— Пообещайте, что всё сказанное останется между нами, — попросил я. — Поймите, я очень сильно рискую. Если что-то где-то всплывёт, то у меня могут начаться большие проблемы…
Тут я состроил самое серьёзное лицо, на которое только был способен и выкрутил саспенс на максимум:
— Очень, — произнёс я. — О-о-о-очень большие проблемы.
Главное, чтобы меня не спросили какие именно. Тогда придётся продолжать играть в подростково-готическую загадочность и нести чушь типа: «поверьте, вы не хотите этого знать», «мне не хотелось бы подвергать вас опасности» или «если бы вы знали то, что знаю я».
А если инспекторшам и этого будет мало, тогда действительно понадобится придумывать обоснуй. А какой? Что за проблемы у меня могут возникнуть? Знаменитая французская мафия с мимами-убийцами и взрывающимися багетами? А зачем им устраивать мне проблемы? Почему? Для чего вообще? И не попахивает ли всё это клиническим бредом?
Нет-нет-нет, до такого лучше не доводить. Думать про себя я всё ещё думаю, но пока что недосказанность — наше всё. И поэтому всё-таки надо нести чушь:
— Если бы вы знали то, что знаю я…
Тут я поджал губы, опустил глаза, и очень многозначительно замолчал. И кулаки ещё сжал. И желваками так: эть-эть. Мол, вспомнил что-то такое, от чего больно стало.
Итак!
На деле всё самое сложное уже позади. Самым сложным было попасть к барышням из роспотреба за стол и сделать так, чтобы они вообще завели со мной диалог. Потому что ситуация странная сама по себе. Какой-то мужик вдруг ни с того ни с сего…
С другой стороны, вёл я себя адекватно. Выглядел тоже. Да и природная харизма какая-никакая имеется. Ну а дальше уже дело техники:
— Поверьте, вы не хотите этого знать, — продолжил я подливать масла в огонь.
Тамары молча посмотрели друг на друга. Различий между ними было сколь угодно много: одна весёлая на вид пухляшка, другая болезненно-тощая. Одной лет тридцать, другой явно больше сорока. У одной кольцо на пальце, а у другой расцарапанные котами руки. Однако кто из них Васильевна, а кто Ивановна я почему-то всё равно не запомнил. А переспрашивать теперь как-то неловко.
— Мои риски — это мои риски…
Барышни в достаточной мере напряглись, и это хорошо. Я чётко обозначил, что это именно я нахожусь в уязвимой позиции, и это ещё лучше. Я жертва. Я проситель. Я слабый, несчастный, угодивший в ловушку человек, и только они могут мне помочь. Не надо меня бояться, меня надо пожалеть.
Вот для чего был этот манёвр. А очень вовремя подоспевший официант сумел разрядить атмосферу:
— Что-то выбрали?
— Да. Будьте добры чай, — попросил я. — Чёрный. Самый обычный, безо всяких добавок.
Ну а когда парень отправился пробивать заказ, решил уже наконец-то перейти к делу:
— Но давайте перейдём к делу, — да-да, прямо вот так и сказал. — Как вы наверняка поняли, мой работодатель француз. Зинедин Фабьенович крупнейший игрок на рынке вина.
— Гхым, — подавилась морсом то ли Ивановна, а то ли Васильевна; видать, начала понимать к чему я веду.
— Не алкоголя, я подчёркиваю. Вина, — поднажал я. — Он работает либо с коллекционными винами, либо с чем-то из ряда вон выходящим. И именно к нему приходят ценители всего мира, когда им нужно что-то особенное.
— Не понимаю, при чём здесь мы, — встала в оборону одна из Тамар, а у меня в голове вдруг начала складываться история. Остросюжетная и душещипательная, всё прям как надо.
— Подождите, прошу вас, — попросил я.
А дальше выдал вдохновенный спич о том, что иногда хорошему вину не нужно произрастать на определённом склоне определенного региона в определённую погоду. Иногда, мол, это происходит случайно.
Тут стоит отметить: правда это или неправда я не знал. Нёс свежайший бред прямиком из головы, но получалось вроде бы убедительно.
— … и именно так случилось с последним урожаем Юрия Ивановича Брюллова…
— Так! Молодой человек, хватит. Думаю, вам лучше уйти.
— Умоляю вас, дослушайте до конца! — взмолился я. — От этого может зависеть моя жизнь!
— У вас ровно две минуты, — сказала та из Тамар, у которой руки были разодраны.
— Хорошо! Постараюсь уложиться. Последняя партия вина Юрия Ивановича с точки зрения органолептики, это как… как… как «Мона Лиза», только от мира виноделия, понимаете⁈ Это очень дорого!
Одно микродвижение, — чуть-чуть приподнявшиеся уши, — и я понял, что Тамары на крючке. К диалогу присоединились деньги.
— Но сам Брюллов тупой мужлан, простите за мой французский, и ничего слаще морковки в жизни не пробовал. А потому совершенно не понимает, что за реликвия попала к нему в руки. Кислит ему, видите ли. Ох, — я покачал головой, дескать что за олух. — Срочной почтой я высылал Зинедину Фабьеновичу пробную бутылку и получил приказ любой ценой добыть всю партию. Получил от него деньги и…
И тут я замолчал. Наморщил подбородок, дескать сейчас разревусь, а потом с силой ударил себя по лбу.
— Дурак! — и ещё раз.
— Молодой человек, не нужно…
— Идиот! — и ещё.
— Молодой человек, на нас все смотрят…
— Вместо того, чтобы просто провести сделку, я решил поторговаться и заиграть разницу себе! Прошу, не презирайте меня за это! Я ведь просто человек! И у меня могут быть пороки! К тому же, в конце-то концов, ведь это именно я нашёл ферму Брюллова, вы понимаете⁈ Не кто-то другой, а я! И именно я заслужил надбавку!
— Пожалуйста, сбавьте тон.
— Простите…
Действительно, что-то я сильно вжился в образ, — не зря в Академии на драмкружок ходил. Кто бы мог подумать, что пригодится? А вот же:
— Это я сказал Юрию Ивановичу, что вино ни на что не годится. Думал таким образом снизить цену, но даже не ожидал что произойдёт дальше. Брюллов озлобился. Он погнал меня с фермы прочь, кричал и обзывался…
Краем глаза я заметил, что между Тамарами началось какое-то невербальное общение.
— … должно быть я был слишком резок в своей оценке? Перегнул палку в критике? Либо же у Юрия Ивановича было просто не то настроение.
— Настроение у него и впрямь сегодня было странное, — согласились барышни.
— Как бы там ни было, разговаривать со мной дальше он отказался наотрез. И всё бы ничего. Я мог бы упасть на колени перед Зинедином Фабьеновичем, извиниться и сказать, что у меня не получилось. Да, в таком случае я потерял бы работу, но… но…
— Но что?
— Часть денег я уже проиграл, — сказал я на выдохе, и тут уж вообще лицом в ладони упал.
— Ох…
— Речь о серьёзной сумме, — а вот заплакать не получилось. — Мне её ни за что не простят, понимаете? Я даже боюсь предположить, что сделают со мной люди Дембеле, если я не достану это чёртово вино, — тут я начал тараторить, потому как диалог и без того явно затянулся: — Дальше я узнал, что ваше ведомство изъяло всю партию на утилизацию, и вынужден был действовать, отсюда и срочность, прошу меня простить, надеюсь теперь-то вы понимаете, и только вы в силах спасти меня, только вы в силах помочь, я прошу вас, я умоляю, не губите, вы всё равно собираетесь уничтожить вино, но в этом ведь нет никакой необходимости, а мне всё равно кому платить, и я подумал, что возможно, ну а вдруг, я смогу…
— Мы вас услышали, молодой человек, — оборвала этот поток мыслей пухлая Тамара.
— Нам нужно посоветоваться наедине, — добавила сухая.
— Конечно-конечно, я всё понимаю.
Следующие десять минут я, — по инерции всё ещё в образе, — нервно расхаживал перед входом в кафе и ждал решения инспекторш. Подло ли я поступал? Возможно. Но не подло ли было вымогать деньги у Брюллова, зная всю эту внутрянку про его хобби? Да и потом, я ведь уже пообещал обойтись без посадок…
— Мы согласны, — Тамары вышли из кафе на улицу. — Вскоре с вами свяжется наш человек.
Логично. Сами они под пули не полезут. Продумают всё хорошенько, подготовятся и вот только тогда пойдут на сделку. Чужими руками, чтобы если вдруг что остаться чистыми. А мне оно надо? А мне оно, конечно же, не надо.
— Благодарю вас! — тут я аж в пояс поклонился. — Я подготовлю деньги к завтрашнему утру! Но сегодня… скажите, вы не могли бы отдать мне хотя бы какую-то часть товара? Чтобы я мог выслать Зинедину Фабьеновичу фотографию, мол, всё в порядке?
Тут я похлопал себя по карманам и достал пачку наличности. Пересчитал, брезгливо поморщился и сказал:
— Пятьдесят тысяч. Боюсь, тут только на одну бутылку…
И надо было видеть, как зажглись глаза сухой Тамары. И как пухлая пошатнулась, а затем чуть было не присела в урну. Калькуляция потрясла барышень до глубины души, и в своём воображении они уже покупали себе дома, машины, острова и пивные креветки сухой заморозки.
— Думаю, — сказала сухая Тамара. — Это мы сможем организовать…
Такси бизнес-класса, — без флага и мягких игрушек на торпеде, — понесло нас троих, таких жизнерадостных и весёлых, прямиком в один из корпусов городской администрации.
А там почти сразу же и случилась развязка. Тянуть дальше не было ни смысла, ни желания. Передав Тамарам деньги, я получил в руки бутылочку вина с фотографией улыбчивого дядь Юры на этикетке, а следом сразу же достал паспорт.
— Что ж, барышни, давайте знакомиться заново. Граф Сергей Романович Каринский, контора по борьбе с лихоимством и кумовством…
— Аый! — бродяга испугался зеркала, что случайно обнаружилось под грудой коробок, и в ужасе отскочил в сторону.
Вернулся. Ещё раз взглянул на себя. Заплакал. Что с ним стало? Где та идеальная лысина, которой он когда-то так гордился? Во что она превратилась? В клочковатый клоунский парик? В побитую молью меховую шапку?
— Какой ужас…
С некоторых пор бродяге принадлежало всё время мира. Он никуда не спешил, и потому решил устроить внеочередной сеанс жалости к себе. Прочувствовать всё это дело. Просмаковать. Вспомнить историю собственного падения и ещё разок обвинить в нём всех, кроме себя самого.
А звали бродягу Максимка. И конечно же, бродягой он был не всегда. Казалось, ещё совсем недавно он работал сетевым автором и писал книжки. Рассказывать что случилось потом, почему оно случилось и как этого можно было избежать — долго, бессмысленно и совершенно ненужно.
Ведь оно уже случилось, верно? Аудитория ушла, заработки исчезли, и на этой почве Максимка сорвался в глубокий тильт. Сперва начал пить, ну а дальше всё по классике: жена выгнала из дома, дочь при встрече на улице делает вид что не узнаёт, на почве перманентной алкогольной интоксикации проявились всевозможные болячки, и впереди теперь нет ничего. Тлен, мрак, забвение.
И чтобы хоть как-то поддерживать своё жалкое существование, отныне Максимка устраивал набеги на городскую свалку. Собирал цветмет, жёг провода, а иногда и годную одежду по размеру находил. Здесь он был и сейчас.
— Какой ужас, — повторил он, глядя на себя в зеркало.
И тут его привлёк шум.
Обычно на свалке можно было услышать лишь завывание ветра, да писк сдающих назад мусоровозов, но это был не мусоровоз. Это было что-то посерьёзней.
— Интересно, — сказал Максимка и двинулся в сторону шума.
Будто боязливый, но очень любопытный зверёк, он тихонечко выглянул из-за груд старой ржавой бытовой техники и сперва даже близко не понял, что здесь происходит. В центре композиции был заведённый бульдозер, — он-то и издавал основной шум. Рядом с бульдозером прямо на земле лежала целая груда винных бутылок, а вокруг стояли люди.
Охранники свалки, мужики в полицейской форме и две барышни канцелярско-офисной наружности. Все молчали. Причём напряжённо так молчали, громко. И судя по скорбным лицам, можно было предположить, что в этот чудесный погожий день на свалке проходят поминки.
Ан-нет, не такой уж и погожий…
В этот самый момент на солнце вдруг налетела чёрная туча. Весь мир окрасился в унылые оттенки серого, а из кабины бульдозера вылез машинист. Его мокрые красные глаза можно было списать на всё что угодно, — пыль, мошка, соринка или банальная простуда, — но вот потёки под глазами… розовые дорожки; раздражение от пролитых солёных слёз.
Он плакал!
Максимка не разобрал что именно сказал машинист, но явно что-то недоброе. Зубами выхватив из пачки сигарету, он выдолбил её, — другого термина не подобрать, — в три затяжки, со злостью отщёлкнул бычок и полез обратно.
Тут же одна из барышень сказала что-то полицейскому, и полицейский навёл на бутылки объектив старенькой ручной видеокамеры. Ковш бульдозера приподнялся, а сама машина дала вперёд и тут:
— Нет, — выдохнул Максимка. — Господи, нет…
Только сейчас, когда гусеницы наехали на гору бутылок и под ней начала натекать тёмная, — будто кровь невинно-убиенных младенцев, — лужа, а в нос ударил резкий запах алкоголя, он понял, что бутылки не пусты.
Ну а дальше всё как в тумане.
— Что вы делаете⁈ — закричал Максимка и выскочил из своего убежища. — Прекратите!
Но люди от его криков лишь стыдливо прятали взгляд.
— Вы что творите⁈ Вы… Вы… Вы чо⁈
Максимка рванул вперёд. Толкнул одного полицейского, который в ответ не сделал ровным счётом ничего, затем толкнул второго. Затем прокричал прямо в лицо канцелярской барышне:
— Не надо, пожалуйста! Так нельзя! — и тут окончательно потерял рассудок. — АААА!!!
Рискуя жизнью, он побежал прямо на ревущую машину, запрыгнул на подножку бульдозера, открыл дверь, схватил машиниста за шкирку и резко дёрнул на себя. Вместе с этим недочеловеком, они выпали из кабины на землю. Максимка перекатился, сел на машиниста сверху и уже отвёл кулак на удар, как вдруг понял… тот не сопротивляется.
Полными слёз глазами машинист смотрел в небо, всхлипывал, и даже не пытался прикрыться руками.
— Бей, — сказал он.
— Что ты наделал⁈
— Прошу, бей. Может, тогда я снова смогу хоть что-нибудь почувствовать.
— Зачем⁈ Просто объясни мне, зачем ты это сделал⁈
— Бей, — невпопад ответил машинист и закрыл глаза.
А Максимка действительно ударил. Со всей дури. В землю, в считанных сантиметрах от лица машиниста. Затем запрокинул голову назад и издал полный таёжной тоски вой. Проорался как следует, а затем упал на машиниста и сам разревелся у него на груди.
— Прости меня, — шептал машинист. — Прости, если сможешь.
Ну а потом Максимку задержали за препятствие оперативным мероприятиям…
— Хорошего вечера! — пожелал мне таксист Шапочка.
А я подумал хорошенько и попросил его не уезжать. Я ведь всё равно к Брюллову ненадолго. Отдам обещанную ману, вкратце расскажу что было, и поеду обратно в город. В офис. Есть у меня на вечер одно срочное дельце.
— Ой, как здорово! — обрадовался таксист. — Я тогда в лесочке погуляю, воздухом подышу. Дверь на всякий случай оставлю открытой.
— Гхм… простите, на какой «всякий»?
— Ну если вы вдруг придёте, а меня нет. В гудок посигнальте, и я тут же вернусь.
— Ну… ладно, — согласился я, а затем уже второй раз за день позвонил во врата фермерских угодий Юрия Ивановича.
«Сперва думаем, потом делаем», — эту нехитрую мудрость отец вбивал в меня с самого рождения. Стоит отметить, что по жизни я искренне стараюсь ей следовать, и именно поэтому в крайний момент чуть было не отказался от всех этих махинаций с вином и роспотребом.
Нет, в итоге всё прошло замечательно. Именно так, как я и задумывал изначально. Но только лишь потому, что в целях не значилось кого-то наказывать. Ведь в противном случае…
Что? Вот просто что бы я сделал? Что я сейчас вообще могу в рамках «конторы»? Погрозить пальцем? Засунуть злостного коррупционера в парилку? Или шлангом от кальяна его по пяткам отхлыстать?
Нет, «контора» пока что явно не готова к работе. Ни документов у нас нет, ни положений, ни правил, ни признания со стороны других правительственных структур.
С Тамарами всё прошло так легко, потому что они испугались моего паспорта. Как у любого графа или прямого наследника графского титула, на главной его странице у меня был изображён фамильный герб. В случае Каринских — белый щит с чёрной стилизованной буквой «К» на нём. И ещё зелёные листья дуба понизу в качестве геральдического украшения, — именно отсюда я и знаю, как выглядит дубовый лист.
Так вот…
Испугал их именно титул, а не какая-то там абстрактная «контора». То есть в их понимании я был эксцентричным графом, который вдруг решил побороться с преступностью. Разве что лосины, плащ и маску не нацепил. То есть мало ли кого я могу знать и какие у меня связи? Мало ли что я могу сделать? Именно на своём, аристократическом уровне.
Так что вполне ожидаемо, что Тамары решили этого не проверять и просто сделать так, как я говорю. А именно: довести утилизацию до конца и впредь отстать от дядь Юры.
А теперь о выводе, который я сегодня сделал. Я понял, что ничего не понимаю и мне срочно нужен юрист. Мой. Штатный.
— Ах-ха-ха! — повторная встреча с Брюлловым произошла на парковке рядом с облепиховым садом. — Уже наслышан о твоих подвигах. Ну как ощущение, Серёж? Власть уже кружит голову или пока нормально?
— Нормально, — улыбнулся я и передал ману.
Два пятидесятиграммовых бутылька с синей жидкостью. Пронумерованных, всё как надо. Купил я их в одном из переславских отделений РосМаны и заплатил те самые пятьдесят тысяч, что снимал с карты для взятки Тамарам.
— Спасибо, — дядь Юра пожал мне руку. — На ужин останешься?
— К сожалению, не смогу. Дела.
— Поня-я-ятно, — протянул Брюллов.
Чуть помялся, — что совсем не в его характере, — а затем продолжил:
— Слушай, Серёж. «Контора» эта твоя. Ты вот прямо серьёзно решил за это дело взяться, насколько я понимаю?
— Правильно понимаете, дядь Юр.
— Это хорошо, — кивнул Брюллов. — Это правильно. Я к чему спрашиваю-то? Помнишь Андрея?
Ну конечно же, я помню Андрея. Это сын дядь Юры, парнишка всего на пару лет меня старше. Хотелось бы сказать «друг детства», да только это вообще не так. В то время как я во время визитов на ферму Брюлловых пытался выжать из неё все детские загородные кайфы, — залезть на яблоню, зарыться в сено или покататься на свинье, — Андрей с утра до ночи играл в компьютер.
Причём компания ему была совершенно не нужна. Менталист с рано проявившимся даром, Андрей Юрьевич Брюллов был ребёнком не от мира сего. Стеснительный, нелюдимый, задумчивый. И что-то мне подсказывает, что с тех пор мало что изменилось.
— Так вот, Серёж, могу я тебя попросить ещё об одной услуге? — спросил дядь Юра и не дожидаясь согласия продолжил: — Возьмёшь Андрюху к себе в «контору»? А то он ведь с тех пор, как в город переехал, сам не позвонит никогда, и не напишет. А так хотя бы у тебя под присмотром будет. Да и вообще, пора бы ему уже нормальным делом заняться, а не этой своей хренью.
Я старался не выказывать эмоций, но дядь Юра каким-то образом прочитал в моих глазах немой вопрос: «На кой чёрт он мне сдался?» — и тут же понял, что я вообще вне контекста:
— Андрюха же айтишник у меня, — хохотнул Брюллов. — Гений компутахторный. Он мне и сайт делал, и умный дом настраивал, и по работе кое-какую автоматизацию провёл. Может всё и всё умеет, а мозги свои растрачивает на игрульки. Хорошо хоть, что теперь он в них не только играет, но ещё и делает. Ну так как?
Хм…
С одной стороны, айтишник-менталист звучит очень круто. Особенно учитывая специализацию Андрея. Он ведь не из тех, которые мыслями на расстоянии перебрасываются, а из тех которые волшебным образом разгоняют работу мозга.
С другой стороны, он ведь просто обязан был вырасти гиком-социопатом со всеми вытекающими. С третьей, это будет мой гик-социопат. Верный и предсказуемый. Да и айтишник мне действительно нужен, если разобраться. Точно так же, как и юрист.
Так начнётся же сбор команды!
— Давайте попробуем, дядь Юр.
— Отлично! Тогда я дам ему твои контакты и скажу, чтобы завтра по утру был в офисе. Плещеевская дом один, я правильно запомнил?
— Правильно.
На том наш разговор с Брюлловым закончился, и я поехал обратно в город. Благо, что Шапочка избавил меня от неловких ситуаций и к моему возвращению уже сидел в машине. Вот только обувь зачем-то на улицу выставил. Зачем именно я не спрашивал, но предполагаю, что уважаемый таксист предпочитает гулять по лесу босиком.
Странный парень. Максимально странный.
— Это вам, — в конце поездки Шапочка подарил мне плюшевую рыбу. — Как постоянному пассажиру.
— Спасибо.
— Не переживайте, у меня таких много! Я их сам шью! — и довольный собой уехал прочь.
Тем временем в «Парославле» кипела работа, и грузчики уже заканчивали выносить мебель. К слову, с Панкратовым до сих пор не было адекватной связи. Каждый раз, когда я набирал ему чтобы узнать как дела, он говорил что занят и перезвонит позже.
Однако прогресс в переговорах по парилке явно был достигнут. Что она, что джакузи, что Тха Кай Бок были на месте. Последнюю, правда, грузчикам пришлось запереть в каморке.
— Кидалась, — объяснил мне один из мужиков и продемонстрировал свежую царапину на щеке.
Что ж…
Время к шести. За день сделано много, но можно попытаться успеть ещё больше. Я бы даже сказал «нужно». Юриста не хватает катастрофически, и покуда он не появится работа «конторы» в прямом смысле слова парализована. Так что хорошо бы, чтобы он приступил уже завтра.
И потому искать.
Сперва я освободил и успокоил тайку, а затем отправился в соседнее кафе, ведь в офисе отныне даже присесть было негде. На скамейке в парилке — совсем уж абсурд, в джакузи тем более. Комнатка Тха Кай Бок тоже не в счёт, — она свои пожитки честно отстояла, к тому же это будет вторжение в её личное и единственное жилище.
— Что-то ещё закажете?
— Спасибо, пока только чай.
«Сперва дело, потом ужин», — решил я, взял телефон и полез искать юриста.
И сразу же столкнулся со сложностями. Многочисленные юридические «конторы» и «кабинеты» меня не устраивали по той простой причине, что мне нужен свой собственный человек, а не сопровождение. К тому же, знаю я таких ребят. Как только они узнают, что я граф, начнут доить меня в четыре руки.
Разместить вакансию тоже не вариант. Точнее, не быстрый вариант. Это ведь нужно регистрироваться в специальных агрегаторах, проходить модерацию, — мало ли что за работу я предлагаю, верно? — затем по правилам оформлять вакансию, платить за показы и ждать, ждать, ждать…
Да, наверняка к поискам проверенного профессионала можно было бы подключить Панкратова. Если бы тот, зараза такая, до сих пор не молчал. И потому чтобы предпринять хоть что-нибудь я решил сыграть в игру «Чем Чёрт Не Шутит» и обратился к соцсетям. Точнее, к тематической доске объявлений в одной из переславских групп. При этом то, что мой будущий юрист может оказаться зелёным новичком, меня вообще нисколько не смущало. Это даже хорошо. Главное, чтобы мозги профильным образом работали, и в законах ориентировался.
— Так, — я налистал первое попавшее резюме, толком его не просмотрев. — Поехали, — и тыкнул на вызов.
А потом аж проморгался на всякий случай, ведь номер оказался уже забит в мой список контактов. Вместо циферок на экране высветилось «Ксюша Хорошка Из Банка».
— Во как…
А гудки тем временем уже пошли.
— Алло? — послышалось в трубке. — Я вас слушаю…