Альфа-особь

Глава 8. Перспективы

Утро встретило их туманом и вязкой серостью. Вылезая наружу из чрева улья, Вадим невольно передернулся, казалось, что запах гнили и биомассы въелся в кожу и волосы. Настя двигалась легко, будто для нее эта среда была естественной. Дружок, наоборот, радовался воздуху, вытянул морду к небу и зажмурился от первых тусклых лучей солнца, пробившихся сквозь облака.

Они двинулись по пустым улицам, где асфальт трескался от корней, а окна домов зияли выбитыми глазницами. Ни души. Только редкие одиночные зараженные шатались меж подъездов в поисках пропитания, да вороны, кружившие стаями над крышами. Их карканье становилось фоном Петербурга куда сильнее, чем когда-то шум автомобилей.

Вадим шел молча. В голове снова и снова прокручивались картины из улья: коконы, беременные зараженные, биомасса, которая словно ''думала'' и дышала в унисон.

— Сжечь бы все к чертовой матери, — пробормотал он, пнув валявшуюся банку. Но тут же поймал себя на мысли, что в груди разливается какое-то странное ощущение, будто он предает кого-то близкого. Не Настю, не Дружка, а саму эту новую жизнь, пульсирующую и растущую.

''Может, не все так однозначно? Может, это и есть будущее? Новый виток эволюции...''

Он резко мотнул головой, сплюнул.

— Чушь. Это все рой в мозги лезет. Их коллективное радиозомбирование. Нет тут никакого будущего, только смерть.

Чтобы отвлечься, Вадим решил послушать, что творится за пределами города. Возвращаться к людям пока было нельзя, но знать обстановку необходимо. Он вспомнил о брошенном блокпосте на набережной, где в первые дни эпидемии дислоцировались военные.

Через полчаса пути они добрались туда. Проволочные заграждения, перевернутый ''Урал'', кучи гильз. На обочине чернел остов обгоревшего БТРа. Но броневик ''Тигр'' стоял относительно целым, лишь стекла треснули от ударов и на дверях алели пятна бурой засохшей крови. Тел нет, сожрали или утащили в ближайший улей.

Вадим забрался внутрь, включил бортовое питание и достал широкополосную радиостанцию. Шум, треск, обрывки фраз. Он терпеливо крутил валкодер, пока не уловил голоса.

— …поиски продовольствия у склада на Богатырском, осторожно, рядом стая… — говорил кто-то усталый, срывающийся на шепот.

— …нужны медикаменты, детские антибиотики, готовы обменять оружие... -вторил другой.

Большинство каналов принадлежало таким же выжившим, как и он, небольшим группам, пытающимся удержаться в этом аду. Вадим отметил себе в памяти координаты, вдруг пригодится.

Но дальше эфир ожил по-другому. Голос, четкий, с военной дикцией:

-...оперативное командование ''Север-1'' сообщает: продолжается эвакуация личного состава в Мурманск. Задержка колонн на трассе М-18 из-за активности зараженных в районе Лодейного Поля. Авиация прикрывает отход...

Значит, север еще держится. Вадим уже хотел выключить приемник, как вдруг поймал странный обмен короткими, явно зашифрованными фразами.

-...объект ''Ладога'' закреплен… контроль полный… стройка по графику…

— Подтверждаем... группа ''Карнавал'' удерж... ериметр… дется монтаж каркасов... Доставка ключевых компонентов по воздуху продолжается, военные сложностей не соз… у них хватает проблем с зараженными...

Он нахмурился, прижал динамик к уху. Вскоре прозвучало то, от чего по спине пробежал холодок:

— Ленинградская АЭС под контролем. Неопознанная вооруженная группа. Отличное оснащение, бронетехника, роторные конвертопланы, автономные дроны. Судя по всему, используют экспериментальные образцы вооружения.

Вадим замер.

''Что за хрень?''

Это были не бандиты. Не дезертиры. Кто-то сильный, организованный, с доступом к ресурсам, о которых обычным военным и не мечталось. И они развернули стройку прямо на территории атомной станции. Он выключил радио и медленно откинулся на сиденье ''Тигра''.

— Так… либо мы вляпались в эпос покруче, чем все эти твари на улицах… либо нас реально ждет второй акт.

Вадим еще раз прокрутил в голове фразы, услышанные в эфире. ''Контроль полный… стройка по графику… доставка компонентов''

На территории атомной станции, в сердце области, где каждая улица кишит зараженными, какие-то люди ухитрились не просто закрепиться, а развернуть полноценное строительство. Не оборону, не эвакуацию, именно строительство.

— Либо у них стальные яйца, либо это вообще не люди, — пробормотал он, глядя на растрескавшееся стекло броневика.

Эта мысль не отпускала. Если группа настолько организована и обладает такой техникой, значит, у них есть цели. И эти цели никак не совпадают с его личным выживанием. Как минимум, подобная сила способна зачистить весь Петербург или его часть, вместе с ним, Настей, Дружком и той ''армией'', которую он планировал собрать из зараженных.

В груди зашевелилось что-то тяжелое. Не страх, настороженность, близкая к злости.

''Да пошли они! Я умирать не собираюсь. Хотят войну, получат войну. Хотят меня под микроскоп — хрен им, а не образец... только на моих условиях''.

Он посмотрел на Настю, молча стоявшую у броневика. Ее биолюминесцентные прожилки мягко мерцали голубым, словно пульс. Она слушала его, но не понимала всех слов. Только чувствовала его тревогу, его решимость.

— Слушайте сюда, — Вадим перевел дыхание и обратился к своим спутникам вслух, хотя это было скорее обращение к себе. — Мы больше не просто бегаем по развалинам. С этого момента все серьезно. Есть люди — опасные, с пушками, с техникой. Они будут нас уничтожать, если узнают, что мы существуем.

Дружок вскинул голову.

— Люди… враг?

— Не все, — поправил Вадим. — Простые… такие же жертвы, как и мы. Но военные, ЧВК, вот такие группы на АЭС — для них ты мясо, Настя — монстр, а я — ходячая биологическая аномалия. Они не будут думать. Сразу в расход или на опыты.

— Тогда… мы убьем их? — спросил суперпрыгун с прямотой ребенка.

Вадим сжал кулаки, помолчал.

— Нет. Пока нет. Мы будем готовиться. Будем учиться. Будем копить силу. Если придется, тогда ударим. Но если повезет, может, вообще обойдемся без этого и договоримся.

Слова звучали твердо, но внутри зрела другая мысль, куда более мрачная: ''А если с людьми не получится? Если их страх и ненависть сильнее разума? Что ж… они сами виноваты''.

Он поднялся, вышел из броневика и оглядел город. Разрушенные кварталы, пустые проспекты, стаи ворон над крышами. Петербург казался мертвым, но на самом деле кипел новой жизнью, чуждой и враждебной. И если он хочет выжить, придется стать частью этой новой жизни. Пусть и в роли того, кто держит вожжи.

Временное жилье Вадим выбрал не сразу. Он вместе с Дружком и Настей бродил по району, примериваясь к зданиям. Заброшенные квартиры отпадали сразу — слишком тесно для шестиметрового мутанта и шумно, стены дребезжали даже от осторожных шагов Дружка. В итоге остановились на бывшем административном здании районного уровня, пятиэтажной коробке из серого бетона. Просторный первый этаж с большим фойе, относительно уединенно, крыша с прямым выходом на солнечный свет.

Вадим занялся благоустройством. Из близлежащих магазинов и мастерских он стащил несколько солнечных панелей, какие-то аккумуляторы, зарядники. Несколько дней ушло на то, чтобы все это смонтировать, подключить, закрепить на крыше. В прошлом он был монтажником систем кондиционирования, поэтому проводка, кабельные трассы и базовое электричество не стали для него проблемой. Впервые за долгое время он смог включить свет в паре комнат, собрать себе что-то вроде мастерской и отдельного уголка для сна.

Еду он таскал из разграбленных магазинов, где еще оставались консервированные продукты. Настя добывала мясо — собак, крыс, иногда птиц, но Вадим настоял: людей больше не трогать. Настя не понимала, но подчинилась. Дружок обходился диетой из выделяемой биомассой питательной слизи, не очень вкусно, но хватит не протянуть ноги с голоду.

Главным же трофеем стала военная радиостанция, выкрученная с того брошенного броневика. Вадим притащил ее в здание, подключил к аккумулятору и несколько вечеров подряд колдовал над настройкой. Вскоре в наушниках ожил эфир.

Большая часть переговоров была примитивна: группы выживших переговаривались, где найти воду, какие улицы кишат зараженными, где недавно возник новый улей. Но чем больше Вадим слушал, тем четче проступала общая картина.

Оставшиеся военные с Кронштадта на ножах с неизвестными, захватившими АЭС и убившими больше сотни их коллег. Вадим понимал, энергия в нынешнем мире — самый ценный ресурс после еды и лекарств. При наличии топлива, минимального обслуживания атомная станция способна снабжать своих обладателей электричеством десятилетиями.

Вадим все чаще ночами сидел у радиостанции, блокнот с записями лежал рядом, карандаш стачивался до обрубка. Из хаотичного шума эфира он постепенно вылавливал структуру: условные позывные, привычные голоса, даже неосознанные манеры речи. Это была его ''радиоразведка'' вместо привычных карт и штабных схем. Он разделил выживших на три категории.

Первая — нейтральные. Разрозненные группы по пять-десять человек, у которых единственная цель — найти еду и не сдохнуть. Эти переговаривались о складах, крышах, аптечках, часто плакались в эфире, иногда молчали неделями, после чего голоса больше не появлялись. Вадим отмечал их на схематичной карте города крестиками и понимал: союзниками они не станут, слишком слабые.

Вторая — потенциально полезные. Несколько групп выживших, обосновавшихся в универмагах, на складах, пара даже в школах. Среди них встречались толковые ребята — те хотя бы пробовали строить баррикады, делали запасы, искали связь с соседями. Но и тут была проблема: слишком мала численность, чтобы соперничать с зараженными.

И, наконец, третья категория — опасные.

В Доме Советов поселилась крупная группа, несколько сотен человек. Их лидер, называвший себя ''пророком Самуилом'', вещал через радиостанцию с какой-то фанатичной убежденностью. Голос глубокий, поставленный, словно у театрального актера. Он толкал речи о ''священном очищении через пламя вируса'', утверждал, что Хронофаг — кара за грехи человечества, а те, кто обратился, ''возвращены к изначальной чистоте''. Вадим слушал его и чувствовал, как по спине бегут мурашки: для толпы отчаявшихся людей такая риторика была опаснее любых когтей мутантов.

— Эти... -тихо сказал он, глядя на Настю, которая не понимала слов, но улавливала его раздражение. — Настоящие психи. Сожрут своих же, если прикажет их гуру.

Вторым очагом угрозы было Кудрово. Там держалась группа бывших полицейских и росгвардейцев, сбившихся в подобие отряда. Их переговоры были жесткие, дисциплинированные. Там не болтали лишнего, команды отдавались коротко: ''двинули'', ''зачистили'', ''трое минус''. У них имелось стрелковое оружие, кое-какая техника: бронетранспортеры, минометы, БПЛА. В отличие от сектантов, эти не были безумцами, но именно поэтому они были еще опаснее.

— Те хотя бы предсказуемы, — буркнул Вадим, чертя на карте карандашом еще один красный круг. — А эти... бывшие менты... захотят порядок восстановить. Но по-своему. Сначала будут палить по мутантам, потом по мне, потом по тем, кто просто не вписывается.

Он откинулся в кожаном кресле, глянул на Дружка. Тот слушал с серьезной миной, как школьник на уроке.

— Понимай просто. В городе теперь три главные силы: зомби, сектанты и бывшие менты. Все остальное — мелочь. И если я хочу выжить, придется держать ухо востро.

Настя тихо хрипнула, словно подтверждая его вывод.

Вадим сделал последнюю запись в блокноте и захлопнул его. Радиоразведка принесла первые настоящие результаты. Он начал видеть не только хаос, но и узоры — точки притяжения силы, потенциальные угрозы, направления, где зарождается новая власть. И отныне его собственные решения должны были учитывать не только стаи мутантов и ульи, но и людей, которые, может, страшнее любой твари.

Соколовский все больше склонялся к мысли, что его будущее не в мелких стычках и выживании от дня к дню. Он чувствовал, что способен на большее. Вирус сделал его особенным, но вместе с этим наложил страшную ответственность: если он заразен, то любое его приближение к обычным людям будет смертным приговором.

— Нужно выяснить наверняка, — пробормотал он, глядя на свои ладони. — Не просто гадать... а проверить.

В памяти всплыли фрагменты документов из Петропавловки и госпиталя: там говорилось о носителях с низкой вирулентностью, о возможности латентных форм. Но конкретики было мало. В лучшем случае — догадки.

''Если я действительно представляю угрозу, то ни один контакт невозможен. Но если нет... может, еще не все потеряно. Может, я смогу говорить с людьми. Договариваться. Не как монстр, а человек''.

Однако параллельно он думал и о другой армии — армии зараженных. Его позыв слышали многие. Даже простейшие зомби тянулись к нему, а развитые реагировали, как на вожака. Вадим вспомнил про того великана ростом в четыре этажа, союз с такой тварью означал бы реальное военное преимущество. Среди выживших его звали Конгом...

— Настя, — обратился он, поймав взгляд ее мутировавших глаз. — Где большая тварь? Огромная. Сильнее вас.

Она не смогла ответить словами, но образ, который возник в сознании Вадима, был предельно ясен: громада, возвышающаяся над домами, тяжелые конечности, пасть, способная раздавить машину. И стаи — целые стаи инфицированных, как мошкара вокруг костра, тянулись за ней.

— Вот это... и есть моя цель, — произнес он. — Тебе задание. Найди ее, приведи ко мне.

Настя кивнула, после чего сорвалась с места исполнять поручение. Длительное безделье утомило ее...

Он твердо решил: врачи или хотя бы медики должны провести анализы. Не важно, военные, гражданские, выжившие. Он готов рискнуть ради этого диалога. Ему было нужно одно — понять, насколько он опасен для других.

И теперь вырисовывалась стратегия. Найти и привлечь к себе как можно больше зараженных союзников, включая Конга.

Укрепить свою базу и собрать ресурсы, чтобы держаться автономно. Найти контакт с медиками, пусть даже тайно, и выяснить: кто он теперь, вирусоноситель или нет.

Только тогда можно будет решить — стоит ли выходить к людям с протянутой рукой... или готовиться к тому, что они встретят Соколовского только с направленным оружием...

Настя вернулась под вечер и привела Конга с собой. Дом заходил ходуном, когда из-за угла показалась громадина. Чудовище двигалось медленно, почти лениво, но каждый его шаг заставлял асфальт потрескивать, а стекла в окнах дрожать. Высотой оно было с четырехэтажный дом, серо-черное тело обросло буграми биомассы, местами заросло ороговевшими наростами. Длинная левая рука была длиннее правой, и монстр опирался на нее как на третью ногу.

Он остановился прямо у порога здания, где Вадим устроил временное логово, и медленно опустил голову, изучая его двумя красными глазами.

— Ну и дела... -пробормотал парень, впервые по-настоящему ощутив, что его могут раздавить без малейшего усилия. -

Субальфа издала хрип, который в голове Вадима оформили как ясный образ: +Друг. Слушает. Свой.+

— Свой, говоришь? — Вадим не сводил взгляда с махины. — Да это не друг, это целый дом на ногах.

В голове раздалось глухое биение, словно удары гигантского сердца, только передаваемые не ушами, а напрямую в сознание. Вадим понял: монстр — тоже субальфа. Его мысли были тусклыми, как сквозь воду, но в них ощущалась самостоятельность, чуждая привычным зараженным.

— Значит, ты еще и разговаривать можешь... -Соколовский сделал осторожный шаг вперед. — Или это Настя переводит?

Ответ пришел не сразу. Сначала картинка: он сам, крошечный, по сравнению с громадиной, и чувство уважения, но без подчинения. Потом новое ощущение: независимость.

— Ха... -Вадим усмехнулся. — То есть ты не будешь плясать под мою дудку, как все остальные.

В груди появилось странное ощущение. Будто Хронофаг сам подкинул ему подарок, но не дар, а испытание. Слишком уж гигантская эта тварь, слишком редкая. В документах военных, в радиопереговорах, в новостях, нигде не упоминалось о подобных исполинах. Миллионы зараженных, десятки тысяч ульев, но ничего похожего.

— Значит, ты один такой... -пробормотал Вадим. — Шутка природы. Или шутка Хронофага.

Он чувствовал, что Конг, как он его тут же окрестили, не враждебен. Но и не союзник в привычном смысле. У него была своя воля и это пугало даже больше, чем его размер. Дружок к Вадиму крепко привязался как собака, великан мог запросто раздавить при неудачном течении событий. Телепатический фон от монстра был странно ровным, даже мирным.

— Интересно откуда ты вообще взялся? — выдохнул он, не выдержав. — Родился в улье, как прыгуны?

Гулко, с задержкой, словно из глубины океана, в его голову хлынули образы. Сначала решетки вольера, запах сырого бетона и гнили, запах зверя. Потом пара карих глаз напротив, вытянутые лапы. Черное шимпанзе, перекатывающее в руках резиновый мяч. Он, Конг, тянет лапу сквозь решетку, шимпанзе весело, они играются. А вокруг люди: дети с шариками, женщины с фотоаппаратами, мужчины с банками колы. Кадр меняется: крики, паника, запах крови, и все окутывает волна серо-черной биомассы. Вадим моргнул.

— Ты… обезьяна? — ошарашенно произнес он, отправив образ примата. Ответ пришел в виде простого согласия.

И тут Соколовского словно ударило. Ни один человек не мог вырасти в такую махину. Ни один зверь не обрел бы подобного телепатического фона. Но паззл сложился: перед ним был мутировавший примат. Конг сохранил ум — не человеческий, но родственный, ясный, полный эмоций и простых связей. Это не совсем дикий зверь, не бездумный мутант.

— Вот дерьмо... -пробормотал Вадим. — Получается, ты такой же, как я. Тебя вирус перекроил, но оставил мозги. Только меня он сделал похожим на человека… А тебя в это.

Конг чуть склонил голову, огромные ноздри вздрогнули. В его мысленном фоне мелькнула тень понимания. Вадим хмыкнул.

— Значит, ты тоже выбрался из мясорубки живым, как и я. Разница только в том, что мне с внешностью повезло, а тебе не очень.

Образ снова: шимпанзе, играющее с ним. Только теперь к нему добавилось чувство тоски. Он утратил того, кого считал своим собратом.

— Черт... -Вадим вдруг ощутил ком в горле. — Да ты ведь вообще не человек. И все равно понимаешь лучше, чем половина моих знакомых когда-то.

Он сделал шаг ближе. Конг не шевельнулся. Только слабое биение ''сердечного сигнала'' стало яснее, будто подтверждая: ''мы с тобой одного поля ягоды''.

— Большой друг?

Прискакал на шум Дружок с прибившимся к нему прыгуном, нашел с кем играться, пока Вадим занимался ''важными и сложными делами''.

— Большой друг, — подтвердил альфа. — Его зовут Конг.

— Конг, — с энтузиазмом повторил суперпрыгун. — Большой Конг. Большая рука. Маленькая рука. Смешно. Он не может прыгать как я.

От великана пришло нечто вроде смущения, легкого раздражения. Похоже, даже порождения Хронофага имеют психологические комплексы.

— Дружок, не надо над ним смеяться. Ему неприятно.

— Почему? — было любимым словом вожака прыгунов.

— Он не такой как остальные, но и не хочет чувствовать себя отщепенцем. Отнесись к нему как к странному другу. Конг — не семья, друг более дальний, понимаешь?

— Да!

Настроение великана тут же сменилось на радостное возбуждение, в глубине примитивного разума присутствовало желание найти себе стаю, стать принятым и нужным. И он оказался принят, Вадим строго посмотрел на нового союзника:

— Взамен ты делаешь то, что я говорю. Понял?

Ответом было то, что Соколовский интерпретировал в ментальном поле как ворчливое согласие.

— Можно играть с Конгом? — уточнил Дружок на всякий случай.

— Играйте, только не разнесите здание и шуму поменьше...