В тисках тлена

Эпилог

Конец февраля бил в лицо колючим, обманчивым солнцем и звонким воздухом, пахнущим жженым сахаром, снежной сыростью и гарью. На центральной площади города бушевала Масленичная ярмарка. Гул толпы, залихватские переборы гармошки, визг детей и шипение масла на сковородках сливались в оглушительный, праздничный ад. Игорь, затерявшийся в этом веселье, чувствовал себя чужим. Его правая рука была засунута в карман, а левый, слишком короткий рукав дубленки болтался, цепляясь за рукава прохожих, что заставляло его постоянно съеживаться.

Он купил у смуглого таджика стаканчик сбитня — больше для того, чтобы согреть единственную ладонь, — и его взгляд случайно скользнул по ряду с самодельными товарами. И там, между лотками с вязаными носками и глиняными свистульками, он увидел ее.

Пелагея. Она сидела на складном табурете за прилавком, застеленным темной, грубой тканью. Перед ней в строгом порядке были расставлены склянки и полотняные мешочки с завязками. Она не кричала, не зазывала покупателей, как соседи. Она сидела неподвижно, словно темный, засохший гриб на пне, и ее глаза-щелки, острые и всевидящие, медленно скользили по толпе. На ней было то же самое темно-синее пальто, а на голове — шерстяной платок, плотно повязанный, скрывающий седину.

Их взгляды встретились. В ее глазах не было ни удивления, ни радости. Лишь быстрое, ястребиное узнавание. Она кивнула ему, указавшим взглядом на свободное пространство за своим лотком.

Игорь, будто на автомате, обошел прилавок. Запахи здесь были другими — не сладкими и не масляными, а горькими, терпкими, травяными. Пахло сухой полынью, чабрецом, чем-то корневым и земляным.

— Городской воздух тебе не повредил, — проскрипела она, не глядя на него, переставляя склянку с мутноватой жидкостью. — Не осунулся. Рука не мучает?

— Привыкаю, — коротко бросил Игорь, чувствуя, как настырное веселье ярмарки отступает перед ее леденящим спокойствием. — Ты тут что делаешь?

— Торгую, — она обвела рукой свой скудный товар. — Мази. От суставов, от кашля, от нарывов. Народ берет. Простые рецепты, не чета вашим аптекам. — Она помолчала, ее пальцы с натруженными, распухшими суставами перебирали холщовый мешочек. — А после нового года я в наши края ездила. В Глухово.

Игорь насторожился. Шум ярмарки померк, превратившись в далекий, ненужный гул.

— Зачем? — спросил он тише.

— Душу отвести, — ее голос стал сухим и жестким, как щепка. — Да и проверить надо было. Того… Фаддея нашего, судью. Хотела кол ему в сердце вогнать, по всем правилам. Чтобы уж наверняка.

Она посмотрела прямо на него, и в ее взгляде заплясали колкие искры.

— Так не нашла могилу, Игорь. Точного места, каюсь, толком и не знала. А там — снег, грязь, лед и камни. Повсюду. Так и не разобралась. Похоже, один старик Никифор знал это место.

Игорь задумался на секунду, его мозг, отвыкший от борьбы, заработал в привычном, адреналиновом режиме.

— Ничего, найдем, — сказал он резко. — Зальем бензином. Выжечь надо все дотла. Чтобы не покусал случайных любителей древностей.

Пелагея медленно кивнула, и в уголках ее глаз собрались глубокие, паутинные морщины — подобие улыбки.

— Здравая мысль. Огонь против вурдалаков дело доброе. Но не сейчас. Земля мерзлая, снега по пояс. После равноденствия весеннего поедем. Когда дни длиннее ночи станут. Солнце в силе будет. Так вернее.

Игорь задумался.

— А вдруг… я не всех уничтожил? — выдохнул он. — Вдруг кто-то еще остался? Они же чем-то питались эти месяцы… В лесу… или в других деревнях?

Пелагея тяжело вздохнула.

— Когда я узнала, что Петенька наш из могилы встал, я сразу из деревни ушла. Не до чужих душ было, свою спасала. — Она посмотрела куда-то вдаль, за шумную толпу, будто видя там покосившиеся избы Глухово. — Могли кого укусить из соседей, да. Мало ли бродяг, охотников забрело… Хотя вряд ли. Нежить-то семейная была, своя стая. Но… — ее взгляд вернулся к Игорю и стал жестким, — Агафья с Иваном-то в городе были. Вот где черт-то ногу сломит. Могли и тут кого подцепить. В подворотне, на вокзале… Кто их знает.

От этой мысли Сорокину стало по-настоящему страшно. Чудовище, возможно, не было побеждено. Оно могло тихо плодиться в каменных джунглях, и он даже не знал об этом.

— Но тебя-то тронуть не посмеют, — голос Пелагеи вернул его к действительности. Она ткнула костлявым пальцем в его грудь, прямо в то место, где под одеждой лежала холодная монета. — Пока оберег при тебе — не подступятся. Не снимай его. И все у тебя будет. Слышишь? Все.

Он кивнул, непроизвольно коснувшись пальцами холодного металла через ткань свитера.

Пелагея порылась в глубине своего лотка и вытащила маленькую, темную стеклянную склянку, заткнутую пробкой-капельницей. Жидкость внутри была маслянистой, темно-бурой.

— На, держи. Тот самый рецепт. Для твоей Ларисы. Три капли в чай, не больше. Когда время придет — почуешь сам.

Игорь взял склянку. Стекло было холодным. Он сжал его в ладони, чувствуя странное спокойствие. Это был план. Действие. Пусть и странное, пусть и опасное, но это был шанс все исправить.

— После равноденствия, — повторил он, глядя на нее.

— После равноденствия, — подтвердила она и снова превратилась в неподвижную, молчаливую торговку, уставившуюся в толпу.

Игорь вышел из-за прилавка и растворился в веселящейся, ничего не подозревающей толпе. Он сжимал в руке маленькую склянку, а в ушах у него стояла оглушительная тишина, которую не мог перекрыть даже медвежий гул Масленицы.