Зона 54

Ч4. Глава 5

В партере не было части кресел — их давно отсюда выдернули. Впереди, на сцене — не было занавеса и кулис, не было сценового оборудования…

И, Артемий был почти уверен, не было никаких инструментов в оркестровой яме, ничего не было.

Все пространство партера до самой ямы было забито электроникой — серверные шкафы, пучки проводов праздной толщины, идущие отовсюду, свисающие с балконов, уходящие за двери, столы с компьютерами, толстые гофрированные трубы вентиляции и охлаждения… и все это работало — мигало диодами, светилось экранами, гудело вентиляторами, звенело блоками питания.

Уже одного это могло удивить кого угодно. Столько довоенной электроники в рабочем состоянии, все это жрет уйму энергии и, судя по всему, у гулей эта энергия есть. Но взгляды команды прикованы были, конечно, совсем не к этому.

Все помещение было оплетено или тут больше подходило бы слово заросло расходящимися во все стороны щупальцами до ужаса человеческого цвета — будто вся эта органика была создана из человеческой плоти. Эти отростки вились по полу, путаясь с проводами, лезли на стены, заходили на ярусы и пропадали там в полумраке, обвивали беломраморные статуи в нишах над балконами и главное — со всех сторон проникали в недра серверных шкафов, обволакивали их, срастались с ними в нечто единое…

Особо толстые отростки уходили куда-то в оркестровую яму и там пропадали, еще несколько крупных уходили наверх… И там, наверху, сходились вместе.

Подвесной потолок здесь давно обвалился — не было ни фресок, ни люстр, только голый скелет купольного нутра и в самую его вершину, в центральную точку сходилась вся эта псевдочеловеческая органика, чтобы в центре провиснуть массивным и тяжелым комком плоти огромных размеров. Он свисал вниз на несколько метров, почти до уровня балконов, медленно покачивался, пульсировал кожистыми буграми и наростами и, что самое ужасное — блестел случайно разбросанными ртами с полным набором зубов и глазами самых разных видов.

У Артемия было ровно пять секунд, чтобы все это разглядеть, а затем его скрутило от жестокой боли в голове. Перед глазами тут же появилось сверкающее пятно, как при мигрени, а к горлу подкатила тошнота. Не выдержав, он упал на колени, уперся руками в пол, из глаз брызнули слезы, зубы хрустнули друг об друга.

Прямо перед собой Тема видел Ская, который тоже корчился от боли, но устоял на ногах, а дальше впереди — Пророка, который подбежал к одному из компьютеров и стал активно что-то в нем делать.

С ужасом собиратель обнаружил, что одно из ближайших щупалец, потоньше, отклеилось от пола, проворно метнулось к его руке, обхватило запястья и плотно прижало к старому паркету. Почти мгновенно то же самое произошло и со второй рукой, его будто приковало к зданию. Но при этом давление самих щупалец ощущалось как… прикосновение. Обыкновенное человеческое касание. По температуре, текстуре кожи, еле заметному биению кровотока, да и просто благодаря какой-то внутренней системе обнаружения своих, Артемий понимал, что перед ним человек, что вся эта отвратительная видоизмененная масса — это все еще представитель людского рода.

Это продолжалось не более полуминуты, но Тема понимал, что не выдержит. Он выблевал все, что у него было в желудке, с трудом подавил желание с размаху ударить лбом в пол — ему казалось, что можно расколоть череп и вся боль утечет через трещину, ну или на крайний случай, он бы от этого умер и перестал бы вообще что-либо чувствовать.

Потом все кончилось, он почувствовал, что его руки свободны, сразу упал на бок, а потом перекатился на спину, голова все еще жестоко пульсировала, перед глазами плыло и в этой ненадежной реальности появилось изуродованное лицо Пророка, он что-то говорил, будто пытался привести в чувство, но поздно — Артем все больше проваливался в небытие, реальность отдалялась, сворачивалось в точку, пока не исчезла полностью.

Связь была плоха. Все-таки радиация постепенно точила полупроводники и даже стойкая военная аппаратура от долгого нахождения в Пятне давала сбой. Искаженный помехами голос генерала звучал издалека, будто он действительно пытается докричаться до команды из самого Атома.

Максимов не замечал, как нервно жует губы. В броне было душно и потно, ужасно хотелось почесать спину, голову, расправить свалявшиеся волосы, вынуть чертовы катетеры из причинных мест…

Вместо этого он слушал далекий генеральский ор.

— Вы не должны были разделять команду! И определять состав делегации без санкции со стороны Совета!.. Вы, как руководитель должны были…

Спасительные помехи топили возмущенного Алдарова в себе, избавляя уши от необходимости все это слушать.

Конечно же генерал пришел в бешенство, узнав, что Артем и другие пошли на переговоры без санкции Атома. И, конечно, имел право винить в этом капитана, которого, вообще-то и отправил сюда затем, чтобы поддерживал дисциплину среди гражданских.

Но могли бы сами подумать кого сюда отправляют! Сразу же было понятно, что этот мусорщик — себе на уме, будет барагозить и бунтовать, следовать тупому закону пустоши вместо субординации и выкинет что-то такое в самый неподходящий момент.

Легко Алдарову говорить, думал Максимов. Он там в теплом кабинете, вокруг — тонна обученных и квалифицированных специалистов, настоящие вояки… тогда как здесь сброд из пришлых, мусорщиков, фриков и студенток. Они, в конце концов, в центре Пятна! Здесь никогда никто из атомских не был. Он, Максимов — глава группы первопроходцев. Очень плохо подготовленной группы. Разве он виноват в том, что в такой обстановке и такими людьми просто невозможно управлять?

Когда генерал снова вынырнул из вороха помех, он был уже немного спокойнее.

— Значит так, — говорил он, — теперь ваша задача — воссоединение группы. Если через час от разведчиков не будет связи, выдвигайтесь к Храму сами.

— Товарищ генерал, при всем уважении, это не так просто будет выполнить.

— Чего?.. — видимо, до Атома его голос тоже доходил с трудом. — Что ты там квакаешь, капитан?

— Прощу прощения, — как будто это он виноват в помехах! — я говорю, там целый город, понимаете? У меня два гражданских в силовой броне и никого, кто мог бы вести транспортер…

— И кто в этом виноват, капитан?! Мне нет дела до твоих трудностей. Найди способ подтвердить или опровергнуть прошедшие переговоры, если самозванная делегация не выйдет на связь.

— Боюсь, это невозможно.

— Тогда, если они не выйдут на связь, выполняйте первый чрезвычайный протокол.

Максимов невольно оглянулся на остальных, как будто они могли подслушать. Илья стоял вдалеке, спиной — разглядывал центр города. Лена была ближе, сгибала и разгибала конечности, шипя сервоприводами, словно делала разминку.

— Но если они будут еще живы и все же договорятся…

— Не мне, товарищ капитан, рассказывать вам о сопутствующих потерях.

— Понял.

— Что-что?

— Так точно, товарищ генерал!

— Так-то лучше, — Алдаров оборвал связь.

Чрезвычайный протокол был принят Военным институтом, как крайняя мера, действующая в обход приказов Ученого Совета, если миссия с точки зрения него, капитана Максимова, будет под угрозой. Всего в протоколе было четыре ступени и первая, про которую упомянул генерал, звучала так: “Капитан Максимов собственными силами и подручными средствами уничтожает источник трансляции вне зависимости от текущего положения отряда в целом или его отдельных участников”.

В текущем положении это значило, что нужно найти место, с которого можно точно навестись на Храм, взять ядерную установку — что бы там мусорщик не нес про закон пустошей, а Максимов считал ее трофеем Военного института, — и сделать один точный залп — снаряд должен пробить купол и взорваться внутри, чтобы точно все уничтожить.

К счастью, силовая броня отлично распознавала пусковое устройство, стоило его только положить на плечо, и включала интерфейс наводки в визоре. Еще один маленький секрет Военного института и причина, по которой особист настаивал, что он будет один из носителей брони, хоть и на самом деле ему не очень хотелось питаться жижей и ходить под себя.

Вот только осуществить это будет очень затруднительно. Скажем, нейтрализовать Пятую и пересечь ржавый ров будет несложно. Но внутри города им точно зададут жару.

А еще сложнее будет объяснить двум этим гражданским, почему нужно поступить именно так, а не иначе. Они ни за что не согласяться палить по театру, пока есть надежда, что собиратель и компания там и все еще живы.

“Делегация”, как назвал их генерал, отсутствовала уже сорок минут и скоро можно будет попробовать с ними связаться, и Максимов надеялся, что мусорщик ответит, что у них там все в порядке. Да, он не был согласен с дипломатическим путем решения проблемы, все это смахивало на огромную ловушку, но и рисковать своей шкурой, идя на прямую конфронтацию в самом гнезде врага, только потому что так приказал генерал — тоже не хотелось.

Особист отдавал себе отчет и в том, что у него проблемы и с субординацией и с долгом. То, чего профессия требовала от него находить в других и использовать, в себе он отыскивал с трудом.

Но вокруг Пятно, враги и совсем не те люди, с которыми можно эффективно прыгать на амбразуру. Приходится работать с тем, что есть.

Сраная жестянка не работала! Лена пошевелила рукой. Затем ногой. Каждое движение давалось с трудом, в механизмах что-то трещало и терлось друг о друга, будто в них насыпали песка. Появилась тяжесть — будто включили гравитацию и теперь она чувствовала огромный вес брони, который на нее надели.

По-хорошему, нужно было кому-то сказать об этом. Но капитан Максимов был последним человеком, к которому Лена хотела бы обращаться. Он казался таким же, как силовая броня — мощным снаружи, напыщенным, со стальной корочкой уверенности, но внутри — слабая потеющая плоть, которая не знает что делает.

А Артем ушел туда, за мост. Какого черта он все время вел эту колымагу? Какого черта единственный человек, которого она не боялась во всей этой компашке — все время был не рядом?! Она бы хотела поговорить, рассказать, поныть — о том, как ей тяжело и неудобно внутри этой брони, что аж даже спать приходится стоя или сидя, о том как плохо подогнанные для ее небольшого хрупкого тела сочленения натирают, о том как это, в конце концов, унизительно — писать через трубочку.

Но еще больше ей хотелось бы рассказать о том, как ей страшно. Рано или поздно силовая броня встанет окончательно и превратится в консервную банку с живым мясом внутри. И ей придется вколоть вакцину, которая, кажется, навсегда изменит ее жизнь.

А еще ведь между открытием брони и временем, когда укол начнет действовать, даже если его смогут поставить в ту же секунду, пройдет какое-то время. И все это время радиация будет просачиваться внутрь ее тела, выбивать молекулы из мест, где их вообще не надо трогать и разрушать ее нутро, превращать в кровавый кисель…

Лена понимала, что ее поведение абсурдно: страх перед необходимостью выйти из силовой брони не дает ей рассказать о проблеме, что в свою очередь лишь приближает неизбежное.

Они проходили это в университете. Когнитивные искажения. Они мешают ясно мыслить, создают большие проблемы в науке, жизни, отношениях и… убивают в пустошах.

— Фонарев не отвечает, — голос Максимова в интеркоме вырвал ее из круговерти тревожности в еще менее приятную реальность. — Уже прошло больше часа.

— Переговоры не длятся быстро, — ответил на это Илья.

— Но ответить-то можно было, — возразил особист. — У меня прямое указание из Атома: если делегация не отвечает, то план меняется.

— Меняется? Что это значит?

Лена слушала их, сжимая и разжимая пальцы силовой перчатки. Ощущение было такое, что ей приходится сжимать эспандер килограммов на двадцать. А потом ее внимание зацепилось за столб пыли на горизонте. Она единственная, кто смотрела не в сторону центра, а в стеклянное море.

— Что это? — перебила она мужчин.

— А? — Максимов повернулся на нее.

— На горизонте, вон там, — она с трудом подняла правую руку, чтобы указать на пыль.

— Сссууу… — Максимов развернулся и побежал к мосту. Лена смотрела на него с завистью. У нее бы сейчас точно так побежать не получилось. Лучше вообще не двигаться на всякий случай. А потом загрузиться в десантный отсек и не подавать признаков жизни до самого Атома.

Если, конечно, повезет туда вернуться.

— Эй, как там тебя… Пятая! Что это? — металлически кричал Максимов на всю пустошь.

— Чего орешь, гладкокожий? — гуль появилась из здания поста.

— Вы вызвали подкрепление?! — продолжал орать Максимов, приближаясь к ней на высокой скорости. Он ее сбить с ног хочет? У этих костюмов огромная инерция — Лена лишь недавно успела к ней приспособиться.

— Это Иволга со своей шайкой, — спокойно произнесла Пятая, — покинули периметр, едут домой наконец-то. Это их тупое добровольное изгнание закончилось, я полагаю.

— Мои люди не отвечают, — не унимался Максимов. Они ужасно контрастировали в диалоги. Гуль была даже слишком расслаблена и спокойна, тогда как особист обливался бы водой негодования, если бы сталь могла потеть. — У вас что-то произошло, да? И вы их вызвали?

— По моим каналам все в порядке, — пожала плечами Пятая. — Да не переживай ты так, железный, заржавеешь раньше времени. Седьмой только на морду страшный, а так он отходчивый.

— Что-то и правда не так, — сказал Илья по внутренней связи.

Даже если так, подумала Лена, что мы-то сделаем? Мы тут, за рвом, в дурацких стальных костюмах, транспортер вести некому и к ним движется чрезвычайно вооруженная группа не очень добрых гулей.

Но вместо того, что бы озвучить эту обреченность, Лена разлепила губы, зажала кнопку связи и произнесла:

— Илья… пока они не прибыли, а Максимов не сделал ситуацию еще хуже, — она не сомневалась, что он сделает, — мне нужна твоя помощь.

Артему снился странный сон. Капитан Максимов — совсем не в силовой броне, а при параде, в фуражке с кокардой в виде модели атома, орет ему в лицо:

— Прием! Артем! Собиратель, твою мать… Отвечай! Как у вас обстановка? Прием!

При этом голос шел как будто издалека, да еще и перебивался помехами, хотя круглое пухлогубое лицо особиста вот оно — прямо перед носом…

Я лежу, подумал Тема. Я лежу, а это разрывается рация где-то рядом. Ребята, оставшиеся за рвом, переживают. Надо бы им ответить… но что? Я лежу на полу, меня сразила ужасная мигрень, которую, кажется, наслал огромный мясной мешок под куполом театра?

Тема открыл глаза и увидел его — этот самый мешок. Плоть легко покачивалась и не то чтобы пульсировала, а скорее сокращалась, будто что-то внутри, под кожей, постоянно перемещалось.

Затем собиратель повернулся на звук — и чтобы найти рацию, и ради сохранения психики. Постоянно смотреть на этот отвратительный сгусток было просто невозможно.

Рация была рядом, но… она была обвита небольшой щупальцей, которая медленно утаскивала ее прочь — куда-то под уцелевшие ряды партера.

— Черт, — прошептал Тема, перевернулся на живот, встал на четвереньки и попытался добраться до дурацкого отростка и отобрать рацию. Его мутило, как после долгого дневного сна, когда не помнишь какой сегодня день, месяц и год, руки слушались плохо и в конце концов рация исчезла где-то между мотков проводов и ошметьев отвратительной плоти. Голос Максимова исчез вдали.

Тема еще раз выругался и только сейчас догадался оглядеться.

В зал набилось куда больше гулей, чем он запомнил. Не меньше десяти человек активно суетились и среди них нигде не было видно Второго.

А еще нигде не было ни Ская, ни Панина, ни Марты.

Что происходит?

— Эй ты! — его заметили, какой-то высокий гуль-мужчина наклонился над ним и сказал, — ну-ка сиди на месте и не двигайся.

Голос звучал спокойно. Не угрожающе, а как бы предупреждая.

— Будешь дергаться — мозги из ушей полезут, — продолжил гуль, — Пришедший так и убить может…

— Это Пришедший? — задал Артем вслух первый вспыхнувшей в голове вопрос.

— Да. Повезло тебе, академовскому, его узреть.

— Где все?..

— А, — гуль огляделся. — Это тебя надо спросить. На одного из ваших защитный рефлекс Первого вообще никак не подействовал и пока Захар искал способ, как все это прекратить, а вокруг началась суета, он сбежал.

— Он робот, — выпалил Тема, — синт. Не наш. Из Нового союза.

Гуль повернул голову набок, его взгляд внимательно шарил по лицу Артема. Будто проверял, не повредился ли тот разумом.

— Что ж, это многое объясняет, — гуль кивнул, — куда он мог пойти? Что ему нужно?

— Понятия не имею. Я думал, то же, что и нам — остановить трансляцию…

— М-да, толку от вас, гладкокожих, конечно… — это прозвучало обидно, но в словах гуля все еще не было злобы.

— Где… остальные?

— Ваша оголтелая женщина сбежала с криком “я на это не подписывалась!”, как только очнулась. У нас не было времени ее остановить, поиск вашего этого… робота поважнее.

Артем хотел спросить про Ская и еще — воды, но не успел. Кто-то крикнул “наверху!” и спокойный гуль исчез, вокруг снова началась суета. Раздались крики, какая-то быстрая тень метнулась с ярусов вниз, раздались звуки раздираемой плоти, кто-то упал прямо перед Артемом и под ним сразу натекло много красного, а потом это все отошло на второй план, потому неожиданно стало трудно дышать.

Отвратительная кожаная удавка захлестнула шею и потащила его куда-то. Плечи врезались в углы столов, серверных шкафов, ноги волочились по проводам, выцветшим ковровым дорогам, а потом стало совсем невыносимо — его подняло и ноги зависли в воздухе. Он попытался вздохнуть — не вышло. Зрение стало наливаться кровью, и неожиданно открывшийся панорамой зал, где происходило очень много движения, будто накрыло красным туманом.

А потом спина ударилась в стену, руки и ноги обхватили кожаные щупальца и удавка на шее немного расслабилась. Артем широко открыл рот и сделал очень глубокий, захлебывающийся вдох.

И посмотрел вниз. Там, среди нескольких трупов гулей стоял с ног до головы покрытый кровью Роман Панин. Он уверенно стоял в проходе, уперев руки в бока, а его голова была поднята вверх — он смотрел прямо на Пришедшего.