Возле Дома Советов царила почти идиллия, если это слово вообще могло хоть как-то подходить к мрачному Петербургу, кишащему зараженными. Но рядом с крепостью, в укрепленном лагере сектантов Самуила, жизнь шла по своим странным законам.
Для Дружка, который становился чем-то большим, чем просто ''суперпрыгун'', соорудили нечто вроде домика. Огромная палатка из армейского брезента, укрепленная металлическими трубами, была похожа на конуру для исполинской собаки. Внутри уложили несколько ковров, накинули пару-тройку одеял, притащили старый плазменный телевизор и подключили его к генератору в ''крепости''. Из трофейных запасов нашли переносной жесткий диск с кучей фильмов и документалок.
И теперь Дружок часами, а порой и сутками залипал в экран. Сначала он просто таращился на мельтешение картинок, хрипло смеялся, когда видел комедии, или тянул когтистую лапу к изображению животных в документалках. Но постепенно речь его становилась более связной, а мысли — удивительно сложными.
— Люди делают искусственные миры, — с хриплым восторгом объяснял он Вадиму, когда тот заглядывал. — Чтобы учиться. Чтобы смеяться. Я учусь тоже. Мне нравится.
Пульт в его лапах был бесполезен, когти просто проламывали пластик. Но он придумал хитрый выход: один из безымянных зомби стоял рядом и по жесту хозяина нажимал кнопки. ''Пульт на ножках'', как шутил Вадим.
Монстр эволюционировал буквально на глазах, годы обучения сжимались в дни и недели. Мало того, что стал сильнее, теперь задумывался над сложными вопросами. Что из этого выйдет в итоге? Соколовский надеялся, что растущий интеллект Дружка не сделает из него циничное, бездушное чудовище.
Вечером он зашел снова. Дружок, свернувшись на диване, смотрел ''Космос'' Карла Сагана и неожиданно заговорил:
— Раньше люди хотели улететь к звездам. Но не смогли. Потому что тратили время на пушки и ненужные штуки.
— Ну… примерно так, — пробормотал Вадим, ошарашенный. — Ты уже понял и это?
— Я много понял, — монстр повернул к нему морду с блеклыми, но живыми глазами. — Но мне еще учиться, много.
Прежде чем Вадим успел что-то ответить, ожила рация. Хриплый, напряженный голос Самуила звучал совсем не как обычно:
— Все в Дом Советов! Срочно! Совещание.
Вадим почти бегом влетел в Дом Советов, позабыв про поверхностную дезинфекцию.
Внутри царила необычная суета. По коридорам, где обычно висела сонная тишина и пахло сушеным бельем и свечным воском, теперь сновали десятки вооруженных ополченцев. Кто-то тащил ящики с патронами, кто-то раскладывал иконки и амулеты, как будто готовились не к бою, а к крестовому походу.
В большом зале, где Самуил обычно вещал свою проповедь, теперь кипело настоящее военное совещание. У длинного стола, заваленного картами и радиостанциями, собрались командиры групп. Сам Самуил стоял посередине, опершись ладонями о столешницу. Его лицо было каменным, хотя обычно он любил изображать вдохновенного пророка.
— Докладывай, — бросил он хрипло.
Выступал мужик в камуфляже, с забинтованной рукой и лицом, испачканным грязью. Один из сборщиков.
— Двигали к ''Ленте''. Попали в засаду на южной окраине, возле гаражей. Нас было восемь. Из-за угла выкатился БТР. Сразу же из пушки прошлись… — он сглотнул. — Мишу и Олега, они были в кабине, порвало в клочья. Остальные легли, когда мы выскакивали из кузова и пытались найти укрытие... Менты били прицельно, будто на полигоне.
Вадим заметил, что у рассказчика дрожат пальцы. Он тянул речь, но все понимали: из восьми живыми вернулись лишь двое.
— Кто напал? — спросил Самуил глухо.
— Кудровские, — выплюнул тот. — ОМОН, черт бы этих мусоров побрал. В броне, с бронетехникой. Орали в рацию, что ''сектантам здесь не место''.
По залу прокатился гул. Люди переглядывались, кто-то крестился, кто-то сжимал ружье.
Самуил потянулся к радиостанции и включил ее на общий канал. Его голос загремел громче, чем в проповедях:
— Палыч! Ты, тварь, слышишь меня?
Секунды тянулись. Наконец в динамике зашипел мужской голос: глухой, прокуренный, но полный силы.
— Слышу. Ну, че ты орешь, поп?
— Ты убил моих людей, — прорычал Самуил. — Напал на сборщиков, которые никому не угрожали. Зачем резню устроил? Решил войну начать?
На том конце засмеялись. Смех был сухой, неприятный.
— Ты сам виноват, Самуил... или как там тебя по-настоящему звать. Лезешь куда не надо. Мы тебе и всем окрестным бомжам месяц назад ясно сказали: восток города наш. Хочешь жить — сиди тихо в своем гадюшнике, читай псалмы и не отсвечивай. Сунетесь на нашу территорию — завалим без суда и следствия. Так и будет.
Самуил сжал кулак так, что костяшки побелели.
— Мы все один народ. Вместо того чтобы объединяться, ты устраиваешь бойню. Ради чего? Чтобы грабить?
— Ради порядка, чтоб все знали свое место, — отрезал Палыч. — У нас есть бронетехника, сотня подготовленных бойцов, оружие. А у тебя что? Бабы с иконами, да дураки с двустволками. Твои люди — мясо, Самуил. А я своих берегу. Так что слушай внимательно: еще раз увижу твоих за нашей чертой, расстреляем всех, даже детей. А может \и приедем в гости для разъяснительной беседы.
Гул негодования прокатился по залу. Несколько ополченцев вскинулись с криками ''да мы им покажем! '', но Самуил поднял ладонь, требуя тишины.
— Ты забыл о Боге, Палыч, — процедил он.
— А мне на твоего Бога плевать, — отрезал тот.
Вадим все это время молча слушал, чувствуя, как в груди поднимается волна ярости. Его сердце колотилось. В конце концов он шагнул к столу и с молчаливого согласия Самуила вмешался в разговор.
— Эй, майор, — сказал он хрипло. — Это Вадим. Телепат, управляющий зомби. Помнишь меня? Того, кого ты прогнал, как прокаженного.
На другом конце повисла тишина. Потом Палыч хмыкнул:
— А, тот псих... Живой, значит? Ну и зря.
— Зря, да? — Вадим сжал кулак. — Так вот слушай сюда, козел. Теперь я с Самуилом и его людьми. И если ты думаешь, что я забуду, как ты меня хотел в клетку сунуть и допросить, ошибаешься. Засунь свои угрозы себе в задницу. Потому что завтра на твои баррикады пойдут орды зараженных во главе с теми здоровяком и ты даже не успеешь ''Отче наш'' дочитать.
В динамике послышался резкий вдох, потом глухой мат. Но тон изменился, стал осторожнее.
— Ладно, парень… горяч ты. Признаю, мы перегнули палку, готовы даже компенсировать моральный вред припасами. Никто не хочет войны.
— Поздно, — рявкнул Вадим. — Вы уже ее начали! Старый мир кончился, ментовская монополия на силу отменяется.
— Стой, — перебил Палыч. — Не кипятись. Давай по-человечески. Встретимся. Переговорим. Решим вопрос о разделе территорий, без криков и угроз.
Самуил снова взял рацию, бросив на Вадима внимательный взгляд.
— Где и когда?
— Завтра, между девятью и десятью. Парковка у ''Ленты'', которую вы собрались обнести. Там и встретимся. Шесть человек с каждой стороны. Остальные пусть сидят дома, иначе война.
Рация щелкнула и замолчала. Самуил медленно положил ее на стол. В зале воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием людей.
— Завтра, — сказал он наконец. — Завтра решится, будет ли у нас будущее.
Он повернулся к Вадиму.
— Ты пойдешь со мной.
— Это подстава, — мрачно ответил тот. — Слишком гладко он съехал на переговоры.
— Возможно, — пожал плечами Самуил. — Но такие вопросы решаются лицом к лицу. И если это ловушка, тем хуже для них, у нас же будет засадный полк из твоих подопечных.
— Так-то да... Пусть в нашей дипломатической мисси будет Конг, а, товарищ пророк!?
Глава культа слегка мотнул головой.
— Тогда переговоры точно сорвутся. Мы имеем дело с заблудшими душами, ты же сам рассказывал, как они отнеслись к тебе... Тому, кто мог бы дать им спасение. Они боятся. Поверь, Вадим, я людские души еще со времен семинарии вдоль и поперек изучил.
— Ладно. Попробуем довериться вашему чутью.