сговоре... Так что знаю я про послов, сам их видел...

Глаза Опоссума погрустнели.

-- Что с ними?!

-- Их тут по несколько месяцев в рабстве держали, в подвале и колодках, и были они при освобождении в таком состоянии... Без слез смотреть невозможно. Ведь если человека, даже самого здорового и сильного, несколько месяцев в колодках продержать, он потом на ноги встать не сможет. Так что отправили их в дома оздоровления, может, поставят их наши лекари на ноги...

-- Должны. Хотя, конечно, такого кошмара и врагу не пожелаешь, а тут те, кто за нашей помощью шёл...

-- Ну а я тут формально в качестве смотрителя, но так должен все связи этой банды вскрыть. Ведь всё награбленное или рабами сделанное бандиты куда-то сбывать были должны. Вот и пытаюсь найти концы.

-- А я уж, встретив тебя здесь, думал, что ты просто более спокойное занятие найти решил... Всё-таки годы своё берут... И у меня тоже.

-- Да какой тут покой, когда такие дела творятся. Вот что, я думаю, свиньями мы будем, если своим собратьям по ту сторону гор не поможем. Если после таких бед они вернутся ни с чем...

-- Я тоже уверен, что без нашей помощи их оставлять нельзя. Но воображаю, как перекорёжит Золотого Слитка от одной мысли о таких тратах...

-- Ничего, перетопчется. Не один же он всё решает. Асеро, я думаю, на твоей стороне будет, да и Славного Похода вполне может удастся уговорить. Скажи мол, засиделись твои орлы...

-- Меня просили о помощи с моря, тут мнение наших торговцев очень много весит. Но ладно, к чему гадать, соберутся носящие льяуту, и тогда всё обсудим. Лучше расскажи, что там нового относительно англичан.

-- Да ничего. Наши люди воют, столько от них проблем и головной боли, но торговые работники велят им спускать по максимуму, наказывать только тавантисуйцев, а эта несправедливость вызывает злость и раздражение. Ну всё-таки недопонимают у нас наверху чего-то...

-- И чего же?

-- А то, что человеку мало быть сытым, добротно одетым и помытым. Вот, скажем, дворянин в Европе почему сам себя считает крутым и почему другие перед ним стелятся? Разве он обязательно богат? Отнюдь. У него может быть всего имущества ? дырявый камзол с пустыми карманами да вошки в волосах. Но он безумно при этом гордится собой, потому что у него, в отличие от простого мужика и даже богатого купца, есть честь! То есть, его никто безнаказанно оскорбить или ударить не может. Потому что он -- высшего сорта. По сравнению с другими, которых можно и оскорблять, и унижать, и к женам и дочерям их под юбки лазить...

-- Ну, это мы все более-менее понимаем. Да и англичане, вроде, не дворяне.

-- У англичан богатый купец может себе дворянство купить. А мы не понимаем, что все они, хоть дворяне, хоть нет, людей на сорта делят. Кого можно оскорбить, кого нельзя... И если мы терпим их выходки, значит, в их глазах сами себя к низшему сорту относим, вот они и наглеют на глазах. А как ещё прикажешь к нам относиться, если к супруге самого Первого Инки можно безнаказанно под юбку лазить? А если уж за нашим государем они чести не признают и под юбку к его жене залезть посмели, то уж за нами и подавно...

-- Значит, весть об этом уже досюда докатилась.

-- Сплетни об этом ходят по всей стране. Иные даже совсем небылицы сочиняют. Будто бы Розенхилл её на глазах у мужа прямо осилил, и даже будто она добровольно Розенхиллу отдалась, а Асеро стерпел.

-- Да кто посмел так опозорить Луну?!

-- Формально никто не знает, но так многие догадываются. Кто ещё мог вынести это из-за пределов дворца, кроме Жёлтого Листа?

-- Знаешь, этого мерзавца уже пора арестовать. Сколько терпеть можно! Нужно дойти до воздушной линии и переслать приказ в столицу. Ответственность за последствия беру на себя.

-- До наших мест воздушную линию пока ещё всё равно не провели, -- с грустью ответил Опоссум, -- это не раньше Кито...

-- По плану должны были уже. План изменился?

-- Да. Слишком много связанных с этим несчастий. Как они уверяют...

-- Много -- это сколько?

-- Точное число не говорят. Будь я в Куско, запросил бы статистику. Но в качестве аргумента приводят не более трёх-четырёх историй, да и там нарушали технику безопасности. Мне кажется, что тут панику нарочно враги разводят, чтобы лишить нас такого важного изобретения... Ведь на кораблях куда больше народу тонет, никто же не велит их запретить! Хотя проблема тут есть, но она не там, совсем не там...

-- А где же?

-- Юноши, после того как они вырастают и не могут летать, они... им потом тяжело без неба, как-то чего-то не хватает. Мучает смутная тоска, от которой нет пока никакого лекарства. Может, со временем пройдёт это, а может, и нет... Слишком мало ещё времени прошло, чтобы выводы делать.

Инти ничего не ответил. Как и многие уроженцы гор, он с детства мечтал о полёте, но знал, что человек не птица, над горами и долинами не воспарит, как бы ни хотел... Ну а те, кто летал и теперь больше не может, должны испытывать по этому поводу ещё большие страдания. Но знал он также, что с болью можно свыкнуться. Ведь как он горевал после смерти любимой жены... Но ведь свыкся, жил, занимался делом... Хотя только теперь, когда эта страшная боль прошла, он понял, насколько на самом деле страдал, отвлекаясь от боли силой воли. Впрочем, можно ли назвать такую подавленную и неосознаваемую боль болью? Это скорее какое-то нечувствие, когда часть души просто не работала, как не работает часть мускулов у парализованных. Тоже несладко, но жить с этим можно.

Вот наконец-то и Кито. Когда путешественники подъезжали к нему, было время послеобеденного отдыха. Утеша вовсю вглядывалась в городские стены и башни, нюхала воздух и в конце концов спросила:

-- Скажи, отец, а почему я не чувствую городских запахов? Город заколдован?

-- Но ведь ты же сама видела, что в наших городах не принято выкидывать на улицу мусор и нечистоты.

-- Всё равно. В маленьком селении легко поддерживать порядок, но разве это возможно в таком большом городе?