В тисках тлена

Глава 26

Тяжелый запах паленой кожи и черной жижи висел в воздухе подсобки. Игорь кое-как, бочком обошел Ивана, тело которого уже начало странно быстро усыхать, как гнилое дерево. Лампа в его дрожавшей руке едва освещала пролом в двери и лестницу, ведущую вниз. Там, в колеблющемся свете у подножия, стояли двое теней. Александр — неподвижный, как каменный идол, тесак в руке отражал тусклый огонек. Татьяна — ее восковое лицо было обращено вверх, пустые глаза, казалось, смотрели сквозь потолок прямо в душу Игоря. Они ждали. Не спешили. Знали, что ему некуда деваться.

Паника сжала горло ледяными пальцами. Оставалось надеяться на осиновые колья — «Сайга» валялась где-то в темноте кладовки, патроны с серебром — в ней. Трансмиссия. Мысль пронзила сознание, как искра. В углу кладовки, за грудой мешков, он заметил еще одну дверь — низкую, железную, покрытую ржавчиной и масляной копотью. Туда, где когда-то гудели шестерни, валы и ремни, передавая силу воды на жернова.

Игорь рванулся к ней. Александр внизу сделал шаг к лестнице. Татьяна пошла за ним, ее движения были плавными, неестественными, как у марионетки. Ржавая петля железной двери взвыла, когда Игорь изо всех сил потянул ее на себя. Он втиснулся в узкий проем, захлопнул дверь за собой. Защелка была сломана, но он нашел здоровенный ржавый гаечный ключ, валявшийся на полу, и вставил его в скобу ручки — жалкий засов, но лучше, чем ничего.

Трансмиссионное помещение было царством тени, ржавчины и застывшего движения. Огромные шестерни, застывшие на валах, как чудовищные зубчатые колеса. Массивные приводные ремни, обвисшие и покрытые плесенью. Запах машинного масла, смешанный с затхлостью и гнилью. Свет лампы выхватывал лишь островки этого механического ада. Игорь прижался спиной к холодной, маслянистой шестерне, поднимая лампу. Его дыхание было частым, поверхностным. Он слушал.

Тишина. Потом — Скр-р-рах!

Это был не удар. Это был звук рвущегося металла. Кто-то снаружи рвал железную дверь. Скр-р-р-бам! Защелка, скрепленная гаечным ключом, не выдержала. Дверь с визгом отогнулась, как консервная банка.

В проеме, залитая светом лампы Игоря, стояла Татьяна. Ее ночная рубаха была запачкана грязью и черными пятнами. Лицо было мертвенно-бледное, но глаза горели холодным, нечеловеческим огнем. Она не рычала, не шипела. Она просто вошла. Ее движения были гибкими, змеиными. Она шла прямо на Игоря, обходя застывшие валы, ее босые ноги не издавали звука на дощатом полу. Александр остался за дверью, силуэтом в темноте, наблюдателем.

Игорь отступал, пятясь глубже в лабиринт застывших механизмов. Лампа в его руке дрожала, тени прыгали на стенах, превращая шестерни в челюсти чудовищ. Татьяна была быстрее. Она метнулась между валами, отрезая ему путь к дальней стене. Игорь наткнулся спиной на холодный чугун маховика. Отступать некуда.

Она была перед ним. Запах могильной сырости и сладкого тлена ударил в нос. Ее холодные, сильные руки вцепились ему в горло. Не с яростью Ивана, а с леденящей, методичной силой. Пальцы сжимались, как стальные тиски. Воздух перекрыло. Звезды засверкали перед глазами. Он отбивался свободной рукой, бил ее по лицу, по плечам — тело было твердым, как мореный дуб, нечувствительным к ударам. В глазах Татьяны не было злобы. Была пустота. И голод.

Его взгляд упал на лампу в его собственной руке. Коптящее пламя. Запотевшее, треснувшее стекло. Керосин внутри. Последний шанс.

Он не раздумывал. Инстинкт самосохранения оказался сильнее страха, сильнее удушья. Он собрал последние силы, рванулся вперед, навстречу Татьяне, которая не ожидала такого. И изо всех сил он ударил тяжелой лампой ей в грудь.

Ба-бах!

Стекло треснуло окончательно. Горячий керосин хлынул на ее ночную рубаху, на руки, на лицо. Фууух! Пламя, вырвавшись на свободу, с жадным рокотом вспыхнуло ярко-желтым, почти белым огнем! Оно мгновенно охватило женщину, как факел.

Она не закричала. Она издала звук — нечеловеческий, высокий, вибрирующий вой, похожий на свист ветра в печной трубе. Ее руки разжали хватку на горле Игоря. Она забилась, метаясь в узком пространстве между валами, объятая живым, пожирающим пламенем. Огонь пожирал ткань, плоть, издавая шипение и треск, пахнущее горелым мясом и чем-то невыразимо древним и зловонным.

Игорь отпрянул, прижимаясь к шестерне, чувствуя жар на лице. Он видел, как горящая фигура Татьяны, ослепленная пламенем, металась, наткнулась на край массивного деревянного лотка, по которому когда-то сыпалось зерно. Лоток вел вниз, к лестнице, что спускалась обратно на первый этаж.

Горящая Татьяна потеряла равновесие. Она рухнула на лоток и, объятая пламенем, как падающая звезда, покатилась вниз по крутому склону. Игорь видел, как огненный комок пронесся по желобу, высекая искры, и с глухим ударом шлепнулся на каменный пол первого этажа, прямо перед неподвижной фигурой Александра.

Пламя бушевало еще несколько секунд, освещая мельницу адским светом. Потом стало слабеть, съеживаясь, оставляя лишь тлеющую, черную, бесформенную груду на полу. Вонь стояла невыносимая — гарь, паленая плоть и все тот же сладковатый тлен, теперь подожженный. Потом огонь погас окончательно, оставив только клубы едкого дыма и черное пятно на камне. От Татьяны не осталось ничего, кроме пепла и тления.

Игорь стоял наверху, в темноте трансмиссионного отделения, опираясь о холодный металл вала. Он задыхался от дыма и ужаса. Горло болело от сдавливания. На руке ныл ожог от брызнувшего керосина. Внизу, в клубящемся дыму, стоял Александр. Он смотрел не на тлеющие останки жены, а вверх, сквозь дыру в потолке, прямо на Игоря. Его каменное лицо не выражало ничего. Ни горя, ни ярости. Только пустоту. И в этой пустоте читалась бесконечная, холодная решимость.