Тучи сгущаются

-- Фиалка порвала свои сандалии, обе пары, а теперь у меня вторые забрать хочет. А я не хочу ей давать, она их тоже порвёт.

Фиалка, в одной рук держа порванный сандалий, а другой размазывая слезы по лицу, со слезами говорила:

-- А что я, нарочно, что ли? Я разве виновата, что они у меня так часто рвутся? Ромашка говорит, что раз так, я должна босиком ходить. Жадина она!

-- Нет, я не жадина, а бережливая. Если бы ты сандалий не рвала, я бы тебе свои поносить дала.

Асеро сказал как можно более мягко и спокойно:

-- Если бы сандалии не порвались, тебе бы, Ромашка, свои отдавать было бы не нужно. Ну, ты же взрослая, умная девочка, должна понимать, что Фиалка не нарочно, и что босиком ей ходить трудно. Так что давай, неси сюда свои сандалии.

Ромашка с неохотой подчинилась и пошла за сандалиями. Асеро остался наедине с младшей дочерью. В том, что у неё рвутся ремешки от сандалий, она, пожалуй, и в самом деле не виновата. Одежда и обувь переходили в семье от старших девочек к младшим, так что не удивительно, что самой младшей всё доставалось уже сильно изношенным. Маленькие дети растут быстро и носят всё недолго, так что у них мало что износиться успевает, но чем они становятся старше, тем дольше они всё носят. Да, надо бы хоть иногда и Фиалке заказывать новое. Но это можно сделать только раз в месяц, а сегодня вечером нужно будет просто починить Фиалкины сандалии. Обо всём этом Асеро думал, прижимая к себе самую младшую дочь и говоря:

-- Не плачь, не стоит оно того... Ромашка больше не будет жадничать. Кроме того, я закажу тебе новые сандалии.

-- Правда, папа? -- сказала девочка, перестав плакать. -- А почему ты мне раньше не заказывал? Почему я всё только донашиваю за сёстрами?

-- Но ведь и Ромашка тоже донашивает.

-- Да, это значит, что мы хуже Лилии, у которой всё новенькое.

-- Ну, ей не за кем донашивать, за матерью разве что....

-- Папа, но ведь ты мог бы всем нам заказывать новые платья и сандалии, а не заставлять нас ходить в обносках!

-- Если бы я вам всем заказывал, то кто бы за вами донашивал? Всё пришлось бы выкидывать.

-- Но папа, мы могли бы это отдавать другим.

-- Можно, конечно. Но если бы мы так делали, мы бы показали им, что они хуже нас. А это нехорошо.

-- А разве они бы обиделись? Мы ведь дочери Первого Инки!

Асеро вздохнул:

-- В том-то и дело, что, скорее всего -- нет. Меня бы никто не осудил. Но я сам осудил бы себя за такой поступок. Я слишком хорошо помню, что многих правителей погубило зазнайство. Я должен помнить, что хоть я и потомок Солнца, но всего лишь человек...

-- И потому мы должны ходить в лохмотьях? -- спросила Фиалка, показывая на свой заштопанный рукав.

-- Ну, разве это лохмотья? Это ты настоящих нищих в лохмотьях не видела! Платье вполне добротное, штопка сделана аккуратно.

-- Ну, всё равно это обноски! И у меня ни одного нового платья нет!

-- Хорошо, одно новое для праздников у тебя будет.

-- Спасибо, папочка! -- сказала Фиалка, чмокнув его в щёчку. Тем временем Ромашка принесла туфли, и босая Фиалка обулась. Асеро думал при этом, что, пожалуй, и в самом деле передержал дочь в чёрном теле, но с другой стороны, вот у Лилии всё новое -- но ей хочется европейского. И даже если бы в Тавантисуйю стали бы шить платья точь-в-точь как в Европе, ей бы всё равно потребовалось бы европейское, нет предела девичьим капризам.

Вернувшись к своим гостям, Асеро их на месте не обнаружил. Оглядевшись получше, Асеро увидел, что Дэниэл, чуть наклонив голову, стоит за кустом, и оттуда слышно подозрительное журчание...

-- Дэниэл, как так можно! Я же показывал тебе, где уборная.

-- Да как будто с твоих цветочков убудет, если я их полью.

-- С цветочков, может, и не убудет, но ведь тут же живёт моя семья! Ты же только что видел моих дочерей! Моя жена уже на стол накрывает. Кстати, а где Розенхилл. Боюсь, как бы он мою мать не испугал.

-- Да чего ты за мать переживаешь?

-- А ты представляешь, что будет с моей матерью, почтенной пожилой сеньорой, если она вдруг наткнётся на кого-нибудь из вас в таком виде? Её удар хватить может.

-- Ну, в Европе всем известно, что твоя мать была сослана своим отцом за развратное поведение. Так что она мужеских статей за свою жизнь видела немало. Так что она лишь вспомнит молодость.

-- Клевета! Моя мать -- добродетельная женщина.

-- Добродетельных принцесс не выдают замуж за сапожников!

-- А её и не выдавали -- сама пошла. Но мой отец хоть и был сапожником, но он никогда не позволял себе ссать под кустами у всех на виду. После этого вы ещё нас дикарями называть смеете!

-- Ну что ты кипятишься. Видишь, я уже всё закончил. Да, что ты там насчёт стола говорил?

-- Сначала следует помыть руки, -- сказала Асеро, демонстративно подойдя к фонтану и ополаскивая кисти струёй воды, -- или английские дикари брезгуют обычными правилами чистоплотности?

-- Розенхилл всё равно не мыл. Значит, ты живёшь тут как добродетельный бюргер? Одна жена, от неё никуда... К матери почтителен, детей воспитываешь...

-- Допустим. А что тут такого? Или раз я Первый Инка, то я должен детей есть?

-- Ну, есть ? это, положим, и в самом деле ерунда. Но не верю я добродетели бюргеров, каждый такой добродетельный тайком от жены в бордель шастает, а та ему в это время рога с первым встречным наставляет. Я понимаю, что официально ты не заводишь дополнительных жён только потому, что не хочешь портить отношения с Инти, но не может быть, чтобы ты и тайком ничего себе не позволял.

-- Возможно, причина в насильственных браках, -- пожал плечами Асеро, -- за меня жена по доброй воле пошла.

-- Да нет, природа у женщин шлюшеская, изменяют лишь бы мужу насолить. Готов поспорить на что угодно, что твоя жена уже флиртует сейчас с Розенхиллом.

Асеро не успел ничего ответить, так как в этот момент раздался звон разбиваемой посуды и испуганный женский крик. Молнией Асеро метнулся к столу и увидел, что посуда на нём разбита, а Розенхилл обхватил Луну сзади, одной рукой щупает грудь, а другую засунул куда-то под юбку.

-- А ну не смей, отпусти немедленно, -- вскричал Асеро, на ходу соображая, как ударить так, чтобы Луна не пострадала.

-- Пожалуйста, -- сказал Розенхилл, отпуская, -- подумаешь, служанку полапал.

Луна вытирала слёзы:

-- Какой позор! -- пробормотала она. -- Я ничего не подозревала, расставляла тарелки, а этот ухватил сзади, полез под юбку... Я тарелки уронила от испуга, расколотила всё...

-- К Супаю тарелки! Ты сама-то в порядке?

-- Да что ей сделается, -- беспечно ответил Розенхилл, -- ну пощупал я ей между бёдер, помял грудку...

-- Я не знаю, -- сказала Луна, щупая живот, -- живот как каменный стал...

Кажется, эти слова ужаснули Асеро ещё больше чем то, что произошло до этого. Быстро подхватив жену, он понёс её прочь в спальню, а гостям крикнул:

-- Убирайтесь отсюда вы оба! А не то стражу позову!

-- Пошли, -- сказал Дэниэл, -- надо же было так опростоволоситься.

-- Да что он, в самом деле, какой-то чокнутый... Из-за какой-то служанки... Ну, пусть она даже его наложница.

-- Это -- его законная жена, -- ответил Дэниэл, -- и если у неё по твоей милости случится выкидыш, то нас могут выслать из страны. Наследник -- дело государственной важности. Хотя, конечно, нам бы этот выкидыш был бы кстати, но чтобы мы были формально не при чём. Я ей сам собирался подлить абортивное... А теперь попробуй это сделать! Больше нас к ней и на выстрел не подпустят.

-- Послушай, если она сама королева, то чего она тогда сама на стол накрывает?

-- А я почём знаю?! В Тумбесе ведь тоже накрывала супруга губернатора. Наверное, положено у них так если уважить гостей хотят.

Асеро тем временем положил жену в спальне и сказал:

-- Успокойся, постарайся расслабиться. Живот по-прежнему каменный?

-- Не знаю, чуть полегче.

-- Давай я лекаря позову.

-- А как же твои переговоры?

-- Плевать теперь на переговоры. Хоть бы эти твари мне что угодно предлагали -- не нужно уже.

-- Тебе не нужно, но другим нужно.

-- Знаешь, у меня такое чувство, что они не очень-то хотели договариваться. Вели себя они довольно нагло с самого начала. Как будто на скандал нарывались. Ладно, хватит о них. Давай я лекаря позову.

-- Ладно, зови, куда уж деваться...

Выйдя, Асеро ещё подумал о том, что надо бы Розенхилла арестовать, но было неясно с какой формулировкой это делать. Приказ об аресте -- документ официальный, и как-то неловко в нём подробно описывать то, что случилось. А если ограничиться общими фразами, то тогда такой документ можно с лёгкостью повернуть потом и против самого Асеро -- арестовал, мол, ни за что. И вдруг он увидел, что навстречу ему спешит Кондор:

-- Я с важным известием, Государь. На выходе мы задержали англичан и не знаем, что дальше с ними делать?

-- По чьему приказу задержали?

-- Без приказа. Но раз они так спешно покинули твои покои, значит, тут произошло неладное, ну и решили их на выходе обыскать...

-- И что нашли?

-- У одного ничего, а у другого, Розовый Холм его, кажется, звать, нашли в кармане серебряную ложку с дворцовой гравировкой. То есть он банальный вор. Вот не знаю, что делать со вторым.

-- Наверное, лучше отпустить, но установив слежку. Но с этим -- к людям Горного Ветра. И дворцового лекаря позови, моей жене плохо.

Начальник охраны подчинился, а Асеро стал собирать осколки от тарелок, разбросанные по столу. Чем быстрее исчезнут остатки от неудавшегося пиршества, тем лучше.

Дворцовый лекарь, выслушав всю историю, сказал, что раз ничего до сих пор не произошло и живот перестал быть как камень, то в дальнейшем опасаться нечего. Однако посоветовал в ближайшее время поехать отдохнуть на природу. Асеро согласился, но сначала должен был состояться разбор этого случая.

Когда Асеро разбирал с дочерьми остатки несостоявшегося пиршества и заодно подсчитывал, что ещё кроме обуви надо будет заказать на складе, к нему пришёл Искристый Снег:

-- Послушай, что теперь делать со всем этим? Переговоры провалены, назрел дипломатический скандал...

-- Да разве я виноват, что эти свиньи вести себя не умеют? Посади свинью за стол, она и ноги на стол... Розенхилл у меня не просто ложку украл, а мою жену чуть не изнасиловал. Ну как такое хладнокровно терпеть?

-- Да как так?

-- Она накрывала на стол, он подкрался сзади, схватил и начал домогаться. Если бы ему не помешали, он бы сделал куда больше... Понимаешь, я всё-таки живой человек, я не могу вести себя как ни в чём не бывало, когда покушаются на мою честь. Даже не как правитель, а как человек не могу. А они меня, в общем-то, даже по-человечески не уважают, и только моего статуса правителя боятся. А я теперь тоже боюсь.

-- Боишься? Чего?

-- Боюсь, что с женой теперь будет плохо, у неё и так едва выкидыш не случился.

-- Ну что тут особенного, не удержался Розенхилл при виде женщины. Это, конечно, скверное дело, и негодяя я не оправдываю, но это не так опасно, как ты думаешь. Да, европейцы не видят ничего дурного в совращении служанок и даже жён своих деловых партнёров. Мол, ради бизнеса и руки компаньона под юбкой жены можно потерпеть.

-- Кто видит в жене только собственность, тот, может, и терпит. А для меня жена -- это близкий и родной человек. А ей по милости какого-то подонка теперь стыдно, больно и плохо.

-- Но они-то на это так не смотрят, -- сказал Знаток Законов, -- в том смысле, что у них не было цели сделать ей стыдно и больно.

-- Об их целях я только гадать теперь могу. Может, меня просто хотели проверить, насколько я готов прогнуться? Плюну ли я на собственную честь или нет? Но если им просто торговля без такого прогибания не нужна -- стоит ли иметь с ними дело? Ведь они даже свои предложения не озвучили.

-- Такой вопрос решаем не я и не ты, а все носящие льяуту.

-- Да понятно, что решаем не мы -- но скажи мне, что думаешь ты?

-- Всё зависит от их мотивов, которые будут выяснены в ходе суда. Пока я этих мотивов не знаю, то судить не берусь.

-- Наивный ты человек. Ведь они не тавантисуйцы, искреннего раскаяния ждать не приходится, ну изложат они кучу дурацких оправданий... А между собой будут хихикать, какого человека опозорили. Небось и шли поскандалить и опозорить. Я думаю, потому Розенхилл потому ложку-то и стырил -- на память о своём подвиге. В этом доме, он, мол, опозорил женщину. Думаю, что у него целая коллекция таких ложечек должна быть. Так что выпороть Розенхилла публично на площади и обоих выслать из страны. Потом уже по обстановке...

-- Но ведь это значит -- обречь страну на изоляцию...

-- И пусть. Всё равно за время переговоров мы не добились ничего толкового. Какой ты можешь называть положительный результат? Ну, продали им несколько прессов. А про жемчуг, хлопок и прочее лишь разговоры. Будь им оно надо -- давно бы договорились.

-- Войны нет -- вот уже и результат.

-- Не думаю, что она и без англичан началась бы. Идея, что они в сговоре с Испанией, пока ничем фактически не подкреплена.

-- Допустим даже так. Но как только в Европе узнают, что мы рассорились с англичанами, их союз с испанцами вполне может состояться.

-- Не думаю, что это так сильно повлияет. Все говорят -- война, война. Да не будет её до тех пор, пока нас не считают трусами. А считать начнут разве что тогда, когда мы унижения станем терпеть безропотно. Вдумайся, ведь глупость же получается. Почему любой крестьянин может требовать в такой ситуации публичной порки и изгнания обидчика, а я -- нет?

-- Потому что когда такое случается с крестьянином, не будет проблем у всего государства, а тут могут быть.

-- А разве оскорбление государя не означает проблем для государства?

-- Мне всегда в детстве говорили -- уступит тот, кто умнее.

-- Это правило в политике способно привести к катастрофе. Кабы наши предки ему следовали -- Тавантисуйю бы умерла не родившись.

Ночью Асеро лежал в кровати и не мог уснуть после пережитого днём. В обычное время он в такой ситуации стал бы потихоньку делать намёки своей жене, но сейчас он даже и думать себе запретил о таком. Луна не выкинула, и это уже счастье. Нельзя больше искушать судьбу.

Луна повернулась и посмотрела на него:

-- Не спишь? -- спросила она.

-- Не получается. У тебя ничего не болит?

-- Нет. Я думаю. Ведь сбылось же страшное предсказание! Пришёл белый человек, и я теперь опозорена!

-- Конечно, случившееся скверно, но не так скверно, как могло бы быть. Надеюсь, что гнусные подробности не покинут пределов дворца.

-- Асеро, ведь теперь носящие льяуту могут потребовать от тебя развода со мной после всего случившегося!

-- Ах я болван! -- сказал Асеро, хлопнув себя по лбу. ? А ведь мне и в голову не могло прийти, что всё это безобразие может быть устроено с такой целью. Ведь я был уверен, что Розенхилл сделал это по собственному почину. А сели его и в самом деле Жёлтый Лист надоумил? Ведь он тут формально не при чём, в лучшем случае выигрывает, в худшем -- остаётся при своих...

-- Асеро, умоляю тебя... даже если ты разведёшься, если они заставят... позволь мне хоть иногда видеть тебя!

-- Да что ты говоришь глупости! Развода не будет. Я лучше сброшу с себя льяуту, чем предам тебя.

-- Но ведь если ты откажешься от льяуту, то... что тогда будет?

-- Будет переизбрание носящих льяуту. Надеюсь, что при этом не изберут Жёлтого Листа. Только вот такого переизбрания Жёлтый Лист не хочет, так что до этого не дойдёт.

-- Асеро, ты сам соображаешь, что говоришь! Ну не изберут Жёлтого Листа, так и тебе льяуту не вручат. А без льяуту как ты...

-- Ну, во-первых, если ему не вручат, то это не значит, что меня не переизберут. Народ меня любит, и думаю, моё правление продлит. А не продлит... я ещё сапожное дело не забыл, так что прокормлю тебя с дочерьми, -- на последних словах Асеро усмехнулся. -- Ну, будем жить как-то, даже в самом худшем случае, не казнят же меня и в тюрьму не посадят.

-- А если посадят?

-- Меня заменить некем. Допустим, этот момент англичанам на руку, а остальным?

-- Ну, посадят на престол какого-нибудь Киноа, а он всё сдаст из прекраснодушной глупости. Он хороший человек, но именно в силу своей хорошести многого просто понять не способен.

-- Киноа им не подойдёт тем, что в тюрьму меня не бросит. Ладно, спи, завтра разберёмся. Льяуту с меня пока ещё не снимают. Твоя задача -- набраться сил и вырастить наследника. А всё остальное я как-нибудь разрулю.

Луна заснула, а Асеро продолжил думать. Одно время, более пяти лет назад, у него была мысль сделать своим преемником Горного Ветра. В общем-то, он во многом подходил -- потомок Манко по мужской линии, да и по женской тоже хорошего происхождения, образован, но только с одним брачком: его мать вышла замуж за его отца после пренеприятнейшей истории, в которой пострадала её честь. Хотя вроде ни у кого не вызывало сомнений, что Горный Ветер и в самом деле сын Инти, родился он где-то через год после свадьбы, но слухи об обратном стали тогда активно ходить по столице... А стоило Асеро отказаться от этой идеи (отговорил сам Инти, сказав, что лучше его сыну стать его преемником), так и смолкли. Неужели Жёлтый Лист уже тогда... Хотя вряд ли, он тогда был просто одним из глашатаев и ничем особенно не выделялся. А потом случилась нехорошая история с Едким Перцем, и многие оказались с ним повязаны... Редакция газеты тогда ополовинилась, и волей-неволей пришлось выбирать Главным Глашатаем Жёлтого Листа, как лучшего из худших. Ну и под такое дело ему пришлось вручить льяуту -- Главный Глашатай должен носить льяуту. В общем-то, свою мерзкую сущность он тогда ещё не раскрыл. Одна из причин, по которой носящие льяуту не любили перестановки с поста на пост, заключалась как раз в том, что заранее предугадать, кто как себя поведёт на более высоком месте, бывает почти невозможно. Ведь вражда Жёлтого Листа и Асеро началась с тех пор, новоиспечённый льяутоносец стал пытаться навязать Первому Инке свою дочь -- но Асеро отказался. Ну а если бы Асеро бы не столь верен жене и согласился бы? Тогда бы между ними были бы совсем иные отношения... А если бы Луна бы вдруг умерла или стала бесплодной, и Асеро был бы вынужден взять вторую жену? Конечно, и в этом случае он бы отнекивался от дочери Жёлтого Листа, но всё равно выбор у него был бы невелик. У Асеро сжимались кулаки от досады -- эти мерзкие типы ради своих грязных целей подняли руку на его ещё не рождённое дитя!

Когда прозвенел колокол, обозначающий время подъёма, Луна на следующее утро от этого звука не проснулась, а только сонно пробормотала что-то во сне. Асеро решил её не будить -- пусть спит, если так измучилась.

Мать уже готовила завтрак. Судя по всему, она встала ещё до подъёма:

-- Слушай, скажи мне всё-таки, что у вас там произошло?

-- Да ничего особенного. Англичанин так напугал Луну, что у бедняжки чуть выкидыш не случился. Ну и переговоры сорваны. Я говорил, что не надо мне их сюда, однако носящие льяуту настояли, и вот результат... Только бы всё благополучно завершилось.

Не успел Асеро дозавтракать, как к нему явился Горный Ветер. Он был бледен, и видно, что ночь провёл без сна, на коке.

-- Государь, мне нужно поговорить с тобой до того, как носящие льяуту соберутся вместе.

-- Хорошо. Луна нужна, или её лучше не будить прежде времени?

-- Не надо, пусть спит. Я не сомневаюсь в её невиновности.

Мать Асеро уже тактично ушла, оставив их обсуждать государственные дела.

-- Ну как Дэниэл после вчерашнего?

-- За ним следили, но ничего подозрительного не обнаружили. Мой человек подслушал только его разговор с племянником, где тот костерил Розенхилла на чём свет стоит. "Раз нельзя тут лапать женщин, то значит нельзя, а он выучить не может". Более ничего интересного.

-- Ладно, чую, что ты не за этим прошёл. Выкладывай.

-- Есть у меня одна гипотеза касательно вчерашнего. Итак, я всю ночь внимательно просматривал донесения моих людей, следивших за ними, но не нашёл этому прямых подтверждений. Короче, кажется мне, что Розенхилл не просто так руки распустил, а заранее собирался твоей супруге выкидыш устроить. А выгода от этого непосредственно у Жёлтого Листа, кто метит на твоё место. Но прямых связей между ним и англичанами не обнаружено. И если эту тему поднять, то скорее станут обвинять Наимудрейшего, говоря, что у него были с ними связи по книжному обмену через амаута. А я уверен, что Наимудрейший тут чист.

-- Насчёт Жёлтого Листа у меня вчера возникла та же самая мысль. Скажи, насколько легко ускользнуть от твоей слежки?

-- Это вполне возможно. Ну, во-первых, у нас не хватает людей, понимающих по-английски, так что часть времени следят те, кто разговоры англичан между собой понять не могут. Так что это упущение, но не самое сильное -- с тавантисуйцами англичане по-любому должны использовать испанский или кечуа. Следят относительно плотно, непрофессионал не скроется, но профессионал, вероятно, может. А тот же Дэниэл, скорее всего, профессионал. Впрочем, это ещё не самое страшное. Хуже, что я до сих пор не вычислил среди своих людей изменников. Тогда они могут делать всё что угодно на глазах у изменников, и в отчёте это не отразится. А изменников должно быть много. И перешли они на сторону врага куда раньше, чем англичане прибыли. У меня вроде бы большой опыт, но вот конкретно выявление измены среди своих -- тут в моём опыте пробел. Вот, может быть, и паникую зазря. Тяжело мне без отца. А ведь я до сих пор точно не знаю, кто его травил!

-- Всё-таки одного не пойму, всё это не так уж ново, почему ты так бледен именно сегодня?

-- Я понял, что раньше неверно представлял себе суть опасности. Я боялся, что меня или тебя убьют. И делал всё, чтобы этого не случилось. Но у них была другая цель -- скомпрометировать тебя и убрать руками инков! Потому что любой другой, имеющий шансы на переизбрание, для них более приемлем.

-- Однако они даже не озвучили мне своих предложений. Или... они и не собирались?

-- Да нет, собирались, скорее всего. Только догадывались, что ты на их предложения не согласишься. Я вот думаю -- может, у них и нет даже видов на кого-то конкретного, любой, лишь бы не ты и не я... Так им, получается, связи и не нужны.

-- Скажи, а в Тумбесе нашли изменников?

-- Нашли, -- мертвенным голосом ответил Горный Ветер. -- Ну вот когда человек с гнильцой, а ничего на него найти не можешь, то потом, когда наконец обретаешь доказательства, что он негодяй, то вздыхаешь как-то с облегчением. Но когда такой фортель выкидывают люди, от которых до того не ожидал ничего плохого... Это больно. Одна надежда, что тут какая-то ошибка... Но изобличил их Цветущий Кактус, за ним перепроверял Ворон, так что всё должно быть чисто. Впрочем, при случае буду доразбираться.

-- Значит, их не казнят сразу?

-- А у меня же есть право повременить с выполнением приговора.

-- Ты переживаешь из-за них больше, чем из-за родного брата?

-- А что брат, балбес был, балбесом и остался. А кое-кто из этих людей в своё время мне жизнь спас.

-- Понимаю. С тем, кто спас тебе жизнь, потом всегда особые отношения... Но я не понимаю, какой смысл было спасать тебя там, чтобы потом погубить здесь?

-- И какой смысл воевать с англичанами там, чтобы предать здесь? Но люди меняются, увы. Правда, я представить себе не могу, что должно с человеком случиться, чтобы он так изменился. Ну, понимаю, изменить под пытками, но когда дома, на относительно спокойной работе...

-- Совсем-совсем неясно, что может быть причиной?

-- Только одна зацепка -- они работали с адаптацией бывших рабов. Может, это как-то повлияло... Но не пойму как. Хотя... есть одна мысль. Видишь ли, мы исходим из того, что люди по природе примерно одинаковы, и то, что англичане называют расовой принадлежностью, само по себе не важно. Разумное государственное устройство можно сделать у любого народа, но наша практика этого не подтверждает. Гораздо ближе кажется идея англичан, что разные расы задают разные способности и поведение... Может, это повлияло.

-- То есть они могли решить, что англичане более правы, чем мы?

-- Возможно.

-- Как твой отец, сможет вернуться к работе?

-- Полноценно -- вряд ли. Мне придётся возглавлять наше ведомство до конца моих дней. Хотя, конечно, к делам он вернуться планирует. Он уже стал вставать с постели, может немного ходить и пишет временами. С потерей жён он уже смирился, даже шутит, что ему быть вдовцом к лицу. Хотя ему очень одиноко там, жаль, что вы приехать не можете.

-- А почему нет? Если лекарь позволит, то и поедем. Конечно, если куда-то в другое место не придётся ехать.

-- Знаешь, я думал о том, что мне делать в таком случае. Если они осуществят переворот, то я не буду служить узурпаторам, прикрываясь верностью отечеству. Я сам сниму с себя льяуту. Жена меня поймёт.

-- Ты подозреваешь, что Жёлтый Лист...

-- Если он в сговоре с Золотым Слитком, то он может. Я подозреваю вот что -- именно Золотой Слиток хотел тебя подставить.

-- Но зачем?

-- Вполне может быть, что ему нужен Первый Инка, более готовый торговать. А с тобой это не столь надёжно.

Когда Асеро вошёл в Зал Совещаний носящих льяуту, то он почти сразу понял, что ни о каком перевороте речь не идёт. На него смотрели с сочувствием.

-- Ты уж прости нас, -- сказал ему Киноа, когда Асеро сел рядом с ним, -- никто не думал, что оно так обернётся. Как у тебя жена себя чувствует? Лучше, чем вчера?

-- Вроде лучше. Самого страшного не случилось. Хотя моя мать говорит, что это может и в течение нескольких дней случиться. Так что пока тревога не улеглась.

-- Прости меня, Асеро, -- сказал Золотой Слиток, -- в общем, про тебя слухи ходили, что ты насчёт беременности жены всё наврал. Мол, чтобы от тебя с дополнительным браком отстали. И я... я верил в это, оттого и давил. А если бы знал, не стал бы давить. У меня ведь тоже несколько лет назад был случай -- Звезда забеременела, а потом выкидыш, и я узнал, что это мальчик... -- Золотой Слиток даже всхлипнул, произнося эти слова. -- А потом она бесплодной стала. Потом пошли ссоры... Я после того так и разъелся, надо же горе заесть. И на тренировки рукой махнул, чего уж, если с сыном играть не придётся. Теперь я вторую жену завёл, но и она, похоже, бесплодна. Так и умру без потомства, отцом одних только дочерей... Да ещё и Золотая Нить меня подставила. Приняла от англичанина в подарок шкатулку, не поняв, что тот на неё виды имеет. А тут меня можно хоть во взятке обвинить за такое!

-- Ну да ладно, ты с Золотой Нитью только полгода прожил, -- сказал Киноа, -- может, она ещё и родит тебе сына. А вот у Асеро ситуация несколько иная. Будет у него сын или нет -- далеко не его личное дело. А я ведь тоже его в обмане подозревал.

-- Ты?! -- спросил Асеро.

-- Ну, точнее, мне сказали, я и поверил. Как-то не подумал, что тут может быть вранье.

-- А кто сказал?

-- Кто из моих жён где-то слышал. Даже не помню, которая именно. Теперь уже концов не найдёшь

Асеро сказал примирительно:

-- Ладно, ребята, нужно решить, кто будет председательствовать на суде. Сами понимаете, я не могу.

-- Могу взять эту роль на себя, если остальные согласятся, -- сказал Киноа. -- Твоя жена сможет прийти когда за ней пошлют?

-- Надеюсь.

Тем временем все уже собрались, и пора было начинать. Подув в рожок, обозначающий начало, Асеро сказал:

-- Братья мои, все вы, наверное, уже слышали, что великое горе постигло меня. Моей чести было нанесено жестокое оскорбление от англичан. Я требую от вас теперь справедливого суда, а поскольку сам себе судьёй быть не могу, то пусть за меня суд ведёт Киноа. Вы согласны на это?

Принято единогласно.

Киноа взял слово.

-- Прежде всего, хотелось бы услышать подробности самого дела от пострадавшего. Асеро, расскажи нам, что случилось.

-- Братья мои, как вы мне велели, я провёл гостей к себе в сад, и мы недолго поговорили в саду, но в этот момент мои дочери поссорились между собой, и я вынужден был отвлечься. Когда я вернулся к гостям, я увидел, что Розенхилл куда-то смылся, а Дэниэл... -- Асеро покраснел, --- извините, он мочился под кустом, хотя прекрасно знал, где у нас отхожее место и что мочиться где ни попадя у нас не принято. Ну, я ему сделал несколько замечаний, на которые он ответил, не утруждая себя вежливостью. В общем, я понял, что он меня лично не очень уважает. И вне блеска тронного зала я для него лишь один из тавантисуйцев, а любой, абсолютно любой тавантисуец в их глазах заведомо ниже белого человека. Теперь я понимаю, почему они не хотели вести переговоры в тронном зале -- им не хотелось чувствовать себя ниже тех, кого они считают низшими.

-- Скажи, ты думаешь, что они изначально нарывались на скандал? -- спросил Горный Снег.

-- Насчёт Дэниэла -- не знаю. Может да, а может и нет, просто само это глубинное неуважение лезет изо всех щелей, -- ответил Асеро.

-- Как бы оно не раздражало, само по себе оно не преступление, -- ответил Знаток Законов, -- а для иностранцев оно не может быть даже причиной общественного осуждения.

-- Не в этом дело. Просто как при таких условиях сотрудничать?

-- Ладно, Асеро, продолжай.

-- Мы с Дэниэлом Гольдом пошли по направлению к столу, вдруг раздался крик и грохот от разбиваемой посуды. Я увидел, что Розенхилл схватил мою жену сзади, а она испугалась и выронила тарелки. Я крикнул, чтобы тот отпустил её. Он послушался. Но Луна пожаловалась, что живот у неё каменный. Я унёс её в спальню, а сам выпроводил злосчастных гостей. Но при выходе у Розенхилла обнаружилась ложечка в кармане, которую он утащил со стола. Это -- знак, что он обесчестил хозяина дома. Не столь же он мелочен, чтобы просто так ложки воровать! Оскорбления своей чести я потерпеть не могу. Так что нужно выслать англичан из страны.

-- Вопрос в том, всех англичан или только Розенхилла? -- спросил Киноа, -- ведь Бертран и так собирается уплыть со следующим кораблём, а Дэниэл вроде так уж сильно границ не переходил. Хотя мочиться в саду и некрасиво.

-- Вопрос ещё вот в чём, -- сказал Золотой Слиток, -- если мы вышлем Розенхилла, будет ли возможность торговать с Дэниэлом дальше?

-- Это вопрос лучше задать самому Дэниэлу, -- сказал Горный Ветер, -- но скорее да, чем нет. Вот в чём дело: если мы сейчас не дадим англичанам окорот, они окончательно обнаглеют, и последствия могут быть самыми серьёзными. Один мой человек как-то разговорился с Дэниэлом и спросил, что тот считает самым дурным и ужасным. Тот охотно ответил, что весьма дурными вещами являются случаи, когда проститутка выходит замуж, когда госпожой становится служанка, когда глупый и недостойный ест хлеб, однако самым ужасным является случай, когда бывший слуга, по сути, бывший раб, становится царём. От первых трёх можно ещё как-то огородиться, но четвёртый всю страну развалит и превратит в ад. И ещё говорил, что у нас всё так наперекосяк, недостойные едят хлеб, а потерявшие свою честь женщины выходят замуж потому, что правит нами человек низкого происхождения...

-- И без этих пояснений было ясно, что Дэниэл намекает на мою персону, -- сказал Асеро, -- и сам ход мыслей тут нелогичен. Чем плоха вышедшая замуж проститутка? Тем, что она возможно заразна, возможно, бесплодна и, возможно, привычна к развратной жизни. Но ведь то же самое можно сказать про мужчину, посещающего борделей. Но брак такого мужчины у них ? дело обычное, даже трудно найти случай, чтобы мужчина женился девственником.

-- Ну, не совсем в этом, -- сказал Горный Ветер, -- у них это просто злостное нарушение установленного свыше порядка. Это ведь вольный пересказ цитаты из их любимого Священного Писания. А согласно этому Писанию, мы, язычники, вообще в земле мёртвые лежать должны.

-- Заметь, Дэниэл этого не говорил, -- вставил Знаток Законов.

-- Этого, конечно, нет, он не настолько глуп, чтобы так подставляться. Однако трудно отрицать, что у англичан есть некое представление о богом установленном порядке, в котором мы занимаем весьма низкое место. И если мы не покажем, что ставить нас так низко безнаказанно нельзя, это может для нас плохо кончиться.

-- А я думаю, что нужно допросить Луну, -- сказал Жёлтый Лист. -- Как хотите, но я не могу представить чтобы взрослая женщина позволила себя лапать чужому мужчине.

-- Ты на что намекаешь?! -- спросила Асеро, -- что она специально...

-- Возможно. В конце концов, молодая женщина, столько лет прожившая взаперти, и не на такое способна.

-- Ага, а потом специально позвала меня своим криком?! Я знаю свою жену хорошо -- кокетничать с первым встречным она не будет.

-- Пойми меня правильно, я не оправдываю Розенхилла, -- сказал Жёлтый Лист, -- но ведь наверняка было что-то такое, после чего он себе разрешил её полапать. Может, достаточно невинное в её глазах, но... было!

-- А может, допросим на этот счёт самого Розенхилла? -- сказал Киноа, -- Пусть его введут.

Розенхилл выглядел после ночи в тюрьме взъерошенным и каким-то жалким. Когда ему было велено изложить суть дела, он кое-как начал:

-- Вхожу, вижу -- женщина на стол накрывает. Красивая... Ну и решил я над ней подшутить. Конечно, я понимал, что она испугается поначалу, зато если потом увидит, какой красивый парень её обнимает, обрадуется. Ведь я мужчина хоть куда, у вас таких с белой кожей и светлыми волосами нет вообще. А она насмерть перепугалась, тарелки разбила, разоралась так, словно её режут... Ну, думаю, уволят из дворца такую дуру за разбитые тарелки. Впрочем, не жалко, дворцовая служанка должна правильно реагировать на то, когда её ласкают, стыдно не уметь при этом тарелки удержать.

-- Молчал бы уж по поводу "стыдно", -- сказал Киноа, -- но ведь потом ты не мог не понять, что ошибся, и что служанка вовсе не служанка.

-- Тогда я в ужас пришёл и поскорее предпочёл уйти. Конечно, теперь я понимаю, что должен был извиниться... Но государь был так разгневан, что всё равно не стал бы выслушивать мои извинения.

-- Однако у тебя в кармане при выходе нашли серебряную ложечку. Если ты и в самом деле был в ужасе, у тебя едва ли были бы мысли усугублять свою вину воровством.

-- Я не знаю, откуда она у меня взялась. Может, я сам нечаянно... может, Дэниэл подложил... Не знаю.

-- Ты подозреваешь Дэниэла в такой каверзе? Но зачем ему это?

-- Не знаю... может, ему надо, чтобы весь гнев ваших милостей на мою бедную голову упал, чтобы он сам тут один торговал.

-- Хм... -- сказал Киноа, -- однако предугадать обыск на выходе никто из вас не мог.

Потом взял перо и написал записку, адресуясь к Горному Ветру: "Были ли замечены противоречия между англичанами до этого?". Через минуту пришёл ответ: "Ничего специально замечено не было, однако исключать нельзя. Все эти купцы за прибыль друг другу глотку перегрызть готовы". Розенхилл тем временем встал на колени и сказал:

-- Поймите меня правильно, милостивые господа, я не удержался при виде красивой женщины... Ведь вы мужчины и я мужчина! Я же не знал, что это сама королева, и потому... поступил естественно. Простите меня, умоляю. Теперь я уже больше не повторю своей ошибки.

-- Я что-то не понял, -- сказал Киноа, обращаясь к Горному Ветру, -- у них что, так обращаться с женщинами... для мужчин не возбраняется?

-- По сути да, -- ответил тот, -- у них это считается простительным.

-- Но ведь он же должен был различать, что можно у нас, а что у них, -- сказал Асеро, -- ведь он у нас сколько месяцев провёл! А я лично его предупреждал, что к нашим женщинам приставать нельзя. Кстати, а похожих эпизодов с прислугой в гостинице не было?

-- Там всех заранее заменили на мужчин, -- ответил Горный Ветер, -- во избежание неприятностей.

-- Вот чего я не понимаю, -- сказал Жёлтый Лист, -- ты ведь этого бывшего раба... Слоновый Бивень его зовут, кажется, за похожее преступление пощадил. А отчего Розенхиллу простить того же самого не можешь? Только потому, что речь о твоей семье идёт?

Асеро очень хотелось вместо ответа на этот вопрос треснуть Жёлтого Листа чем-нибудь тяжёленьким, но увы... нельзя. И говорить в таком состоянии лучше не надо. По счастью, слово взял Знаток Законов, и он ответил:

-- В данном случае сравнение не вполне правомерно. Во-первых, Слоновий Бивень избавлен от смертной казни, но не от каторги. Во-вторых, вопрос был решён голосованием народа, что вполне допускается в спорных случаях. И Асеро не мог знать заранее, каков будет результат голосования. А в-третьих, тут важен вот какой момент: Слоновий Бивень не вполне осознавал, что совершает преступление, и это связано с недостаточностью его воспитания. Он вырос среди дикарей. Однако можем ли мы сказать о подобном в данном случае? Допустим, он действительно принял Луну за служанку. Однако его же предупреждали, что и со служанками так обращаться нельзя. То есть о нарушении закона он не знать не мог.

-- Но ведь и Слоновому Бивню говорили, что нельзя трогать девушек до свадьбы. Он просто не воспринял это всерьёз. Так и тут то же самое.

-- Вот что я скажу, -- взял слово Горный Ветер, -- к бывшему рабу и к англичанину действительно нужен разный подход. Слоновий Бивень -- дикарь и вырос среди народа с дурными обычаями. Однако ещё есть шанс перевоспитать его, так как он хотя бы способен признать, что был неправ. А эти господа считают себя высшей расой, но при этом просто не считают нужным контролировать свои руки, языки, и прочие части тела.

-- То есть они себя зазря высшей расой считают, раз контролировать себя не способны? -- переспросил Киноа.

-- Нет, в том-то и дело, что способны. В присутствии королевы или просто знатной дамы своей расы Розенхилл бы так себя не вёл. Они перед персоной королевской крови даже сесть не могут, не то что мочиться и прочее... Ну не считают они нужным обращаться со служанками уважительно.

-- А что такого в самом деле? -- спросил Розенхилл. -- Ну с чего к служанкам относиться уважительно? Почему их полапать нельзя?

-- Но вас же предупреждали, что приставать к нашим женщинам запрещено! -- сказал Киноа.

-- Ну, так ведь то к женщинам, а о служанках речи не было.

-- А что же служанки, мужчины что ли? -- изумлённо спросил Киноа.

-- Нет, они, конечно, женского полу, но это не такие женщины, у которых надо беречь честь. Это ведь не добродетельные жёны и матери.

-- То есть как... почему? -- окончательно опешил Киноа. -- Что мешает служанке стать добродетельной женой и матерью?

-- Но ведь хозяин её имеет когда захочет. Будет ему отказывать -- работу потеряет.

-- Это у вас. У нас такого "хозяина" всех прав и привилегий лишат, и судить будут. Любой, кто насильственно овладеет женщиной, считается достойным смертной казни.

-- И меня тоже казните? -- с ужасом спросил Розенхилл, только в этот момент осознавший шаткость своего положения.

-- Нет, мы не можем казнить чужестранца. Но можем выслать тебя из страны. Думаю, что так для всех будет лучше.

Розенхилла увели. Горный Ветер сказал:

-- Вот что ты, Киноа, так не хотел понимать раньше. Они не хотят соблюдать наши правила, потому что считают себя выше нас. Их можно держать под контролем только на страхе. В связи с этим мы не можем доверять им ни на мизинец, а следить за каждым их шагом очень накладно. Поэтому мои люди вынуждены работать на износ.

-- Кажется, они просто обленились, -- заметил Жёлтый Лист

-- Обленились, ага! А ты поработай так, как они, круглые сутки на ногах, тогда и говори о лени.

-- Может, теперь допросим Луну, -- предложил Жёлтый Лист.

-- Не вижу смысла, -- сказал Киноа. -- Или ты всерьёз полагаешь, что она устроила провокацию?

-- Не знаю.

-- Думаю, лучше теперь допросить Дэниэла, -- сказал Киноа.

Асеро подумал, что Знаток Законов избрал для себя тактику защиты англичан, и потому оказался в очень сложном положении. Для человека совестливого сложном вдвойне. Пока совестливый думает, как бы ему не сделать не то, бессовестный, вроде Жёлтого Листа, действует.

Дэниэл, когда его впустили, выглядел совсем не так, как Розенхилл. Он держался гордо и самоуверенно, видимо, решив для себя, что лучшая защита -- нападение. Не дожидаясь вопросов, он начал:

-- Прежде всего, вы нарушили закон, тем, что арестовали английского подданного, не прибегая к формальным процедурам, описанным в Habeas Corpus. А поскольку арест незаконен, то вы должны отпустить Розенхилла.

-- Но ведь он совершил преступление, и даже сам этого не отрицает, как же мы его отпустим? -- удивился Киноа. -- Мы можем только выслать его из страны.

-- Цивилизованный человек должен знать, что если формальности нарушены, выпускать надо и заведомого преступника.

-- Я знаю, что любого, кто бы попытался залезть под юбку к Вашей Королеве, был бы у вас немедленно отправлен на эшафот, -- Киноа старался сказать это как можно твёрже, но роль строго судии и ему не очень давалась. И Дэниэл, в отличие от изрядно перепуганного и в силу этого подрастерявшего способность соображать Розенхилла, это чувствовал. -- Впрочем, перейдём к делу. Твой компаньон уверяет, что ложечку, найденную у него в кармане, ты ему мог специально подложить. Что ты можешь сказать по этому поводу?

-- Скажу, что обыскивать нас при выходе вы не имели права. При этом не было незаинтересованных свидетелей, а значит, результаты этого обыска не считаются. Ведь ваши воины могли эту самую ложечку нарочно подложить, если им начальство приказало.

-- А зачем, по-твоему, нам так делать? Нам скандалы не выгодны.

-- Ну, у вас же тирания, вам логика не обязательна. А что касается ложечки, то можно считать, что её не было. Она не считается.

Киноа вопросительно посмотрел на Знатока Законов. Тот ответил:

-- В каком-то смысле он прав. Мы не можем определить однозначно, кто взял ложечку и положил её в карман, тот или другой, так что сделать из неё выводы для обвинения невозможно.

-- Так что по закону вы нас обвинить не можете, -- сказал Дэниэл, -- впрочем, у вас же тирания, и законов вы не уважаете, так что можете делать с нами всё что угодно, но только не плачьте потом, если сюда придут английские суда и научат вас уважать закон и права подданных Английской Короны.

-- Ваши законы так устроены, что позволяют ловкому человеку выходить сухим из воды, -- сказал Горный Ветер, -- однако вы ничтоже сумняшеся утверждаете, что ваши законы -- безусловное благо, а наша "тирания" -- безусловное зло.

-- Потому что произвол со стороны государства куда опаснее произвола частных лиц, -- ответил Дэниэл, -- и куда более оскорбителен. Кстати, я попросил бы убрать назойливую слежку. Она меня очень раздражает.

-- Раздражает его, скажите пожалуйста! -- сказал с сарказмом Горный Ветер. -- А что ещё белого господина раздражает? Может быть, само существование нашего государства? И его тоже убрать, чтобы сделать белому господину приятно?

Но Дэниэл, кажется, не оценил сарказма. Он подошёл к Горному Ветру и сказал ему прямо глядя в глаза:

-- Постой-постой, что-то твоё лицо мне подозрительно знакомо. Слишком часто я тебя видел то тут, то там. Ты что, следил за мной?

-- А хотя бы и так? Всё равно ты не можешь это доказать. И вообще-то, вы знали, на что идёте, приехав сюда. И вообще, вот вы всё время ведёте себя так, будто вы лучше нас, а мы -- хуже. А можешь нам объяснить, чем вы таким особенно лучше?

-- Как чем -- тем, что я белый человек!

-- То есть цветом кожи? Нашли чем гордиться!

-- Я не в том смысле. Мы внутри другие.

-- Наглые вы просто, тем и другие. Поводов для гордости тут нет. Может, вы потому так и оскорбляетесь слежкой, что боитесь -- кто-то изучит вашу подноготную?

-- Ну а что ты можешь -- выслать нас из страны? Но тогда ждите у своих берегов английского флота.

-- То есть английский флот появляется у любой страны, где английским подданным не позволяется творить непотребства?

-- Ты хочешь войны?

-- Если вы устроили эту провокацию с такой целью, то войны не избежать. А если не с такой -- ты сейчас сменишь тон. Тебе же тоже не хочется потерять контракты. Впрочем, об этом поговорим через полчаса, а пока ты подумаешь как следует. Киноа, думаю, нас следует дать ему подумать.

-- Уведите его! -- сказал Киноа.

Дэниэла увели. Все остальные носящие льяуту, до того молча наблюдавшие этот диалог (даже Киноа не вмешивался), наконец, пришли в себя.

-- Ловко ты его поставил на место, -- сказал Киноа, -- однако тебе не следовало перехватывать ведение.

Горный Ветер ответил:

-- А я понял, почему вы так не можете. Вы привыкли, что к льяуту относятся почтительно, и, столкнувшись с наглостью, просто теряетесь. Вы пытаетесь в этом случае не перейти грань, найти компромисс... А этого нельзя делать, надо наступать.

-- Насчёт флота у наших берегов, они серьёзно? -- спросила Асеро.

-- Девять из десяти, что блефуют. А если серьёзно, то это повод, а не причина. Ну как, вы до сих пор считаете, что с ними нужно искать компромиссы?

-- А ты предлагаешь рискнуть и выслать их из страны? -- спросил Киноа.

-- А что ещё остаётся делать? -- Горный Ветер пожал плечами. -- Если теперь они посягнули на честь Первого Инки, то потом посягнут и на его жизнь.

-- Друзья мои, -- грустно сказал Асеро, -- меня уже много времени неотступно преследует кошмар, что меня ждёт участь Атауальпы, если не хлеще. Умоляю вас, давайте вышлем англичан из страны!

-- Тут надо думать о последствиях, -- сказал Киноа, -- да и в любом случае мы сможем их выслать только с прибытием их корабля. До того, увы...

-- Скоро будет.

-- Однако на корабле будут те, кто может заменить англичан. Такой вариант кажется лучше всего. Уговорить их на замену, и дело с концом!

-- Стойте, стойте, стойте! -- сказал Знаток Законов. -- Всё-таки, проступок совершил Розенхилл. Дэниэл, хоть и вёл себя не лучшим образом, однако его вина меньше. Если он прекратит вести себя так, то нужды его высылать нет. Да и не можем же мы обвинить его в том, что он помочился в твоём саду и что пытался тут качать права! А с ложечкой история тёмная.

Асеро ответил:

-- Дэниэл опасен. Зачем ждать, пока он натворит что-то более серьёзное?

Золотой Слиток в это время просматривал какие-то бумаги, затем попросил слова:

-- Тут есть один важный нюанс. Если мы вышлем Дэниэла, не предъявив ему формального обвинения, то придётся платить ему неустойку за недополученную прибыль.

-- И во сколько это обойдётся? -- спросил Горный Ветер.

-- Не знаю.

-- Ну, хоть примерно.

-- Об этом было в договоре, который Асеро подписывал в Тумбесе. Надо бы его глянуть, хранится он как раз вон в том ящике, который ближе к тебе.

-- Я ничего такого не помню, хотя изучал его внимательно.

Горный Ветер взял договор, пробежал глазами по английской части, и тут же похолодел.

-- Погодите, ребята. Я точно помню, что нам для ознакомления пересылали копию. И эта копия была на испанском языке. Но тут в испанской части написано, что уплата неустойки определяется по ущербу, а в английской части ясно написано, что размер неустойки оценивают сами англичане. А значит, они могут в принципе назвать любую сумму, даже превышающую меновую ценность всех богатств нашей страны вместе взятых.

Асеро сказал:

-- Погодите, ребята. Я просил твоих людей точную копию договора переслать. И специально просил снять её такого человека, который знал бы английский язык. Так почему же вам перешла только урезанная испанская версия?!

-- Кто этим занимался, помнишь? -- спросил Горный Ветер.

-- Ворон и Цветущий Кактус. И послали по спецпочте. Может, кто перехватил по дороге?

-- Скорее всего. Цветущий Кактус не может быть изменником. Тем более если его контролировал Ворон. Хотя на всякий случай я их опрошу.

-- У меня вопрос к Искристому Снегу, -- сказал Асеро. -- Если факт подлога будет доказан, если будут найдены виновные, можем ли мы объявить подпись недействительной?

-- Увы, нет, -- ответил тот, -- за то, что у нас потерялось, они не в ответе. Тебе они документ в полном виде предоставили. Тот факт, что ты не мог прочитать английскую часть, никак не может быть учтён юридически.

-- Даже если бы мы доказали, что это они подменили документ?

-- Едва ли это удастся доказать, -- вздохнул Знаток Законов.

-- Вопрос в том, что нам теперь делать? -- в ужасе переспросил Киноа. -- Неужели с нас могут потребовать всё что угодно, в том числе и стоимость нашего государства?

-- Могут, -- сказал Золотой Слиток, -- хотя дело вряд ли дойдёт до такого. Но запросить сумму, которая превышает наши запасы золота, он вполне может. Тем более что его не успело скопиться так уж много...

-- Я думаю, что стоит объявить перерыв и обдумать сложившееся положение, -- сказал Киноа, -- а пока стоит разойтись по домам отдохнуть. Встретимся после послеобеденного сна.

Асеро подумал, что вряд ли кто уснёт после такого известия, но согласился.

На негнущихся ногах Асеро шёл к себе. Слишком страшно было услышать известие, что уже всё... Однако Луна сидела в кресле в саду, занималась рукоделием и выглядела вполне весёлой.

-- Любимая, ты как себя чувствуешь?

-- Вроде всё в порядке. Я даже ходить могу, но твоя мать требует, чтобы я в её кресле сидела. И ещё запрещает мне готовить обед. А мне бы ещё надо полы помыть в комнатах...

-- И правильно, что запрещает. Если надо, я сам их помою.

-- Да что ты, в самом деле! Беременным полезно мыть полы, от этого мышцы на животе укрепляются!

-- Вот когда настанет пора рожать -- тогда будет полезно. А сейчас нельзя.

Неизвестно, чем бы закончилось это препирательство, если бы не прозвучал слегка охающий голос матери:

-- Сынок, помоги мне разжечь очаг, трудно наклониться, и поставить котёл на огонь!

Асеро кинулся помогать матери. Было видно, что ей эта работа уже не по силам. По старческой слабости она разбила какую-то банку с приправой, и пришлось-таки мыть полы. Потом ещё Фиалка напомнила ему про сандалии....

В общем, обратно в Зал Заседаний Асеро прибежал с небольшим опозданием.

-- Простите, что задержался, дома оказалось слишком много дел, -- выпалил он.

-- Да уж знаем какие у тебя дела, -- сказал Главный Амаута, -- тут мимо проходили два воина из охраны, и они, хихикая, рассказывали, как увидели, что ты, сняв с себя тунику, с обнажённым торсом мыл полы.

-- А я что... должен мыть полы прямо так, ничего с себя не снимая?

-- Ты вообще не должен мыть полы, потому что это предмет насмешек для юношей из охраны.

-- Ну, если предмет насмешек, то в следующий раз действительно заставлю мыть полы их.

-- А почему на сей раз не заставил?

-- Потому что это в их обязанности не входит. Стоять на карауле они должны, сопровождать нас с целями безопасности, быть гонцами и посыльными, а вот обслуживать себя мы можем и сами. Им ведь кроме этого ещё и тренироваться надо, и учиться, да и отдыхать тоже... Так что заставлю мыть полы только тех, кто считает это занятие низким, тем это полезно в воспитательных целях.

-- Плохо, если об этой истории узнают англичане, -- сказал Киноа, -- тогда уж точно не будут тебя уважать. Поймут, что ты не совсем то же, что у них короли.

-- Они уже это поняли, оттого и распоясались. Так что с выводами по документу?

-- Боюсь, что наши дела плохи, -- сказал Горный Ветер. -- Мы обдумывали с Искристым Снегом документ и так и эдак. Формально ситуация, когда англичане совершили преступление, может быть поводом для расторжения контракта без выплаты им за упущенную прибыль. Потому что их вина. Однако это вину англичан за преступления против нас должен признать английский суд. А вот признает ли, без нашего давления? И есть ли у нас инструмент надавить?

-- Иными словами, всё опять же упирается в то, что у них есть чем нас шантажировать, а у нас нет. Вся вера белых людей в собственное превосходство на этом основана. А что делать-то будем?

-- Можно на эту тему бюрократическую волокиту потянуть. Но наше обвинение они не признают, хоть голову на отсечение давай.

-- Твоя голова нам ещё очень пригодится, -- попытался пошутить Асеро, -- но ведь можно хотя бы выпороть Розенхилла публично на площади! И выслать из страны.

-- Можно, если позору хочешь, -- вставил Жёлтый Лист, -- ведь вся страна узнает за что.

-- Ну, скажем, что за оскорбление моей персоны.

-- Всё равно кто-нибудь да разболтает подробности.

"Ты же небось и разболтаешь", -- мрачно подумал про себя Асеро, но не сказал ничего.

Знаток Законов добавил:

-- Без тебя тут Бертран заходил. Сказал, что если не освободят компаньона его дядюшки, то он для нас книжки подбирать не будет. Кажется, уверен, что Розенхилл не виноват, а мы на него напраслину возводим.

-- Я его понял немного иначе, -- сказал Горный Ветер, -- что мы Розенхиллу не судьи. То есть, может он и считает того виноватым, но не считает, что мы вправе его судить. Потому что вообще судим неправильно.

-- Мысль понял. Иными словами, всё это чревато очень сильными издержками. А самая крупная издержка -- это война. Какова её вероятность?

-- Беда в том, что я не могу этого сказать точно, -- сказал Горный Ветер. -- Мои люди так и не смогли выяснить поставленные им задачи. Не смогли даже найти базу англичан недалеко от Тавантисуйю.

-- Совсем не раскопали ничего? -- спросил Жёлтый Лист. -- Тогда они даром едят свой хлеб.

-- Нет, кое-что они всё-таки раскопали, но этого недостаточно для окончательных выводов. Плюс нас могут специально наводить на ложный след.

-- Не темни, Горный Ветер, любят люди твоего ведомства говорить загадками.

-- Итак, удалось выяснить следующее. Есть некий богатый магнат, по происхождению из эмигрантов, который имеет обширные связи и с испанцами, и с англичанами, и хотел бы втравить в войну против нас хотя бы одну из великих держав, а для надёжности лучше обе.

Произнося эти слова, Горный Ветер внимательно следил за Жёлтым Листом, но тот себя никак не выдал. Горный Ветер продолжал, окидывая взглядом всех носящих льяуту:

-- По всей видимости, у него есть связи и внутри Тавантисуйю, и довольно высоко... почти наверняка среди ваших заместителей!

-- А... мотив у этого человека какой? -- спросил Искристый Снег.

-- По всей видимости, личная месть, -- пожал плечами Горный Ветер, -- это обычный мотив для многих активных эмигрантов. Тот человек достаточно богат, чтобы не щадить для своих целей наворованных средств.

-- Уж не твоему ли папаше он мстить собрался? -- хмыкнул Жёлтый Лист.

-- Вполне может быть, но по большому счёту это без разницы.

-- Почему же? -- возразил Жёлтый Лист. -- Если твой папаша помрёт, то мститель успокоится.

-- Не думаю. Просто переключится на меня. У таких цель -- вырезать род до седьмого колена. Тем более что я по стопам своего отца пошёл. Если бы удалось найти и ликвидировать этого негодяя, опасность войны сразу бы уменьшилась, но пока, увы...

Асеро сказал:

-- Ладно, вернёмся к делу.

-- Что мы можем сделать прямо сейчас?

-- Варианта всего два, -- ответил Горный Ветер, -- устроить скандал с Англией прямо сейчас, и посмотрим, пойдут они на нас войною или ограничатся разрывом торговых связей. А можно ещё поиграть в дипломатию, потянуть бюрократическую канитель, заслать в Англию нашего человека с целью разведки...

-- Это не будет для него верной смертью? -- спросил Асеро.

-- Конечно, риск велик, но совсем на верную смерть я бы никого посылать не стал. Там, в Англии, тоже не все хотят войны, и если он сумеет их убедить, что мир выгоднее... Во всяком случае, они не будут убивать нашего посла сразу, сначала попробуют договориться.

-- Нашим послам не в первой рисковать головой, -- сказал Наимудрейший, -- к тому же, книжный обмен, контакты с их амаута... Я уверен, что они не дадут в обиду собрата.

-- Если они его воспримут как собрата, -- сказал Асеро, -- да и не так там уж много значит голос учёных мужей.

-- Увы, это так, -- сказал Горный Ветер. -- Но всё равно надо выбирать из двух зол. Времени у нас -- до прибытия их корабля. Но решить, заминаем ли мы скандал, лучше как можно быстрее.

-- А ты сам... какой вариант считаешь лучшим? -- спросила Асеро, чувствуя себя окончательно сбитым с толку. Раз уж даже Горный Ветер...

-- Если честно, я и сам чувствую, что нуждаюсь в добром совете.

-- И я вас его дам, -- внезапно раздался голос Небесного Свода, -- только наедине. Потому что знаю, что среди носящих льяуту может быть предатель или просто ненадёжный человек.

-- Это против обычая ведения собраний, -- запротестовал Жёлтый Лист.

-- А тебе что важнее, обычаи или война? -- зло спросил Золотой Слиток. -- Если Небесный Свод придумал способ выпутаться из этой истории с честью, так я не только на нарушение обычаев согласен. Давайте все выйдем и оставим их втроём.

В зале собраний остались только Небесный Свод, Горный Ветер и Асеро.

Небесный Свод сказал:

-- Я думаю так, англичане изучали нашу реакцию. Горный Ветер, судя по всему, этот самый Розенхилл и в самом деле человека импульса и порыва, он слишком туп для построения долгих планов. Он уверен, что стоит ему расплакаться, как актёру на сцене, так ему простят всё что угодно. Дэниэл Гольд ведь его особенно не уважает?

-- Как я понял, -- сказал Горный Ветер, -- Розенхилл и в самом деле был актёром когда-то. У них это далеко не самая уважаемая профессия.

-- Поверьте, я очень стар, а по молодости на белых людей насмотрелся. Если выслать одного Розенхилла, дядя с племянником в обиде не будут. Так, побрюзжат для вида. Но тут вам важно ещё вот что -- вы так и не можете понять цель провокации.

-- Боюсь, что теперь и не узнаем, -- мрачно сказал Асеро.

-- Почему же, есть один способ. А что, если тебе под каким-нибудь предлогом просто уехать из столицы с семьёй? Скажем, на летний отдых?

-- В гости к Инти?

-- А почему нет? Он рад будет. Горный Ветер ведь его иногда навещает, так?

-- Конечно, навещаю. Только говорить с ним о делах ни к чему. Пусть отдыхает.

-- Ну, так вот, главное чтобы когда ты уедешь, можно пустить слух по столице, будто твоя жена выкинула. Ну и посмотрим на реакцию англичан.

-- Понятно, что они обрадуются, -- сказал Асеро.

-- Погоди, ещё не все. До них ещё также должен дойти слух, что ты склоняешься к мысли официально выбрать своим преемником Киноа. Посмотрим, с чем они побегут к нему, и как он сам на это отреагирует. Ведь ты не уверен в нём, вот и случай его испытать.

-- То есть это способ испытать, кто верен мне, а кто нет? -- спросил Асеро.

-- Да, сынок. Ведь тебе именно это, по сути, и нужно. И вот ещё что: тебя ведь непременно будут спрашивать, что я тебе такого насоветовал. Ответь, что я советовал тебе тайком колючек в штаны Розенхиллу насыпать, а ты отказался.

-- Небесный Свод, я не хочу клеветать на тебя.

-- Не такая уж клевета, -- старик усмехнулся. -- Я бы и впрямь тебе такое насоветовал, не знай я, как ты к этому относишься.

-- Я считаю недостойным опускаться до мелких пакостей, пусть бы негодяй и заслужил такое наказание.

-- Да, Асеро, в твоих жилах течёт благородная кровь твоего деда. Он скорее бы умер, чем поступил бы низко. Да его благородство и в самом деле нередко могло стоить ему жизни. Но уж сказать, что я прошу, ты можешь.

-- Могу. Хорошо, я согласен. Ещё что-то хочешь мне сказать?

-- Избавиться тебе надо от Жёлтого Листа. Подлый он человек, грязный.

-- Сам понимаю, а как? Ты же помнишь, что в прошлый раз было.

-- Понимаю. Что же, пока не можешь, но потом обязательно это сделай. Что-то подсказывает мне, что я и этого Райма Инти не увижу...

-- Ну, долго вы ещё там шептаться будете? -- спросил заглянувший в двери Жёлтый Лист. Асеро невольно вздрогнул, хотя тут же сообразил, что даже если тот и подслушивал ухом к двери, всё равно не мог слышать их разговоров, они говорили негромко и стояли далеко. Вслух же Асеро сказал:

-- Да всё уже, можете заходить.

Носящие льяуту зашли, а Жёлтый Лист подошёл к Асеро и спросил:

-- И о чём вы тут секретничали?

-- Да ничего особенного, Небесный Свод предлагал наказать Розенхилла по-тихому, но я счёл это недостойным. Лучше его просто выслать, остальные англичане с одной стороны поймут, что мы спускать такие оскорбления не будем, с другой -- едва ли нам войну из-за этого объявят. Кроме того, мне тут советуют отдохнуть, дабы совсем не расстроить здоровье. Чтобы со мной не случилось как с Инти. Тот не отдыхал здоровым, отдыхает больным. Если Луна сможет путешествовать, то вполне допускаю, что надо съездить на отдых. Однако... справитесь ли вы без меня? В первую очередь это вопрос к тебе, Киноа. Как ты понимаешь, без меня главным по хозяйству остаёшься ты.

Киноа ответил:

-- Есть вопросы хозяйственные и вопросы политические. С первыми я справлюсь, но что касается вторых... Если мы заминаем скандал с англичанами, то со временем политические вопросы всё равно возникнут. Думаю, через некоторое время, не прямо сейчас, они повторят попытку своих предложений...

-- Повторят. И что в таком случае делать?

-- А что думаешь ты, Асеро?

-- Не могу судить, насколько их предложения дельные. Потому не могу ответить ничего.

-- А я думаю вот что. Дэниэл, когда говорил о проектах совместных предприятий, рассуждал во многом умозрительно. Наши мастерские и рудники он вживую видеть не мог. Возможно, что, осмотрев их, он сам откажется от идеи совместных предприятий в том смысле, какой он в это вкладывал. Или наоборот, поймёт, что это они у нас, а не мы у них заимствовать должны.

Асеро вздохнул. Всё-таки Киноа неисправим. Надеется на то, на что надеяться бессмысленно. Или надо, чтобы он наступил на те грабли, на которые рвётся наступить?

Луна больше не испытывала тревожных ощущений. Живот не собирался в камень, вообще, она была вполне здорова. Но для окончательного восстановления нервов лекарь советовал ей отдых за городом. Не просто советовал -- почти требовал. Да Асеро и сам был не прочь хоть ненадолго отрешиться от дел и отдохнуть.

Сидя на верхней террасе своего замка, Инти наблюдал, как по дороге приближаются две кареты. Если бы они поехали в деревню, то у него вопроса бы и не возникло -- мало ли кто куда через соседнюю деревню едет, но на развилке они свернули к нему. Временами к нему наведывался лекарь (впрочем, тот обычно путешествовал верхом) и Горный Ветер, которому тоже не было резона ехать сразу в двух карета -- семью он сюда привести не мог, Лань должна была вот-вот родить, а в таком состоянии путешествия противопоказаны. Кто же это всё-таки мог быть...

Тем временем кареты подъехали к замку и остановились. Из первой из них вышел Асеро и помог спуститься Луне. Даже сверху Инти заметил, насколько у той округлился животик. Асеро крикнул ему:

-- Не спускайся, мы сейчас выгрузимся, и я сам к тебе поднимусь.

-- Ты думаешь, я совсем калека и мне спуститься трудно? Вполне могу вас и внизу поприветствовать.

Сказав это, Инти стал потихоньку спускаться. Всё равно после прибытия нежданных дорогих гостей просто сидеть и читать не получится. Асеро временем помогал своей охране выгружать вещи -- несмотря на свой высокий сан, он таким трудом не брезговал. Луна провела свекровь внутрь. Фиалка и Ромашка сновали туда и сюда, и сложно сказать, помогали они или скорее мешали. Асеро сказал:

-- Я обещал тебе, Инти, что я тебя с женой навещу -- как видишь, сдержал слово. А то Горный Ветер говорит, что ты тут совсем закис.

-- Да не то чтобы закис. Вот видишь, хожу уже, книжки потихоньку читаю... Кстати, а Луне лекарь позволил путешествия?

-- Разумеется. Даже советовал нам сюда съездить. Отдых на природе -- самое то.

-- Странно, ведь Луна всё-таки в положении...

-- Но ведь и твоя агентка беременной путешествовала от Тумбеса до столицы.

-- Ну, там была другая ситуация -- в Тумбесе для неё было слишком опасно оставаться. А ведь с Луной тут дело явно не так... Послушай, Асеро, лучше честно признайся, почему ты решил уехать из столицы? Я ведь всё равно узнаю.

-- Потому что они меня достали. Я-то понимаю, что чего-то серьёзного ждать от торговли с англичанами не приходится, это так, чтобы войны не было. А Киноа грезит крупными совместными проектами. Думает, что если к ним правильный подход найти, то можно добиться толку. И мучили меня бесплодными переговорами. А тут, надеюсь, мучить не будут. Останусь здесь до Райма Инти, если получится.

-- А дальше?

-- Дальше посмотрим. Либо они поумнеют, либо ещё что случится.

-- А не боишься, что пока ты тут прохлаждаешься, под тебя могут подкопаться?

-- Нет, не боюсь. Без меня они долго не обойдутся, даже сюда пришлось взять часть бумаг. Да и потом вызовут, до Райма Инти отдыхать не дадут. Хорошо если месяц выкрою. Ладно, обо всём этом потом поговорим, а пока надо располагаться.

-- А всё-таки я рад, что ты приехал. Горный Ветер мне особенно новостей не передаёт. Бережёт.

За чаем Асеро потихоньку рассказывал новости, выбирая те из них, которые были для Инти максимально безопасны. Асеро не врал, но недоговаривать было тяжело. Потому он вскоре перевёл разговор на книгу, которую Инти читал. Тот охотно рассказал:

-- Да вот посоветовал почитать один из моей охраны. Сам прочитал, вот теперь и спрашивает, насколько тут всё правда. Ну и я тоже стал читать, увлёкся... Скажу так: точно о тех временах никто не знает и едва ли уже узнает, ибо документов не сохранилось. Конечно, автор романа имеет право на вымысел, но мне его лично его вымысел кажется не вполне правдоподобным, так как я сам слишком хорошо изучил белых людей.

-- А о каких временах книжка?

-- О временах конкисты. Тут про то, как в своё время пытались освободить Атауальпу. Так как никто не знает, как всё было точно, тут есть простор для трактовок. Одни историки уверены, что серьёзных попыток освобождения не было, надеялись на выкуп и честное слово, другие, что такая попытка была, и это мне кажется более логичным. Во всяком случае, после того, как стало известно о переговорах испанцев с Уаскаром. Но тут автор допустил, что об этих планах стало известно де Сото, и тот якобы был готов помочь освободить заложника. Конечно, факт, что между ним и Атауальпой возникла если не дружба, то человеческая симпатия, и что де Сото был против расправы над пленником. Но вот чтобы он был готов помочь его освободить... Нет, это мне кажется невероятным. Он мог осуждать своих дружков, мог хотеть, чтобы Атауальпа остался в живых... Но вот поставить жизнь "индейца" выше, чем жизнь своих белых дружков, он не мог. Ждать такого благородства от белых -- наивность. Ну, это примерно как мы можем любить своих коней и недолюбливать каких-то конкретных людей. Но в случае выбора жизнь человека для нас окажется важнее жизни коня. И если нет продовольствия, приходится закалывать коня, чтобы спасти от голода боевых товарищей, хотя бы и до того с ними ссорился... Вот и белые к нам относятся примерно так же. Не понимаю, почему эту мысль так трудно усвоить?

-- Возможно, эта мысль просто слишком обидна для нашего самолюбия? -- сказал Асеро, подумав о Бертране. Как бы поступил в схожей ситуации этот юноша? Впрочем, он уже знал как...

-- А чего тут обидного? Ведь из этого не следует, что мы глупее или хуже. Хоть как ты сравнивай -- мы белым людям ни в чём серьёзно не уступаем, а во многом даже и превосходим.

-- К сожалению, многие образованные молодые люди уверены в обратном. Вот я тут беседовал с бывшим монахом -- он удивляется, насколько его соученики низко ставят собственную Родину. Понять бы ещё причину этого...

-- Ну, в те времена, когда белый человек приходил сюда с оружием в руках и бесчестил, например, твою сестру, верить в его моральное превосходство было... гм... несколько затруднительно. А сейчас "белый человек" для многих нечто книжное, а книги у нас переводят лучшие.

При словах "бесчестил сестру" Асеро слегка вздрогнул. Неужели Инти знает? Нет, непохоже, он так... И на его вздрагивание он не обратил никакого внимания.

-- Это верно. Но все-таки, откуда эта уверенность в превосходстве белых берётся? Одного незнания тут явно мало.

-- Мало, согласен. Я думаю, что различие тут в систему образования и воспитания заложены. У них можно чего-то достичь, если заранее уверен, что ты лучше и талантливее других от природы. Без такой уверенности там ничего не добьёшься.

-- Даже с деньгами и связями? -- спросила Луна.

-- Сложно сказать, -- ответил Инти. -- Обычно если есть деньги и связи, то и апломб присутствует. Впрочем, случается, что и из низов при большом везении пробивается удачливый честолюбец. Мы-то свою молодёжь учим иначе, учим быть скромными, пока они чего-то действительно не добьются.

-- Зато те, кто чего-то добился, в большинстве своём могут собой гордиться по праву, ? сказал Асеро.

-- Да, -- согласился Инти, -- но то же самое они переносят на европейцев. Мол, если тот много о себе думает, то не на пустом месте, а по праву.

Асеро решил сменить тему:

-- Ладно, хватит об этом, лучше скажи, Инти, как ты оцениваешь сам своё состояние. Сможешь ли к делам вернуться, и если да, то когда?

-- Ну, как видишь, по дому хожу, думаю, что можно будет скоро позволить себе и прогулки по окрестностям, не очень большие поначалу. А ещё, пока читал книгу, возникла мысль самому написать учебник с кратким изложением опыта. Если хватит силы на такую работу -- значит, можно меня к делам подпускать. Кроме того, у Горного Ветра тут есть ещё и свои соображения...

-- То есть?

-- Он уверен, что травила меня не Алая Лягушка, во всяком случае, не одна она. И что в доме до сих пор скрывается затаившаяся змея. Когда он эту змею найдёт и извлечёт, тогда мне можно будет туда безопасно возвращаться.

-- Ну, эту "змею" он может искать до бесконечности...

-- Вот именно.

-- А почему он не боится, что "змея" отравит его и Лань?

-- Опасается, конечно. Однако Лань сама по себе сейчас мало кому интересна -- с грудным младенцем на руках ей будет не до политики. Разве что из англичан кто-то на мести помешан. Но этого, как он говорит, вроде не заметно. А сам Горный Ветер... В общем, он врагам скорее живым нужен, знает много...

-- А что такое может знать он, чего не знаешь ты?

-- Ну, вообще-то, то же самое знаю и я, но меня пытать бесполезно, я старик со слабым сердцем, помру и всё. А вот он молод и здоров...

-- Даже страшно подумать, о чём таком можете знать вы двое и не знаю я, -- сказал Асеро.

-- Да не то чтобы о страшном... Нет, конечно, то, что готовится на секретной кухне, порой имеет не очень приятный запашок, но в данном случае дело не в этом.

-- Вот что, Инти, как ты думаешь, ты сможешь вернуться в столицу к своему празднику?

-- Не знаю. Даже гадать не берусь

-- Если ты не явишься в столицу, тебя могут лишить льяуту по состоянию здоровья.

-- Неприятно, но если я и в самом деле необратимо искалечен...

-- В других бы условиях я не возражал. Но вот Небесный Свод -- он хочет снять с себя льяуту по той же причине. И это значит, что жёлтое льяуту надо кому-то всучить волей-неволей. И вот вопрос кому...

-- А кого советует сам Небесный Свод?

-- Киноа советует. Конечно, я его оставил на делах, посмотрим, как он справится. Но мне кажется, тот уже достиг своего потолка. Инти, ты ведь помнишь, почему Горный Поток меня выбрал, а не кого постарше и поопытнее? Потому что понимал -- опыта я ещё наберусь, а вот смелости не наберёшься. Он верил, что я лично смогу не прогнуться под европейцев. И я тоже хочу выбрать себе преемника по этому признаку.

-- Да, с этой точки зрения Киноа не лучший вариант. Тут не поспоришь. И кого хотел бы видеть ты сам?

-- Думаю, юного Золотого Подсолнуха. Именно у него нет никаких иллюзий насчёт Европы, и он не уступит им Тавантисуйю. На этот счёт можно быть спокойным.

-- Возможно, но он слишком неопытен. И дерзок.

-- Дерзок?!

-- Да. Я читал его трактат, Горный Ветер привозил мне его. Так вот, он слишком легко критикует наших философов. Всё-таки надо их годами поизучать, чтобы иметь на это право.

-- Ну, я не считаю его трактат особенно дерзким, но молодого задора там хватает.

-- А вот эта фраза "Наши амаута ошибались, думая что...". Ну нельзя их так критиковать. Да и вообще опыта у него почти нет.

-- А поставить его на место Жёлтого Листа тоже, по-твоему, плохо?

-- Нет, это как раз ничего. От Жёлтого Листа надо избавляться по-любому. Человек не очень опытный, но верный на таком посту всяко лучше. Хотя без контроля его занести может...

-- Так дашь на его трактат свой положительный отзыв? Ты же философ, в отличие от меня...

-- Нет, не могу. Пусть хоть дерзкий тон сбавит. И кроме того... из политических соображений пусть будет лучше, если это буду не я.

-- Твою мысль понял.

Потом ночью Асеро как-то не спалось, всё крутились в голове какие-то тревожные мысли. Вдруг к нему зашёл Инти со свечой в руке.

-- Луна спит? -- первым делом спросил он.

-- Спит.

-- Вот что, никто не знает, сколько я проживу и сколько проживёт Горный Ветер. Поэтому лучше будет, если я открою тебе самую главную тайну. И могу сделать это только сегодня. Завтра увеличат охрану, и незамеченными по коридорам замка мы не пройдём.

-- Хорошо, далеко отсюда идти?

-- Не очень. Но тунику лучше надень.

Асеро хорошо знал это место в замке -- голая стена и ничего более. Но Инти перевернул один незаметный камушек, и бесшумно открылся сейф.

-- Здесь лежат документы со списками тех, кто состоит и состоял в службе безопасности. С краткими данными на них. Если это попадёт в руки врага, то все эти люди обречены. И их близкие, скорее всего, тоже. Но если со мной и с Горным Ветром что-то одновременно случится, то некому будет открыть этот сейф. Я так подумал... думаю, что тебе тут можно доверять целиком, ты даже под пытками не предашь! Ну что, согласен выучить к нему секретный код.

-- Согласен!

И тогда Инти сказал ему точную последовательность действий, которую нужно было совершить, чтобы открыть сейф. Случайно догадаться, что и как, было практически невозможно.

-- Послушай, а как же мастер этого сейфа? Он где?

-- Давно умер. Я узнал секрет сейфа от отца.

Хотя Асеро и привык к ответственности, но в тот момент ему стало немного не по себе от такой тайны.

-- Я же сказал -- никаких англичан сюда, -- недовольно ответил Асеро воину, разбудившему его этим утром с известием, что у ворот на посту охраны его ждёт Дэниэл. (Прошло всего два дня отдыха, и вот на тебе!) -- у меня здесь больные родичи отдыхают, им необходим покой.

-- Я пытался ему это втолковать, -- охранник развёл руками, -- но всё безуспешно. Надо ему, мол, с тобой переговорить -- и точка.

-- А Киноа? С ним он говорил?

-- Вот тебе записка от Киноа.

Асеро вскрыл пакет с алой каймой и проглядел записку глазами

"Асеро, прости меня, что вынужден был послать англичанина к тебе, до меня уже дошли слухи о твоём горе, неловко мне себя чувствовать в роли наследника, но тут такой вопрос. Короче, не могу я отказать за тебя, ещё раз прости меня, Асеро"

Асеро встал и стал одеваться, стараясь при этом не нашуметь, чтобы не разбудить сладко посапывавшую рядом Луну. Вообще-то час уже относительно поздний, пора бы вставать, но она беременна, и сна ей нужно чуть больше. Да и к тому же не хотелось говорить ей про настырных англичан, а если она проснётся, объяснения давать придётся неизбежно.

Выйдя к посту охраны, Асеро сказал как можно более грозным голосом:

-- Как ты посмел нарушить мой покой вопреки приказу! Я ясно сказал, что после нанесённого мне оскорбления видеть вас не желаю, к тому же у меня здесь отдыхают больные члены семьи.

-- Оскорбление нанесено тебе Розенхиллом, и было бы несправедливо обижаться за него на всех англичан, -- ответил Дэниэл. -- Я и не думал нарушать покой твоих больных родичей, Государь, однако поговорить нам необходимо. Можешь ли ты выехать со мной за пределы имения на конную прогулку, во время которой мы могли бы всё обсудить? Я верю, что мы договоримся, ведь мы же с тобой деловые люди.

Последнее звучало как комплимент, хоть и весьма сомнительный. Видно было, что англичанин всё-таки учёл урок и решил сменить тактику.

-- Хорошо, отдай своё личное оружие моей охране и жди, пока мне оседлают лошадь и моя охрана соберётся, чтобы следовать в отдалении.

-- Государь, мне не хотелось бы, чтобы твои воины нас подслушивали. Да к тому же мне трудно говорить на твоём родном наречии. Так что лучше мы будем говорить по-испански, тем более что ваш варварский язык плохо приспособлен для деловых переговоров.

-- Не возражаю, -- холодно ответил Асеро. Испанский язык был более удобен, так как на нём нужно было обращаться друг к другу на "вы" (Usted), а чужестранец волей-неволей будет вынужден называть его "Ваше Величество", а это будет неизбежно напоминать ему, чтобы он не забывался и не хамил. Впрочем, эти европейцы и без формального хамства способны довести кого угодно до белого каления.

Когда они отъехали от ворот и углубились в лес, направившись вверх по склону, Дэниэл начал:

-- Итак, Ваше Величество, вы уже убедились в европейской мудрости, что торговля является необходимым условием процветания государства. Однако для дальнейшего развития торговли между нашей родиной и Тавантисуйю есть препятствие, которое необходимо устранить -- это отсутствие частных торговцев в самой Тавантисуйю. Но я думаю, что это можно изменить.

-- Нет, нельзя, -- вежливо, но твёрдо ответил Асеро. -- С внешней торговлей мы миримся как с необходимым злом, но внутри страны у нас обязательно должно быть распределение. Чтобы объяснить, почему так, нужно углубляться в нашу философию, которой вы брезгуете. Впрочем, наши внутренние дела не должны нас волновать, важно то, что мы всегда будем соблюдать наши торговые обязательства, а остальное для вас неважно.

-- Если бы это было не важно, я бы не стал тогда отрывать Ваше Величество от летнего отдыха, -- ответил Дэниэл. -- Но, Ваше Величество, государственная монополия на торговлю тормозит развитие торговых контактов между нашими странами. Всё время приходится иметь дело не с хозяевами, а с посредниками, которые всё время с опаской оглядываются наверх, потому перед любым серьёзным решением всё долго согласовывают.

Асеро пожал плечами:

-- Ну, медлительность в важных вопросах ? лишь обратная сторона надёжности, -- ответил он. -- Ведь, давая обещание, нужно быть уверенным, что сумеешь его выполнить.

-- Но всё-таки, Ваше Величество, почему вы не хотите позволить своим подданным вести частную торговлю?

-- Чтобы ответить на этот вопрос, нужно углубляться в нашу философию. Но уверяю, что это не случайность, не каприз и не прихоть.

-- Я, Ваше Величество, человек простой, и не пойму, зачем мне углубляться в дебри философов. Я так понимаю это дело: вся эта огромная страна все её поля, горы реки и леса, все её города с мастерскими и порты с кораблями -- всё это лишь одно огромное поместье, владельцем которого являетесь Вы, Ваше Величество. Все жители этой страны, за исключением лично Вас и Ваших ближайших родственников, являются Вашими рабами или крепостными. Все они, так или иначе, обязаны работать на Вас и Ваше Семейство. Один из Ваших царственных предков в какой-то момент для усиления контроля над подданными решил запретить частную торговлю и приказал своим придворным философам выдумать этому объяснение. Философы, как и положено придворным рабам, подчинились и выдумали его. Однако некоторые богатые рабовладельцы и владельцы имений позволяют своим рабам и крепостным торговать, и имеют с этого прибыль. А запрещая это, Вы, Ваше Величество, Вашу прибыль упускаете. Ваш предок совершил промашку, ибо прибыль от частной торговли для Вас много выше, чем возможный при этом убыток от воровства, которого так опасался Ваш царственный предок. Если вы разрешите частную торговлю, то Ваши философы тут же придумают этому пристойное объяснение. По сути ведь это ваши придворные шуты, задача которых Вас развлекать.

Пока Дэниэл говорил, Асеро молчал. Они уже выехали на открытую местность, и можно было видеть покрытие зелёным ковром лесов склоны гор и синее небо головой. Глядя на эту красоту, Асеро невольно думал, сколь жалки и ничтожны европейцы, для которых весь это прекрасный мир -- всего лишь вещь, которую можно купить или продать. Для него самого мысль о владении как собственностью тем, что существовало за много столетий до него и будет существовать столетия позже, казалась настолько нелепой и глупой, что была даже несмешной. Выше лесов были луга, на одном из этих лугов Асеро заметил стадо лам и поневоле позавидовал их пастуху. Паси и паси себе своих подопечных, и думать не надо ни о каких противных иностранцах, не придут они к тебе с ножом к горлу, требуя продать стадо за бесценок, а то и отдать даром. Впрочем, если он, Асеро, сейчас оплошает, это вполне может случиться...

Тем временем Дэниэл кончил, и надо было отвечать:

-- Ваши представления обо все стране как о моём личном поместье в корне не верны. Это верно, что вся наша страна -- единое хозяйство, но отсюда никак не следует, что я его единоличный его хозяин и что я якобы что хочу, то и ворочу. В рамках вашей аналогии меня можно скорее назвать главным приказчиком.

-- То есть как это? -- ошарашенно спросил Дэниэл. -- Разве Ваше Величество -- не самый главный человек в это стране?

-- Да, я самый главный в том смысле, что я считаюсь начальником надо всеми начальниками. С другой стороны, моя власть ограничена другими носящими льяуту. Решение об ограниченном разрешении частной торговли я не смог бы принять единолично, даже если бы и захотел. Впрочем, отсюда не следует, что я хочу этого.

-- Но разве Ваше Величество -- не живой бог для своих подданных? А если это так, то что мешает Вашему Величеству отбросить все формальные ограничения?

-- А что такое бог? Я не всеведущ и не бессмертен, они это знают. И ошибаться могу. Но если простым пастухам и крестьянам я ещё могу казаться богом, что касается носящих льяуту -- я тут лишь "первый среди равных", как это у вас принято называть.

-- А был ли случай, чтобы Первый Инка поставил свою волю выше всех ограничений, налагаемых законом?

-- Был, и последствия у этого были самые печальные. В своё время Уаскар заявил перед своими сторонниками напрямую: "Почему я должен подчиняться закону, который меня ограничивает? Я хочу иметь в своих руках неограниченную власть!". Только вот народ его быстро раскусил, восстал и сбросил мерзавца с престола. Только прежде чем это удалось, разразилась междоусобная война, пролилось немало крови, да и потом стране, ослабленной междоусобицей, было трудно дать отпор испанским завоевателям, потому на несколько мучительных лет страна оказалась под их властью. Потому имя Уаскара проклято для нас.

-- А разве Уаскар не был законным правителем, а Атауальпа незаконным мятежником?

-- По закону у нас правителей выбирают, но раз дело дошло до войны, то понятно, что о реальных выборах речи уже быть не могло и что победитель автоматически оказывался выбран. Но сам факт, что за Атауальпой было большинство, делают его на тот момент легитимным. Правда, он должен был предать Уаскара гласному суду, и сделал бы это, если бы не чрезвычайные обстоятельства.

-- Но приказав убить Уаскара тайно, он терял свою законность?

-- В глазах некоторых законников -- да. Конечно, если бы он сделал это, будучи на воле и в ситуации, исключающей угрозу, что испанцы освободят Уаскара, то да, это был бы акт произвола. Но на самом деле даже неизвестно, отдавал ли он сам лично приказ убить Уаскара, или это сделали его сторонники по своей инициативе. Но кто бы ни отдал такой приказ, он мог бы оправдаться вынужденностью ситуации. Живой бы Уаскар мог натворить ещё больше бед. Однако я не понимаю, почему вы, европейцы, на основании этой тёмной истории любите делать вывод, что у нас всегда царят произвол и беззаконие?! Насколько мне известно, и у вас во время войн законы соблюдаются не столь тщательно, как во время мира, да и во время мира у вас соблюдение законов не всегда на высоте. Даже если не касаться вопроса об их сути.

-- Как раз сути я и коснусь. Различия между нами и вами -- действительно очень важный вопрос, -- сказал Дэниэл. -- Но дело не в династических дрязгах, а в самой сути ваших законов. Они не дают появиться людям с большими деньгами. Ваше государство слишком боится таких конкурентов. Это какой-то глупый и бессмысленный страх. Но вот всё-таки я не пойму, в интересах кого могут править инки, если не в интересах самих себя? Кому на деле принадлежат богатства Тавантисуйю?

-- Инки правят в интересах нашего народа. Его можно сравнить с малолетним наследником, а нас -- с опекунами. И одной из наших задач является сделать, чтобы на богатства нашего народа никто не покушался -- а это можно сделать только полностью искоренив частную торговлю. Она сродни дырке в заборе, через которую можно растаскать всё имущество...

-- Однако себя вы при этом не обижаете, -- сказал Дэниэл, покосившись на золотые украшения Асеро.

-- Даже если так, то что это меняет?

-- То, что у вас нет нужды быть со своим народом честными. Опекуна от проматывания состояния протеже может удержать лишь тот факт, что малолетка рано или поздно вырастет и потребует отчёт за растраченное. С вас же народ отчёта потребовать не может.

-- Но почему не может? Народ чувствует, что если его жизнь ухудшается, то что-то здесь не так. А, кроме того, для вас, белых людей, честность почему-то кажется почти невозможным качеством. Но у нас это качество присуще большинству людей. А, кроме того, я действительно люблю свой народ и стремлюсь к тому, чтобы его жизнь улучшалась.

-- Но если Вы, Ваше Величество, так любите свой народ, то почему вы не даёте ему свободы? Почему жизнь простых людей в Тавантисуйю столь полна нелепых и бессмысленных запретов? Почему нельзя одеваться и питаться иначе, чем положено, держать дома неодобренные цензурой книги, например, Библию, завести своё дело и разбогатеть, завести содержанку или посещать бордели?.. Курить у вас тоже не принято, только для моряков исключение!

-- Но ведь все эти запреты имеют под собой разумную основу, -- ответил Асеро. -- У нас каждое лето лютая жара, а курильщик может нечаянно устроить большой пожар, в котором могут погибнуть люди и скот, пострадать имущество, да вообще ущерб может быть очень велик. Половая распущенность ведёт к распространению опасных болезней, а кроме того, лучше, когда дети растут в семье, а не мучаются в сиротстве. Конечно, сиротам тоже помогают, но лучше, чтобы сирот было как можно меньше. Да и распределение жилья у нас идёт по семьям. Ну а что касается так лелеемого белыми людьми "права" ходить в бордель, то ведь это право означает, что жизни многих молодых девушек должны быть загублены. Ты вряд ли меня поймёшь тут до конца, ведь у тебя нет ни жены, ни детей, но если бы у тебя были дочери, то тебе было бы очевидно, что ни один отец не пожелает своим чадам такой ужасной участи. А ведь любые девушки -- чьи-то дочери, даже если они и осиротели.

-- Однако у нас иные отцы продают дочерей в бордели добровольно

-- Мы не считаем добровольным поступок, вызванный крайней нуждой. Разве выбор меньшего из зол так уж доброволен?

-- Ну, пусть даже и так, но почему вы не разрешаете никому разбогатеть? Чем вредит государству богач? Наоборот, от него сплошная польза, ибо с него можно собирать большие налоги.

-- Но ведь у богатого человека обязательно должны быть работники, -- ответил Асеро, -- пусть даже он начинает собственным трудом и трудом своей семьи, потом при расширении всё равно у него появятся батраки или подмастерья. Которые неизбежно будут жить в полурабских условиях, и возможность быть богатым для одного означает неизбежную нищету для многих. Любой инка знает это.

-- И, тем не менее, зная это, вы, инки, позволяете себе жить в роскоши.

-- Но ведь всё, что мы имеем, мы получаем по распределению, как и все остальные. Мы не наживаемся за счёт чужого рабства. Да и не так уже сильно мы роскошествуем, как видишь. Розенхилл принял мою жену за служанку лишь потому, что не мог себе представить королеву, самолично накрывающую на стол.

-- Тем не менее, золото на себе вы, инки, носите, -- сказал Дэниэл.

-- Ну, это нужно чтобы отличать нас при встрече от всех остальных, -- ответил Асеро, -- и это более нужно нашему народу, чем нам.

-- Тем не менее, они подданные, а Вы, Ваше Величество -- их законный монарх. То есть вы возвышаетесь над ними.

-- Моя власть -- это не власть хозяина над рабами, а власть отца, или скорее старшего брата. Цель моей власти -- народное благо. Впрочем, те, кто живёт лишь для себя и собственной прибыли, едва ли способен понять всё это.

-- Давайте будем откровенны, -- сказал Дэниэл, -- чепуху про любовь к народу можно нести перед этим самым народом, а меня не проведёшь. Что Вашему Величеству нужно, чтобы дать народу право торговать? Чего у вас нет? Изысканных вин, деликатесов, красивых одежд и дворцов размером с город? Всё это будет у вас, стоит только разрешить...

-- Значит, вы хотите меня подкупить? Не выйдет. Я не нуждаюсь во всём, что вы перечислили. Для меня действительно нет ничего выше блага моего народа -- ради этого я готов даже пожертвовать своей жизнью, и вы бы не добились от меня измены своему народу, даже приставив к горлу нож. Ну а купить меня тем более невозможно.

Дэниэл понял, что просчитался. Как и все европейцы, он считал Первого Инку властолюбцем, но увидел перед собой наивного идеалиста. Было странно думать, что человек может остаться таким до сорока лет, да ещё и находясь во главе огромной империи. Но Дэниэл умел смотреть в глаза фактам, какими бы невероятными они не казались, и потому быстро сменил тактику, внезапно перейдя на кечуа:

-- Не думай, что я корыстолюбец, -- сказал он. -- У нас человек обязан думать о себе и заботиться о себе в первую очередь, но это не значит, что я эгоист от мозга до костей. Нет, мне жалко твой народ, Инка!

-- Но мой народ куда счастливее твоего. Среди него нет воров и разбойников, проституток и нищих. Он не знает голода.

-- Но не знает и свободы. Если всё, что есть в этой стране, и в самом деле принадлежит народу, то почему ты не передашь ему его имущество непосредственно? Почему ты не сделаешь всех пайщиками тех хозяйств, в которых они работают!

-- Чтобы за одно поколение одни разбогатели, а многие другие разорились?

-- Нет, с тем, что только почувствовав себя по-настоящему владельцами собственности, они бы научились ею управлять. Они бы стали предприимчивее. Да, какая-то часть и в самом деле неизбежно разорилась бы. Но зато выделились бы лучшие! Ведь если нет возможности работать, чтобы улучшить своё положение, остаётся работать только за страх.

-- Ну, во-первых, постепенно от общих трудов материальное положение хоть и медленно, но улучшается. А, кроме того, есть и чистая радость от труда.

-- Не понимаю. Какую радость от труда может испытывать, например, человек, таскавший камни для вот этой дороги? Он делал это за паёк и чтобы избежать наказания.

-- Не думаю, что только из-за этого. Очень многим людям важен и сам результат -- что тут будет дорога, она соединит между собой города и селения, из городов будет легче доставлять в деревню изделия ремесла, а в города будет проще доставлять продукты. А также воинам, защищающим границы нашей Родины от врагов, будет легче и быстрее перейти из одного места в другое.

-- Разве такие вещи волнуют простых работников?

-- У нас волнуют. Вот когда конкистадоры захватили нашу страну и стали заставлять её жителей держать дороги в порядке для них, чтобы им было удобнее воевать, работники хоть и подчинялись, но работали совсем не с таким настроением, чем когда строили крепости в Вилькапампе, этом оплоте свободы нашего народа. И на результате это сказывалось. У вас нет такого понятия, как работа на общее благо, и потому вам не понять, что чувствуют люди, когда после многомесячных, а то и многолетних усилий по возведению плотины она готова, и вода течёт в приготовленные для неё желоба, чтобы оросить поля. Радуются при этом как те, кто составлял когда-то проект плотины, так и те, кто рыл землю и таскал камни для дамбы. Главное, что все усилия были не напрасны... Но вот только объяснить это тому, кто никогда ни разу ни в чём таком не участвовал -- это всё равно что объяснять слепому от рождения великолепие радуги. Уж лучше смиритесь с мыслью, что вы нас не понимаете и понять не можете.

Дэниэл понял, что его спасёт только совсем нетривиальный ход.

-- Зря ты думаешь о нас только как о людях, сосредоточенных только на своём благе и не способных подумать об общем, -- сказал он, -- хотя мечтать себе позволяют у нас и в самом деле только юноши, в тридцать лет это как бы и не прилично. Но я помню, как был юношей и мечтал... мечтал о том, чтобы я мог сделать, если бы был принцем или даже... помощником Бога. Да вот только прости Государь, но мои мечты о справедливом и правильном устройстве никак не походили на то, что я вижу в Тавантисуйю. И мне это странно. Мне казалось что счастье -- это когда у человека больше всего возможностей, а возможности тавантисуйцев так ограниченны... Хотя дать людям дополнительные права -- не так уж сложно.

-- У нас и у вас к правам разное отношение, -- ответил Асеро, -- мы, инки, считаем глупым лицемерием давать формальное право на то, что не можем обеспечить на деле. Или давать права одним в ущерб другим. Ну, вот какие бы права ты дал своим подданным, если ты был монархом?

-- Во-первых, я бы изменил порядок, согласно которому королём становятся в результате родства. Я бы сделал так, чтобы правителя выбирал весь народ на какой-то ограниченный срок, скажем, пять лет. Ну, максимум десять. Но не больше.

-- А зачем так мало?

-- Затем что больше опасно. Долгое правление может выродиться в тиранию.

-- Что есть тирания? Если до власти добирается дурной человек, то он и за малый срок может натворить бед, подобно Уаскару. А долгое правление хорошего правителя -- благо для страны. За пять лет можно не успеть сделать мало-мальски крупный проект, а значит, настроенные на недолгое правление правители уже будут заранее от них отказываться. Правление же без крупных проектов -- это во многом впустую потраченное время. Хотя, разумеется, в случае крупной войны или других стихийных бедствия не до них. Моему предшественнику Горному Потоку не повезло в этом плане, хотя идей у него хватало. Жаль, прожил он недолго, да и то, что замышлял, оказалось не по силам стране в тот момент. Сначала нужно было восстанавливаться после Великой Войны, а потом по стране прокатилась оспа, да и торговая блокада сказывалась...

-- Значит, его правление прошло зря?

-- Нет, почему же. Нет ничего дурного в том, чтобы замахиваться на то, что пока кажется невозможным. Во-времена Пачакути не хватало сил на то, чтобы оросить Атакаму, а сейчас это удалось сделать. Возможно, что когда-нибудь настанет день, когда и проекты Горного Потока о всеобщем образовании станут по силам стране, а сейчас надо сосредоточиться на том, что по силам.

Сам Асеро про себя думал, что дело не только в нехватке средств. Проекты, которые он поднимал, были по масштабам довольно средние на фоне Манко или Пачакути, особенно если учесть возросшие возможности их государства. В глубине душе ему самому лично и хотелось продвинуть кое-что помасштабнее, однако вероятность возможной войны и риск в результате оставить проект недоделанным многих останавливал от того, чтобы пробовать начинать. При Манко как-то меньше этого боялись, видимо, надеясь, что враг уже не сможет заходить так далеко вглубь страны. Впрочем, Дэниэлу всё равно этого не понять.

Дэниэл ответил.

-- Тобой руководит честолюбие, Инка. Ты хочешь прославиться в глазах потомков.

-- Да, я хочу заслужить их благодарность, а что в этом плохого? Мне приятно думать, что в том числе и благодаря мне они будут жить лучше, чем их предки.

-- Так дай им больше свободы. Пусть следующего за тобой Первого Инку выберут не инки, а весь народ!

-- Но народ должен знать, кого выбирает, -- ответил Асеро, -- инки могут оценить друг друга по тому, что кто из них сделал полезного для государства, и то могут порой ошибиться. А простой обыватель, который за делами государства не следит, как он будет выбирать из тех, о ком до этого ничего не знал? Он только в своём айлью, зная людей, лично может выбрать достойнейшего, но осознанный выбор Первого Инки для него невозможен.

-- Почему невозможен?

-- Чтобы осознанно выбирать, нужно представлять себе последствия того или иного выбора. Кто не видит последствий, тот, по сути, бросает жребий, а кто оценивает последствия неправильно -- обречён на ошибку. А ошибка в таких вопросах может поставить наше государство на грань гибели.

-- Но почему?

-- Потому что наибольший шанс быть избранным будет у языкастого авантюриста. Такой сумеет понравиться народу благодаря обещаниям, которые и не собирается исполнять. Для такого охмурить народ -- дело техники, примерно как для опытного соблазнителя обольстить юную и восторженную девушку.

-- Значит, надо чтобы народ набрался опыта. Умел бы сравнивать разные точки зрения. Например, я бы позволил каждому желающему печатать газеты или книги, какие ему заблагорассудится, и никто бы не мог наказать автора за то, что он написал что-то не то! Это у вас одна газета на всю страну, и ты, прежде чем она выйдет, читаешь все её материалы и можешь снять любой из них.

-- А если бы кто-то написал и размножил бы неправду?

-- Ну, тогда тот, кто уличил бы его в неправде, мог напечатать в ответ опровержение.

-- Допустим, -- сказал Асеро, -- а если бы кто-то напечатал клевету, пятнающую честное имя ни в чём не повинного и уважаемого человека?

-- Ну, тогда оклеветанный может подать в суд и выиграть дело.

-- А если выиграть не удастся, то клевету в отношении его можно считать доказанной? А если, только прочитав её, несчастный сляжет с сердечным приступом? Или ещё того хуже, если от клеветы пострадает кто-то из его близких?

-- Но почему следует предполагать такие крайности?

-- Потому что я знаю, что пишут обо мне за рубежом, -- ответил Асеро, -- и пишут не по приказу, а добровольно. Те, кто ничего не знают обо мне, усиленно смакуют мои пороки, мол, я и в морях крови плаваю, и всякими мерзкими изысками типа разделанной живой рыбы развлекаюсь, а про мою похоть не говорит только ленивый. Одни дошёл даже до того, что приписал мне надругательство над родными дочерьми! Конечно, я к этим помоям привык и внимания на них не обращаю, утешаясь тем, что в моей стране такую мерзость никогда не напечатают, и ни моя мать, ни мои дочери их в жизни никогда не увидят.

-- А если бы тавантисуец прочёл что-то такое, что бы было?

-- Зависит от того, поверил бы или нет.

-- А если бы поверил?

-- Наверное, переполнился бы гневом и побежал бы меня убивать. Насильников у нас ненавидят самой жгучей ненавистью. Впрочем, на примере истории с Джоном Беком вы должны были это уже понять.

-- Так разве его не за порчу водопровода повесили?

-- За водопровод бы его казнили по закону, а так, не дожидаясь казни, его прикончила разгневанная толпа. Очень уж он их тогда разозлил...

Асеро знал, а точнее, догадывался, что за якобы стихийной расправой стояла на самом деле Служба Безопасности, ведь это люди Горного Ветра, услышав такое, стали зачинщиками расправы, что, впрочем, никак не отменяла ни их искреннего гнева, как и того, что подавляющее большинство простых тумбесцев их гнев разделяло. Инти как-то говорил Асеро, что совсем стихийно, без подготовки, никакую расправу никогда не вызовешь, а уж он то в таких вещах разбирался. Однако Дэниэлу обо всём этом знать было совершенно не нужно, так что Асеро продолжил самым невозмутимым образом:

-- Наш народ очень горяч, и потому стоит про кого-то крикнуть, что он насильник или предатель, то обвинённый потом и трёх дней не проживёт без стражи, его просто растерзают. Именно поэтому ложные или предположительные обвинения ни в коем случае не должны широко оглашаться перед всем народом. В нашей Газете можно писать только твёрдо установленные вещи, иначе ошибка может очень дорого обойтись, ибо можно ненароком опозорить и убить невинного человека. А ведь частный газетчик способен раздуть историю чисто для перчика, чтобы привлечь внимание читателей.

-- А ваш народ очень легко верит в то, что ему говорят?

-- Верит. Особенно печатному слову. В книгах и прессе можно что-то недоговорить, но лгать -- нельзя. Также как нельзя учить дурному, ибо научивший дурному несёт моральную ответственность за то, что натворят наученные им.

-- Ну и странный у вас народ, -- пожал плечами Дэниэл.

-- Народ как народ, -- тоже пожал плечами Асеро. -- А мне кажетесь странными вы. Я читал о вашей стране книгу, где говорится, что у многих ваших людей нет пищи и крыши над головой, а вам это кажется неважным, зато такое внимание к второстепенным вопросам типа срока правления правителя.

-- Откуда ты вычитал про это, Инка?

-- Был у вас некий государственный муж по имени Томас Мор, и он написал книгу, которую назвал сколь полезной, сколь и забавной, в первой части которой он описал проблемы вашей родины, а во второй -- свой общественный проект.

-- Томас Мор жил сто лет назад, с тех пор многое поменялось.

-- Разве у вас теперь нет голодных и бездомных?

-- Есть, но по мне лучше голодные и бездомные, чем тирания, даже такая тирания как у Мора. Он не отрицал самоуправление, но если при этом нельзя вырасти крупным собственникам, то это самоуправление, по сути, получалось бы самоуправлением нищебродов, которое ведёт к тупику и застою, потому что нищеброды ничего не хотят, кроме как меньше работать и больше жрать. К чему им что-то новое? Новое могут создавать только деловые и предприимчивые люди, ставящие целью прибыль. А остальные могут только тупо работать из страха.

-- Но ведь у нас строятся новые плотины и новые города. Мы перенимаем ваши изобретения, да и сами изобретаем. Или ты опять не веришь мне в этом, как с дорогой?

-- Ваш народ жалок и забит, я не хочу жить как те, которые таскали эти камни.

-- Не хочешь -- твоё дело. А они не хотят жить как в Англии. И я не собираюсь превращать мою родину во вторую Англию.

-- Но если ты хочешь, чтобы у вас были те же товары и изобретения, что и у нас, то придётся менять порядки. Или свернуть торговлю.

-- Пока вопрос так не стоит, но лучше я сверну торговлю, чем отдам свою страну на разграбление.

-- Что тебе важно, Первый Инка? Власть? Слава?

-- Ни то ни другое. Что мне слава и власть, если я погублю свою Родину? Не нужна мне тогда будет и сама жизнь.

-- А разве, отдав народу их поля и плотины в собственность и разделив на паи, ты погубишь её?

-- Да, погублю. Ещё до того, как первые Сыны Солнца вышли из скалы, на свете существовало государство аймара, где тоже пытались построить общество разумно, и с этой целью они ограничили рынок, но только не уничтожили его совсем, и когда рынок начал разъедать план, решили, что лучше всего всё сделать паевой собственностью народа, и от этого вскоре появились нищие и богачи. Это привело их государство к гибели, и я не хочу, чтобы такая же судьба постигла и Тавантисуйю. Да и даже если бы Тавантисуйю и не погибла бы от этого напрямую -- всё равно Тавантисуйю с торговлей и богачами неизбежно бы лишилась всех своих достоинств, став лишь пустой оболочкой себя прежней. А я люблю свою страну именно такой, какая она есть сейчас, а пустая оболочка мне ни к чему. Если это всё, что ты хотел обсудить со мной, то я думаю, что не стоит нам дальше тратить время на этот бесполезный разговор.

-- Хорошо, Инка, я понял тебя. Тут действительно есть о чём подумать, -- и тут Дэниэл опять перешёл на испанский. -- Так что больше не смею отрывать Ваше Величество от летнего отдыха и удаляюсь. До встречи в столице.

-- До встречи в столице, -- ответил Первый Инка.

Дэниэл удалился, а Асеро направился к своей охране. Горный Хрусталь, заместитель Начальника Охраны, отёр пот со лба:

-- Наконец-то это противный англичанин удалился, -- сказал он. -- Я не слышал вашего разговора, но, глядя на него, мне всё время казалось, что он так и хочет вцепиться тебе в горло.

-- Он не сумасшедший. Но если понимать "вцепиться в горло" не буквально, то, может, и хочет. Я им мешаю, они бы предпочли более сговорчивого правителя.

-- Не получат, -- сказал Горный Хрусталь, -- я готов отдать за тебя жизнь, Государь, многие из моих воинов тоже.

Асеро лишь благодарно улыбнулся в ответ, с грустью подумав, что как ни велики искренность и решительность Горного Хрусталя, коварство чужеземцев может оказаться сильнее. Ведь и у Атауальпы были не менее верные охранники.

Когда Асеро вернулся в замок, на столе уже был готов завтра, Инти и Луна поджидали только его.

-- Пока тебя не было, у нас уже был лекарь. Осмотрел обоих. Сказал, что у Луны угрозы выкидыша уже считай нет. А мне разрешил небольшие прогулки. Я его спросил -- как сердце может быть настолько неутомимым, что служит нам всю жизнь? Он ответил, что это потому, что оно успевает отдохнуть между ударами. Но если ритм сбился и стал слишком частым, оно восстановиться не успевает, и если ритм не замедлить, то беда неизбежна.

Луна добавила:

-- Конечно, с одной стороны, хорошо, что носящие льяуту не могут без тебя -- значит, не держат за пазухой ножа, но с другой стороны, тебе ведь тоже надо отдохнуть как следует, а они тебе не дают.

-- Тут не столько они, сколько я сам не даю себе отдохнуть. Кажется, я понял, какой вопрос меня мучил. После завтрака напишу записку Киноа.

Тщательно продумывая слова, Асеро писал:

Здравствуй, Киноа!

Отчасти понимаю твои затруднения. Был у меня англичанин Дэниэл Гольд. Вёл себя относительно прилично, деликатных тем не касался, но ни до чего мы с ним так и не договорились. Он сам понял, что разговор бесполезен.

Он говорил о необходимости свободы торговли, но на общефилософском уровне, я так и не понял, зачем конкретно ему это надо. Но, думаю, с тобой или твоими подчинёнными разговор был более предметен. Не мог бы ты мне его изложить?

Да, и хотелось бы получить отчёт от Золотого Слитка, о продаже чего удалось договориться твёрдо.

Асеро

Гонец на следующий день привёз ответ:

Здравствуй, Асеро!

Мне, наверное, с самого начала нужно было изложить суть, но я думал, что её изложат сами англичане. Дело было так: ты сам знаешь, какие надежды я возлагал на обмен технологиями. Но Дэниэл ? купец и делец, а такие сами умеют только торговать и ничего более.

Асеро удовлетворённо отметил, что хоть в этом отношении Киноа трезв.

Однако я надеялся через него связаться со специалистами. Мои подчинённые приготовили списки ремёсел, специалисты по которым нам наиболее интересны, и спросил Дэниэла, сможет ли он найти таких у себя на родине. Он сказал, что знаком с такими и даже говорил с ними до поездки в Тавантисуйю. Конечно, я обрадовался.

Я спросил его, знает ли он, что между двумя войнами у нас был период, когда европейские специалисты нередко работали в Тавантисуйю. Оказалось, он знает об этом. Знает и об условиях, на которых у нас работали иностранцы. Сперва временный контракт с частичными правами, а затем на выбор -- вернуться на родину с щедрой выплатой или стать тавантисуйцем и получить полные права.

Асеро знал, что частичные права покрывают основные потребности и отчуждаются только со смертью. Они есть даже у заключённых. Это право на паёк, право на помощь лекаря, право на жилище, на защиту жизни и здоровья, и т. д. Полные права -- это право вступать в брак, участвовать в управлении, в том числе и занимать государственные должности и т. д. Правда, очень немногие из европейцев хотели становиться тавантисуйцами, потому что полные права означают и полные обязанности, а жить по тавантисуйским законам для европейцев было всё-таки тяжело. Кроме того, многие из них понимали, что между христианнейшими королями и язычником Манко вполне возможна война, а это ставило бы их в весьма двусмысленное положение. Но некоторые всё-таки оставались.

Дэниэл сказал, что знает об этом и даже обсуждал эту тему со своими знакомыми мастерами.

Асеро даже присвистнул от удивления. "Лихо же они подготовились, чтобы вести у нас свой бизнес", -- подумал он. -- "А Киноа ? простофиля, что не обратил на этот момент внимания сам и не сообщил Горному Ветру".

Они сказали, что работать на таких условиях не согласны, рисковать -- так по крупному. Их условия -- это паевая собственность, и никак иначе.

Я сказал, что с этим есть сложности со стороны законов, однако вполне возможно, что они преодолимы.

Асеро даже фыркнул. "Преодолимы", нечего сказать. Хотя Искристый Снег вполне может из лучших побуждений найти в законах какую-нибудь лазейку и началась бы продажа Тавантисуйю с молотка. Нет, конечно, он и тогда бы успел вмешаться, далеко бы дело не зашло, но всё же... всё же к лучшему, что англичане так настойчиво лезли к нему, а он их обломал.

В общем, узнав, что он не только знаком с горными инженерами, но и получил от них рекомендации, как они считают нужным организовать дело. Так как сам я в этом не особенно смыслю, я пригласил к себе Главного Горного Инженера и Главного Архитектора, чтобы он перед нами троими изложил свои соображения, точнее, соображения своего английского компаньона.

В общем, только этого он и ждал. Конечно, он перво-наперво пояснил, почему его компаньоны не хотели бы идти на службу государства Тавантисуйю. Во-первых, они презирают труд по найму, считая его уделом рабов, слишком позорным для свободного человека, во-вторых, по их мнению, наёмный управленец слишком несвободен в своих решениях, а, собственно, секрет успешности англичан в том и состоит, чтобы управленец действовал самостоятельно и за свои действия не перед кем не отвечал.

Ну, Главный Горный Инженер сказал, что это бред, потому что если человек не перед кем ни за что не отвечает, то кому, кроме него, может быть какая-то польза от его деятельности.

Асеро отметил про себя, что Главный Горный Инженер явно умеет зрить в корень. Хоть это радует. Может, стоит вручить ему синее льяуту? Хотя бы для того, чтобы не дал Киноа глупостей наворотить. И уже с этой мыслью Асеро продолжил чтение.

Я сказал Главному Горному Инженеру, чтобы тот пока помолчал, и дал нашему гостю высказаться. Тот спросил, возможна ли ситуация выкупа какой-то существующей шахты, и, получив отрицательный ответ, сказал, что надо строить новые и эффективные, с минимумом затрат, и развернул типичный проект, как у них строятся шахты.