Тучи сгущаются (Лориана Рава) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 7)

-- Ошибаешься, именно такова у моего папаши задумка. Если не будет наследника, он будет выбирать преемника из зятьёв, а если даже малыш родится, то всё равно на зятьёв он смотрит как потенциальных регентов на случай своей безвременной кончины.

-- В таком случае его надо поменьше огорчать, чтобы он пожил подольше, -- неловко пошутил Золотой Подсолнух. Лилия ничего не сказала в ответ.

Когда они вернулись к столу, Горный Ветер сказал бывшему монаху:

-- Вижу, что твой участок работы в надёжных руках. Думаю, что нам и в дальнейшем придётся сотрудничать, когда будут проходить книги от англичан.

-- Неужели служба безопасности так внимательно следит за моей работой? И как вы узнаёте, что я справляюсь? Не под столом же прячетесь и не за стенками!

-- Конечно, под столом или за стенками никого нет. Ответ на деле лежит на поверхности. Ведь такая работа -- самое то для старого разведчика, которому пришла пора уйти на покой.

Золотой Подсолнух вспомнил, что старый человек по имени Золотистый Орех как-то обмолвился, что воевал в Амазонии, а значит, он вполне мог быть из людей Инти. Да и сам Асеро намекал именно на него. Правда, прямую связь с людьми Инти тот в отношении Золотистого Ореха отрицал... но Горный Ветер тут должен быть более осведомлён.

-- Видишь ли, ? добавил Горный Ветер, -- учитывая идею книжного обмена, нашим ведомствам наверняка придётся взаимодействовать плотно.

-- Книжный обмен? Впервые слышу.

-- Да об этом давно говорят среди амаута. Кстати, они были одними из тех, кто протолкнул идею допустить англичан в нашу страну. Писали письма с просьбами к носящим льяуту, давили через своего Верховного... Только вот незадача -- из англичан более-менее образован только Бертран, остальные и книг-то, кроме Библии, кажется, не читали. А он всё на переводах был занят, не до того. Но через несколько дней ему-таки устроят прогулку по университету, после чего будет договорённость об обмене книгами. Уже вроде договорились, что обмен будет один к одному, но среди того, что они нам предложат, хорошо если половина окажется чем-то стоящим, а не мусором. Во всяком случае, я могу судить по тем книгам, которые видел в Новой Англии. По больший части мусор на околобиблейскую тематику. Научного -- по нулям. Да и трудно было бы ожидать иного от людей, которые видят улучшение своего положения за счёт истребления и обращения в рабство других людей. Таким не нужно ничего, кроме оправдания собственных преступлений.

-- А сам ты там в рамках удерживался? -- спросила Лилия.

-- Да, удерживался в рамках законности и гуманности. Тех, за кем не было тяжких преступлений, я пощадил. Часть по их желанию отправилась во владения Английской короны, часть, в основном это бывшие рабы, остались и были приняты по договорённости с местными, которые проявили немыслимое для многих благородство -- взяли на усыновление осиротевших детей своих врагов. Моя ли вина, что не замазанных в жестоких преступлениях было так мало? Кроме того, я ведь всё-таки не мог принимать решения единолично. Я мог лишь советовать местным вождям, уговаривать их. И даже если бы я считал нужным поступить мягче и пощадить изуверок-рабовладелиц за то, что они женщины, то всё равно бы я не мог этого сделать. Впрочем, я и не считал это правильным, зная, как моя жена в рабстве натерпелась.

-- По моему, ты просто людей не любишь! -- сказала Лилия.

-- Нет, почему. Помню одного англичанина, о котором у меня остались тёплые воспоминания. Он был рабом у своих соотечественников, и в рабство его обратили формально за кражу. Он был учеником доктора и скоро должен был получить диплом, но вот беда: когда к его учителю пришла бедная женщина и попросила лекарства для своего умирающего дитяти, тот ей отказал, ну а ученик украл это дорогое лекарство. Ну а за кражу его на много лет в каторгу, а каторжан у них продают как рабов. Так тот англичанин один из немногих нормальных был, хотя по их законам и считался преступником. Я ему даже предложил в Тавантисуйю ехать, но он решил с позволения местных там остаться, а иначе занесённые белыми болезни лечить будет некому. Хотя он лично ни в чём не виноват, но в какой-то степени вину своего народа считал нужным искупить. Вот такие люди доказывают, что никакая мерзость ни в каком народе не врождённа. Только вот среди приехавших в нашу страну таких людей нет. Самый приличный из них -- это переводчик Бертран, но и в нём что-то гнилое есть. Не могу объяснить точно, это чутьё. Как чутьё говорит мне о том, что мы с ними наплачемся. Так что ты, Золотой Подсолнух, при случае присмотрись к нему, когда он о книгах с тобой договариваться будет. Ладно, хватит о делах, сегодня праздник!

-- С отравой в крови.

Горный Ветер сказал Золотому Подсолнуху правду. Бертран и в самом деле должен был заняться книжным обменом. Теперь, когда его дядя достаточно хорошо выучил кечуа, чтобы не нуждаться в постоянном сопровождении переводчика (помощь Бертрана требовалась только при оформлении документов), этим можно было заняться без помех. Откровенно говоря, Бертран робел. Он в принципе думал стать теологом и поехал сюда, в том числе, и для того, чтобы наскрести денег на университет, так как его дядюшка на его образование расщедриваться не собирался.

Не то чтобы Бертран всерьёз опасался за свою душу -- он знал, что, к примеру, христианин, ступивший на руины античного храма, душой не рискует. Тут, конечно, не руины, он попадёт по сути в действующий храм и станет беседовать со жрецами. Но за свою душу Бертран не боялся: господь должен хранить его везде, в том числе и в таком нечистом месте. Он боялся увидеть человеческие жертвоприношения... Хотя, казалось бы, случай в Тумбесе должен был бы его разубедить, но Бертран уверил себя, что спектакль -- обман для народа, а на самом деле жрецы тут всё равно людей убивают, только не на виду.

Вступая на территорию храма, он хоть и глядел на суровую и стройную архитектуру, всё равно был озабочен тем, чтобы не пустить восхищение в своё сердце, а когда старый жрец его прямо спросил, почему юношу столь мрачен при виде подобной красоты, Бертран ответил:

-- Я думаю о том, сколько крови было пролито под сводами этого храма...

-- Кровь, да... Когда тут хозяйничали испанцы, они совершенно не уважали наших святынь, тащили золото откуда ни попадя, а тех, кто им пытался помещать, могли и насмерть зарубить.

-- Однако я читал, что Атауальпа сам велел сорвать храмовую позолоту, чтобы выкупить его?

-- Велел. Не могу его осудить, думаю, что и ему было жалко всей этой красоты, но собственная жизнь дороже. Однако это не значит, что можно было сдирать всё и отовсюду. Нельзя было трогать могилы его предков и рвать с них талисманы. А испанцы -- рвали... Впрочем, что сожалеть о золоте, когда гибло и куда более ценное -- книги. Теперь, конечно, после того как появился печатный станок, уничтожить все книги очень сложно, но всё-таки мы привыкли по старинке видеть в книгах самое главное. Да и то, некоторые книги у нас и сейчас в считанных экземплярах.

-- Такие я не смогу приобрести?

-- Отчего, можешь любые. Я познакомлю тебя с одним юным амаута, который проводит тебя в книгохранилище, там ты отберёшь те книги, которые сочтёшь интересными. Если они будут слишком редкими, мы, так и быть, отпечатаем новые экземпляры. Впрочем, у нас самое ценное и единичное -- это из христианского мира, наши всегда отпечатываются не меньше чем в сотне экземпляров.

Тем временем они со двора вошли в храм, и сумрачная прохлада не могла не настроить юношу на какой-то таинственный лад, а великолепная архитектура, статуи и барельефы не могли не вызывать восхищение. "Всё это сделано руками рабов", -- повторил он себе, -- "и вообще здесь производят человеческие жертвоприношения".

К ним подошёл один молодой жрец. Бертран уже научился различать их по расцветке туник. Куда больше его поразило, что волосы у юноши волнистые. Он читал во многих книгах, за чистотой крови здесь следят, как же так... Хотя, может, просто специально завил.

-- Это Кипу, -- сказал старик, -- он тебя проводит в книгохранилище. А заодно и сделает для тебя экскурсию по залам. А мне пора, дел много.

Бертран сдержанно кивнул. Нахождение рядом со жрецом, у которого руки должны быть по локоть в крови, его пугало. А юноша чем-то ему симпатичен. Во всяком случае, не так страшен.

-- Я знаю, тебя зовут Бертран, -- сказал Кипу, -- я уже видел тебя, и хотел познакомиться поближе. Ты из белых людей, говорят, самый образованный.

-- А разве это важно для вас -- образованный я или нет? Всё равно вы от нас по развитию сильно отстаёте. До прихода конкистадоров даже читать не умели.

-- То есть, как это не умели? -- удивился Кипу, -- Умели читать и писать узелковым письмом.

-- Ну, это только инки... а остальные? Им это было запрещено под страхом смерти.

Кипу фыркнул:

-- Скажешь тоже. Да зачем столь глупый запрет при том, что инкой можно было стать? Учиться могли все желающие. Хотя Манко и в самом деле сделал великое дело, сделав школу обязательной. Знаешь, я бы на твоём месте прежде всего поинтересовался бы книгами по истории. Я вижу, у вас её совсем не знают. Вот у нас историей вашего мира очень интересуются. Так что мы не прочь обменяться.

-- Ну а в вашей истории что ценного? Одни человеческие жертвоприношения и прочие ужасы типа флейт из костей врагов. Бррр! Я уверен, что эти стены помнят немало человеческих жертвоприношений.

-- Помнят, наверное... это здание очень древнее, с доинкских времён. Тогда, конечно, всякое было. Но Манко Капак, основатель нашего государства, прекратил всё это варварство навсегда.

-- А как же Тупак Юпанки, велевший закопать живьём 500 самых красивых детей?

-- Чепуха, у Тупака Юпанки были свои недостатки, но изувером он не был. Вообще меня поражает, с какой лёгкостью конкистадоры сочиняли байки про нашу страну, хотя они даже нашего языка не понимали.

-- Байки? Или история про то, что Атауальпа, чтобы отметить пленение Уаскара, тоже велел принести массовые жертвы из детей...

-- Тогда почему ни Атауальпе, ни Тупаку Амару на суде не было это предъявлено в качестве обвинения?

-- Потому что они действовали в рамках ваших законов.

-- Но ведь в других вопросах их обвинять по законам белых конкистадоры не стеснялись? Ведь по нашим законам их нельзя было обвинить в богохульстве и преступлениях против церкви.

-- И, значит, любому еретику и богохульнику можно укрыться у вас?

-- Если за ним нет других преступлений, и он согласен жить по законам Тавантисуйю, то да. Хотя среди белых людей не так уж много таких, кто бы согласился жить по-нашему.

-- Говорят, у вас смерть за любой чих.

-- Нет, что ты. Наши законы весьма суровы, но кое в чём они мягче ваших. У нас могут казнить за кражу, но только не в том случае, когда несчастный совершил её под влиянием голода. А у вас на то, умирал ли человек от голода, внимания не обращают.

-- Откуда ты так хорошо знаешь про наши законы?

-- Я их изучал. Писал трактат о сравнении европейских законов, основанных на римском праве, и нашем. Ваши законы во главу угла ставят право собственников и собственности, наши -- благо всего общества.

-- И какое это для вас имеет практическое значение?

-- Огромное. Некоторые наши амаута загорелись идеей -- отправить для обмена опытом наших юношей поучиться в ваши университеты. Не скрою, это было бы крайне интересно, но... разве вы примете в свои университеты нехристиан? Да и как обеспечить безопасность... Ведь важны не только сами законы, но и то, насколько они уважаются обществом. Потому что на те нарушения, которые не осуждаются обществом, при формально высоких наказаниях закрывают глаза. И если даже вы пропишите в законах, что мы имеем точно такое же право на безопасность, что и вы, то всё равно это может не работать. Скажи, а вот ты лично меня кем видишь?

Прежде чем ответить, Бертран опасливо оглянулся. Здесь было малолюдно, но не безлюдно. Служители, как юноши, так и девушки, время от времени проходили мимо, спеша по своим делам, многие косились на чужестранца не без любопытства.

-- Не бойся, говори откровенно, -- сказал Кипу, -- я не из обидчивых.

-- Ну, ты жрец, ты приносишь жертвы, и призываешь народ слушаться богов.

-- И зачем я это делаю?

-- Затем, что иначе народ тебя не будет кормить-поить, а пахать землю или заниматься каким-либо ремеслом тебе не хочется, ведь для этого нужно пачкать руки. А обманывать народ очень легко и приятно.

Кипу прыснул.

-- У нас для жертвоприношений жрецы не нужны, -- ответил он, -- любой может сделать это сам, хотя и мы это тоже делаем по торжественным случаям. Но не бойся, людей мы не убиваем.

-- А жертвы приносите зачем?

-- Обычай такой. Чтобы через трапезу с богами ощутить их присутствие. Хотя на самом деле праздник Солнца связан с подведением итогов и построением планов на будущее -- а это для нас особенно важно.

-- А почему у вас это так важно?

-- Видишь ли, у вас жизнь организована неразумно и целиком зависит от случайностей. Крестьянин или рыбак зависят от погоды, искатель удачи вообще живёт одним днём... Хотя и у вас крестьяне, после того как соберут урожай, предаются веселью. Но у нас всё не совсем так. У нас крестьяне так сильно, как у вас, от погоды не зависят. У нас есть плотины, которые обеспечивают орошение. Но не только его.

-- А что же ещё?

-- Они организуют наш народ. Плотина формирует вокруг себя айлью. У вас это иногда общиной называют, но это не просто сообщество мелких хозяйств, а общее хозяйство.

-- То есть, у вас своё хозяйство иметь нельзя? Какой ужас!

-- Ну, подсобный огородик рядом с домом и личную мелкую живность держать не возбраняется. Но ведь всё равно не выжить в одиночку, нужно же откуда-то брать и то, что в общине не производится, например, посуду, одежду... А для этого надо работать в общине, чтобы получить продукты по распределению.

-- Ну почему у вас нельзя просто всё купить?

-- А чем покупать лучше, чем получать по распределению? -- удивлённо спросил Кипу.

-- Тем, что можно выбрать.

-- Если есть деньги. А там, где они есть, они есть не у всех. А когда распределяют -- распределяют на всех.

-- Но ведь тогда все остальные зависят от тех, кто им распределяет. Распределяющие -- власть!

-- Не так уж сильно зависят. Ну, могут дать что-то получше-похуже, но уморить голодом и холодом не могут. Так вот, поскольку плотины может оросить ограниченное количество полей, а население у нас растёт, то нужно вовремя планировать постройку новых плотин. Или полей-террас. Или акваферм, как в моём родном Чиморе.

-- А ты чиморец?

-- Да.

-- А кто твой отец?

-- Моряк, капитан судна.

-- А дед?

-- Мой дед был всю жизнь простым гончаром, но он заслужил звание инки в бою, а поскольку он был известен как человек очень достойный, то его выбрали в старейшины, а потом он стал наместником Тумбеса. Хотя он и отговаривался старостью. И моя семья -- хороший пример того, что для простого человека у нас пути не закрыты.

-- Я не думаю, что ваша история будет кому-либо интересна в нашей стране. Ведь наша древность интересна не тем, что она древность, а в том, что раньше были республики, и были герои, боровшиеся с тиранами. А у вас одни прославления тиранов, и всё! Кому это интересно.

-- Ошибаешься. Основатель нашего государства Манко Капак как раз установил народное самоуправление.

-- Но куда же оно потом делось?

-- Да никуда не делось. По-прежнему в каждом айлью местные жители собираются на собрания, решают там важнейшие вопросы, выбирают себе старейшин...

-- Но почему тогда вами правит монарх?

-- Но ведь и его тоже выбирают.

-- Выбирают? Всем народом? Или только инки?

-- Только инки. Но ведь инками становятся лучшие из народа, -- ответил Кипу, -- во всяком случае, должны становиться.

Бертран ничего не ответил, потому что вдруг почувствовал -- на него кто-то смотрит. Обернувшись, он увидел девчонку лет шестнадцати, которая смотрела на него любопытным и даже дерзким взглядом. "Наглая какая", -- подумал Бертран. Хотя он понимал, что как пришелец из чуждого мира, не может не вызывать интерес, но всё-таки буравящая его взглядом девушка казалась ему воплощением бесстыдства. Девушки должны быть скромнее.

Кипу продолжил:

-- Другое дело, что голос одного айлью в масштабах страны был не слышен, и потом наступил момент, когда между центром и отдельными айлью понадобились передаточные звенья. Сама структура государственного аппарата у нас менялась в разные периоды довольно сильно, но понять суть этих изменений, не зная нашей философии, невозможно, так что не буду пока утомлять...-- кажется, в этот момент Кипу тоже заметил девчонку, -- Приветствую тебя, Лилия.

-- Здравствуй, Кипу. Скажи мне, а мы когда сможем пообщаться с христианским амаута? У нас многим и хочется и колется. Моя сестра Роза, узнав, что тут европеец, даже выйти сюда боится.

-- А тебя проводила точно воина, идущего на смерть? ? Кипу улыбнулся.

-- Да. Но что нам его бояться? -- она дрязняще посмотрела на Бертрана. "Уж не ведьма ли она", -- подумал тот про себя, и мысленно пожалел, что не настолько хорошо знает теологию, чтобы знать, как это точно проверить.

-- А желающих пообщаться много? -- спросил Кипу.

-- Ну, человек пять-семь найдётся.

-- Тогда пусть они все соберутся у меня и принесут еду и напитки из столовой. Организуешь?

-- Разумеется, -- сказала девчонка и умчалась.

-- А как они к тебе в жилище попадут? -- спросил Бертран.

-- Да обыкновенно. У нас же нет замков на дверях. Да и еду мы в столовой берём бесплатно.

-- Сколько хотите?!

-- Смотря чего. Вкусности, конечно, нормировано, -- Кипу хитро сощурился, -- впрочем, меня иные девушки вкусностями подкармливают, думают так женить. А я сласти ем, а жениться не спешу.

-- А это, что ли, твоя поклонница?

-- Это дочь самого Первого Инки, я на такой жениться не намерен. Чего доброго, ещё увенчают льяуту, сделают Главным Амаута, а это куча всякой административной работы... Нет, я для такого не гожусь.

-- А ты вообще жениться можешь?

-- Могу, а почему нет?

-- А к Девам Солнца ты заходить можешь?

-- Могу.

-- А я читал, что к ним только евнухам можно, ведь они же девы...

-- Знакомая логика, -- сказал Кипу. -- Я знаю, что в Порте, с которой испанцы почему-то любят сравнивать нашу страну, хотя мы отличаемся как небо и земля, считается, что так безопаснее -- чтобы с женщинами, кроме мужа, общались только евнухи, за воровство руки рубить, чтобы неповадно было... Но ведь это лишь говорит о том, что в той стране совершенно не знают науки о мудром государственном устройстве, которая говорит нам, что столь механическая логика никуда не годится. Впрочем, моральные проповеди, которые так любите вы, христиане, не годятся тоже. Перво-наперво, нужны условия, в которых бы поступать дурно было бы не нужно. Например, если у меня есть всё необходимое, я не буду воровать.

-- А если ты захочешь девушку, а она тебе откажет?

-- Ну, смирюсь. А ты что, в такой ситуации её принуждать будешь?

Вдруг Бертрана охватила неожиданная мысль: "Это же дикарь, невежда... а рассуждает он не хуже античных философов. Как же так?!"

-- Ладно, пойдём, я покажу тебе, где у нас что, -- сказал Кипу. Бертран поплёлся за ним, чувствуя себя сбитым с толку. Кипу причин его замешательства не понимал и весело рассказывал, где и какие факультеты есть в университете, что и когда открыли, как было до конкисты и как стало после. Разумеется, здание тогда сильно достроили, так как образованных людей стало требоваться во много раз больше.

Многие вещи откровенно удивляли Бертрана. Например, что хотя юноши и девушки обучались большинству предметов раздельно, но библиотека у них была общая, в саду возле оной они могли встречаться свободно, мало того, девушек здесь тоже обучали и философии, и математике, и прочим наукам, которые Бертран считал чисто мужскими. Только военному делу их не обучали, хотя каким-то примитивным навыкам самообороны учили вполне.

То, что за одной партой мог сидеть и сын правителя, и сын простолюдина, при этом они могли даже дружить, было ещё не очень удивительно для Бертрана. Однако то факт, что принц мог потом делать не только государственную карьеру, но и стать, к примеру, преподавателем или инженером, казалось ему верхом дикости. То есть, получается, "принц" обучал юношей из простонародья! Или ещё того хлеще, мог заниматься таким "нецарским" делом, как проектирование плотин... Впрочем, тут это дело, кажется, не считали "нецарским" или позорным. Позорным и преступным, прямо запрещённым законом считалось безделье. Кипу, в свою очередь, не понимал того, что как в Европе многие знатные люди могут жить, ничего полезного для общества не делая, живя на доходы своих имений и проводя время в кутежах. "Это же нестерпимо скучно!" -- говорил он.

Каждый факультет гордился теми знаменитостями, которые вышли из его стен. И не меньше, чем учёными и инженерами, здесь гордились воинами, павшими на полях сражений. "Хотя я и не учился здесь, но я могу гордиться тем, что преподаю в тех же стенах, где учились, а затем преподавали величайшие амаута Тупак Амару и Острый Язык, тот самый, который написал критический разбор Библии. Оба они сложили головы на Великой Войне. Правда, о героической смерти Тупака Амару широко известно даже в христианском мире, а Острый Язык просто сложил голову в бою. Обидно, сколь много жизней талантливых людей оборвала та война. Я и сам преподаю, в том числе, и критику христианства по их трудам, и думаю, сколь много они могли бы написать, если бы не преждевременная смерть. Однако своей смертью они доказали свою верность идеям, которые отстаивали на бумаге. А это -- немало. Впрочем, вместе со мной преподаёт Радуга, чей подвиг не меньше, чем у Тупака Амару, она тоже выдержала страшные пытки в руках врага, только ей больше повезло -- её успели отбить прежде чем враги завершили своё страшное дело. Хочешь, познакомлю?". Но Бертран с ужасом отказался. Ему реально стало страшно. Имена перечисленных знаменитых амаута действительно были известны в Европе ? по крайней мере, среди тех, кто интересовался Тавантисуйю. Но противники христианства есть противники христианства, как же можно их уважать? А тут их уважают, по крайней мере, некоторые. Конечно, этого было логично ожидать от жрецов, но всё же... Всё таки Бертрану было слишком не по себе, потому что ему захотелось самому уважать этих людей, готовых пойти на смерть за то, что они считали истиной. Но такие чувства в отношении противников христианства казались ему богохульством, чем-то сродни молитве дьяволу, потому он стал про себя неслышно шептать про себя молитвы, чтобы отогнать наваждение.

Собственно, с этого момента он слушал Кипу не очень внимательно -- слишком сильным было ощущение, что он теряет почву под ногами. Кипу этого, впрочем, кажется, не заметил, слишком увлёкся рассказом. Только когда речь опять зашла о жертвоприношениях, Бертран опять вслушался:

-- На самом деле, кроме уважения обычаев народа, есть и ещё одна причина, по которой мы приносим в жертву животных. Наши лекари учатся на них тайнам живого тела. Ведь у человека и у животных тела сходны. Но для простых людей это выглядит как жертва. Да это и есть жертва, только жертва познанию.

Кипу не скрывал и мрачных сторон, ошибок и даже преступлений, которые дорого обходились его народу.

-- Когда-то Верховный Амаута отказался увенчивать Уаскара алым льяуту, но он был убит, и многие верные ему были брошены в тюрьму как бунтовщики. Уаскар протолкнул на эту должность удобного ему человека, который его этим самым алым льяуту увенчал. Некоторые пророчили тогда, что Уаскар погубит наше государство, и ждали Атауальпу как освободителя.

-- Но почему он должен был погубить государство? Белых людей тогда ещё не было даже на горизонте.

-- Это верно, не было. Но ведь до этого Уаскар был наместником Куско, так что можно было понять, как оно будет, если этот пьяница станет правителем всей страны. Впрочем, дело не в пьянстве как таковом, предыдущие правители тоже себе чичу позволяли не только по праздникам. На деле самым страшным было другое: он хотел ввести право частную собственность и рынок!

-- Значит, и у вас были те, кто этого хотел, но пришлось подавить их силой?

-- Были, никто не спорит. Только мы не считаем, что они были правы.

-- Но ведь если даже среди тех, кто много лет жил при плановой экономике, появились те, кто хотел иметь своё частное маленькое дельце, не значит ли это, что в вас говорил голос подавляемой человеческой природы?

-- Нет, дело совсем в другом, -- ответил Кипу. -- При Уайна Капаке страна расширилась настолько, что планировать из одного центра стало невозможно. Сам он видел решение в том, чтобы создать второй центр планирования в Кито, но на это нужно было время и силы, а кроме того, в Кито была проблема набегов каньяри... Но в Куско были те, кто не хотел появления столицы-соперника и предпочитали рынок. Конечно, они думали, что основное останется за планом, рынок будет лишь там, где план не справляется, но рынок -- это как опасный сорняк, стоит позволить ему поселиться с краю, как он потом захватит всё поле, и справиться с ним станет очень сложно. И всё бы это могло произойти за жизнь одного поколения. А рынок -- это, прежде всего, горе и нищета для самых слабых и беспомощных! Нет, надо иметь или очень чёрствое сердце, или очень невежественный ум, чтобы решиться разрушить систему, которая лишь нуждалась в небольшом ремонте!

-- А теперь у вас, значит, два центра планирования?

-- С тех пор, как наши гонцы пересели на лошадей, скорость сообщения увеличилась, так что нужды в двух центрах уже нет. Также наши юпаны постепенно совершенствуются, так что считать становится быстрее. Так что пока мы справляемся с нуждами учёта и контроля.

-- Но ведь рано или поздно всё ваше огромное хозяйство перестанет поддаваться учёту и контролю, и что тогда?

-- Я думаю, что потомки изобретут что-нибудь, например, радикально улучшат юпаны, или ещё больше ускорят сообщение, или ещё что-нибудь, что поможет нам избежать рынка и связанных с ним бедствий.

-- Но ведь по сути этим ты признаёшь, что ваше будущее зависит от случайности!

-- Лучше пусть от случайности зависит далёкое будущее, нежели как у вас, когда случайность имеет над вами власть каждый день. К тому же, изобретения не вполне случайны.

-- Не вполне случайны? Как так? Ведь таланты рождаются случайно. Конечно, среди каких-то народов, вроде моего, талантов рождается больше, а среди других -- меньше. Судя по тому, сколько вещей вы не сумели изобрести до прихода европейцев, ваш народ беден талантами, но всё-таки отрицать случайность тут нельзя.

-- Однако таланты изобретают то, в чём в обществе существует нужда. Вот для планового хозяйства нужны лучшие юпаны -- значит, найдётся человек, который их изобретёт.

-- Да уж, изобретатели! -- скривился Бертран. -- Много есть у вас такого, чего у нас нет?

-- Чтобы оценить это, нужно ознакомиться с нашей историей и нашей техникой. Однако если бы у нас не было ничего такого, чего нет у вас, разве вы стали бы с нами торговать?

-- Разумеется, у вас есть то, что дала вам природа, -- ответил Бертран, -- но это не то, что вы изобрели сами. Ваших изобретений мы не покупаем.

Говоря это, Бертран невольно покраснел, потому что понял, что лжёт. Он вспомнил про проданные прессы для отжима семян подсолнечника. Но Кипу, видимо, не знал про это, так как не пытался подловить на слове.

-- И очень зря. Разве изобрести плотины хуже, чем изобрести порох? Наоборот, лучше. Плотины служат для того, чтобы люди не голодали, а порох -- для войны, хотя и в горном деле от него есть польза. Но как ни крути, изобретение, способное спасти народ от голода, куда ценнее, чем служащее убийству...

-- Ну, не сказать, чтобы инки мало воевали.

-- Да, мы воевали, чтобы отстоять свой образ жизни от врагов и чтобы помочь друзьям установить такие порядки у себя. Но когда-нибудь настанет день, и разумное государственное устройство установится на всей земле. И тогда война уже станет не нужна, некому и не с кем будет воевать.

-- Значит, и мужества не будет?

-- Почему, мужество в борьбе с силами природы будет нужно всегда. Лишь война уйдёт, как ушло людоедство. Видишь вон те мозаики -- они как раз показывают то будущее, которое должно наступить. Посмотри на них! Посмотри на их радостные и светлые краски! Чужеземец! Неужели тебя даже как мечта не привлекает мир, где нет войны, нищеты, преступлений... Где все будут счастливы!

Бертран взглянул на картины, и его сердце немного встрепенулось, но он одёрнул себя:

-- Ваши картины -- это рай без бога. Но рай без бога невозможен.

-- А рай с вашим богом разве возможен? Или он так сильно против того, чтобы вы немного улучшили свою жизнь?

-- Не знаю, -- сказал Бертран, -- знаю только, что вы неправы. Что-то с вашим хвалёным счастьем не так, но это долгий разговор.

-- Я и не надеялся переубедить тебя за один раз. А сейчас ты, наверное, устал меня слушать, и тебе надо подкрепиться. Пошли ко мне в комнату.

В комнате был уже накрыт стол, и за ним с голодными глазами сидели Прекрасная Лилия и трое юношей. Видно было, что приняться за трапезу без хозяина они не решались. Кипу представил их -- это были Золотой Подсолнух, Черношеий Лебедь и Моро.

-- Ну и долго же вы! -- сказал Прекрасная Лилия. -- Мы уже тут от голода умираем. Хотя если бы не Золотой Подсолнух, -- она указала на юношу рядом, -- который меня удерживал, я уже съела бы половину мясной нарезки.

-- Лилия, ты же знаешь, что есть заранее нехорошо, -- ответил Золотой Подсолнух.

-- Хоть ты и из чужих земель, но, похоже, ты бОльший тавантисуец, чем многие тавантисуйцы, -- сказал Моро.

-- А разве это плохо? -- спросил Золотой Подсолнух.

-- Не то чтобы плохо, но это немного смешно, -- ответил за него Черношеий Лебедь.

В ответ Золотой Подсолнух лишь пожал плечами.

Бертран тем временем всмотрелся в юношу. Вроде он не сильно отличался от других, разве что ниже ростом и как-то мельче. Во всяком случае, это точно был индеец, а не беглый белый. Не мог же он так натурально накраситься!

Поколебавшись, Бертран спросил напрямую:

-- Скажи мне, Золотой Подсолнух, а ты и в самом деле чужеземец?

-- Не совсем. Мои родители родом из Тавантисуйю, я сам родился уже в Испании, но вернулся на родину. Хотя на первых порах я и в самом деле чувствовал себя чужеземцем.

-- Скажи мне, ты христианин?

-- Нет. Но раньше я был христианином.

-- Я понимаю тебя, -- сказал Бертран, принимаясь за еду, -- католицизм действительно извратил чистое начало Христовой Вести. Но не хочешь ли ты ознакомиться с моей верой?

-- Я с ней знаком, -- ответил юноша, -- она ни в чём не лучше католической, а кое в чём даже и похуже. Всё христианство просто пропитано идеей превосходства христианских народов и их образа жизни над всеми остальными. Но ведь это ложь! Тавантисуйцы ничем не уступают европейцам, и если бы европейцы отринули свою гордыню и припали бы к источникам тавантисуйской мудрости, как изменился бы мир!

-- Однако, да простят меня многоуважаемые господа, -- сказал Бертран, отдавая должное мясной нарезке, -- но никакой особенной мудрости в Тавантисуйю я не заметил. Я виду только, что тут сначала запретили вести самостоятельное хозяйство, вещь, до которой даже азиатские деспоты не додумались, а потом стали всячески выкручиваться с тем, как без этого обойтись. По мне, всё это также глупо, как варёные семена в землю сажать!

-- Ну, варёные семена в самом деле не всходят, -- возразил Кипу, -- а наша страна процветает! Я же только рассказала тебе, каких высот мы достигли!

-- Ну, это мелочь по сравнению с тем, чего достигли европейцы. А вы даже порох не изобрели!

-- Дался вам, европейцам, этот порох! -- сказал Черношеий Лебедь. -- Изобрёл его кто-то один, а все европейцы им так гордятся, точно это они лично постарались.

-- Да, пожалуй, дело не в порохе, -- согласился Бертран. -- Дело в самом строе жизни. Когда я готовился ехать сюда, я читал трактаты Идущего- в-Брод-через- Туман, и мне кажется, что он верно схватил суть вашей Империи: у вас любой человек ? именно средство, а не цель. Он может быть сколь угодно умён и талантлив, но Империя признаёт только такие ум и талант, которые их обладатель способен отдать ей на службу. А если их обладатель этого не захочет, то Империя топчет его.

-- А что такого плохого в том, чтобы направлять свой талант на службу государству? -- спросил Кипу. -- Вот я преподаю студентам, пишу трактаты, и мне приятно, что всё это приносит пользу государству.

-- Но свободолюбивому человеку служить вашей Тирании тошно!

-- Но почему? Мне бы наоборот, было бы тошно служить какому-либо иному государству.

-- Потому что это твоя родина по крови?

-- Нет, потому что только наше государство заботится о своём народе!

-- Но ведь Тавантисуйю -- лишь хищная империя. Пока её аппетиты не окоротили конкистадоры, она только и делала, что всё время расширялась, терроризируя соседей. А при завоеваниях её солдаты убивали, грабили и насиловали без разбору, и всё это во славу Великого Инки!

-- Почему ты так уверен, что грабили и насиловали? -- спросил Кипу.

-- Потому что завоевательная война без этого не обходится. Я против завоевательных войн.

-- Не знаю, почему у вас видят инков грубыми завоевателями. Почему-то даже умнейшие из ваших философов не способны понять простой вещи: инкам удавалось присоединить к себе столько земель именно потому, что среди присоединяемых народов у них было немало союзников...

-- Шкурники и предатели всегда есть.

-- Речь не о шкурничестве. Многим хорошим людям нравились идеи инков, и они хотели, чтобы их народы жили столь же счастливо. И мне отрадно считать себя их потомком... Кроме того, воины инков считали себя не завоевателями, а освободителями...

-- Ну да, я представил себе крестьянина, который всю жизнь со своей семьёй вёл своё хозяйство, строил дом, копил запасы, а потом воины инков, которые пришли, нагло ввалились в его дом, сожрали его припасы, а то и к дочерям под юбки полезли. Почему он должен быть инкам рад?

-- Но воины инков никогда так себя не вели! За грабёж и насилие у нас положена смерть, да и армия у инков снабжается хорошо, так что ничего такого массово не возникает. А, кроме того, мелким хозяйством у нас всё равно не проживёшь, обязательно нужна хотя бы община.

-- Пойми, Кипу, -- ответил Бертран, -- вот если бы я жил в вашем государстве до конкисты и изобрёл бы порох, я бы смолчал о своём изобретении. Потому что не хотел бы, чтобы им пользовались инки. Ведь они и так всех соседей под себя подмяли, а что было бы с порохом?

-- А европейским королям ты бы порох дал? -- спросил Моро. -- Чем они так уж лучше?

-- Ну, ни у одного из европейских монархов не было монопольного права на порох. Так что никому он не дал преимуществ.

-- Друг над другом, может, и не дал, -- сказал Моро, -- а над нами? Или мы не люди, и нас можно на отбивные пускать?

-- Вас, конечно, жалко, но все-таки, зачем вы построили такую жуткую империю, которая наводит ужас на весь европейский мир?

-- Да не империя у нас, пойми ты, чудак! -- сказал Кипу. -- У нас нет главного и подчинённых народов, именно потому наше государство называется "союз", что народы внутри него -- братья!

-- А скажи, если какой-либо народ пожелает выйти, то его просьбу удовлетворят? Вот Кипу, если твои соплеменники захотят отделиться?

-- Ну, формально, если большинство старейшин данного народа проголосуют выйти из состава союза, то центр будет обязан удовлетворить их просьбу. Только вот чиморцы никогда на это не пойдут.

-- Почему ты так уверен?

-- Потому что мои соплеменники не идиоты. С чего им лишаться картофеля и киноа, поставляемого с гор? Или шерсти?

-- Но зачем отказываться? Ведь купить это может быть выгоднее, чем получать по распределению.

-- Кому выгоднее? Не тем, кому вообще ничего бы не досталось. Да и к тому же в любой из наших областей есть много кечуа, которым отделение от центра никак не нужно. Да и хозяйство от разделения только пострадать может: разорвать продуктообмен -- это не шуточки!

-- А зачем тогда такое право?

-- На тот случай, если придёт такой дурной Первый Инка, который начнёт кого-то притеснять, чтобы это можно было ему противопоставить. Хотя я не думаю, что в ближайшее время может прийти второй Уаскар...

-- Конечно, у нашей страны есть недостатки, -- сказал Моро, -- но неужели тебе тут совсем ничего не понравилось?

-- Да не сказать, чтобы ничего. То, что у вас принцы не считают зазорным становиться профессорами и инженерами, это не так уж и плохо.

-- Ты нашу простоту в этом плане не преувеличивай, -- сказал Моро, -- даже в школьные учителя принц не пойдёт, о том, чтобы стать рыбаком или крестьянином, я уж молчу...

-- Однако по сравнению с тем, что в Европе знать бездельничает, и от безделья предаётся кутежам, это много лучше, -- вставил Золотой Подсолнух, -- здесь все должны заниматься делом, а не сидеть на народной шее!

-- Верно, -- ответил Моро, -- однако раз наше государственное устройство претендует на разумность, то с него и спрос другой. У нас любой принц обязательно получает образование, а детям рыбаков и крестьян ещё постараться надо!

-- Но ведь все сдают экзамены, и чьим бы ты сыном ни был, если не сдал, то поступить не сможешь, -- ответил Кипу.

-- Но почему-то принцы сдают все! -- не сдавался Моро. -- Ну, за исключением действительно идиотов, а из крестьян и рыбаков поступают лишь самые талантливые!

-- А сколько у вас университетов?

-- Три, но скоро планируют открыть ещё, -- ответил Кипу, -- надеюсь, что их хотя бы пять будет. Но, кроме университетов, есть ещё инженерные школы в разных частых страны и морской колледж в Тумбесе.

-- Негусто. Как раз чтобы принцев пристроить.

Кипу добавил:

-- Моро не рассказал тебе самого главного: что у нас можно поступить и без экзаменов, если совершить подвиг.

-- И остаться при этом живым и неискалеченным? Да много ли таких?

-- В разное время по-разному, -- ответил Кипу.

Прекрасная Лилия добавила:

-- А мне отец рассказывал, что его отец отговаривал даже попробовать сдать экзамены. Мол, ты не сын солнца, у тебя не получится, чего лезешь! Его отец был простым сапожником и так никогда не узнал, что женился на дочери самого Манко!

-- То есть нынешний Первый Инка -- полукровка? -- вопросительно сказал Бертран. -- И он не сын Горного Потока, рождённый в священном браке с собственной сестрой? А сам Асеро что, не на сестре женат?

-- Нет, символический союз со своей сестрой и его матерью Горный Поток только на смертном одре заключил. Да и моя мать отцу всё-таки не сестра, -- ответила Лилия и выдала все секреты родственных отношений между своими отцом, матерью и Инти. -- По мне так всё это глупость невозможная, дань всяким дурацким традициям и прочему... Меня так папаша чуть за одного из кузенов не выдал, да я характер проявила.

-- Да не сердись ты на своего отца, -- сказал Золотой Подсолнух, -- ведь он тоже себе в таких вопросах не хозяин, надо под общественное мнение подстраиваться.

-- Он тебя ублажил, а ты и рад, -- ответила Лилия, -- а если он завтра отменит все свои договорённости?

-- Просто так не отменит. А, кроме того, я не хочу обсуждать эту тему при чужеземце, -- отрезал Золотой Подсолнух.

-- Всё-таки, у вас жуткие нравы, -- сказал Бертран, -- ну вот Пачакути как-то своего брата казнил.

-- Но ведь не за то, что брат, а за то, что виноват, -- парировал Кипу. ? А ты ещё говоришь, что вам наша история не интересна! Да у нас любой школьник знает, за что.

-- А я вот не считаю, что это было правильно -- казнить за проигранную битву, -- сказал Моро, -- я не думаю, что он её специально проиграть хотел.

-- А вопрос не в хотел-не-хотел, -- сказал Кипу, -- а в том, что ему инки, которые были приставлены к войскам, набранным из каньяри, о настроениях в своих полках регулярно докладные писали, да вот только он отмахивался. Ну и в результате каньяри в разгар битвы изменили, он битву закономерно проиграл. Но, строго говоря, казнили его именно за то, что отмахивался от докладных инков и это привело к поражению. За поражение по независящим от него обстоятельствам его бы никто не казнил!

Бертран ответил:

-- А у нас пишут, что Пачакути специально отправил брата в безнадёжный поход, чтобы его казнить потом за поражение!

Реакцией на это был дружный смех. Кипу ответил:

-- Мил человек, я понимаю, что у вас в Европе на наш счёт куча предрассудков, но сами подумайте, кто и когда вообще так делает! Если у него была цель именно избавиться от брата, то зачем для этого гробить армию? Можно же то же самое куда проще сделать. Мало того, разве Пачакути стал бы человеку, которого считал ненадёжным, армию доверять? Наоборот, раз доверил брату армию, значит, не боялся, что тот престол отнимет. Потому что у нас Первого Инку выбирают, а не мирятся с властью самого коварного и удачливого, как это бывает в Европе.

-- Скажу честно, я не поклонник нашей аристократии, ?-- ответил Бертран, -- я бы идеальным считал тот мир, где каждый мог бы быть немного аристократом.

-- Но ведь здесь это в каком-то смысле так, -- сказал Золотой Подсолнух, -- европейские аристократы могут считать других грязью и навозом, потому что законы составлены так, что они могут и безнаказанно размахивать шпагой, и оскорблять, и покушаться на имущество и честь, они вообще уверены, что остальным чести не положено. Но здесь не так. Здесь закон един для всех, и все равны! Я жил среди белых, могу оценить.

-- А представь себе, что кто-нибудь донесёт, что ты на Прекрасную Лилию глаз положил? -- сказал Черношеий Лебедь. -- Что с тобой будет? Не боишься, что тебе Первый Инка отомстит?

-- Так мы вчера стали официально женихом и невестой, свадьба через полгода.

-- Эк вы! -- только и пробормотал Лебедь, а Золотой Подсолнух добавил:

-- Вообще, терпеть не могу, когда про него какие-то гадкие подозрения высказывают -- более благородного человека я не встречал. Если бы все в Тавантисуйю такими были!

Золотой Подсолнух даже раскраснелся, произнося эту речь, но его собеседников она не проняла. Бертран пояснил:

-- Я скажу вам, что такое быть аристократом: это значит, быть гордым и свободным в своём выборе. Вот у вас принято говорить, что свобода торговли влечёт за собой многие несчастья, и вы даже отчасти вы правы. У нас и в самом деле много грабежа и разбоя, хотя от этой беды можно избавиться строгим соблюдением законов. Конечно, самое лучшее было в раю -- есть всё, что хочешь, и даром. Но после грехопадения такого быть не может, значит, либо торговля, либо распределение. Но при торговле покупатель выбирает, а при распределении -- жри что дают.

-- Что, так невкусно? -- спросил Золотой Подсолнух, косясь на блюда.

-- Съедобно. Но человека создаёт выбор. А ваш народ променял свободу выбора на безопасность. Да, вам и в самом деле не грозит голод, но ведь вы никогда не получите по распределению ничего сверх вашей унылой казармы. Где у вас особенно выдержанное вино или тонкие кружева? Где баночки с духами? Где сложные и хитроумные заводные механизмы? Нет всего этого.

-- Почему же нет, всё есть!

-- Ну, только для узкого круга привилегированных. И то потому, что это можно достать из нашего мира.

-- А что, разве свобода человека -- это свобода приобретать финтифлюшки?

-- А я бы от финтифлюшек не отказалась, -- вдруг вставила Прекрасная Лилия, -- духи так приятно пахнут, да и европейские платья, украшенные кружевами, тоже хоть иногда надеть хочется. А папаша мне не разрешает!

-- Лилия, не надо! Насмотрелся я эти европейские платья, вспомнить тошно!

-- Вот ты каков? Значит, тоже мне разрешать не будешь?

-- Ну, если тебе кто подарит -- разрешу.

-- Но ведь у нас действительно много всего такого, что следовало бы улучшить, -- сказал Черношеий Лебедь, -- кое-что следовало бы перенять у христиан. Если людям нравятся финтифлюшки и возможность покупать за деньги, почему бы им не разрешить это, раз уж нельзя раздавать их даром?

-- А может ещё и бордели, и бичевания разрешить? Тоже ведь найдутся такие, кому этого хочется! -- съязвил Золотой Подсолнух.

-- Бордели не знаю, а бичевания и прочие свободы в интимной жизни я бы ввёл, -- ответил тот.

-- Послушай, Чёрношеий Лебедь, меня поражает в вас вот что. Вы не видели Испании и её колоний, и не знаете, какой это ужас... Но ведь вы каждый день видите вашу страну, как же вы не цените того, как она прекрасна?

Лебедь ответил:

-- Дело не в ужасна и прекрасна. Вообще, в тебе слишком много патриотизму, на мой взгляд. И Первого Инку ты приукрашиваешь.

-- Почему это? Во всяком случае, я с ним лично знаком, а ты -- нет!

-- Ну, незнаком я с ним, ну и что? Я же понимаю, что такое человек у власти. Особенно хорошим он даже при всём желании оставаться не может. Но не в этом суть. Понимаешь, когда Манко Капак основывал наше государство, он рассчитывал на лучших людей. Но даже среди его братьев оказался враг. Сам Манко Капак ещё мог верить, что люди постепенно улучшатся и подтянутся к его идеалам, но... сейчас-то ясно как день, что этого не произошло. Наряду с редкими героями даже среди инков есть огромное количество обывателей, которым приходится строить из себя героев, то есть лицемерить. Мне кажется, что, наоборот, нужно дать возможности предаваться человеческим слабостям без риска быть осуждённым обществом. Кое-что у нас в этом плане уже сделали, введя многожёнство и возможность заслужить предметы роскоши. Но людям слабым трудно что-либо заслужить, им нужно дать возможность приобрести желаемое как-то иначе. Может быть, купля-продажа не самый худший вариант...

Бертран добавил:

-- Да, ваш Манко Капак не учёл порочность человеческой природы и заставил жить всех, всё население по тем законам, которые возможно соблюдать лишь для тех, кто совершил сознательный выбор на самоусовершенствование. Остальных же принуждать дурно.

-- Скажи, а когда ваше государство казнит за разбой и воровство, то это тоже дурно? -- спросил Кипу, который временно отвлекался от беседы погрузившись в дичь.

-- Для тех, кому плевать на грех и не стыдно перед богом, это меньшее зло. Но чистые, на мой взгляд, должны отделиться от простых мещан и жить от них отдельно.

-- Это невозможно, земля-то одна, ? сказал Кипу, -- да и кого считать чистым?

-- Я помню в Испании эмигрантов, -- сказал Золотой Подсолнух, ?-- вот уж они-то себя чистыми по сравнению с остальными тавантисуйцами считали. Они, мол, христиане, духовной жизнью живут, не то, что какое-то быдло. Да и вообще самые умные, потому что понимают, как в Тавантисуйю всё плохо. Но трезвые они больше всего сожалеют о том, что в Тавантисуйю того нет, этого нет, а когда напьются, так это вообще... Чаще всего они предаются фантазиям о том, что бы они сделали с твоим отцом, Прекрасная Лилия, если бы он попал к ним в руки. Мне стыдно пересказывать в подробностях эту гнусь, замечу лишь, что хотя я рос среди эмигрантов, где ненависть к Асеро впитывают с молоком матери, и сам был о нём очень дурного мнения, но даже тогда все их фантазии казались мне чересчур... Врага можно убить, но нельзя над ним так издеваться!

-- Да что они с моим отцом сделать-то хотели? -- спросила испуганно Лилия.

-- Бросить в тюрьму и подвергнуть пыткам, -- мрачно бросил Золотой Подсолнух. -- После трапезы подробности ни к чему, кто-нибудь сблеванёт от непривычки.

-- Ужас какой! -- сказала Прекрасная Лилия, вздрогнув, а Золотой Подсолнух добавил:

-- Знайте, если вы когда-нибудь попадёте за границу и увидите, как жгут живых людей, после того как их подвергли бесчеловечным пыткам, вы проймёте, что Тавантисуйю просто рай земной.

-- Но у нас в Англии нет инквизиции, -- сказал Бертран.

-- Зато у вас жгут колдунов и ведьм, -- ответил Золотой Подсолнух, -- нас бы наверняка сожгли.

-- А у вас приходится бояться кровавых людей Инти, -- ответил Бертран, -- кто знает, может, они уже сейчас нас тут подслушивают.

-- Ты подозреваешь кого-то из нас? -- спросил Кипу.

-- Нет, я думаю, что они ходят между стенками. Потому они у вас такими толстыми строятся, что внутри они пустотелые, и между ними люди Инти ходить могут.

Кипу хихикнул:

-- Я не архитектор, но всё-таки понимаю, что пустые стенки массив крыши бы не выдержали. Да и по звуку можно понять, что где пустое. Так что чушь! Да и людей Инти я не боюсь, случалось видеть их в живую! И даже здесь в этих стенах.

-- Вот как? И не страшно было? -- спросил Бертран.

-- Да чего его бояться! У нас ведь на звездочёта учится бывший разведчик, хотя он своё прошлое скрывал, все думали, что он просто из рабства вернулся, оттуда и шрамы на теле.

-- А откуда ты про шрамы знаешь? -- спросил Бертран. -- Он что, при тебе раздевался?

-- У нас преподаватели, особенно молодые (старики стесняются), нередко вместе со студентами баню посещают.

-- Непотребств при этом никаких не происходит? -- спросил англичанин. -- Вот у нас в какой-то момент церковь все бани прикрыла, чтобы непотребством не занимались.

-- Конечно, мужчины и женщины у нас моются отдельно, не вопрос, -- ответил Кипу, -- но если все одного пола, то какие могут быть проблемы?

-- Те и проблемы, что все одного пола, -- сказал Бертран.

-- Фу, -- сказал Кипу, скривившись, -- нам такая пошлость и в голову не приходит.

-- Не, такого уж точно позволять нельзя, -- сказал Моро.

-- Что не повод ходить немытыми, -- ответил Кипу, -- так вот, когда открылось, что этот самый юноша -- бывший разведчик, он не смог сдать один экзамен у одного вредного преподавателя по имени Мясной Пирожок. Иные его Тухлым Пирожком прозывали за гадостный характер.

Отхлебнув сока, Кипу продолжил:

-- Как рассказывал сам Уайн, а именно так зовут этого юношу... Хотя какой он юноша -- зрелый мужчина, женатый, детей имеет. Оттого и вынужден заочно учиться, а приезжает лишь экзамены сдавать... Так вот, как он рассказывал, Тухлый Пирожок его и так, и эдак старался подловить, спрашивал вещи, которых в книгах не было, и потому Уайн знать не мог, и в конце концов тот не смог сдать. А Тухлый Пирожок хитро улыбнулся и сказал: "Ну что, слуга Инти, наушник-подслушник, будешь своему патрону теперь жаловаться? Да хоть его небесному тёзке стучи, всё равно, над звёздами Солнце не властно!" Ну, это он так намекал, что у него тоже свои покровители есть и что он работнику спецслужб, пусть и бывшему, не зачтёт экзамен из принципа.

Глотнув ещё соку, Кипу продолжил:

-- Ну, Уайн, конечно, не сопливая барышня, чтобы в слёзы кидаться, но вышел он оттуда явно не в себе. Говорил, что жаловаться Инти ему совсем не хочется, хотя бы уж потому, что если Инти тут попробует надавить, то потом про него будут думать плохо, ну и так далее. Мол, с тех пор, как его раскрыли, многие стали на него исподлобья смотреть, а чем он виноват? Наоборот, он ради них жизнью рисковал. Ну, я предложил ему в баню со мной пойти, в себя прийти, и там случайно оказался один мой собрат-амаута, имя которого я называть не буду. Так вот, он тоже стал утешать Уайна, что, конечно, Тухлый Пирожок не прав, раз ты знаешь материал, то он обязан это зачесть, а что касается службы у Инти, то это тут не при чём. Но при этом добавил: "А всё-таки признайся, что ты тогда поступил как дурак, Уайн! Если бы ты тогда не согласился на предложение Инти, то поступил бы без проблем, отучился бы, сейчас бы уже сам преподом был. Ну, зачем тебе всё это нужно было? Вернулся ведь больной, еле живой, вон как тело тебе изукрасили. Несчастный ты человек!" А он так посмотрел на того, кто ему говорил... Как-то... не знаю, как описать. Ну, посмотрел и говорит. Слова эти я никогда в жизни не забуду: "Несчастный? Да разве я несчастный?! Да я счастливый! Я жив, понимаешь, а нахожусь здесь с вами, а могло случиться так, что моё тело было бы выброшено на съедение псам. Вот я теперь моюсь тут, а не ношу на себе слои многолетней грязи. После бани буду есть нормальную человеческую еду, а не помои с сухими корками, и надену добротные штаны и рубашку, а не тряпьём срам кое-как прикрою. И спать буду на постели, не на куче гнилого тряпья или соломы. Я жив, у меня руки ноги не переломаны, и всё остальное тоже на месте. Даже страшная болезнь, наследие тюрьмы, уснула глубоко, и теперь я могу учиться, трудиться, быть мужем и отцом. На фоне этого все неприятности с Тухлым Пирожком -- пустяки, мелочь. Хотя, конечно, я с ним разберусь. Не исключено, что эта сволочь и в самом деле заговорщик". А я тогда подумал вот о чём. С детства я слышал от деда рассказы о Великой Войне, но только после слов Уайна понял, как отличаемся мы от наших предков. Мой дед очень жизнелюбив, и я не понимал секрета этого жизнелюбия, так как привык все наши блага считать естественными как воздух. Как-то мне трудно было понять, что само право жить на свете, даже просто дышать, отнюдь не всегда и везде гарантировано. Что миллионы людей живут в голоде и грязи, а есть и те, кого могут лишить жизни в любой момент только потому, что белые люди вздумали избавиться от кого-то неполноценного. Вот почему все страдания о недостатке свободы и финтифлюшек мне кажутся глупыми!

-- А что стало с Тухлым Пирожком?

-- Да ничего, -- пожал плечами Кипу. -- Уайн сдал экзамен другому преподу. Правда, потом Тухлого Пирожка отправили в ссылку, но уже за другое.

-- А люди Инти тут не при чём?

-- Формально нет, но, допустим, какую-то роль они даже и сыграли. Да только Тухлый Пирожок бы преизрядной сволочью, нам без него легче, так что нам жалеть не о чём.

Золотой Подсолнух добавил:

-- Радуга как-то в сердцах сказала, что этот негодяй и большего заслуживал, не всё про него просто вскрылось.

-- Вполне возможно, -- добавил Кипу, -- про него и другие говорят, что он заслуживает лесоповала. Думаю, они правы

-- Ты готов согласиться на то, чтобы арестовали невинного человека? -- спросил с ужасом Бертран.

-- Ну почему невинного? А если бы они выяснили, что он изменник?

-- Не знаю, -- сказал Бертран, -- если выбор между человеком и государством, я всегда буду на стороне человека.

-- Что бы он ни натворил? Но ведь это глупость! Думаю, что, прочтя наши книги, ты станешь на это смотреть иначе.

На этом вечер и закончился, потому что Кипу и Бертран пошли в хранилище.

Вернувшись к себе и улёгшись в кровать, Золотой Подсолнух всё рассказал соседу, и с грустью добавил:

-- Мне страшно и горько, друг мой, думать обо всё этом. Лилия ? легкомысленная девушка, но у неё хотя бы доброе сердце, оттого она немного слепа. Но скажи, почему Моро и Черношеий Лебедь так настроены?

Золотое Перо выслушал его, положив руки под голову, и на его вопрос заметил:

-- Моро -- потому, что воспитывался своим отцом. А его отец... Он был сыном командира, не помню точно в каком чине, ребёнком жил горя не зная, да только его отец внезапно умер. И в результате вдова и юноша-сын остались без его пайка.

-- Но ведь Тавантисуйю не Испания, здесь вдову обязаны устроить на работу, стоит ей лишь попросить...

-- Вроде бы она была уже старухой к тому моменту. Короче, они с сыном жили на один паёк. А сын учился, и паёк у него был не самый большой. Нет, с голоду не умирали, конечно, но и сытой такую жизнь не назовёшь.

-- Ну а потом?

-- Потом всё выправилось. Да только его отец, прошедший столь суровую жизненную школу, потом недолюбливал всех тех, у кого жизнь, по его мнению, слишком лёгкая. Но ведь у нас в самом деле принцу сделать карьеру проще, чем крестьянину или сыну слуги. Однако то, что для него этот момент стал таким важным -- именно влияние отца.

-- А Черношеий Лебедь?

-- Знаешь, у него такой характер... не знаю почему... но он просто не верит в людей.

-- Как это -- не верит?

-- Ну, не верит, что людьми могут двигать высокие мотивы.

-- Но ведь были и есть люди, которыми двигали. Я помню Томаса, для него это было самым главным.

-- Таких, как Томас он считает очень редкими исключениями. В общем и целом, он думает, что не нужно делать ставку на героев, готовых жертвовать собой ради других, а стараться направлять все низкие и корыстные мотивы к общей пользе.

-- Был такой амаута в Италии, его звали Макиавелли, -- ответил Золотой Подсолнух, -- может, слышал о таком?

-- Краем уха.

-- Так вот, он думал то же самое. Но те советы, которые он давал... бррр! Даже для белых людей они кажутся слишком циничными.

-- Если даже белые люди считают так, то представляю, что там написано! -- сказал Золотое Перо. -- Но только с Черношеим Лебедем спорить бесполезно.

-- Почему?

-- Потому что он никогда никого не любил. Никто не слышал, чтобы он хоть в одну девушку влюбился. Да и вообще настроен на безбрачие, чтобы семья от постижения мудрости не отвлекала.

-- Такой среди белых был бы весьма активным монахом.

-- Тут тебе виднее.

-- Как-то мне не по себе от всего этого, -- сказал бывший монах.

-- Ты разочарован в Тавантисуйю?

-- Нет, мне за неё страшно. Знаешь легенду про спор Авраама с богом о Содоме?

-- Нет, а что?

-- Так вот, в Библии написано, что однажды бог решил уничтожить два города за то, что жители их были сплошь злодеи и нечестивцы. Ну а у Авраама жил в Содоме племянник с семьёй, вот он и испугался, что племяннику конец, и стал бога умолять, мол, ради пятидесяти праведников пощадишь город? А ради сорока пяти? И так он сократил до десяти, но и тех в Содоме не нашлось, так что оба города были разрушены, только племянника Лота с семьёй оттуда перед катастрофой вывели.

-- Нехило так христианский бог целыми городами людей уничтожает! Но при чём здесь эта легенда?

-- Да при том, что в Тавантисуйю хороших людей много, но... всё-таки не настолько много, чтобы отстоять её при сильном натиске.

-- Ну, если бы наши войска состояли из таких, как Черношеий Лебедь, то дела были бы и в самом деле плохи. Но, по счастью, это не так.

-- Ну, в случае войны и он пойдёт на войну, да ведь и пойдёт не рядовым.

-- Вот именно. Потому мой отец и не хотел, чтобы я становился амаута. Боится, что я наберусь дряни от таких. Ладно, давай спать!

Золотое Перо довольно быстро уснул, а Золотой Подсолнух ещё долго ворочался в своей кровати, а когда заснул, ему снились кошмары из прошлой жизни -- то эмигранты, под вином болтающие гадости о Тавантисуйю, то сжигаемые истерзанные еретики на площади...

На следующий день с утра у Кипу должна была быть лекция, и он не мог лично сопровождать Бертрана в экскурсии по книгохранилищу. Бертран был даже рад этому -- Кипу предлагал ему книги по истории и философии, но все они, будучи написаны с проинкских позиций, казались Бертрану совершенно ненужными для его соотечественников. "Но неужели вы даже просто ознакомиться поближе с тем, что вы так осуждаете?", -- спрашивал удивлённо Кипу. "Понимаешь, если бы я был богат и имел лишь цель удовлетворить собственное любопытство, я бы, может, и купил что-то для себя, но я исхожу из того, что будет хорошо продаваться на моей родине. А ваша история и философия слишком бесполезна для нас, мы же не собираемся переделывать свою жизнь на ваш лад". "А ты не думаешь, что ознакомившись, вы можете захотеть кое-что заимствовать?" Бертран только вздохнул. Всё-таки инки неисправимы -- не понимают, что европейские культура и философия на голову выше и лучше всего того, что способны предложить эти жалкие провинциалы.

Впрочем, в какой-то момент одна книга привлекла его внимание. Она называлась "Исторические загадки Тавантисуйю" и была посвящена тем событиям истории Тавантисуйю, по поводу которых существовало несколько разных версий. И автором рассматривалась правдоподобность различных предположений. Чтение такого рода обещало быть заманчивым, но в последний момент он обратил внимание на гравюрный портрет автора на обложке, и с ним было явно что-то не так.

-- А почему автор одет в женское платье?

-- Потому что это женщина, -- ответил Кипу.

-- Это как это... женщина не может же быть историком и работать в архивах, женщина если и может что-то писать, то чушь для таких же дамочек, как она. А исторические загадки не для женского ума.

-- Но при чём тут дамочки-бездельницы? Чистая Верность -- очень знающий историк и отлично разбирается в тех вопросах, которые поднимает. Кстати, это её не единственная книга. Вот тут есть ещё...

-- Женщины слишком эмоциональны, они от природы не могут мыслить логически. Что они могут понимать в таких делах?

-- Уверяю, что с логическим мышлением у Чистой Верности всё в порядке, во всяком случае, не хуже, чем у тебя.

Последнее замечание привело Бертрана в ярость, но ему хватило благоразумия этого не показывать.

Кипу то ли и в самом деле не заметил его реакции, то ли предпочёл сделать вид, что не заметил, и продолжил беспечно болтать о книжках.

В конце концов, Бертран согласился взять какую-то книжку энциклопедического характера. Пояснение местных реалий ещё может иметь какой-то смысл для интересующихся экзотикой.

Итак, на следующий день гидом Бертрана должен был стать Ароматный Букет, довольно молодой лекарь, который должен был показать книги по искусству врачевания. В этом Бертран тоже не видел особого смысла: что могут ценного дать местные лекаря, если они оказались бессильны против европейских болезней? Впрочем, ознакомиться всё равно надо, тут уж прямое указание дяди:

-- Наши лекаря советовали предложить тебе прежде всего эту книгу. Она о мозге и всём с ним связанном, о травмах и болезнях мозга, и способах их лечения.

-- Книга толстая, но не понимаю, чего тут можно понаписать. Если кто-то разбил голову или уродился дураком, то чем тут поможешь?

-- Но разве у вас неизвестно, что мы умеем производить операции на мозге?

-- Слышал о таком. Но если люди после этого дураками становятся, то какая от этого польза?

-- Ну не все становятся дураками, это только если кому-то очень сильно не повезло. А так ведь тот же Кипу -- его чуть не убили однажды, разбив голову, но наши лекаря сумели его на ноги поднять. И ничего, живёт. Только от армии его на всякий случай освободили.

Бертран взглянул на оглавление:

-- Здесь упоминаются мозги ваших правителей. Откуда вы могли знать, что у них под черепом?

-- Но ведь их мозги в обязательном порядке исследуют после смерти.

-- То есть у вас считается нормальным ковыряться в царских останках?

-- У нас для правителей обязательна мумификация. Кроме того, когда правитель умирает, то нередко возникают подозрения, что его убили, и надо их исключить.

-- Ладно, книжка, похоже, занятна. Хотя вон так мне кажется более интересной, -- и Бертран указал на другую книжку, стоящую в углу, -- "Наследование ума по крови".

-- А вон та книжка ни на один из ваших языков не переведена. Многие амаута раскритиковали и её, и автора Пыльного Мешка в пух и в прах.

-- А за что же?

-- Видишь ли, Пыльный Мешок исходил из идеи, что выдающийся ум не существует сам по себе, а должен быть связан с некими телесными особенностями.

-- С высоким лбом и высоким ростом?

-- Да, он предполагал такое, хотя точно не утверждал. Автор собирал информацию о людях с выдающимся умом, но размер лба далеко не всегда указывается жизнеописании, да и портреты не всегда точны. Впрочем, наибольшее сомнение вызывает то, кого он записал в людей выдающегося ума.

Бертран усмехнулся:

-- А что тут спорить, выдающийся ум или есть, или его нет. Ты ещё скажи, что у вас по таким вопросам надо Первого Инку спрашивать!

-- Нет, разумеется, спрашивать не надо, но когда выдающимися умами объявляют таких людей как Колумб или Карл Пятый... Ну, это вызывает сомнения. Хотя у него отговорка: европейцы действуют в рамках своей морали и своих представлений, судить их по нашим меркам мы якобы не можем.... Впрочем, это не единственная претензия к его труду. Он вывел, что многие гении больны подагрой, но даже из его книги получается, что подагра стимулирует не столько ум, сколько волю. Вот тот же Колумб преодолел все препятствия, которые были на пути у его замысла, у него хватило на это воли и упорства. Но препятствия определялись именно неразумным устройством общества. Ведь в Испании спорили о том, стоит ли давать деньги на проект, будет ли он выгоден... Но если государство устроено разумно, то препятствий с его стороны должно быть куда меньше! Я не говорю, что их обязательно нет совсем, но всё-таки всё более-менее преодолимо. Значит, у нас подагра и связанная с ней воля не так критичны должны быть. Кроме того, многие наши амаута исходят из того, что воля воспитывается, а не связана с пороком обмена веществ, ведущим к подагре.

-- Не пойму я всех этих тонкостей, -- сказал Бертран, -- любому ясно же -- люди не равны по своей при роде, одни злы и гневливы, другие легко способны владеть собой, одни умные, другие глупые, значит, одни лучше, а другие хуже. Значит, люди не равноценны.

-- Но вопрос в самой природе этих различий, -- возразил Ароматный Букет. -- Ведь наши амаута неявно исходят из предположения, что даже худшие могут, если приложат волю, добиться многого, ведь случается, что даже и преступники исправляются, став достойными людьми. Но если предположить, что сама воля к исправлению или свершению тоже задана в крови, то значит, людей исправить далеко не всегда возможно.

-- Однако в вашем государстве довольно часто казнят.

-- Не так уж часто. Кроме того, казнят обычно тех, кто прямо бросил вызов нашему государству, а тут раскаяние маловероятно. А что касается книги и автора, то тут были и ещё и обстоятельства другого свойства. Автор нахамил в глаза самому Первому Инке!

-- И был казнён за это?!

-- Нет, дело ограничилось ссылкой. Асеро куда добрее, чем у вас принято об этом думать.

-- И что же сказал автор книги?

-- Он обвинил нашего государя в истреблении самых лучших людей. Это было вскоре после разоблачения серьёзного заговора, и тогда полетело немало высокопоставленных голов. В том числе и среди амаута. Видишь ли, нам очень хочется получить доступ к европейским учёным книгам, потому и среди амаута находятся те, кто ради этого идут даже на измену... -- по глазам собеседника Бертран понял, что Ароматный Букет понимает это, но всё-таки не может простить. Видно, среди заговорщиков оказался кто-то из тех, кого он хорошо знал, -- вот я, например, верю материалам расследования, потому что понимаю: такое люди Инти подделать не могли. А есть те, кто не верит в виновность обвиняемых, потому что для них все материалы следствия -- не аргумент. Ведь если веришь в то, что люди дурны или хороши по природе и не могут сильно меняться, а могут лишь раскрываться своими хорошими или дурными сторонами, то... Ну, невозможно при этом поверить, что твой хороший знакомый оказался убийцей! Ну, точнее собирался убивать...

-- Ну да, это вполне логично. Разве хороший человек способен на преступление?

-- Понимаешь, вопрос в том, что такое хороший человек. Вот я уверен, что ты среди своих соплеменников считаешься вполне хорошим и честным, так? Но ведь если твоя страна объявит войну моей стране, и тебя призовут воевать, ты не будешь считать дурным делом идти против нас? Ну, или даже если войны не будет.... ты ведь всё равно будешь на стороне своих против чужих. Ну, вот и заговорщики также. Они просто считали Первого Инку и его сторонников чужими. И потому им не совестно было готовить их убийство. Впрочем, автор этой книги рассуждал иначе: мол, если люди хорошие и дурные от природы, и если те, кого он считает хорошими, в чём-то обвиняют, то не иначе как в силу собственной злобы и корысти такое делают. Ну и однажды, когда у нас случилась торжественное открытие одной книги, по этому случаю присутствовали разные высокопоставленные лица, в том числе и сам Государь. А это было как раз тогда, когда осуждённые по этому делу амаута уже ожидали смерти после вынесения приговора. Так вот, когда Первый Инка произнёс торжественную речь, в которой хвалил наших лекарей, и упомянул, что отдельные паршивые ламы отнюдь не портят всего стада, отдельные негодяи есть везде. А тогда автор книги резко бросился вперёд, и бросил прямо в глаза Первому Инке: "Как ты смеешь такое говорить, тиран! Я не верю, что эти люди хоть в чём-нибудь были виновны! Ты уничтожаешь лучших людей страны, и скоро наша земля совсем оскудеет достойными людьми!" Тиран, по вашей логике, непременно приказал бы отрубить смельчаку голову. Однако у нас такого не случилось. Первый Инка лишь грустно взглянул на него, и сказал: "Ты думаешь, мне легко было поверить в вину достойных учёных мужей? Но, увы, добытые людьми Инти доказательства неоспоримы. Эти люди хотели убить меня. Я не могу пощадить их, не поставив под удар себя. Или, по твоему, я и в самом деле заслуживаю смерти?" Но тот в ответ лишь кричал как безумный: "Не верю! Тиран! Они невиновны, а ты -- убийца, и если кто тебя убьёт, это будет справедливо!". Ну, от таких слов поднялся большой переполох, все повскакали с мест, мужчины схватились за свои шпаги, иные уже на месте были готовы прикончить смутьяна, но Государь сказал: "Тише, тише! Этот человек безоружен и может угрожать лишь языком. А ты теперь убедился, сколькие люди готовы защищать мою жизнь и честь? Мне очень жаль, что ты думаешь обо мне столь дурно, но за твою глупость я не буду проливать твою кровь и даже требовать суда над тобой. Ты отправишься в ссылку!"

-- Какой ужас!

-- Наоборот. Государь поступил очень мудро и гуманно. Суд мог бы вынести куда более суровый приговор, а так человек остался жив, здоров и почти на свободе. Правда, ему стало сложнее заниматься наукой -- до библиотеки там не доберёшься. Но зато он точно не впутается ни в какой заговор, не погибнет сам и не погубит никого. Так что наш Государь предотвратил большую беду.

Бертран решил не спорить.

-- Понимаю, -- сказал он. -- А почему тогда его книги не убрали с глаз долой?

-- Ну, вообще-то следовало, тут только эту случайно забыли. Да и сколько книги не убирай, память не уберёшь.

-- Однако теперь вы, видимо, исправите оплошность и сожжёте эту книгу на костре?

-- Нет, мы книг не жжём, но просто уберём её в специальное хранилище. Но что тебе далась эта книга, у нас есть много других, куда более интересных! Вот, например, книга, написанная одним амаута, который был на войне в Амазонии и заимствовал некоторые методы лечения у местных шаманов, а некоторые способы обеззараживания ран изобрёл сам, или вот книга по глазным болезням...

Ароматный Букет ещё долго что-то говорил, но Бертран слушал его уже вполуха. С чем-то он даже соглашался из вежливости, кое-что согласился взять, но мыслями он всё равно возвращался к той книге, и когда в книгохранилище появился Кипу, и они разговорились с Ароматным Букетом, Бертран потихоньку отошёл и положил вожделенную книжку за пазуху. "Это не кража, ведь я спасаю книгу от костра", -- говорил себе он, стараясь не думать, что может подставить этим Ароматного Букета.

Уже находясь в выделенном ему жилище, Бертран открыл добытое им сокровище. Не надеясь вникнуть в медицинские тонкости, он старался просмотреть самые важные главы, те, которые говорили больше о мировоззрении автора. Кратко проглядев список биографий тех, кого автор счёл людьми выдающегося ума, Бертран с удовлетворением отметил, что европейцев среди них было больше, нежели тавантисуйцев, а среди тавантисуйцев практические не было потомков Солнца и Луны. Впрочем, царственному роду была посвящена отдельная глава. Бертран раскрыл её и прочёл: "Итак, мы видим, что среди царственных потомков Солнца уже во многих поколениях не наблюдается ни высокого роста, ни высокого лба, ни подагры, ни других признаков выдающегося ума. Создаётся впечатление, что род Солнца уже перестал давать стране даровитое потомство и держится лишь благодаря своим прошлым заслугам и традициям. Сам Асеро сер как сталь, от которой он получил своё имя". Рядом был от руки написанный кем-то комментарий: "Вот как? Значит, считал-считал великих людей и не оценил Великого Манко? Что тогда стоят все эти подсчёты и расчёты? Неужели, по мнению автора, Манко уступал умом европейским королям?"

Бертран усмехнулся и глянул на другую книгу, которую всё-таки навязал ему Кипу. Звёздный Путь... Молодой англичанин думал про себя: "Как же всё-таки глуп их так называемый "великий амаута" Звёздный Путь, с которым здесь носятся как с писанной торбой, когда писал о неразумно устроенном обществе, неизбежной в нём, якобы, отборе наихудших и так далее. По его логике, Европа вообще невозможна, не может существовать как таковая. Мол, неразумно устроенное общество не может переплыть океан и баста! То-то их мудрецы растерялись от удивления, когда столкнулись с испанцами! Хотя Кипу доказывал вовсю, что как раз среди испанцев и был отбор на наихудших, мол, наиболее беспринципный и не любивший никого Франсиско Писарро возвысился над всеми своими дружками, в том числе и над привязанным к своему сыну Альмагро, мол, только худшие у нас и на плаву. Но это всё-таки значит, что даже испанские "худшие" оказались лучше местных лучших! Как ни крути, а медик нашёл причину всех здешних неудач. Здесь просто было изначально мало людей, умных и талантливых по природе, а Сыны Солнца и немногих достойных убивали, не давая оставить потомство. Потом европейцы, ну пусть даже испанцы, оплодотворили местных дев, и это дало краткий расцвет, но потом Манко и его преемники опять истребили лучших... А если лучших нет, то и страна в упадке. Но что же это получается? Значит, для спасения этого народа местные женщины должны иметь детей от европейцев? Но тавантисуйские законы запрещают браки с иностранцами. Неужели нужно, чтобы..." -- Бертран представил себе войну, орды завоевателей, горящие города и селения, насилия и убийства, и содрогнулся. Нет, даже скверная жизнь при Сынах Солнца большинству обывателей покажется раем по сравнению с этим. Надо или реформы провести, или чтобы местный народ сам сверг тираническую власть. Но как свергнуть, если лучших регулярно истребляют? Хотя, может быть, Пыльный Мешок знает секрет? Ведь в ссылке он не мог не думать о том, как выявлять лучших и уберечь их от тирании...

Золотой Подсолнух наконец закончил свой трактат, переписал его в трёх экземплярах и один из них вручил Кипу. Тот обещался посмотреть, но сказал, что пока из-за книжек некогда, и Золотой Подсолнух с лёгким сердцем на это согласился, не зная, как долго тот способен тянуть. Другой экземпляр он отдал Радуге, а третий через Лилию передал Первому Инке -- пусть показывает кому сочтёт нужным. После чего временно успокоился на этот счёт: всё, зависящее от него, он уже сделал и теперь остаётся только ждать.

Радуга вернула Золотому Подсолнуху рукопись, выглядела она при этом смущённой:

-- Понимаешь, Золотой Подсолнух, мне очень понравился твой трактат, но беда в том, что я раздел философии, связанный с хозяйством, не очень и сама понимаю. Вроде у тебя никаких ошибок не заметила, но дать отзыв не могу. Я могу поговорить со Слепым Старцем и привести тебя к нему.

-- А это не будет с моей стороны слишком дерзким?

-- Нет. Ведь если тебе вручат льяуту, то... будет лучше, если Он это одобрит. Его мнение тут очень весомо, весомее даже мнения Асеро, который явно заинтересован.

Разумеется, бывший монах и раньше слышал о Слепом Старце и даже видел его. Тот не жил полным затворником, временами его приводили в Университет, и его лекции были заметным событием. То есть на них спешили не только студенты, но и преподаватели старались отодвинуть свои дела и прийти. Разумеется, и Золотой Подсолнух их посещал.

Секрет популярности Слепого Старца был прост: здесь считалось, что одним из основных показателей мудрости амаута является его способность делать точные предсказания, а Слепой Старец был наиболее точен. Одним их последних предсказаний его было, что войны с Испанией не будет, всё ограничится торговой блокадой, и это оказалось точным. Насчёт Англии он столь точных предсказаний не делал -- говорил, что у него слишком мало достоверной информации для выводов. Впрочем, войну с Англией он не считал наихудшим вариантом, что настораживало многих.

И всё равно Золотой Подсолнух как-то внутренне трепетал. Когда-то в детстве похожий трепет у него вызывало первое причастие, потом монашеские обеты... Потом это всё стало будничным, пришло понимание, что многие из тех, кто имеет с этим дело постоянно, ни во что такое особенно не верят. Не верят, что Христос может сойти со креста, и всыпать нерадивому монаху. Вообще не верят, что за их мерзости последуют наказания, потому что кто бы решился совершать преступления, зная, что за них будет огненная лава?

В тавантисуйских богов бывший монах тоже не верил. Но в торжественных церемониях участвовал и не считал это лицемерием: ему нравилось ощущать единение со своим народом, от которого он был столько лет оторван. А боги... что же, если богами стали прославленные предки, то это не худший вариант. Во всяком случае, вера в тавантисуйских богов не склоняла ко злу.

С этой точки зрения свой собственный трепет перед Слепым Старцем Золотой Подсолнух не мог себе объяснить. Может, его как-то завораживала повязка, скрывавшая его глаза? Хотя нет, дело не в ней -- если тот так точно умеет предсказывать, может, и в самом деле общается с чем-то сверхъестественным, вроде "демона Сократа". А ещё ходили невнятные слухи, будто тот пророчил, что Тавантисуйю может пасть. Любой другой человек, сказавший такое, показался бы беспочвенным паникёром, однако если такое говорил Слепой Старец, то это было неспроста. И юноша решил про себя, что если таки попадёт к нему, обязательно спросит про это.

Вечером за ним зашла Радуга и сказала:

-- Золотой Подсолнух, пошли! Слепой Старец примет нас прямо сейчас.

У юноши возникла мысль надеть тунику поновее, но он тут же её отбросил -- слепому всё равно.

Когда они подходили к дому Великого Амаута, у юноши подгибались колени от торжественности момента. Слепой сидел в кресле, и по выражению его лица было невозможно понять ничего. Юноша точно не знал, когда и почему тот ослеп. Одни говорили, что он участвовал в битве, и это результат ранения, другие ? что он уже родился слепым или переболел в детстве. Но, так или иначе, он даже при всём желании не мог бы бросить юноше ободрительный взгляд из-под повязки, именно потому юношу и сковывал страх. Впрочем, всё это он понял только потом, а в тот момент он вообще ни о чём не думал. Радуга заговорила:

-- Приветствую тебя, Великий Амаута! Я привела с собой юношу, написавшего трактат.

-- Пусть подойдёт сюда, сядет рядом и даст мне свои ладони, -- юноша подчинился. -- Не дрожи, не бойся. Хотя я слеп, но эти пальцы прочли множество узелковых книг. Что касается твоего трактата, то я прочёл его. Всё что ты пишешь про Европу -- вполне возможно. Возможно, там и в самом деле станет больше мастерских и больше сторонников разумно устроенного общества. Но ты должен понимать одно: Тавантисуйю не является разумно устроенным обществом, это лишь черновик, который следует переписать начисто.

-- А что нужно сделать?

-- Пять лет назад носящие льяуту рискнули запустить в страну миссионеров. Но мало кто мог предположить, сколь многие тумбесцы станут для них благодарной паствой. И если бы монахи вели себя поумнее, этой самой паствы было бы ещё больше. Многие амаута понимают это, но не могут взять в толк, отчего так. И списывают всё на талант проповедников, мол, они были сильно языкастые. Как будто в языке дело! Это говорит о том, что люди не ощущали государство своим, раз так легко отрекались от него. Человек, который чувствует, что тоже управляет, что от его мнения что-то зависит, никаким языкастым миссионерами не поддастся. Значит, именно тут слабое место Тавантисуйю -- её люди не чувствуют себя её хозяевами, и потому готовы слушать любую чушь. Вот то, чего не может понять Асеро...

-- А что он может сделать, если поймёт? -- спросила Радуга. -- Я помню, как в дни моей юности, когда сократили срок миты, люди отнюдь не стали больше заниматься самоуправлением. Они стали больше заниматься личными хозяйствами.

-- Потому что сократили дни, а не часы каждый день. Нужно, чтобы сокращённые часы были посвящены обучению самоуправлению.

-- Но ведь люди сами выбрали именно сокращение дней! Можно ли было идти тут против их воли?

-- Нужно, чтобы люди как можно меньше нуждались в личном хозяйстве. Тогда у них будет время на самоуправление.

-- Однако многие уверены, что со своей грядки урожай сочнее и слаще. Хотя бы ту же картошку им выдавали через паёк вдоволь. Принудить людей силой отказаться от своих огородов -- это неизбежно начать войну.

-- Пойми, как только люди начинают ставить общее выше личного, то это ставит государство на край гибели. А для такого государства, как Тавантисуйю, это опасно вдвойне.

Юноша задумался. Больше всего ему приходилось общаться с братьями-студентами, у них обычно не было семьи и своего хозяйства. Но и они нередко ставили личное, будь то любовь или увлечение музыкой и поэзией, выше общего. Дело было даже не в способности и невозможности уделить общему время... Нет, они именно считали государство Тавантисуйю, его благополучие и способность устоять перед врагом чем-то далеко не самым важным в жизни. Может, потому что оно для них -- нечто само собой разумеющееся, как восход Солнца по утрам? Радуга тем временем спросила:

-- Положим, что всё это справедливо. Но ты посоветуешь юноше?

-- Посоветую тебе побольше читать древних. Осмотреть все стародавние кипу и найти упоминания о сходных вещах. Без внимательного прочтения древних невозможно заслужить звание философа. Может, ты и сам сочтёшь свои выводы слишком поспешными.

Юноша мог только вздохнуть. Видно, в доме Великого Амаута время текло с иной скоростью, чем во внешнем мире. Нет, конечно, чтение древних -- весьма почтенное занятие, да вот беда, времени лично у него, похоже, на это нет.

Возвращаясь в своё жилище, Золотой Подсолнух встретил случайно Моро и как мог, пересказал разговор с Великим Амаута. Тот ответил:

-- Знаешь, я Слепого Старца очень уважаю, и он действительно очень мудр, однако порой у него сквозит мысль, что разумное государственное устройство существовало только в книгах и больше нигде. В жизни или ещё недозрело, или уже подгнило. Я ведь с ним лично далеко не раз про это говорил.

-- Порой и ты говоришь нечто похожее.

-- Да я сам не знаю. Грустно, если он и в самом деле прав. Понимаешь, ввести активное самоуправление получится, скорее всего, только после восстания во всех колониях белых. Он с этим даже отчасти согласен. А когда оно будет? Это уж точно не от носящих льяуту зависит. Вот собственные привилегии урезать они могли бы, это и в самом деле раздражает.

Бывший монах пожал плечами и не ответил ничего, подумав про себя, что и вопрос с привилегиями не так прост, как кажется Моро. Ведь Асеро не может обойтись без охраны, хотя бы хотел этого в душе.

Если бы Золотой Подсолнух знал, что в тот же день Асеро примерно с таким же трепетным чувством входил к Небесному Своду. Небесный Свод был очень стар, и, думая о нём, Асеро как-то тоже чувствовал на плечах свои сорок лет. Но, кроме того, он боялся, что Небесный Свод едва ли одобрит его план.

-- Приветствую тебя, Небесный Свод, -- сказал Асеро, -- вот что я хотел бы решить с престолонаследием.

-- Давно пора. Нашёл кого-то, кого мог бы рекомендовать в наследники вместо сыновей Зоркого Глаза?

-- Увы, других племянников у меня нет.

-- Ты знаешь, что я очень дряхл и смерть моя близка. Мне, может быть, остались месяцы. Неужели они после плена стали ни на что не годными?

-- Увы, их там морально поломали. Если эта ломка и пройдёт, то нескоро. Да я и сначала был скептичен к этой идее. Попытка выдать Лилию замуж за Ясного Взора провалилась, а после разговора с ними в Тумбесе я понял, что нельзя. Они не считают, что вынесли пытки достойно. Возможно, они слишком строги к себе, с другой стороны они правы -- зная о себе такое, на первый пост в государстве лучше не претендовать. Ведь Первому Инке надо быть всё время готовым к войне.

-- Допустим, ты прав, но что ты предлагаешь?

-- Поскольку у меня нет наследника по крови, то пусть им станет любой из моих зятьёв. Если любой, заслуживший звание инки достаточно знатен, чтобы жениться на дочери правителя, то почему он не может занять после моей смерти мой престол?

-- Во-первых, что касается тайной помолвки Лилии и Золотого Подсолнуха, то я не одобряю того, что ты затеял. Можешь, конечно, женить их и добиваться для него синего льяуту, но НЕ БОЛЕЕ! Ты не в коем случае не должен делать его своим наследником. И даже регентом в случае рождения мальчика я бы не советовал.

-- Но почему? Ты видишь в нём какие-то дурные наклонности?

-- Нет, не вижу. Я вполне допускаю, что это -- достойный юноша. Но есть ли у него задатки правителя? Сомневаюсь. Впрочем, всё равно править должен потомок Манко.

-- Вот с последним я и не согласен. Ведь мы по природе не лучше всех остальных инков.

-- Не лучше. Да, это объяснение для простых, лишь пожив с моё, понимаешь, что дело вовсе не в лучшести. Если правителем сможет стать любой инка, то это в десятки раз увеличит конкуренцию. А в случае конкуренции наверх будет вылезать самый отмороженный. Именно в этом рок всех республик. Так что мой тебе совет -- заводи сына. Если Луна не сможет -- заводи молодую жену, ради государства можно потерпеть, и пусть она родит тебе сыновей, из которых потом можно будет выбрать. А в регенты на случай своей смерти назначай людей поопытнее.

-- Знаешь, моя жена беременна и может разродиться мальчиком. Но я беседовал с одним лекарем и теперь в ужасе от того, что он мне сказал. При близкородственном скрещивании больше вероятность больного потомства, и я боюсь, что сын у меня может родиться больным. И что тогда?

-- Но у тебя дочери здоровые.

-- Но мальчик-то может и больным родиться. Оказывается, в каждом из нас есть что-то вроде свитка, точнее, верёвочной кипу, в которой записано то, каким будет наше тело. И для пущей сохранности эти свитки в двух экземплярах, чтобы если один подпорчен, можно было бы пользоваться вторым. А потомству от родителей попадает по одному от каждого. И у потомков близких родственников эти самые кипу могут оказаться оба подпорчены. И тогда рождается мёртвый урод или калека. Или вообще никто не рождается. Бывали случаи, когда рождались здоровые девочки, но при этом больные мальчики. Он специально проследил генеалогию знатных родов. И тех, что были в доинкские времена, и европейских. Все они рано или поздно вырождались, ведь и у потомков Манко Капака часто от сестёр рождались больные сыновья, и наследниками становились потомки боковых линий.

-- Но ведь и от дополнительных жён рождались порой больные сыновья.

-- Лекарь считает, что тут просто имел место банальный обман. Сыновей целенаправленно записывали неправильно. В таком подозревали отца Горного Льва, но, скорее всего, он не первый....

-- Глупые отговорки. Бери вторую жену и не думай ни о чём. Я сам не верю, что род потомков Солнца такой уже особенный, да, потенциально править могли бы и другие....Но пойми, что если Первым Инкой сможет стать потенциально любой инка, то между возможными претендентами такая кровавая разборка начнётся... То, что Горный Лев со своим Львёнком устроили, покажется детскими играми!

-- Ты понимаешь, ну люблю я Луну, не могу себя заставить ложе ещё с кем-то разделить. Даже если умрёт, не смогу. И вообще, насчёт жены я уже устал спорить. Лучше скажи, почему Золотой Подсолнух так плох в качестве регента?

-- Регентом должен быть кто-то, кто не меньше пяти лет синее льяуту проносил.

-- Это было бы конечно, лучше, но... Я перетряхнул список всех носящих льяуту. Никто из них не годится на эту роль, за исключением, может быть, Горного Ветра, но его в службе безопасности заменить некем. Раньше я ещё мог рассчитывать на Инти, но кто же знал, что у него так сдаст сердце? Может, кого присоветуешь ты?

-- Да хоть того же Киноа посоветую. Всё лучше неопытного юнца.

-- Киноа честный человек и хорошо управляется с хозяйством, но войну он не выдержит. Точнее, он даже в самой безнадёжной ситуации будет пытаться договориться, даже когда это очевидно невозможно. Для Главного Смотрителя Плотин это не самый страшный недостаток, но в регенты и наследники престола он не годится.

-- Допустим, не годится. Но тебе ещё рано думать о смерти. Ты -- не я.

-- Не хотелось бы, да приходится. Я знаю, что тебе юношей кажусь, а сколько раз уже на мою жизнь покушались? Небесный Свод, поверь, мне всё время кажется, что смерть стоит за моими плечами.

-- Потому что нет Инти, который бы её отогнал?

-- Да, и поэтому. Но не только. Понимаешь, у меня всё время есть мерзкое чувство, что меня хотят убить. Инти меня защищал, в том числе, и в том смысле, что мои враги знали: в случае моей смерти придётся иметь дело с ним. А сейчас они этого уже не боятся. Горный Ветер, конечно, не уступает отцу времён своей молодости, но опыт просто так не наживается.

-- Ничего, скоро наберётся.

-- Так ведь и Золотой Подсолнух наберётся. А понимание сути вещей у него великолепное. Я прочёл его трактат, за ним видно большого философа, который умеет схватывать суть вещей лучше того же Киноа. А практический опыт он наберёт.

-- Трактат у тебя? Покажи его мне.

Асеро смущённо протянул его со словами:

-- Откровенно говоря, не надеялся, что ты согласишься его прочесть. Знаю, что тебе это тяжело.

-- Дочь прочитает, я пойму на слух. Заходи за ним послезавтра. Но всё равно что бы там ни было, но даже если философ он неплохой, практического опыта это не заменит.

Асеро не мог не признать, что в последнем Небесный Свод, без сомнения, прав. Да и его опасения, что из-за конкуренции могут побеждать самые неразборчивые в средствах, небезосновательны. Асеро почувствовал себя студентом, который дурно подготовился к экзамену и теперь трепещет перед строгим учителем.

Но что делать? Прямо согласиться на Киноа в качестве наследника? Нет, оставалось только надеяться на рождение мальчика -- тогда хоть регентом при нём Киноа сделать можно. Впрочем, на следующий день его ждала неприятность, которая заставила его временно забыть об этой проблеме.

На следующее утро к Асеро явился Золотой Слиток, и сказал:

-- Белые люди хотят поговорить с тобой с глазу на глаз. И они хотят сделать это в твоих личных покоях.

-- Этого ещё не хватало! О чём им нужно именно со мной говорить, когда все торговые вопросы решить с ними можешь ты!

-- Видишь ли, я и сам думал, что могу. Но они согласны всерьёз торговать только при условии неких внутренних изменений в нашем государстве. Они хотят убедить тебя в их благотворности. Пусть ты даже ты откажешь им -- они хотят слышать отказ именно из твоих уст и никак иначе.

-- Послушай, разве для торговли жемчугом или хлопком нам нужны какие-то внутренние изменения? И вы об этом до сих пор не договорились?!

-- С этим особых проблем нет. Но ведь нам не столько это нужно, сколько обмен технологиями. А тут есть некоторые моменты, о которых мы не подумали. Что до простой торговли, то тут проблем меньше... хотя всё-таки я сам ожидал много большего.

-- А в чём ты сам видишь причину неудачи?

-- Раньше я думал, что дело в языке, приходилось ждать, пока англичане его выучат. Кроме того, они очень не искусны в исчислениях, прибыль считают на глазок, и нижние значения их часто не удовлетворяют.

-- Допустим, мне и в самом деле надо будет с ними поговорить, но почему именно в моих личных покоях? Тронного зала недостаточно?

-- В тронном зале невозможно переговорить наедине.

-- Золотой Слиток, ты ведь знаешь мои обстоятельства... у меня жена и мать, обе белых людей на дух не переносят. Боюсь, что столкновение может привести к весьма печальным последствиям...

-- Послушай, я ведь тоже принимаю их у себя в доме, и не скажу, что это всегда приятно, почему ты не можешь?!

-- Так понимаю, твои жёны к этому иначе относятся.

-- Ты на что намекаешь?! Что мои жёны к нарядам неравнодушны?! Что я, якобы, взятки платьями беру?! Да ты знал бы, каково мне их ограничивать!

-- Но ведь белых людей они при этом видеть рады, во всяком случае, не возражают.

-- Если твои слова следует трактовать как отказ, я обращусь к носящим льяуту, -- холодно заметил Золотой Слиток.

-- Ну и обращайся! -- в сердцах сказал Асеро.

Золотой Слиток оскорблённо удалился. Асеро не мог понять причин его внезапной ярости, так как не знал, что сплетни о любовной связи младшей из его жён с англичанином уже достигали ушей Золотого Слитка, а вчера он нашёл подаренную англичанином дорогую шкатулочку. Асеро не думал, что свояк исполнит угрозу всерьёз, но тот, оскорблённый мнимым намёком на скандал, решил отомстить своему царственному родичу.

Итак, через день носящие льяуту собрались на совещание для решение этого вопроса. С первых же минут Асеро почувствовал, что большинство из них глядит на него с осуждением. Только Горный Ветер верен ему как всегда, да Искристый Снег ко всем доброжелателен, но даже Киноа смотрит на него как на чужого. Так не было даже тогда, когда стоял вопрос о том, пускать или не пускать англичан в страну. Тогда хоть и спорили весьма остро, но все в принципе понимали позиции друг друга.

-- Надо решить, кто будет председательствовать, -- сказал Асеро, -- так как я считаюсь одной из сторон конфликта, то согласно закону не могу.

-- Предлагаю Искристого Снега, -- сказал Золотой Слиток, -- он никогда не давал повода усомниться в своей честности и беспристрастности. И сам он вроде согласен.

Искристый Снег кивнул:

-- Возражений не имею, -- сказал Асеро, -- кто за?

Проголосовали единогласно.

Искристый Снег тогда спросил:

-- Как я понимаю суть конфликта, Золотой Слиток требует, чтобы Асеро поговорил с англичанами, а тот отказывается.

-- Не совсем верно, -- сказал Асеро. -- От самого разговора я не отказываюсь, хотя и смысла в нём большого не вижу. Но меня смущает другое: англичанам требуется поговорить со мной не абы где, а в моих личных покоях, а туда я пускать их не намерен. Тронный Зал или Галерея Даров -- пожалуйста.

-- Тогда вопрос проще, чем я думал. Золотой Слиток, англичане на Галерею Даров точно не согласны?

-- Нет, им нужно в личных покоях и никак иначе. Мол, в любом другом месте будет мешать охрана!

-- Охрана мешает только тем, кто меня убивать собрался! -- сказал Асеро. -- Что им моя охрана, если они не понимают по-испански?

-- Они в этом не уверены, -- сказал Золотой Слиток, и, бросив выразительный взгляд на Горного Ветра, добавил, -- и не без оснований.

-- Но ведь это в самом деле подозрительно, -- сказал Горный Ветер, -- ведь англичане просятся отобедать там, не правда ли? А если будет попытка отравления?

-- Горный Ветер, твоя подозрительность уже всех достала! -- сказал Золотой Слиток. -- Надо было бы, отравили бы ещё в Тумбесе!

-- Ну, тогда, может, было не надо, а сейчас надо, -- сказал Горный Ветер. -- Если бы вы слышали то, что они говорил в прошлый раз в Галерее Даров, вы бы относились к моим опасениями иначе.

-- А ты что ли слышал?

-- Именно. Стоял на карауле, изображая простого воина.

-- Так что же они говорили такого страшного? -- спросил Искристый Снег. -- Неужели планировали убийство?

-- Нет, если бы они об этом говорили, то я бы их быстро арестовал. Но они... мне неловко об этом говорить... Они обсуждали телесные достоинства женщины, которая в это время вытирала пыль, а также возможность совершить над ней бесчестное.

-- Хорошо, что я этого тогда не знал! -- сказал Асеро. -- Хотя и догадывался, что они меня не слушают.

Закрыв на секунду глаза, Асеро вспомнил тот день, когда он, прежде чем подарить англичанам копию картины, провёл их по Галерее Даров, рассказав историю каждого экспоната. Помнил, как рассказывал про сосуд с тремя устьями, сделанный из кристально-прозрачного стекла. Одно из устьев было ровным цилиндриком, другое было прихотливо изогнуто, а третье было с утолщением, напоминающим о животе толстого человека. Вода, налитая в сосуд, в трёх устьях всегда оставалась на одном и том же уровне. На знании этой закономерности было во многом основано искусство возведения плотин.

Конечно, Асеро догадывался, что ко всему этому англичане равнодушны. Однако каково теперь было узнать, что в этот момент они обсуждали телесные прелести его жены! Любопытство Луны пересилило страх, потому она решилась посмотреть на англичан, изображая служанку. Наивная, она думала что под видом служанки не вызовет нескромного интереса!

Вслух Асеро заметил:

-- Думаю, теперь вы поймёте моё нежелание их принимать на своей территории. Не думаю, что любой из вас был бы в восторге от предложения принимать столь сомнительных личностей прямо в своём доме.

-- Мне кажется, ты ставишь личное выше общего! -- сказал Жёлтый Лист. -- Неужели спокойствие твоей жены и матери важнее интересов государства?

-- Жёлтый Лист, а не ты ли говорил, что раз жена у меня бесплодна, то я должен жениться второй раз ради интересов государства? Так почему теперь, когда я хочу оберечь свою беременную жену от волнений, я опять же в твоих глазах эгоист, думающий только о собственной семье?

Реакция на слова Асеро была не совсем такой, какой он ожидал. Было какое-то перешукивание, переглядывание, и по спине у Асеро пробежал холодок... Неужели его хотят сменить на Жёлтого Листа? Да быть такого не может, того же всегда не любили... Или?..

-- Ну ведь я же пускаю в свой дом их регулярно, -- сказал Золотой Слиток, -- и получается, что рискую своей честью, так? Так почему я должен рисковать

регулярно, а ты, Асеро, не должен?

-- За честь у меня нет таких оснований опасаться, но я боюсь, что это на беременности моей жены плохо скажется.

-- Ты что, колдовства боишься? -- спросил Наимудрейший. -- Достоин ли правителя такой страх?

-- Во времена Атауальпы твой вопрос бы не поняли, -- ответил Асеро.

-- Зато теперь мы доказали, что никакого колдовства нет! Или ты не веришь амаута?

Горный Ветер ответил:

-- Наимудрейший, объяснял бы лучше про отсутствие колдовства тем тавантисуйцам, которые прививки себе делать не хотят. Что нервотрёпка дурно на беременность влияет -- факт, в общем-то, доказанный.

-- Друзья мои, вы как-то забыли, что вопрос в другом, -- сказал Искристый Снег. -- Не знаю как вы, а я ещё не понял, насколько и в самом деле НУЖНЫ эти переговоры. В чём суть предложений англичан?

-- Насколько я понимаю, -- сказал Киноа, -- англичане считают, что для передачи их технического опыта необходимы совместные предприятия. Ну, то есть, такие, которые наполовину принадлежали нам, наполовину им. И никак иначе.

Искристый Снег ответил:

-- Закон дозволяет такую возможность... Однако тут есть важные нюансы. Согласие на такое должны дать все носящие льяуту. А чужеземцы, в свою очередь, должны согласиться на выполнение наших законов касательно работников... Но вот тут, скорее всего, возникнут проблемы. Ещё во времена Манко до Великой Войны...

-- Допустим, -- прервал Асеро, боясь очередного исторического экскурса. -- Но почему им надо это наедине обсуждать? Подозреваю, что тут кроется нечто нехорошее. Самое безобидное, что они меня подкупить будут пытаться. Ну, послушайте, зачем это надо?

Киноа ответил:

-- Не понимаю, почему ты подозреваешь самое худшее? Я читал, что англичане просто уважают... как они это называют, "приватность". И тебе просто нужно уважить это их желание. В конце концов, если в доме Золотого Слитка ничего ужасного от их визитов не произошло, то почему ты должен бояться?

-- Потому что я не хочу создавать проблемы матери и жене, и потому что желание поговорить со мной тайно уже наводит на подозрения. Да, не понимая мотивов англичан, я боюсь непредсказуемых последствий. Мне чутьё подсказывает, что этого делать не надо.

-- Вот что я скажу тебе, сынок, -- сказал Небесный Свод. -- Великий Манко не боялся рисковать, и ты не бойся.

-- Великий Манко ещё и на цепи посидел как собака. Мне может тоже надо так посидеть, чтобы предку уподобиться? А ещё у него над женой надругались, а потом убили её. Тоже уподобиться?

-- Послушай, Асеро, будешь оскорблять своего предка -- можешь лишиться льяуту! -- сказал Жёлтый Лист. -- Я поставлю вопрос на переизбрание.

-- Вечно тебе оскорбления мерещатся там, где их нет! -- сказал Асеро. -- Я просто боюсь за собственную честь.

Искристый Снег добавил:

-- Послушайте, если вопрос в жене, то думаю что всё решаемо. Пусть Луна придёт сюда, и мы у неё напрямую спросим, согласна она или нет.

Прежде чем Асеро, удивлённым столь неожиданным разворотом, нашёл что ответить, Искристый Снег подошёл к двери и отдал соответствующее распоряжение. Сердце Асеро бешено колотилось. Искристый Снег всегда корректен. Однако если сейчас Жёлтый Лист вздумает распускать язык, то дело может обернуться чем угодно. С тоской Асеро взглянул на собратьев. Нет, они не понимали, каково это -- когда смертельно испуганная жена начинает прежде срока рожать у тебя на глазах. Асеро как будто чувствовал глухую стену непонимания.

Кроме того, тот факт, что Жёлтый Лист осмеливается опять хамить, говорит о том, что тот не боится лишиться льяуту. Значит, рассчитывает на чью-то поддержку? Но на чью... Асеро не успел додумать эту мысль, так как в зал Заседаний вошла Луна. Было видно, что она крайне встревожена.

-- Что у вас случилось? Не томите!

Жёлтый Лист начал:

-- Твой супруг отказывается принимать у себя англичан якобы из-за тебя. Ты понимаешь, что из-за тебя могут сорваться важные переговоры?

Горный Ветер, быстро оценив ситуацию, сказал:

-- Жёлтый Лист, а вот так давить -- это уже хамство! Точно так же Уаскар на свою мать давил, чтобы она за него сестру замуж отдала.

Однако Жёлтый Лист не сдавался:

-- Горный Ветер, не при твоей должности о хамстве говорит. Луна, ты понимаешь, что твои капризы могут стоить твоему супругу льяуту?

Искристый Снег сказал как можно мягче:

-- Не стоит так сурово. Но если англичане не будут приняты в личных покоях Первого Инки в благожелательной обстановке, то под угрозой срыва очень важные переговоры.

-- Если это так, -- пробормотала побледневшая Луна, -- то я согласна на всё. Готова принять господ англичан как любезная хозяйка.

-- Ну, вот видишь, Асеро... -- сказал Киноа.

-- Вижу. Да, сегодня ваша взяла. Надавили. Полюбезничаю я уж с ними в личных покоях, деваться некуда. Только вот всё равно остаюсь при своём мнении, что в лучшем случае это будет пустая трата времени.

Луна подошла к Асеро и, ласково погладив его по щеке, прошептала:

-- Милый, успокойся! Всё будет хорошо, ничего страшного не случится. Я в силах, я справлюсь. Не бойся за меня.

-- Все свободны! -- сказал Искристый Снег.

Асеро не сказал ничего. Слишком унизительным оказалось его поражение. К тому же он как-то почувствовал, что Жёлтый Лист решил содрать с него льяуту всерьёз. Неужели и в самом деле так боится, что у него родится наследник? Или ему крайне важно пустить англичан к нему в личные покои для каких-то своих целей? Ладно, что теперь гадать, всё равно придётся на сей раз покориться неизбежному.....

Дэниэл Гольд и Джон Розенхилл были крайне довольны. Наконец-то они ступят в святую святых -- личные покои Первого Инки. Англичане были наслышаны об этом самых фантастических вещей. Якобы у него там всё сделано из золота, а в фонтанах вместо воды течёт вино. Правда, когда они решили уточнить некоторые вещи у своего человека, он сказал, что лучше им самим поглядеть на всё своими глазами, его рассказам они всё равно не поверят. И, тем не менее, Дэниэл Гольд договорился с ним о тайной миссии. Впрочем, о последнем не знал даже Розенхилл, Дэниэл боялся, что тот разболтает.

Каково же было изумление англичан, когда Асеро ввёл их во внутренний сад... и не увидели нигде золота, да и вообще особенной роскоши. Асеро заметил на дереве небольшую ленточку и понял, что это значит. Они договорились с женой, что если она не будет успевать всё приготовить к назначенному часу, то сделает такой знак, чтобы он любой ценой заболтал гостей.

-- Вот это, собственно и есть внутренние покои.

-- Неужели Государь так и живёт в саду? -- удивился Дэниэл.

-- Ну, в некотором смысле да. Во всяком случае, здесь я провожу большую часть времени, конечно, есть и помещения на случай дождя.

-- Должно быть, нужно немало рабов, чтобы накачать сюда воды, -- заметил Дэниэл, -- ведь сама по себе она сюда не затечёт.

-- Вам же уже много раз объясняли, что у нас нет рабов. И нет даже специальных работников, которые бы крутили колёса поливальных машин. У нас внизу расположен спортивный зал с хитрыми устройствами, на которых можно размять мускулы, и заодно они же накачивают в верхние цистерны воду. Ну а потом она распределяется. Часть на баню и прочие нужды, а часть прямо на сад. Кстати, хорошее правило -- перед тем как отправиться в баню, как следует пропотеть на этих штуках.

-- Я понимаю, что ты, государь, считаешься потомком бога, но ведь даже при этом твоих сил не может хватить на всё это.

-- Ну, я же не один этим пользуюсь. Это может делать любой обитатель дворца, а воины после смены на карауле так и вообще должны разминаться.

-- И ты, потомок бога, не брезгуешь касаться руками того, чего касается простолюдин?

-- Ну а чему тут брезговать? Мой дед Манко сам таскал камни для крепости вместе с рабочими. К тому же наши простолюдины моются чаще, чем ваши короли.

-- А можно полюбопытствовать, что там? -- спросил Розенхилл и указал на дверь, ведшую к небольшому помещению, к которому были сверху проведены трубы, и располагался бак, покрытый чёрной краской.

-- Там как раз и есть баня и отхожее место.

-- Можно полюбопытствовать?

-- Разумеется.

Розенхилл зашёл туда и сразу же всё осмотрел, однако остался разочарован -- нигде не было ни куска золота. Хитрые устройства для слива нечистот были ему совершенно не интересны: в гостинице, где они расположились, устройства были примерно такие же.

-- Скажи, а почему ты свою ванную золотом не украсил? Неужели ты так скуп?

-- А зачем мне это? -- пожал плечами первый Инка. -- Нет, конечно золото не ржавеет, но всё-таки его тратить на это в наших условиях не вполне умно. Наши предки не знали торговли с Европой, и потому могли тратить золото на украшения. А теперь есть смысл так украшать только общественные места. Тронный Зал или Галерею Даров украшать имеет смысл. А много ли человек увидят мою баню?

-- А это в твои времена делали, или от предшественника досталось?

-- В мои. Без нужды не хотел ничего трогать. Но раньше здесь внизу хранились бочки с порохом. Это было на тот случай, если дворец вдруг нужно будет срочно превратить в осаждённую крепость. Однако после одного случая решили, что это опасно. Бочки взорвались, и никто не знает почему. Конечно, иные подозревают тут заговор, но какой смысл взрывать дворец, когда в нём, по счастью, не было не только меня, но и моей семьи? Так что, скорее всего, несчастный случай. Ну а потом, всё равно надо было как-то отстроить, и решили попробовать сделать это иначе, чем было раньше. Хотя, откровенно говоря, мне больше нравится сад, чем тот лабиринт со множеством закоулков, что был тут раньше. Но у моих предшественников, предававшихся многожёнству, не было выбора -- все они были вынуждены мириться именно с таким вариантом, чтобы их жёны и дети от разных жён могли уединиться друг от друга и поменьше ссорились. Ну а у меня жена одна, и семья дружная.

-- Неужели одалиски между собой не ссорятся? -- спросил Розенхилл.

-- Какие одалиски?

-- Наложницы.

-- Ну нет у меня никаких наложниц. Раз уж вы попали сюда, то придётся мне признаться: я живу с одной женой, и не собираюсь это положение вещей менять.

-- Откровенно говоря, мне это непонятно. Иметь возможность всё изукрасить золотом и завести кучу наложниц и не воспользоваться этим?

-- А мне как раз не удивительно, -- ответил Дэниэл, -- вспомни, что испанский король Филипп Второй ? тот ещё скряга. Иным властителям сама власть куда приятнее богатства.

-- Вот оттого мы и не понимаем друг друга -- с горечью сказал Асеро. -- Власть, богатство, одалиски... В том и причина того, что торговля не идёт на лад. Мы стремимся закупить то, что будет нужно нашему народу, и продать то, что будет полезно вашему. А вы не стремитесь ни к плотинам, ни к другим полезным вещам. Все эти полезные механизмы не влекут вас так, как влечёт золото. Ведь, казалось бы, всё просто: у нас есть то, что наш народ готов предложить вашему народу. Если вам нужно что-то из этого -- может идти речь об обмене. Если не нужно -- ну что тогда тратить время и средства на бесполезную говорильню? Но вы это, похоже, понимаете не так. Если бы вы торговались с нами -- мы бы это ещё поняли. Но вы обставляете обмен такими условиями, которые наши люди не могут выполнить, а потом жалуетесь, что мы не желаем их выполнять. Почему вы не можете принять как данность, что мы живём так-то и так-то, у нас такие-то законы, и действовать мы можем только в их рамках? Именно принять как данность?

Дэниэл что-то хотел ответить, но тут случилось неожиданное -- младшие дочери Первого Инки, Ромашка и Фиалка, выбежали на садовую дорожку прямо перед гостями. Как будто вопреки словам Асеро о дружной семье они отчаянно ссорились. Ромашка что-то кричала на младшую сестру, та в слезах о чём-то молила и стоя босиком, показывала на разорванный ремешок сандалии. Дочери Асеро редко ссорились между собой, но когда такое случалось, помирить их мог только отец, ни старенькой бабушке, ни беременной жене такие вещи поручать было нельзя. А если не примирить девочек сейчас, то они своими воплями и визгами сорвут переговоры, да ещё на отца же и обидятся смертельно. Они-то считали, что "дома" отец принадлежит семье целиком и полностью, а тонкости политики они не поймут. Мысленно прокрутив в голове эти соображения, Асеро сказал гостям:

-- Извините, господа! Я должен ненадолго вас покинуть, чтобы уладить раздор в семье. Обещая вам, что я быстро. Вот тут фонтан, можно помыть руки. А вот там за углом аллеи стоит праздничный стол, за которым мы всё и обсудим. Всё это займёт не больше пачки коки, или пятнадцати минут по-вашему. Но если я задержусь, то можете проходить к столу и без меня.

После чего он отвёл девочек в сторону, и сказал:

-- Ну, что у вас такое случилось? Говорите, только быстро. Сначала ты, Ромашка.