Товарищ капитан. Часть 1. Блондинка с розой в сердце

Глава 5

Расследовавший убийство в поезде Пашка Бондарев говорил мне, что журналистку Александру Лебедеву зарезали приблизительно в четыре часа ночи. Лебедева умерла незадолго до того, как поезд прибыл на станцию Лесная, где покинули вагон оба «подозрительных» попутчика ленинградской журналистки. В моём романе «Блондинка с розой в сердце» киллер воспользовался ночным перекуром мужчин, ехавших вместе с Лебедевой в купе. Он убил Александру в без четверти четыре.

В этой новой реальности соседи Александры сбежали из поезда ещё днём, не доехали до станции Лесная. Но запертая изнутри дверь в наше купе приоткрылась точно в упомянутое мною в книге время (я буквально минуту назад сверился с наручными часами). Она плавно и почти беззвучно скользнула в сторону — уже через мгновение после насторожившего меня шороха. Я поднялся с полки и подошёл к двери — потратил на эти действия не больше двух секунд. Сжимал в правой руке холодную рукоять пистолета.

Дверь неторопливо доползла до середины дверного проёма и остановилась. Она словно уткнулась в преграду. Я увидел прямо перед собой широко открытые глаза стоявшего у порога купе темноволосого мужчины. Невысокий, сухощавый, в чёрной футболке с длинными рукавами и в трикотажных штанах с белыми лампасами. Он не выглядел сонным. И от него не пахло ни алкоголем, ни табачным дымом. Я опознал в этом ночном госте ехавшего в соседнем купе мужчину.

Он походил на описанного мне много лет назад Пашей Бондаревым пассажира, что в прошлый раз тоже не доехал до Ленинграда. Именно на основе того Пашкиного описания я и «слепил» своего книжного киллера. Мужчина посмотрел мне лицо, резко вдохнул. Будто вознамерился заговорить. Но в итоге он не произнёс ни слова. Открытой левой рукой я ударил его под кадык по горлу — нанёс ему тот самый «коварный» удар, которому меня научил Димка.

Я тут же отступил назад, спрятал пистолет за пояс. Отметил, что внешность мужчины в книге я указал неточно: не упомянул ни о приплюснутой переносице, ни о «поломанных» ушах, ни о металлической коронке на верхней челюсти. Увидел, как попятившийся от меня ночной гость вскинул руки и прижал их к своей шее. Но прежде он выронил ключ проводника. А из рукава его футболки выскользнул нож — тот самый, с ярко-красной розой на рукояти, которую много лет назад мне подробно описал Бондарев.

Этот самый нож «с необычной рукоятью» подарил название моему роману «Блондинка с розой в сердце». Сейчас нож лежал у моих ног. Будто точка в приговоре. Я видел, как мужчина хрипел. Он пучил глаза и шевелил губами. Я смотрел, как он судорожно хватал ртом воздух. Я надел жилет, прикрыл им пистолет. Носком полуботинка забросил «приметный» нож в купе (тот с глухим стуком приземлился под столом). Поднял ключ, сунул его в карман. Оттолкнул задыхавшегося мужчину к окну и аккуратно прикрыл дверь.

Грохот колёс заглушал все прочие звуки: и мои шаги, и хрипы заглянувшего ко мне в купе пассажира (во взгляде которого я заметил сперва недоумение, потом испуг, а затем и панику). Сбежать он не попытался — сосредоточил усилия на борьбе с асфиксией. Я схватил мужчину за руку, взял её на излом. Мужчина дёрнулся от новой боли, но не застонал. Он вздрагивал всем телом, будто надеялся, что восстановит дыхание. Я подтолкнул его в спину и повёл в направлении тамбура.

Мужчина не сопротивлялся. Словно он позабыл о такой возможности. Хрипы стали глуше. Но не смолкли. Хотя я слышал, что воздух всё же проникал в лёгкие ночного гостя: с тихим свистом, похожим на жалобные стоны. Около последнего купе ноги у мужчины подогнулись, словно тот растерял силы на борьбу с удушьем — мимо туалета я его уже не вёл, а тащил. Втолкнул мужчину в тамбур (пассажиров там не было, но в воздухе ещё кружили клубы табачного дыма). Бросил его к стене.

Вынул из кармана жилета ключ проводника — тот самый, который выронил ночной гость. Немного повозился с запорами, но всё же распахнул дверь вагона. Пропитанный дымом воздух устремился из тамбура наружу — в лицо мне дохнуло ночной прохладой. Поезд поприветствовал меня коротким гудком тепловоза. Будто предупредил меня об опасности. Рывок своего противника я предвидел. Поэтому не пропустил его. Сместился в сторону — нога мужчины лишь чиркнула по моему боку.

Мой кулак врезался ему точно в солнечное сплетение. Мужчина крякнул, согнулся пополам. Я схватил его за ворот футболки и будто ненужную игрушку рывком выбросил из вагона — мужчина лишь сверкнул глазами и металлическим зубом, мазнул кончиками пальцев по грязной двери. Я не услышал, как он катился по насыпи, и как ломались под весом его тела ветви кустов. Поезд оставил эти звуки позади; и даже заглушил их очередным гудком.

Поезд не сбавил скорость, он бодро мчался к станции Лесная.

Я пару секунд рассматривал звёздное небо. Вздохнул, закрыл скрипучую дверь, на которой остались полосы от пальцев «сошедшего» до прибытия на станцию пассажира. Посмотрел на своё отражение в окне. Димка смотрел на меня из грязного стекла спокойно и немного сонно. Я кивнул ему (брат ответил мне тем же жестом). Поправил давивший на поясницу пистолет. Заглянул в туалет, сполоснул в раковине руки. В мутном зеркале вновь увидел не себя.

Взглянул на часы — до прибытия на Лесную оставалось двадцать две минуты.

— Дмитрий Иванович, вы где были? — спросила Александра.

Она сидела на полке — проникавший в купе из коридора (через дверной проём) свет отражался в её глазах.

Лебедева махнула рукой, убрала со лба прядь волос. Она смотрела на меня внимательно, настороженно.

Я вытер руки о полотенце, ответил:

— Прогулялся до туалета. Спите, Александра Витальевна. Ещё рано.

Сунул пистолет под подушку.

— Я проснулась, а вас нет… — сообщила журналистка.

Она потёрла глаза, зевнула.

Я поднял с пола нож и спрятал его под свой матрас.

Повторил:

— Спите, Александра Витальевна. Я тоже немного вздремну.

— Дмитрий Иванович, так значит, вы едете в Ленинград за материалом для книги о маньяке? — сказала журналистка.

— Можно и так сказать, — ответил я.

Лебедева проснулась примерно час назад. Она уже умылась, нанесла на лицо макияж. Даже брызнула на себя духами — в купе теперь витал приятный аромат розовых лепестков.

Проводница принесла нам чай, продала мне пачку печенья. Я проглотил печенье с уже давно подзабытым аппетитом. Съел и конфеты, которыми меня угостила Александра.

— Где, вы сказали, он живёт? — спросила Лебедева. — В Калининском районе?

Я не отказал себе в удовольствии — полюбовался на родинку у нее над губой.

— У вас замечательная память, Александра Витальевна, — сказал я.

Журналистка улыбнулась, повела загорелым плечом.

— Память у меня, действительно, хорошая, — сказала она. — А вот в людях, как оказалось, я разбираюсь плохо. Честно признаюсь вам, Дмитрий Иванович: вчера я подумала, что вы избавились от конкурентов в лице Павла и Иннокентия Николаевича, чтобы остаться в купе со мной наедине. Меня ваше поведение… насторожило. Я даже спала вполглаза: следила за вами.

Лебедева развела руками.

— Простите мою подозрительность, Дмитрий Иванович. Подумала о вас плохо. Раскаиваюсь.

Я усмехнулся.

— Ваши «вполглаза», Александра Витальевна, иногда заглушали грохот колёс поезда.

— Хотите сказать: я храпела?

Александра выпрямила спину, сощурилась. Ткань сарафана у неё на груди натянулась.

Я оставил её родинку в покое, опустил взгляд ниже.

— Вы, скорее, громко сопели. Я завидовал вам. Потому что сам уснул лишь под утро.

— Продумывали сюжет книги? — спросила Александра.

— Не спалось.

Я отодвинул от себя пустой стакан. Смял фантики от конфет, и бросил их в пустую пачку из-под печенья.

Журналистка спросила:

— Дмитрий Иванович, быть может, перейдём на «ты»?

— Разумеется, Саша. Я не возражаю.

— Дмитрий Ива… Дмитрий, на вокзале меня встретит машина, — сказала Александра. — Папа пришлёт своего водителя. Подвезу вас… тебя до Калининского района, если хочешь.

Я покачал головой.

— Спасибо, Саша. Но я откажусь от твоей помощи. Прогуляюсь по нынешнему Ленинграду. Посмотрю, какой он. Интересно. Да и сама прогулка пешком для меня сейчас в удовольствие.

— Покрасуешься перед женщинами?

Лебедева усмехнулась, помяла пальцами мочку уха, где на золотой серьге блестел маленький голубой сапфир (название камня мне ещё вчера сообщила его владелица).

— В том числе и поэтому, — сказал я. — Не откажу себе в таком удовольствии. Это тебе я кажусь стариком. А вот я себя теперь ощущаю юношей. Полным сил и энергии. Горы готов свернуть.

Я выпятил грудь. Александра улыбнулась.

— А как же этот ваш… тромб? — спросила она. — Не боитесь, что оторвётся?

Я почувствовал в её словах иронию.

Но ответил серьёзно:

— Я ничего не боюсь, Саша. Всё самое страшное я однажды уже пережил. Видел, как убили мою жену, и как умирала моя дочь. Похоронил их. Наведывался на их могилы. Саша, я всё это прекрасно помню. Я понимаю, что время у меня в этой новой жизни ограниченно. Поэтому я не растрачу его понапрасну, не сомневайся.

— Дмитрий…

Александра склонилась над столом, прикоснулась к моей руке. Её пальцы оказались тёплыми — мне почудилось, что их тепло поползло по моей коже.

— … Сегодня я проведаю родителей и к вечеру освобожусь, — сказала журналистка. — Потом… мы с тобой могли бы встретиться. Дима, я показала бы тебе город. Я многое о нём знаю. Я родилась в Ленинграде и прожила здесь всю свою жизнь. Из меня получится превосходный гид, вот увидишь. Я уверена: мои рассказы пригодятся для сюжетов твоих книг.

Лебедева смотрела мне в глаза. Она опустила взгляд на мои губы.

— Не переживай, я не сообщу об этих твоих капитанских удостоверениях папе. Ты правильно сказал: ему сейчас не до моих рассказов. Но вот меня твои фантазии о будущем заинтересовали. Ты интересный человек, Дмитрий. Мы с тобой вчера… да и сегодня отлично пообщались. Я с удовольствием продолжила бы это общение. Просто общение, не подумай… ничего такого.

Она повертела кистью руки — не той, которой всё ещё касалась моего предплечья.

— Нет, я, конечно, старым я тебя не считаю. Ты всего-то на восемь лет старше меня. Дмитрий, я хочу сказать что… у меня в запасе есть десять дней отпуска. Эта твоя история для новой книги о ленинградском маньяке… Как там его имя? Роман Курочкин? Это вымышленный персонаж? Или ты действительно считаешь, что такой человек существует?

— Улица Криворожская, дом семнадцать, квартира тридцать шесть, — сказал я.

— Что это за адрес? — спросила Александра.

— Там проживает Рома Курочкин.

Лебедева приподняла бровь.

— Ты даже знаешь его точный адрес?

— Я даже знаю имя той мёртвой девчонки, чьё тело сейчас находится в его квартире. У меня тоже хорошая память.

Журналистка одернула руку, словно я ударил её током. Закусила напомаженную губу. Внимательно посмотрела мне в лицо.

За окном вагона мелькали деревья: ели, сосны, берёзы, рябины.

— Давай мы сообщим об этом Курочкине в милицию? — сказала она. — Они сразу туда приедут. Если узнают, что у него в квартире находится мёртвая женщина. И арестуют этого человека. Разве не так?

Я кивнул, зажмурился от яркого солнечного света.

— Вполне возможно, что они приедут. Даже наверняка. Но только сначала я проверю, не ошибочны ли мои воспоминания. На всякий случай. Ведь одно моё предсказание уже не сбылось.

Лебедева наклонила голову, будто рассматривала моё лицо под новым углом.

Собранные в хвост светло-русые волосы легли на её плечо, заблестели на свету.

— Какое предсказание? — спросила Александра.

— Ты жива.

Три секунды Лебедева смотрела мне в глаза и молчала.

Прежде чем произнесла:

— Да. Я жива.

— Поэтому с милицией я повременю.

— Явишься к нему домой?

— Разумеется. Сегодня днём.

— А если он…

— У меня пистолет.

— Застрелишь его? Ты с ума сошёл?

Лебедева встрепенулась, махнула волосами. Её голубые глаза сверкнули подобно драгоценным камням в её серьгах.

Я улыбнулся, сказал:

— Александра Витальевна, за кого ты меня принимаешь? Не стану я так шуметь. Я разведаю обстановку. Узнаю, действительно ли я помню события будущего, или попросту сошёл с ума.

— И… как ты это поймёшь?

— Всё очень просто: прогуляюсь на Криворожскую улицу. Загляну в тридцать шестую квартиру.

— А если он тебе не откроет?

— Поговорю с его соседями. Покажу им милицейское удостоверение.

Я прикоснулся к карману жилета.

— Узнаю, проживает ли вообще в этой квартире тот самый Рома Курочкин. Или он всего лишь плод моей писательской фантазии. Послушаю жалобы на него: в известном мне прошлом он третировал соседей громкой музыкой.

— А если твоя информация подтвердится? — спросила Александра.

— От этого я и буду плясать. Появится конкретная информация… для милиции. Да и прочие мои воспоминания предстанут в новом свете. Несложная проверка, которая на многое прольёт свет. Да и прогулка по Питеру мне не повредит.

— По Ленинграду.

— Точно. Пока ещё по Ленинграду.

Александра вздохнула.

— Дима, а что ты думаешь насчёт другой прогулки? — спросила она. — Вечером, в моей компании.

Я покачал головой.

— Не получится, Александра Витальевна…

— Саша.

— Саша, — повторил я. — Вечером я снова буду в поезде.

Лебедева приподняла брови.

Сказала:

— Так скоро⁈ Почему? Куда ты поедешь?

— В Ларионовку. Это небольшой посёлок городского типа в Белгородской области.

— Зачем тебе туда? — спросила Лебедева. — И почему так срочно?

Я махнул рукой и ответил:

— Там у меня тоже есть дело. Очень важное дело. Не менее важное, чем то, из-за которого я приехал в Ленинград.

На Витебский вокзал Ленинграда наш поезд прибыл без опоздания. Шумная толпа загруженных сумками пассажиров ринулась к выходу из вагона. Мы с Александрой пропустили вперёд загруженных огромными сумками граждан, покинули вагон одними из последних. На перроне мы влились в людской поток, который двигался в направлении вокзала. Я нёс в руке сумку журналистки — задумчиво хмурившая брови Лебедева шагала справа от меня. Ленинград удивил меня ясной погодой. Обычно в дни моего появления здесь небо над городом рыдало. Сегодня же в Северной столице приветливо светило солнце, а в небе на фоне перистых облаков кружили чайки.

Полноводная река пассажиров привела нас к входу в Витебский вокзал. Сразу за массивными дверями она разделилась на десяток мелких ручейков. Лебедева дёрнула меня за руку, указала в направлении билетных касс, куда направилась часть явившейся с перронов толпы. Взяла меня под руку. Около касс мы остановились. Я окинул взглядом длинные очереди, выстроившиеся к окошкам, где продавали билеты. Поставил у ног Александры сумку, там же примостил свой рюкзак. Сказал своей спутнице, что скоро вернусь. Решительно зашагал к окошку, рядом с которым пересчитывала сдачу наряженная в невзрачное платье пожилая женщина.

Следующим в очереди (после уже державшей в руках заветный билет женщины) стоял бандитского вида светловолосый мужчина в спортивном костюме. Он уже склонил к окошку голову, когда я раскрыл у него перед лицом удостоверение офицера КГБ. Мужчина отшатнулся при виде Димкиного чёрно-белого фото со звёздами на погонах, будто одержимый демоном от креста священника. Я глянул в окошко на раскрасневшееся от жары лицо кассирши и потребовал билет до станции Ларионовка. У меня за спиной прозвучал многоголосый ропот недовольства. Но увидевший Димкино фото мужчина промолчал. Он лишь нахмурил брови и вздохнул.

Шепотки недовольный «произволом властей» пока ещё советских граждан в очереди звучали всего пару минут — за это время я обзавёлся билетом на поезд. Вернулся к Лебедевой, сообщил ей, что место в купейном вагоне мне не досталось — поеду до Ларионовки на «боковушке». Журналистка выдернула у меня из руки билет, внимательно осмотрела его, словно проверила мой проездной документ на подлинность. Заявила: мне вообще повезло, что я купил хоть какой-то билет в южном направлении. Я спрятал билет в карман, подхватил с пола сумку и рюкзак. Мы двинулись к выходу из вокзала, лавируя между сновавшими по залу людьми.

Напротив центрального входа в Витебский вокзал Лебедеву дожидался чёрный ГАЗ-3102 «Волга». Рядом с разукрашенными шашечками такси и с автомобилями Волжского автомобильного завода он выглядел пришельцем из иного мира. Водитель «Волги» заметил нас, выбрался из салона. Журналистка сбавила шаг, словно вдруг почувствовала усталость. Заглянула мне в лицо и в очередной раз предложила меня подвезти. Я снова отказался от её предложения. Вручил хмурому водителю «Волги» сумку Лебедевой. Набросил на плечи лямки рюкзака. Обменялся с погрустневшей вдруг Александрой стандартными прощальными фразами.

Машина Лебедевой тронулась с места — я вернулся на вокзал.

Спрятал в автоматическую камеру хранения рюкзак (оставил в нём пистолет). Сунул в карманы кожаные перчатки. Сжал в руке Димкину барсетку и зашагал ко входу на станцию метро «Пушкинская».