Альфа-особь

Глава 22.1. Доктор Супермозг

В глубине улья царила вязкая тишина, нарушаемая лишь влажным, едва слышным шорохом биомассы. Вадим сидел в позе лотоса у пульсирующей стены, положив ладонь на органическую поверхность. Под хитиновыми пластинами на его предплечье пробежали волны едва заметного жара, сигнал о том, что соединение установлено.

Исаев находился рядом, словно уже давно принял для себя факт: пути назад нет. Его глаза горели нетерпением, не страхом.

— Готов? — спросил Вадим, бросив на него испытующий взгляд.

— Более чем. — Исаев чуть улыбнулся. — Давай попробуем сеанс совместной медитации.

Вадим сосредоточился, мысленно потянув тонкие нити биорадиосвязи, которые связывали его с сердцевиной улья. Это ощущалось как погружение в беспорядочный океан на первый взгляд данных: миллионы генетических цепочек, белковые конструкции, модели тканей, схемы трансформаций. Все это жило и переливалось, но доступ к нему имел только он, альфа.

В этот момент он словно приоткрыл дверь. Вадим ''подтянул'' к себе Исаева, как бы включив его в собственное поле. Связь вспыхнула короткой болью, будто чужой разум коснулся глубин его мозга.

— Черт... -выдохнул Исаев, стиснув зубы. — Чувствую... чувствую потоки! Это… невероятно…

Через Вадима иммунолог получил расширенные права доступа. Все, что раньше видел только альфа, теперь раскрылось и перед ним. Исаев едва удерживался, чтобы не утонуть в этом информационном океане.

— Это… это живая библиотека, — проговорил он, едва дыша. — Гигантский биокомпьютер с библиотекой морфогенетических шаблонов, программируемый через эмоционально-смысловые команды. Но для него ты — ключ допуска. Без тебя я всего лишь внешний раздражитель.

— Не увлекайся, — глухо сказал Вадим. — Здесь легко потерять себя.

— Я не потеряю. — Исаев закрыл глаза, вслушиваясь в невидимые вибрации. — Наоборот… я чувствую, что могу настраивать процессы точнее, чем ты. Аминокислотные цепи, конфигурации белков… Улей показывает мне их так ясно, словно это детские паззлы.

Биомасса под их руками зашевелилась, начала подстраиваться, реагировать на новые команды. По стенам пробежали линии светящейся биолюминесценции, складываясь в подобие узора. Вадим нахмурился.

— Чувствуешь? Это признание моего доступа. Но только пока я рядом.

— И этого достаточно, — с хриплым восторгом ответил Исаев. — Вместе мы сможем синтезировать то, о чем я говорил. Штаммы для редактирования генома, и для массового создания управляемых омег. Это реально, Вадим.

Соколовский молчал, прислушиваясь к ощущениям. Он ощущал присутствие Исаева внутри себя, как второго пилота в кабине. Это было странно, неприятно, но в то же время давало новый уровень контроля, как если бы его собственное зрение вдруг удвоилось.

— Посмотрим, — наконец сказал он. — Но помни, я решаю, что пойдет в ход...

Исаев открыл глаза и кивнул, но во взгляде было слишком много восторга, чтобы он действительно воспринял это как ограничение. Его губы шевелились беззвучно, будто он вел внутренний диалог с чем-то невидимым. Ткань улья дрожала и вспыхивала огоньками биолюминесценции.

— Невероятно... -прошептал Артур. — Смотри, Вадим, ульи уже хранят внутри себя полуготовые конструкции. Не хаос, а хранилище паттернов. Улей не столько создает с нуля, сколько комбинирует, переставляет.

В их общем ментальном поле раскрылась живая ''матрица'', вязкое полотно из светящихся нитей, пульсирующих узлов, сгустков, напоминающих кристаллы. Вадим знал: это не визуальная картинка, а нейровосприятие, проекция работы улья, которую Исаев учился читать.

— Вот этот сегмент отвечает за нейротропные свойства. Именно здесь вирус превращает когнитивные связи в кашу. Если вырезать его и заменить на стабилизирующую последовательность… — Он протянул мысленно представленную руку, и сгусток словно перетек в другую конфигурацию. — Видишь? Получается вектор мягкой интеграции.

Вадим нахмурился.

— Выглядит, как игрушки из света. Но я чувствую, что улей меняется. Ты реально переписываешь его инструменты?

— Да и это только начало. — Исаев говорил все быстрее. — Я действительно могу методом проб и ошибок собрать штамм, который будет работать точечно.

В их сознаниях полотно ''света'' разрасталось, новые узлы сплетались в сеть. Исаев перебирал комбинации, как музыкант перебирает аккорды, и каждая перестановка отзывалась в толще улья вибрацией, которую Вадим ощущал кожей.

— Смотри… — Исаев сжал ладонь. — Первая рабочая модель. Простейший вектор редактирования. Он должен внедрять только один белок, меняющий реакцию организма на сигнал улья. По сути — биологический ключ.

— А второй? — спросил Вадим.

Из матрицы вырастала другая конструкция более сложная, разветвленная, с десятками мерцающих ''ветвей''.

— Это прототип массового штамма. Он позволит преобразовывать людей в управляемых бойцов быстро, без твоего личного участия. Я пока задал лишь базовый каркас, без финальных шлифовок. Но принцип работает.

Вадим молча наблюдал, чутье подсказывало: улей действительно слушает Исаева. Пока только через него, как через допуск, но если позволить этому разрастись — кто знает, до чего дойдет иммунолог.

— Ты похож на архитектора, — наконец сказал он. — Только строишь не дома, а новые ветви эволюции.

Исаев засмеялся тихо, почти счастливо.

— Именно. И впервые в жизни я не чувствую себя рабом случайностей естественного отбора. Теперь я — его инженер.

— Нам же нужен носитель для новых вирусов, да?

— Да.

— Используем нашего слабоумного друга, — предложил Вадим. — Чего добру пропадать? По крайней мере не будет людей своим видом пугать и его не жалко.

Слабоумный омега снова отправился в бассейн с жидкой биомассой. Вадим шагнул ближе, оценивая.

— Начнем с простого, — сказал он, бросив взгляд на Исаева. — Введем в него вектор совместимости. Пусть станет носителем штамма восприимчивости к улью...

Исаев усмехнулся. Его глаза блестели почти безумным азартом.

— О, ваше императорское высочество… вы узко мыслите. — Он театрально развел руками. — Зачем ограничиваться одним вектором, если мы можем внедрить сразу два?

— Два?

— Да. — Исаев сделал шаг к зомби и заговорил так, словно читал лекцию. — Смотри. Версия Хронофага для восприимчивости к биоконструктору можно закрепить в слюнных железах. Она будет передаваться мягко, без агрессии, при контакте со слизистой. Минимальные мутации, высокая вероятность выживания. А вот штамм омег лучше пустить по крови. Там быстрый метаболизм, богатая питательная среда, высокая скорость репликации. И он будет работать точечно, превращая носителя в управляемого субъекта.

Вадим задумчиво почесал голову, чувствуя под пальцами прочные пластины своей брони.

— Хм… вот что значит супермозг. Я бы сам до такого не допер.

— Это еще только начало, — отозвался Исаев, уже погружаясь в полотно улья. Его пальцы скользили по биолюминесцентным узлам, переставляя их, словно шахматные фигуры. — Совместное существование двух штаммов — рискованно, но если удастся, мы получим не просто носителя, а ходячую фабрику по производству живых инструментов.

Зомби в бассейне дернулся, захрипел, но Исаев лишь отмахнулся, как от пустяка.

— Не волнуйся, — сказал он Вадиму. — Биоконструктор справится с ним. А если нет, всего лишь потеряем одну единицу мяса.

Вадим молча наблюдал, чувствуя, как улей под ним пульсирует и меняет ритм. В отличие от обычных преобразований, этот цикл шел не сутками, а всего час. Действительно глубокой перестройки не требовалось: Исаев лишь встроил два новых ''микромодуля'' в уже существующую систему.

— Гляди, — возбужденно бормотал Исаев, стоя рядом. — Я направил штамм совместимости в слюнные железы. Улей принял это без сопротивления. Минимальная инвазивность, мягкая колонизация. А штамм омег пустил по кровотоку. Видишь, как он закрепляется в костном мозге? Это гарантирует стабильную репликацию.

Вадим чувствовал, как две разные ''мелодии'' вируса резонируют внутри подопытного: одна мягкая, почти бесшумная, другая — рваная, более агрессивная. И что удивительно, они не мешали друг другу, поскольку существовали параллельно, почти не пересекаясь. Через пятьдесят минут бассейн булькнул. Зомби всплыл к поверхности.

— Кажется, работает, — с удовлетворением сказал Исаев. — Он носит оба штамма одновременно. В слюне мы фиксируем стабильный титр, в крови — устойчивую колонию. И, что главное, организм не разрывает на части, нет системного конфликта.

Зомби-омега сделал шаг вперед, пошатнулся, но устоял. Из его горла вырвался низкий звук, больше похожий на попытку слова. Вадим внимательно посмотрел.

— Выглядит… стабильным. На первый взгляд.

Исаев повернулся к нему с торжествующей улыбкой.

— Это наш первый настоящий гибрид, Вадим. Ходячая лаборатория. С его помощью мы сможем проверять распространение и взаимодействие штаммов без риска для людей. Следующий шаг — передача. Посмотрим, сможет ли он заразить других именно тем, чем мы его ''наградили''.

Возвращаясь к Дому Советов, они шли по осеннему Питеру. Ветер гнал по пустым улицам бумажный мусор и пожелтевшие листья. За спиной двигалась парочка ульевых воинов с АК-12, по-солдатски молчаливых, но угрожающе массивных. Исаев, не отрываясь, продолжал вертеть в голове схемы, которые он только что конструировал в улье.

— Это не укладывается в привычные рамки, — заговорил он, сам с собой, но так, чтобы слышал Вадим. — Биоконструктор слишком… универсален. Я думал, Хронофаг — вирусоподобный агент, набор РНК с ферментами, а на деле — система, которая подстраивается под хозяина, переписывает геном на лету, словно чья-то лаборатория встроена прямо в клетки.

Он усмехнулся.

— Иногда у меня закрадывается мысль: а если Хронофаг — вовсе не продукт естественной эволюции, а аналог серой слизи? Искусственный инструмент для преобразования биосферы, кем-то засланный из космоса?

Вадим фыркнул и покачал головой.

— Серая слизь, говоришь? Давай без фантастики. Ты сам знаешь, все давно установлено. Китайцы пробурили каверну под дном Восточно-Китайского моря, где миллионы лет существовал замкнутый биом. Условия там настолько уникальные, что аналогов на Земле почти нет. Все, что вырвалось наружу — результат естественной эволюции в специфичной среде.

Исаев пожал плечами.

— Я понимаю и не спорю. Просто мысли вслух. Я слишком хорошо изучил структуру Хронофага. Он не похож на хаотичный мутировавший вирус. У него как будто миллионы лет эволюции шли не наобум, а в сторону усложнения инструментов.

— Эволюция приматов сделала из животных нас, тех, кто летает... летал в космос, строил города, создавал искусственный интеллект.

Исаев поднял взгляд на серое небо и продолжил:

— В той каверне были аналоги ульев — сросшиеся в единое целое группы родственных организмов. Обитатели жили в темноте, без солнечного света. Они пользовались биолюминесценцией, как наши зараженные. Радиотелепатией, я уверен, это их природный аналог эхолокации или электросенсорики. Сравни с глубоководными рыбами, которые приманивают добычу светом, или с акулами, чувствующими электрические поля или с голубями, что ориентируются по магнитным полям. Ничего принципиального нового... Хронофаг просто перенес эти механизмы через горизонтальный перенос генов в млекопитающих. Он собрал все лучшее, что было у того биома, и встроил в нас. И вот результат — ты, я, Настя, бойцы позади нас.

Они свернули на пустой проспект, шаги эхом отдавались между мертвыми зданиями. Ветер гнал по асфальту хрустящие листья и пластиковый мусор. Исаев не унимался: мысли сами срывались с языка, пока Вадим молча слушал.

— Если отбросить все наносное, — говорил он, глядя на серую воду. — Хронофаг не выглядит чем-то чужеродным, не внеземным, не искусственным. У меня все чаще возникает мысль: возможно, он отпочковался от основного древа эволюции еще во времена архей, когда на Земле только появлялись первые клеточные формы. Пошел своим путем, не похожим ни на что другое.

Вадим скептически хмыкнул.

— Археи? Ты хочешь сказать, что эта зараза древнее динозавров и даже первых многоклеточных?

— Именно, — спокойно ответил Исаев. — Представь, в изолированной среде, без давления конкуренции, без хищников, без фотосинтеза, он эволюционировал миллиарды лет. Каждая ошибка закреплялась, каждая удачная мутация сохранялась. В итоге получился организм, который, строго говоря, уже и не вирус в нашем понимании, но и не полноценная клетка. Это что-то промежуточное.

Они остановились на мгновение, и Вадим посмотрел на него с прищуром.

— И что это меняет?

— Почти все, — в голосе Исаева чувствовалась смесь восторга и страха. — Он отличается от нас до безобразия, но не настолько, чтобы базовые механизмы были несовместимы с остальной биотой. Вот почему он при небольшой модификации внешних рецепторов так легко внедряется в геном человека или животного. У нас общий фундамент — древнейший, архейский.

Иммунолог сделал паузу, затем добавил:

— К сожалению или счастью, Хронофаг — не пришелец и не божественный эксперимент. Он наш древний сосед, ветвь эволюции, которая миллиарды лет ждала, пока кто-то пробьет к ней дорогу. Китайцы пробурили и дверь открылась.

— Что бы ты сказал тому китайцу, модифицировавшему вирус, Артур?

— Ничего, — после короткого раздумья сказал Исаев. — Не он, так кто-то другой открыл бы ящик Пандоры. Личность виновника не имеет значения, проблема в человеческой любознательности, мы часто лезем туда, куда не стоит.

— Ответ Супермозга.

— Жалеешь по тому, что осталось в прошлом, Вадим?

Соколовский кивнул.

— Я бы не колебался, появись возможность откатить все назад, вернуть миллиарды утраченных жизней, цивилизацию, тех, кто был мне дорог...

— И ты готов отказаться от силы и потенциального бессмертия?

— Оглянись вокруг! — указал альфа на ряды выгоревших до основания домов, напротив которого застыл брошенный танк Т-90. -В таком мире твои сила с бессмертием ничего не стоят. Если раньше мы могли хоть немного быть уверенными в завтрашнем дне, сегодня не знаешь, что через минуту или час случится. Авиаудар, стычка с бандитами, пуля в голову...