Царёв Пророк

Глава 14

Свет раннего утра, бледный и жидкий, пробивался сквозь слюдяные оконца кельи в Чудовом монастыре. Он заливал простой деревянный стол, заваленный свитками, чертежами и испещрёнными пометками листами бумаги. Григорий сидел, сгорбившись, вглядываясь в схему, которую сам и нарисовал. Это был план амбара. Не того, привычного ему с детства, дощатого сарая, а капитального, большого зернохранилища — с системой вентиляции, двойными стенами, закромами-отсеками и крышей особой формы, чтобы снег не залёживался.

Он чувствовал себя архитектором, пытающимся вспомнить чертежи, виденные мельком в учебнике краеведения. Каждый штрих давался с трудом. Он то и дело зачёркивал, исправлял, рвал листы. Пальцы были испачканы чернилами, в уголках глаз стояли слёзы от усталости. Он не спал почти всю ночь.

Стук в дверь заставил Григория вздрогнуть.

— Войдите, — хрипло сказал он, не оборачиваясь.

Дверь скрипнула. На пороге стоял не слуга и не монах, а высокая, худая фигура в дорогом, тёмном кафтане. Князь Василий Шуйский.

— Брат Григорий? — голос был маслянисто-вежливым. — Не помешал?

Григорий медленно повернулся. Сердце ёкнуло. Шуйский. Один из главных участников грядущей трагедии. Человек, который будет сначала отрицать самозванца, потом признает его, потом принесёт присягу, а в итоге сам заберётся на трон, утопив страну в крови. Видеть его здесь, в своей келье, было сюрреалистично и опасно.

— Князь, — Григорий кивнул, стараясь скрыть напряжение. — Чем обязан?

Шуйский неторопливо вошёл, окинул взглядом скромное убранство кельи, задержался на столе с чертежами. Его глаза, маленькие и пронзительные, как буравчики, казалось, впитывали каждую деталь.

— Слышал, брат Григорий, государь определил тебя к Патриарху по книжным делам. Дело богоугодное. А вот вижу — не каноны святые переписываешь, а нечто иное… — он сделал шаг к столу. — Позволишь?

Григорий молча кивнул. Отказать было нельзя.

Шуйский взял один из чертежей. Долго и внимательно изучал.

— Любопытно, — произнёс он наконец. — Строение сие на амбар смахивает, да не амбар. Словно бы для хранения чего-то очень ценного. Или очень объёмного. Зерна, быть может?

Григорий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Проницательность Шуйского была пугающей.

— Размышляю о хозяйственных постройках, князь. Для монастырских нужд.

— Для монастырских? — Шуйский усмехнулся, положив чертёж на место. — С такими-то хитростями? Уж не по государеву ли указу трудишься? Говорят, брат Григорий, ты в милости у Бориса Фёдоровича вновь. После… некоторых размолвок.

Это был прямой зонд. Шуйский выяснял расстановку сил.

— Милость государева — как роса, — уклончиво ответил Григорий.

— Выпадает на всех, но высыхает быстро. Я всего лишь книжник.

— Книжник, — Шуйский снова усмехнулся, сел на табурет без приглашения и положил руки на колени. — Книжник, который беседует с государем наедине часами. Книжник, которому поручают столь важные дела, что оных не доверяют и думным боярам. Не скромничай.

Он помолчал, давая словам впитаться.

— Видишь ли, брат Григорий, я человек прямой. Скажу открыто: многие при дворе дивятся сему поветрию. Вчера — опала, сегодня — доверие. И непонятно, на чём оное зиждется. Не на колдовстве ли? — он произнёс это почти шёпотом, но слово повисло в воздухе, как ядовитый запах.

Григорий сжал кулаки под столом. Шуйский играл с ним, как кошка с мышкой. Он пытался напугать, вывести на откровенность, или просто оценить.

— Вера и служение — вот моё колдовство, князь, — холодно сказал Григорий. — А доверие государя — его тайна.

— О, конечно, конечно! — Шуйский поднял руки, словно отстраняясь от собственных слов. — Я не о том. Я о пользе земской думаю. Ты человек учёный, вижу. А я… я человек опытный. Знаю бояр, знаю приказных, знаю, как ветер дует в Кремле. Если ты и впрямь задумал нечто для пользы государства, то без людей, знающих здешние обычаи, тебе не обойтись. Один — в поле не воин.

Он предлагал союз. Или ловушку.

— Благодарю за совет, князь, — осторожно сказал Григорий. — Памятую.

— Памятовать — хорошо, — Шуйский встал. — А действовать — лучше. Если что… я к твоим услугам. Все мы слуги государевы, не так ли?

Он улыбнулся — широко, но глаза оставались холодными. Поклонился и вышел так же бесшумно, как и появился.

Григорий остался сидеть, чувствуя, как вспотел под одеждой. Эта встреча была предупреждением. Его новая роль не осталась незамеченной. И Шуйский уже почуял в нём силу — или угрозу.

Через час явился гонец от Годунова. Молодой, вертлявый подьячий из Разрядного приказа.

— Брат Григорий? Государь требует тебя. С чертежами и отпиской.

Дорогой в Кремль Григорий ловил на себе любопытные, настороженные, а то и откровенно враждебные взгляды. Слухи ползли быстрее, чем он успевал делать что-либо.

В Набережных палатах его ждал не один Годунов. Рядом с ним, в кресле, восседал Патриарх Иов. Его массивная, тучная фигура, окладистая седая борода и спокойные, всепонимающие глаза внушали невольное почтение. Григорий поклонился обоим.

— Ну, — Годунов отложил в сторону бумагу, которую изучал. — Показывай, что за диковины ты там начертал.

Григорий развернул на столе свои чертежи и протянул исписанный лист с расчётами. Годунов и Иов склонились над ними.

— Объясняй, — приказал Годунов.

Григорий начал, показывая пальцем на схему:

— Зерно гниёт от сырости и слёживается. Нужна вентиляция — вот эти трубы, с заслонками. Двойные стены, с засыпкой из опилок или сухого песка — для термоизоляции, чтобы сохранялась прохлада летом и тепло зимой. Крыша — крутая, чтобы снег не давил, и с широкими свесами, чтобы дождь не заливал стены. Внутри — не одно помещение, а отсеки. Чтобы если в одном заведётся вредитель, не испортил всё.

Он говорил уверенно, забыв о страхе. Это была его стихия — знание.

Патриарх Иов слушал, изредка кивая. Наконец он произнёс своим густым, бархатным басом:

— Мудро, брат Григорий. Очень мудро. Сие строение и впрямь может сохранить хлеб на годы. Но… — он посмотрел на Григория прямо. — Откуда сие знание? В летописях наших я о таком не читал.

Григорий приготовился к этому вопросу.

— В книгах иностранных, владыка. У них и климат иной, и земли меньше. Потому и мыслить о запасах научились иначе.

— Иноземцы… — промолвил Иов, и в голосе прозвучала лёгкая неприязнь. — Не всегда их науки ко благу душевному.

— Но к благу телесному — могут, — вступил Годунов, не отрывая глаз от чертежей. — Расчёты… — он ткнул пальцем в цифры. — Откуда суммы? Цены на лес, на труд? Ты их с потолка взял?

— Нет, государь. Спрашивал у монастырских экономов. Сводил в среднее.

Годунов кивнул, удовлетворённый.

— Хорошо. Практично. — Он отложил чертежи и взял другой лист — с текстом грамоты о царевиче Дмитрии. Прочитал молча, потом протянул Иову. — А это, владыка, твоих рук дело. Нужно, чтобы такие грамоты разошлись по всем городам. Чтобы в каждом приходе зачитывали.

Иов пробежал текст глазами. Его лицо оставалось невозмутимым.

— Сие… сие есть истина. Смерть царевича — воля божья, несчастный случай. Но для чего сия… спешка, государь? Чтобы напомнить народу о старой беде?

— Чтобы не случилось новой, — твёрдо сказал Годунов. — Чтобы никакой вор не посмел назваться именем мёртвого.

Иов посмотрел на Годунова, потом на Григория. В его взгляде читалось понимание. Он догадывался, что источником этой идеи был «книжник».

— Будет исполнено, — мирно сказал Патриарх. — Сие дело благое.

— Начать с южных окраин, — добавил Годунов. — С Путивля, Чернигова. Где слухи рождаются быстрее.

Иов кивнул и, с трудом поднявшись, покинул палаты, бросив на прощание Григорию долгий, оценивающий взгляд.

Когда дверь закрылась, Годунов обернулся к Григорию.

— Шуйский был у тебя?

Григорий не удивился. За ним следили.

— Был.

— И?

— Выспрашивал. Предлагал помощь.

— Помощь… — Годунов усмехнулся. — Помощь палача. Что ты ему сказал?

— Ничего. Отделался общими фразами.

— Умно. Держись от него подальше. Он опаснее, чем кажется. — Годунов подошёл к карте России, висевшей на стене. — По амбарам. Начнём с Москвы, Вологды, Нижнего Новгорода. К весне будущего года должны быть готовы. Деньги найду. Смотри, чтобы твои расчёты не подвели.

— Они не подведут, — сказал Григорий с уверенностью, которой не чувствовал.

— Насчёт грамот… — Годунов повернулся. — Ты был прав. Уже есть слухи. Смутные. С Литовской стороны. Будто бы царевич жив.

Ледяная рука сжала сердце Григория. История набирала ход, несмотря ни на что.

— Значит, мы успели вовремя.

— Возможно, — Годунов смотрел на него с тем же тяжёлым, изучающим взглядом. — Твои «сны» начинают сбываться, брат Григорий. Надеюсь, твои советы окажутся столь же точными.

Он не стал говорить «прорицания». Он сказал «советы». Это был прогресс.

— Они окажутся, государь, — твёрдо ответил Григорий.

Выйдя из палат, он снова почувствовал на себе взгляды. Но на этот раз это были не только взгляды придворных. Где-то в тени колоннады ему померещилась знакомая худая фигура. Шуйский. Он стоял неподвижно, наблюдая.

Григорий прошёл мимо, не глядя в его сторону. Он шёл, чувствуя тяжесть ответственности и зыбкость своего положения. Он был меж двух огней — между подозрительным государем и коварными боярами. Его знание было и щитом, и мишенью на спине.

Но он шёл вперёд. Потому что отступать было некуда. Позади оставался только хаос, который он поклялся предотвратить.