Альфа-особь

Глава 13. Исследования

Близилась середина августа. Питер стоял в тягучем, затхлом тепле, и только редкие дожди приносили передышку. За последние недели никто особенно на них не нападал, засада наемников стала исключением, но не правилом. Тем не менее, в небе все чаще появлялись БПЛА: мелкие разведывательные ''стрекозы'' с пропеллерами, едва заметные среди облаков, и тяжелые крылатые аппараты, зависающие на высоте, как черные точки.

Вадим научился их различать по звуку: у одних треск, у других низкий гул, как будто огромная оса зависла над кварталом.

''Значит, не забыли про меня. Следят. Выжидают.''

Внутри Дома Советов кипела работа. Настя руководила зараженными, которых использовали как носильщиков и грузчиков до парадного входа, Исаев с остальными врачами, рукастыми помощниками из выживших обустраивали лабораторию. Половину из доставленного оборудования удалось оживить: сервер со специализированным ПО, центрифуги, инкубаторы, часть холодильников, пара электронных микроскопов с ультравысоким разреением. Но главного не хватало — секвенаторов нового поколения, позволяющих раскладывать штамм Хронофага по молекулам. Без них все анализы были в лучшем случае топтанием на месте.

— Нам нужны реактивы, — бормотал Исаев, перебирая ящики. — Кюветы, праймеры, ферменты, запасные колбы… Нужны стерильные боксы, иначе любая проба будет загрязнена. А без нормального секвенатора мы слепы, старые не имеют ряда важных функций. Мы не сможем детально понять, что именно у тебя в крови, Вадим.

— Я понял, — отрезал тот. — Список составь.

— Уже, — Артур показал ему листок, исписанный мелким почерком. — Тут половину хрен достанешь даже в мирное время.

Вадим усмехнулся:

— А сейчас у меня, между прочим, личный зоопарк. Двадцать развитых, сотни первой стадии, и все носят. Достанем. Хоть стены снесем, но достанем.

— Не все так просто, — вздохнул Исаев. — Я знаю, где точно были хранилища с реактивами, в старом филиале института на Аптекарском острове. Но это территория — чертов ад. Там улей, огромный, и плюс рядом постоянно бродят стаи...

— Ничего, — Вадим пожал плечами. — В ад так в ад. Мне не привыкать.

Он говорил спокойно, но внутри понимал: ставки становятся все выше. Чем больше они восстанавливали из старого мира, тем сильнее тянули на себя внимание тех, кто следил с неба. Деятельность последователей Самуила не могла остаться без внимания сторонних наблюдателей...

Вечером, сидя у окна бывшего кабинета чиновника, он глядел на медленно ползущие облака и думал.

''Я им нужен живым. А если нужен им, значит, нужен всем остальным. Вопрос только, как долго у меня будет простор для действий?''

Не забывал Соколовский про другие дела.

Айтишники Самуила работали взаперти, в бывших подсобных помещениях, которые превратили в импровизированную ''лабораторию радиоэлектроники''. Двери обили листовым металлом, окна заложили шлакоблоками, по углам торчали самодельные антенны из медного кабеля. Не поленились. Все это вместе составляло клетку Фарадея, чтобы никакой сигнал не просочился наружу и обратно.

На полу стоял стол, уставленный добычей с мертвых наемников: тяжелый КПК, угловатые навигаторы, пара планшетов в толстых корпусах и те самые рации с чужим логотипом. Каждый предмет уже успел разобрать дотошный инженер Вася, худой мужик с припухшими веками, в толстых очках с трещиной на линзе. Рядом копошился его напарник, молодой парень, некогда айтишник-фрилансер, которому теперь досталась роль ''хакера''.

Вася кряхтел, ковыряясь в КПК тонким паяльником и пытаясь снять экран.

— Да это не техника, а какой-то чертов инопланетный артефакт, — буркнул он. — Ничего знакомого. Чипы маркировки не имеют. Платы как будто кастомные, таких я даже в статьях не встречал.

— Ну? — Вадим скрестил руки, наблюдая. — Есть шанс вытащить хоть что-то?

— Шанс? — фрилансер усмехнулся и постучал ногтем по корпусу навигатора. — Да эти штуки защищены так, будто их собирали на секретном объекте, а не на заводе Apple. Во-первых, весь софт под уникальным шифром. Во-вторых, система самоуничтожения, при любом вмешательстве вся память мгновенно перезаписывается мусором.

Вася добавил, не отрываясь:

— Тут криптография уровня, которого я не видел даже у военных, когда работал с ними. Такое ощущение, что использовали квантовые алгоритмы или что-то близкое. Не взломать простыми методами.

— То есть ноль? — уточнил Исаев, заглянув через плечо.

— Не ноль, — буркнул айтишник. — Мы смогли понять лишь одно: все устройства связаны между собой в единую сеть. Каждое имеет свой идентификатор. Вот эти метки — ''SPR-6-8-DELTA'' и прочие — это часть распределенной системы. Но ключей доступа нет, а сами каналы связи идут по закрытому протоколу.

Фрилансер махнул рукой на антенну, подключенную к навигатору:

— Даже перехватить сигнал нельзя. Все зашифровано, да еще и с переменной частотой. Мы видим только пустой спектр с кучей белого шума.

Вадим нахмурился.

— Иными словами, вы даже подтвердить не можете, кто ими управляет?

— Даже это. Но точно не армия. У военных таких технологий не было... То, что вы притащили, опережает нынешний уровень лет на пять... А то и десять.

Исаев поджал губы и сказал то, что крутилось у всех на языке:

— Это не бандиты и не сектанты. Это структура. Организация. Слишком сложная и богатая, чтобы просто собирать отбросы бывшей армии.

Вадим разглядывал трофеи еще минуту, потом отодвинул их, как ненужный мусор.

— Значит, будем считать, что в городе завелась ЧВК с доступом к передовым разработкам, разграбившая перед концом света секретные полигоны и лаборатории.

— И следят они за тобой, — напомнил Василий, снимая очки и протирая их краем рубашки. — Это факт.

Вадим кивнул. В груди неприятно заныло.

Секта Самуила жила строго по распорядку: утренние и вечерние молитвы, общие собрания, дежурства на баррикадах, распределение пайков. ''Пророк'' умело держал людей в тонусе, придавая смысл их бедственному существованию. Его проповеди гремели в зале заседаний, где над главной трибуной теперь висела деревянная икона с Иисусом, грубо вырезанная из фанеры. Самуил возвышался над толпой, размахивая руками, и голос его катился эхом по рядам:

— Господь явил нам знамение! Вадим — первый из новых, кто войдет в Царство Божье и поведет нас! И как он управляет тварями зараженными, так поведет он и нас в светлое будущее!

Толпа ревела ''аминь'', женщины плакали от восторга, мужчины били себя в грудь и крестились. Новость о том, что врачи трудятся над ''даром благословения'', возможностью повторить путь Вадима и сохранить разум при заражении, обрести силу и потенциальное бессмертие, стала для людей новой верой. Они грезили, что скоро каждый истинно верующий получит ''божественный иммунитет'' и ''услышат божественный голос'', и Самуил искусно подкармливал эти надежды.

Вадим стоял сбоку, на возвышении, рядом с охраной ''пророка''. Его молчаливая фигура в черной куртке и с автоматом на плече вызывала у людей трепет, будто он и вправду был живым чудом. Сотни глаз смотрели на него снизу вверх, и в каждом блестела смесь страха и надежды.

Сам он чувствовал себя неуютно. Весь этот религиозный бред вызывал раздражение, но Вадим понимал: спорить смысла нет. Толпа жила этим, и Самуил был ее нервной системой. Он умел манипулировать людьми мягко, почти искусно: где-то поднять голос, где-то приобнять старуху, где-то дать ребенку конфетку. Люди в нем видели отца и пророка.

Вадим же видел больше. За всей театральной напыщенностью Самуил на самом деле болел за своих, искренне хотел, чтобы эти сотни выживших не померли от голода и отчаяния. Он распределял пайки, организовал медпункт, оборону, заставил людей работать на общину, а не только на себя. Да, он прикрывался религией, но в глубине это был не психопат, а скорее фанатик, которому удалось превратить фанатизм в инструмент выживания.

''Неплохой менеджер, только с перекосом в сторону Библии,'' — думал Вадим, наблюдая, как люди жадно ловят каждое слово проповедника.

Ему самому было не по душе, что его выставляют ''первым из новых апостолов''. Но он молчал. Союзники нужны были позарез, и лучше толпа, которая заглядывает тебе в рот, чем толпа, которая готова разорвать. К тому же врачи реально работали, пусть и под лозунгами ''божественного промысла''.

А если Самуил зайдет слишком далеко? Вадим невольно усмехнулся. Тогда все просто. Весь Дом Советов держался на вере, что он, Вадим, избранный. Стоит ему щелкнуть пальцами, и те же самые фанатики перекинут свою веру на него. Переворот был делом одного слова и подмоги со стороны зараженных. Но пока что он играл роль.

Жизнь в Доме Советов текла в странном равновесии. Водой обеспечивал старый насос, работавший от генератора и качавший воду из скважины. Продукты — в основном консервы, крупы и сухпайки добывали рейдами по складам и супермаркетам, иногда за бартер выменивали у соседних групп выживших. Электричество выдавалось строго по расписанию: вечером на пару часов включались лампы и обогреватели. Кухня была в бывшей столовой, где за большими алюминиевыми котлами круглосуточно дежурили женщины и подростки, вываривая похлебки из того, что удавалось раздобыть.

Дети бегали по коридорам, играя в ''зараженных и благословленных'', где ''зараженных'' всегда разгоняли палками, а ''благословленные'' спасали всех, громко подражая Вадиму. Мужчины дежурили на баррикадах и крышах, где стояли самодельные турели из сваренных вместе труб и найденных пулеметов.

Снаружи, на площади, бродили орды обычных зомби, сектанты их не трогали. Люди верили, что зараженные слушаются Вадима и значит, бояться нечего. Но иногда ночами к стенам подходили развитые или стаи бешеных собак, и тогда дежурные открывали огонь.

Внутри царил почти порядок, но Вадим четко видел: все это держалось на хлипкой нитке веры. Люди выживали не только благодаря пайкам, а потому что Самуил заставлял их верить в смысл, а вера держала психику от краха.

Исаев, однако, был мрачнее обычного. Несколько дней он наблюдал за одним из ''иммунных'', мужчиной лет тридцати пяти, которого Самуил не раз ставил в пример. Тот много раз возвращался из вылазок исцарапанным, с укусами и рваными ранами, но всегда восстанавливался без признаков заражения. Настоящий герой общины. Теперь все изменилось.

— Вадим, — тихо сказал Исаев, когда они вдвоем проходили мимо медпункта. — У меня плохие новости.

— Ну, выкладывай, — нахмурился тот.

— Видел Левченко? Того, что ''неуязвимый''? У него пошли пятна на коже. Серые, плотные. Появились судороги, лихорадка и светобоязнь. Я проверил кровь, там мутировавший штамм. Он прорвал защиту.

— Гадство!

— Инфекция эволюционирует, даже внутри одной особи. С каждым зараженным организмом он меняет ключи, ищет слабые места. Левченко держался долго, но все равно сломался. Заражение идет по другому сценарию: трое суток после проявления симптомов, но он пока сохраняет рассудок.

Вадим помолчал, всматриваясь в серый свет из окна.

— То есть никто не в безопасности. Ни иммунные, ни... -он ткнул себе в грудь. — Ни такие, как я.

Исаев пожал плечами.

— У тебя все иначе. Но это тревожный сигнал. Если вирус научился ломать даже иммунных… боюсь, у нас еще меньше времени, чем мы думали.

Вадим выругался сквозь зубы. В голове сразу всплыло лицо Самуила, который вчера, стоя перед толпой, громогласно кричал о том, что ''благословение защитит каждого истинного верующего''.

Ну и что теперь? Когда ''неуязвимые'' начнут помирать один за другим или превращаться в монстров, что он скажет людям?

Он посмотрел на Исаева и заметил, что тот тоже понимает: вера толпы может треснуть в любую минуту. А вместе с ней и вся эта хрупкая крепость...

Путь к Аптекарскому острову пролегал через пустые кварталы, где ветер гонял мусор и обрывки афиш с давно отмененных концертов. Сопровождение привычно состояло пары развитых с Настей, двигавшихся цепью по бокам, словно черные тени. Настя шла рядом, внимательно оглядываясь. Двигаться большой группой не стоило, так менее заметно с воздуха.

Исаев шел в защитном костюме, натужно дыша сквозь фильтры респиратора, но глаза у него сияли: ученый азарт перебивал усталость и страх. Однако Вадим вдруг свернул с дороги, махнув Насте, и повел отряд в сторону подземных коммуникаций.

— Ты говорил, нам в клинику, — буркнул Исаев, нервно косясь на серые провалы люков и заросшие вирусными стеблями входы в подвалы.

— Дойдем, не переживай. Сначала кое-что покажу. Ты же хотел видеть все сам? Вот и смотри.

Спуск в улей встретил их тяжелым запахом сладковатой гнили и влажным теплом, будто внутри туннелей поселилась гигантская живая печь. Биомасса покрывала стены, шевелясь от малейшего сквозняка. В полумраке слабо светились голубоватые опухоли и нарывы, тянувшиеся в глубину.

— Господи, — выдохнул Исаев, поправляя фонарь на шлеме. — Это как если бы кто-то смешал муравейник, грибницу и мясокомбинат…

Вадим лишь хмыкнул. Он уже привык.

В дальнем отсеке они наткнулись на то, ради чего он и привел сюда ученого. Там подстилке из слизистой массы, сидели две фигуры, державшие в руках крошечных созданий. Исаев замер, прижимаясь к стене.

Это были младенцы зараженных второй стадии — миниатюрные, но уже полностью сформированные. Серая кожа блестела под слизью, крошечные когти цепляли переплетения биомассы, четыре глаза мерцали, словно угольки.

— Мать моя… — только и смог выдавить Исаев, глядя, как один из детенышей пытается укусить свисавший жгут вирусной поросли, а та откликнулась судорогой и выдавила каплю мутной жидкости. — Они... они жизнеспособны. Это… новорожденные.

— Угу, — кивнул Вадим. — Я тебе не говорил заранее, чтобы сам убедился. Инфицированные плодятся. Причем быстрее, чем мы думали. Беременность у них идет в разы быстрее, чем у нас.

Исаев шагнул ближе, вглядываясь, словно в музейный экспонат. Его голос дрожал, но не от страха, а от восхищения и ужаса одновременно:

— Миниатюрные версии развитых… полноценный цикл размножения… Если это не прервать, у нас нет шансов. Даже если сожжем один улей, в другом уже подрастает следующее поколение.

— Вот именно, — кивнул Вадим.

Исаев молча сел на обломок трубы и долго смотрел на шевелящихся малышей и увлеченных матерей. Потом тяжело выдохнул:

— Но жизнь не останавливается, Вадим. Она найдет выход. Всегда. Если люди проиграют, Землю унаследует это новое поколение. Homo novus, суровые, приспособленные, жестокие. Но они будут жить.

Вадим мрачно усмехнулся:

— Ну что ж, док, может, ты и прав. Но пока я тут, я не собираюсь полностью сдавать планету этим уродцам. Постараемся ужиться вместе.

Они вышли из подземных катакомб, оставив за спиной гул и влажное дыхание улья. Небольшой отряд двинулся дальше, к острову, где серели корпуса Федерального научно-клинического центра инфекционных болезней.

Здание выглядело лучше, чем многие другие: окна не все выбиты, часть крыши еще держалась, фасад местами потемнел от копоти, но в целом устоял. Бомбежки не так сильно навредили.

По двору пробегали крысы, прорастающий борщевик и крапива лезли прямо через асфальт. Наглядный пример того, как природа начинает отвоевывать свое, стоит цивилизации дать слабину. И, похоже, нормальная флора и фауна не особо переживала из-за соседства с порожденными Хронофагом формами, постепенно устанавливался некий экологический баланс.

— Вот оно, — сказал Исаев, остановившись и прижимая руку к стеклу шлема. В голосе слышалась странная смесь радости и тоски. — Почти как тогда…

— Ты когда-нибудь работал здесь? — спросил Вадим, держа автомат наперевес.

— Нет, но бывал часто. Коллеги из ФМБА занимались здесь фундаментальными исследованиями. Мы сотрудничали, обменивались образцами, штаммами, результатами. Я помню… — он вдруг усмехнулся. — В конце двадцатых мы спорили, кто первый построит полноценную базу данных эпигенетических факторов для некоторых групп вирусов. Они всегда были впереди...

Настя тихо фыркнула.

Внутри царил хаос. Бумаги валялись на полу, на дверях висели таблички с надписями ''Сектор молекулярной диагностики'', ''Лаборатория высокоопасных инфекций'', кое-где даже целые сейфы были выдраны и распахнуты. В коридорах стоял стойкий запах этанола, смешанный с плесенью.

— Когда объявили экстренную эвакуацию, — продолжал Исаев, поднимая какой-то помятый лист. — Мне тогда сказали: "Через два часа вылетает последний борт на север". Я был в своем НИИ, застрял на совещании, руководству из Москвы требовалась наша консультации... и опоздал. Они улетели с военными на север. Те, кто успел.

— А ты остался здесь? — уточнил Вадим.

— Да. — Исаев пожал плечами. — Думал, что все равно, Питер никуда не денется. Первые недели мы еще пытались работать, но потом… Потом стало ясно, что вирус не просто очередная эпидемия.

Они углубились в здание. Пыльные коридоры вели к изолированным боксам, где до сих пор стояли ряды холодильников и лабораторных шкафов.

— Вот здесь, — наконец сказал Исаев, показывая рукой на массивные двери с биологическим знаком опасности. — Нам нужны реактивы: наборы для амплификации, ферменты, стандартные носители РНК, ДНК. Без этого мы не сможем даже начать картину строить.

Вадим оглядел ряды тяжелых боксов.

— За раз не утащим. Мда.

— По частям. — Исаев вздохнул. — Придется делать несколько ходок.

Вадим чертыхнулся сквозь зубы, но кивнул.

— Ничего, грузчики у нас есть. — Он кивнул на развитых, что молча шагали рядом, готовые подхватить хоть тонну металла. — Со сборкой лаборатории же справились, справимся и с этим.

Исаев еще раз посмотрел на пустой коридор и устало усмехнулся:

— Если повезет, у нас получится. Усилия окажутся не напрасны.

Вадим остановился в полутемном коридоре НИИ, прислонился к стене и внимательно посмотрел на Исаева.

— Артур, давай-ка еще раз. В Доме Советов много лишних ушей, здесь тихо, только мы. — Он ткнул пальцем в бетонную стену. — Объясни честно: затея с ''благословением'' для других вообще реальна? Или это все больше похоже на авантюру?

Иммунолог помедлил, поправил сползшую маску и наконец заговорил:

— Если коротко… шансы не то чтобы нулевые, но крайне малы.

— Погоди, — нахмурился Вадим. — Ты же сам предлагал, типа, исследуем штамм, посмотрим, может сможем повторить. Теперь вдруг малые шансы?

Исаев развел руками.

— Я предлагал, да. Потому что это единственный путь, где хотя бы в теории есть перспектива. Все остальное — тупики. Но… ты должен понимать, что Хронофаг — это не вирус в том виде, в каком мы привыкли. Это вообще нечто особое.

— Ну ты объясни, не делай вид, что я полный идиот, — буркнул Вадим. — Я не доктор, но кое-что читал из секретных документов, в школе учился, умны книжки читал.

— Хорошо. — Исаев вздохнул. — В классической биологии вирус — это крошечный паразит, кусок генетического кода, упакованный в белковую оболочку. Его задача проста: внедриться в клетку, заставить ее работать на себя, а потом размножиться и разнести копии дальше. Простая, примитивная схема.

Он сделал паузу и постучал пальцем по стене, будто набивая ритм.

— Но Хронофаг… он совершенно другой. Его геном огромен, во много раз больше, чем у любых известных вирусов и сама структура... в ней котором сочетаются фрагменты с одной и двумя нитями ДНК. Там есть последовательности, которые выглядят как программы — сложные, многослойные. Они могут активироваться или замолкать в зависимости от обстоятельств. Как будто кто-то заранее предусмотрел все возможные сценарии.

— Да всем понятно, Хронофаг — не просто очередная простуда.

— У него нет фиксированной формы. Он адаптивен на молекулярном уровне. Мы привыкли, что вирус подстраивается под иммунитет или лекарства поколениями, через мутации. А здесь адаптация идет мгновенно, с минимумом ошибок, будто он переписывает собственный код прямо в процессе. Ну тупо наугад, а словно ''понимает'' как нужно заранее.

Вадим присвистнул.

— Ну, это я и так чувствовал… он в башке сидит как будто живой.

— Верно. И это не метафора. — Исаев пристально посмотрел на него. — У Хронофага есть способность к так называемым неклассическим биохимическим реакциям. Мы не понимаем, как он это делает. Например, он может обходить термодинамические ограничения, заставляя молекулы собираться в устойчивые структуры там, где по всем законам химии они должны разваливаться.

— То есть… еще и нарушает физику? — Вадим усмехнулся.

— Не нарушает, — поправил Исаев. — Он обходит. Использует такие каналы и механизмы, которые нам пока просто неизвестны. Это как если ты увидел ключ, который открывает замок не через скважину, а через петли двери. И при этом работает надежнее, чем сам замок.

Вадим нахмурился.

— Ладно, допустим. А в чем проблема тогда? Взяли мой штамм, изучили, пересадили в других.

Исаев устало улыбнулся.

— Вот в этом и кроется главный обман. Ты — уникальный случай. Штамм в тебе стабилизировался, и твой организм не только выжил, но и сохранил высшие функции мозга. Но это произошло по миллиону факторов: твоя генетика, иммунитет, случайные мутации, возможно даже микробиом кишечника. Мы не знаем. И главное, мы не можем ''пересадить'' твой штамм другим людям, пока не понимаем, как он работает. Это не как переливание крови. Это больше похоже на попытку скопировать сложнейшую компьютерную программу, не зная языка, на котором она написана.

— Но ты же говорил, что шанс есть? — надавил Вадим.

— Есть. — Исаев кивнул. — Но маленький. Чтобы превратить тебя из уникального исключения в массовый пример, нужно расковырять Хронофаг буквально по нуклеотидам. И даже тогда мы не знаем, можно ли его ''одомашнить''. Он слишком чужой... А может дело не только в нем, тогда придется проводить полное секвенирование твоего генома и моделировать его поведение с Хронофагом, выявлять нужные последовательности, потом пробовать привить их другим людям, что не совсем моя область. Я не генетик, а иммунолог.

Вадим хмыкнул и оттолкнулся от стены.

— Значит, если по-честному, ты сам до конца не веришь.

— Если по-честному... -Исаев устало провел рукой по лицу. — Я не верю в быстрый успех, у нас мало ресурсов и недостаточно профильных специалистов. Но я верю, что это хотя бы направление, где можно искать решение. Все остальное — только отсрочка смерти, данную чуму нельзя вылечить, к ней можно лишь приспособиться.

— Б..я.

Они шли по пыльному коридору, краска на стенах облезла, на полу хрустели осколки стекла. Вадим слушал, как Исаев говорил быстро, увлеченно, почти забыв, что вокруг опасная зона, без надзора Вадима или Насти зараженные могли напасть на обычного человека.

— Мы ведь знаем, откуда все пошло, — продолжил иммунолог. — Китайцы. Они нашли этот вирус в подводной каверне. Глубже трех километров, условия нечеловеческие: давление адское, температура скачет, химия воды — сплошные сероводороды и тяжелые металлы. Там эволюция шла по другому сценарию. И Хронофаг существовал в той среде сотни миллионов лет, если не больше.

— Ну а дальше они намудрили с ним, — буркнул Вадим. — Я помню новости. Подогнали вирус к человеку.

— Именно. — Артур кивнул. — Вирус сам по себе не мог проникать в клетки млекопитающих и никогда бы не смог в естественных условиях. Его рецепторы были заточены под совсем другие организмы. Китайцы вмешались в белковые ключи, изменили поверхности, чтобы они совпадали с человеческими мембранными белками. По сути, они сломали биологический замок, чтобы чужой ключ подошел.

— Ага, и теперь у нас на улицах цирк с конями, — Вадим сплюнул. — Мутировавшими обезьянами и прочей говорящей живностью.

— Только проблема в том, — продолжил Исаев, будто не услышав. — Что Хронофаг остался самим собой. Даже если он получил возможность жить в нас, его внутренняя логика — не земная. В его геноме есть участки, которые вообще не кодируются привычным образом. В нем встречаются нетипичные аминокислоты, те, которых в нашей биосфере попросту нет.

Он помолчал и добавил:

— Мы сравнивали последовательности. Ни один известный вирус не содержит таких ''чужих'' включений. Это не похоже на мутацию. Это как если бы в твою родную речь вставили слова с чужой планеты.

Вадим фыркнул:

— Красиво говоришь. А по-простому?

— По-простому повторю: Хронофаг — не вирус в привычном смысле. Это альтернативная ветвь биохимии, замкнувшаяся в изоляции. А китайцы, думая, что справятся, просто взяли и открыли клетку с тигром. Вечной жизни захотели, полудурки.

Они свернули к пролому в стене, воздух был затхлый, пах плесенью. Вадим задумчиво сказал:

— Этот триппер был безопасен, пока сидел в своей дыре?

— Безопасен — громко сказано, — поправил Исаев. — Он был ''не наш''. Не мог пересекаться с нами никак. Но теперь, когда его подогнали под человека, он получил доступ к совершенно новому ''материалу'' и начал штамповать то, что мы в самом кошмарном сне представить не могли.

— И, судя по всему, неплохо справляется, — проворчал Вадим. Артур вздохнул.

— И еще как. В его белках мы нашли структуры, которые стабильны при температуре, от которых обычные белки давно разрушаются. Они не подчиняются классическим законам сворачивания. Получается, китайцы выпустили не просто вирус, а биологическую машину, созданную самой природой в совершенно иных условиях.

Вадим посмотрел на него прищурившись:

— Машина, говоришь? Так он больше ''живой'' или ''неживой''?

— Он живой. Но… по-своему. Его устройство слишком рационально. Слишком отлажено. Иногда кажется, что его собирали специально.

Вадим хмыкнул:

— Ну да, собрали. Лаборанты на подводной станции, чтоб их там том свете посильнее жарили...

— Нет, Вадим, — Исаев покачал головой. — Они лишь подтолкнули. Основу он нес в себе миллионы лет.

— И что ты хочешь сказать? Что мы теперь живем в мире чужой биологии?

— Я хочу сказать, — Артур поправил респиратор. — Что мы больше не господствующий вид и сами спровоцировали глобальную катастрофу.

— А что ты там говорил про адаптацию и минимум ошибок?

— Вот возьмем этих первые зомби, что бродят стадами… они ведь выглядят как тупиковая ветвь. Искалеченные, потерявшие все человеческое, деформированные. Но с точки зрения Хронофага — это не ошибка.

— Я в курсе. Они заползают в темные норы и вырастают в ульи.

— Именно, — Артур поднял палец. — Они — строительный материал. Из их тел вырастают ульи. Они — охрана, тупая, но эффективная. Они и фабрики по производству новых штаммов. Даже их бесцельное шатание по городу не случайность: они рассеивают споры, заражают все подряд. Кажется, будто это хаос, но на самом деле в нем есть внутренняя логика. Вирус использует их тела, чтобы исправлять собственные же ошибки. Он как будто запускает форсированную эволюцию, проверяет разные варианты. Что не работает, превращается в органику для улья. Что работает, закрепляется и развивается дальше. Как те адские детишки у особей второй стадии.

На мгновение Артур замолчал, потом продолжил:

— Или тот же Левченко. Оказывается, у него была врожденная атипичная реакция иммунной системы. Я следил за его течением болезни… И у него все шло не так, как у первых зараженных. Более плавно. Долго держался, почти четыре дня. Сначала терял высшие функции медленно, почти незаметно. Не было этих обвальных перегрузок организма, как у большинства.

— Но в итоге все равно превратился.

— Да, разум потерял. Но сам процесс шел иначе. Как будто вирус искал новый путь, пробовал перестроить хозяина так, чтобы не убить его и не искалечить. Это ведь тоже способ оптимизации. Хронофаг не просто мутирует, он корректирует свои ошибки в реальном времени. Как будто каждая неудачная мутация становится ступенькой для следующего шага. Или... или существует некий пока не открытый механизм обратной связи.

— Вот дерьмо... -протянул Вадим. — Значит, даже тупиковые формы ему на пользу. Я догадывался...

— Ага. Тупиковые на первый взгляд мутации — всего лишь побочный продукт эксперимента, который тоже можно пустить в ход. И чем больше материала Хронофаг получает, тем быстрее двигается эволюция. Поэтому-то я и говорю: у нас мало шансов. Мы привыкли, что патоген рано или поздно ослабевает, приспосабливается к хозяину. Но здесь хозяин сам превращается в инструмент.

Вадим скривился в черной усмешке:

— Выходит, человечество стало полигоном.

— Нет, вся биосфера.