В тисках тлена

Глава 28

Тишина на мельнице наконец наступила. Игорь полулежал, прижимая искалеченную руку к груди. Боль пульсировала бешеными волнами, смешиваясь с тошнотой от запаха черной жижи и собственной крови. Он видел тела: Александра с колом в груди, Петю — маленькую, безжизненную на вид кучку в черной луже. Но знал — в этом мире видимость обманчива. Он сглотнул ком в горле, собрал волю в кулак одной рукой.

С трудом поднявшись, он пошатнулся. Ноги подкашивались. Взгляд упал на «Сайгу», валявшуюся в углу. Приклад был в щербатом рту Александра. Игорь подошел, пнул тело ногой — оно было странно легким, пустым. Он выдернул приклад из оскаленных челюстей. Слюна, черная и густая, тянулась нитями. Отвращение подкатило к горлу.

Он доковылял до Пети. Мальчик лежал на боку. Казалось, мертвый. Но когда Игорь поднял дуло «Сайги», пальцы ребенка дернулись. Слабый, судорожный спазм пробежал по маленькой руке. Глаза не открылись, но веки задрожали. Черная жижа медленно сочилась из двух дыр от картечи в боку.

«Нежить. Он еще здесь». Мысль была холодной и четкой. Лариса. Все ради Ларисы. И чтобы это закончилось.

Игорь вставил очередные два патрона с серебряной картечью в магазин «Сайги». Передернул затвор. Звук металла в мертвой тишине прозвучал как приговор. Он поднял дуло, прицелился в затылок маленькой, дергающейся фигурки. Закрыл глаза на миг. Потом открыл. И нажал на спуск.

Бах!

Выстрел был оглушительным. Голова Пети дернулась, часть затылка исчезла в черном и красном тумане. Тело дернулось в последней судороге и замерло. Окончательно. На этот раз — навсегда. Тишина вернулась, теперь окончательная. Игорь опустил карабин. Рука, частично раздробленная, горела адским огнем. Он чувствовал, как что-то холодное и чужое ползет по венам от укуса.

Он снял ремень с джинсов. Зубами и одной дрожащей рукой обмотал его как мог выше локтя, туго затянул на уцелевшей части предплечья, пытаясь хоть как-то пережать кровотечение и беспощадную боль. Кровь просачивалась сквозь ткань куртки и ремень. Каждый шаг к лестнице отзывался нестерпимой мукой. Он спустился вниз, переступив то, что осталось от Татьяны и уходя от всепроникающей вони. Он наконец выбрался на морозный воздух. Дышать стало сразу легче.

До «Уральца» Сергея он плелся, спотыкаясь, теряя сознание от боли и потери крови, цепляясь одной рукой за деревья, за заборы. Казалось, прошла вечность. Машина стояла там же. Ключи торчали в замке. Он ввалился на водительское место, роняя «Сайгу» на пассажирское. Голова снова закружилась. Он уронил лоб на руль, пытаясь перевести дух. Рука пульсировала, словно в нее вливали раскаленный свинец.

— Заплутал, охотник? — хриплый, как скрип несмазанной двери, голос раздался прямо рядом.

Игорь вздрогнул, резко поднял голову. В пассажирском окне, запотевшем от его дыхания, виднелось лицо. Морщинистое, как высохшая глина, с глазами-щелками, в которых теплился колючий, всевидящий огонек. Пелагея. Колдунья. Она стояла на снегу, завернутая в темный, истрепанный платок. Ее поза была прямой, движения — неожиданно резкими и уверенными, без тени дряхлости.

— Всю семью перекрошил, — она не спрашивала. Констатировала. Ее взгляд, острый как шило, скользнул по его окровавленной руке, прижатой к груди. — Мальчонка-то, Петенька… шустрый был. За осень успел всех перекусать. От деда заразу подхватил, да пошел гулять. Мать, дядьку, бабку… Танька, дура, видимо впустила… И все, семья ушла в небытье. Все в нежить превратились.

Игорь молчал. У него не было сил на слова. Он лишь кивнул в сторону мельницы.

— Меня… — он сглотнул, голос был хриплым. — Петя… укусил. В руку. — Он с трудом приподнял замотанное ремнем предплечье, показал место чуть ниже локтя, где ткань куртки была пробита и пропитана кровью и черной жижей.

Пелагея резко наклонилась к окну, понюхала воздух у раны. Поморщилась, плюнула на снег с силой.

— Рука… — проскрипела она, выпрямляясь. В ее голосе не было ни жалости, ни укора. Только холодная, безжалостная констатация. — От руки-то придется отказаться. Пока яд не пошел выше. До сердца. До башки. По локоть отпилят — и то, глядишь, малость опоздали. Но шанс есть.

Игорь закрыл глаза. Он знал. Чувствовал этот холодный огонь, ползущий вверх по венам от укуса. Спасение Ларисы… оно стоило этого? Он кивнул, не открывая глаз.

— Подвинься, — Пелагея открыла дверь. Ее движения были быстрыми, точными. — Я повезу. Ты в таком виде до города не доползешь. Врачам соврешь. Как соврал фельдшеру, когда мальца хоронили. Помни: соглашайся на ампутацию, настаивай, даже если доктора будут говорить, что руку можно сохранить. Иначе станешь таким, как эти.

Игорь молча, с трудом переполз на пассажирское сиденье. Пелагея устроилась за рулем. Она завела «Уралец» с первой попытки, резко развернула его на заснеженной дороге и тронула прочь от Глухово. Она вела машину уверенно, почти резко, без тени старости в движениях. Игорь смотрел в окно на проплывающие мертвые избы. Монета на шее была тяжелой и холодной. Рука горела ледяным огнем заразы.

Яркий, режущий свет больничного приемного покоя. Запах антисептиков, перебивающий вонь от битвы с вурдалаками лишь отчасти. Игорь, бледный как полотно, сидел на каталке. Врач, молодой и усталый, снимал окровавленный самодельный жгут и остатки рукава куртки. Лицо врача стало серьезным, когда он увидел масштаб повреждений и странный, синюшно-черный оттенок кожи вокруг глубокой рваной раны на руке (которую он принял за след от клыков кабана).

— Охотник? — спросил врач, осторожно пальпируя место чуть выше ужасного раздробления. Пульс был слабым, кожа холодной и отечной выше раны. — Кабан? Медведь?

— Кабан… — прошептал Игорь едва слышным голосом. — Наскочил… сбил с ног… руку стал терзать… зажал… я кое-как вырвал… — Он замолчал, сил не было.

Врач покачал головой, внимательно осматривая почерневшие края раны, неестественный цвет тканей и явные признаки быстро распространяющейся инфекции и некроза выше места травмы.

— Сложный случай, — сказал он медсестре жестким тоном. — Множественные открытые переломы костей руки и предплечья, размозжение мышц и сухожилий, глубокое загрязнение раны… и это. — Он указал на синюшно-черные пятна, расползавшиеся вверх от локтя. — Молниеносно развивающаяся газовая гангрена или какая-то… невиданная некротическая инфекция. Спасти руку невозможно. Инфекция идет вверх слишком быстро. Если немедленно не ампутировать пораженный сегмент, мы потеряем не только руку до плеча, но и пациента. Ампутация на уровне локтевого сустава. Срочно. Это единственный шанс остановить распространение и спасти жизнь.

Игорь посмотрел на свою руку. На черные метки, скрытые под кровью и синяками, но видимые ему. Он чувствовал, как холодная чума Глухово пульсирует внутри, пытаясь подняться выше. Он вспомнил слова Пелагеи: «По локоть отпилить». Вспомнил Ларису. Победа над кошмаром, оплаченная кровью.

Он поднял глаза на врача. В них не было страха. Только усталая, бесконечная пустота и ледяная решимость.

— Режьте, — сказал он тихо, но четко. — Согласен. Ампутация. Пускай по локоть. Спасите… что можно.

Медсестра побежала готовить операционную. Врач начал отдавать срочные распоряжения. Игорь откинулся на каталку, глядя в ослепительно белый потолок. Он сжал здоровой рукой монету на шее. Она была ледяной. Последний трофей. Память.