Дорога – мой дом

Глава 7

7

Вообще-то Саня, судя по ее цветущему виду, была вполне довольна новой работой. Все ее обязанности состояли в том, что раз в неделю, она принимала с приходящего кораблика, или чуть позже когда река оончательно встала, покрывшись льдом, корреспонденцию, доставляемую в наше село, уже на конной тяге, затем рассортировав ее разносила по адресатам. При этом большинство тех, кто так или иначе пользовался почтой, находились буквально в двух шагах от почтового отделения. То есть в основном в правление колхоза. То есть в в соседний подъезд нашего дома. Потому что почту организовали в угловой квартире на первом этаже. Вдобавок ко всему, уже к концу октября, после того, как была закончена прокладка кабеля, на почте появился телефон. И если в связи с началом ледостава, почтовые послания временно прекращались, телефон звонил почти все время. Сашка как раз и занималась тем, что принимала звонки, записывала поручения, и передавала их в колхозную контору. Может работа и несколько суматошная, но Саньке нравилось быть в курсе происходящего, и она с удовольствием занималась всем этим.

Правда довольно скоро, уже спустя месяц, прибывшие из Енисейска монтеры, перенесли телефонную линию в правление колхоза, а на почте установили телеграфный аппарат, и рядом с моей подругой посадили телеграфиста, довольно старого мужичка-телеграфиста, который собственно с этого момента и стал заведовать почтой, а Александра превратилась в обычного почтальона. Хотя она не унывала. Село было небольшим, адресаты почти всегда находились в правлении колхоза, а значит рядом, и прогуляться для нее было одним удовольствием.

Сам я тоже не жаловался. Поступив под начало местного судового механика, ранее служившего во флоте, я постепенно набирался опыта, на ремонте двух суденышек-толкачей, нескольких рыбацких баркасов, с паровой установкой и парой монструозных тракоторов марки «Фордзон-Путиловец» принадлежащих колхозу. Ремонт двигателей и всего остального происходил, в достаточно теплом помещении, и нас в общем-то никто не торопил с этим делом. Тем более, что до весны времени было хоть отбовляй, а раньше, эта техника была никому не нужна. Чаще всего происходило так, что Михалыч, который считалься главным механиуом цеха, появившись утром к началу рабочего дня, и немного покрутившись для вида на глазах у начальства, и раздав ценные указания мне и еще двум пацанам, трудящимся в качестве подсобных работников, исчезал с горизонта, строго настрого предупредив:

— Ежели чо, я токма отошел, и скоро возвертаюсь. — После чего, если кто появится из начальства, следовало отправить к нему домой одного из пацанов с докладом, кто приходил, что спрашивал, и нужен ли Михалыч на службе, или же проситель уже смылся. И все успокаивалось. Пацаны в уголке разбирали кеакой-то старый мотор, непонятного происхождения, или же точили коньки, или ножи, на огромном камне, раскручиваемом вручную, в общем занимались своими делами. Я копался в каком-нибудь двигателе, больше создавая видимость работы, нежели, что-то реально делая. Учитывая то, что моторы были донельзя примитивными, ремонтировать там было практически нечего. Он либо работал, либо окончательно и бесповоротно выходил из строя, и тогда уже хоть обремонтируйся, ничего сделать уже было нельзя.

Ближе к очередной годовщине Октябрьской революции, меня вызвали в правление колхоза, и поздравили с тем, что в честь тринадцатой годовщины, Великой Октябрьской Социалистическай Революции, а также за ударный труд на благо родного колхоза меня, приняли в члены колхоза имени Кирова. Разумеется, я соорудил радостную физиономию, поблагодарил за оказанное доверие, а вечером, когда остались с Александрой наедине, сообщил эту «радостную» весть. Впрочем, подруга уже была в курсе происходящего. С одной стороны, вроде бы ничего и не изменилось. Разве, что первый месяц мне начисляли заработную плату, а теперь вместо этого, будут отмечаться трудодни.

У Саньки было проще, она хоть и числилась моей женою, но оказалось, что проходит как служащая по почтовому ведомству. То есть в отношении нее, ничего не изменилось. А вот у меня изменения оказались довольно сильными. Теоретически, мне начисляли ту же цифру, что была и раньше, только теперь на эту сумму, я мог получить зерно из закромов колхоза, мясо, если происходил забой скота, какую-то другую продукцию в местном колхозном магазине. Отоварить, например, те же продуктовые карточки. Вот только все это шло под запись, и никаких денег, на руки, я уже не получал.

С одной стороны, и тратить-то эти деньги было в общем здесь не на что. Но если, раньше имея кое-какие наличные можно было скажем отправиться в Маклаково (так до 1975 года, назывался Лесосибирск), небольшой, но довольно интересный городок в пятидесяти километрах ниже по Енисею, и купить, что-то нужное там, то с некоторых пор я был этого лишен. Вот и получалось, что с одной стороны, вроде как никаких особых изменений не произошло, а с другой, меня, как собственно и любого другого члена колхоза, накрепко привязали к этому месту, хотя бы отсутствием денег. Что будет дальше, было не слишком понятно, но ничего хорошего я от этого не ждал, о чем и сообщил свой подруге.

Вдобавок ко всему, и Саша, сообщила мне, что вокруг нее постоянно крутится местный участковый милиционер, обхаживающий ее со всех стронон, и явно намекающий на свое расположение.

— С чего это он зашевелился?

— Видимо соседи донесли, что от нас никогда не охов, ни вздохов, ни стонов ночами не доносится, ты же знаешь, какие здесь стены тонкие. Вот и решили, что либо мы с тобой в ссоре и спим отдельно, либо ты не состоятелен. А раз так, почему бы не напроситься под бочок. К тому же он ведь и сам в этом доме живет, в другом подъезде, но практически за стеной. Наверное и сам прислушивался не раз.

— Бока ему, что ли наломать?

— Даже не думай! Мне он сто лет не нужен, а полезешь в драку, сам же и виноват останешься. Он-то власть, а за нападение на милиционера знаешь сколько дают?

— И что же делать, может пристрелить его где по-тихому?

— Может и придется. Пока отбиваюсь. Если, что-то изменится будем думать.

По всему выходило что нужно как можно быстрее срываться с этого места. Уж очень мне не нравилось то, что произошло. Кстати и Александра добавила немалые минусы в мои опасения. По ее словам, в том же Лисинском колхозе, который был организован в одном из поселков неподалеку от охотничьего хозяйства, в котором она работала. Очень неохотно давали разрешения на то, чтобы члены колхоза покидали его. Вплоть до того, что обвиняли желающих переехать куда-то в другое место, кулаками, со всеми вытекающими из этого последствиями. То есть конфискацией имущества, и принудительным переселением. И в моем сознании, плотно засела мысль о том, что нужно отсюда сматываться, причем как можно быстрее. Вроде бы и брать у нас особо нечего, но и получить необоснованное обвинение и попасть под раскулачивание, сейчас проще простого. А если найдут валюту, тогда не только раскулачивание. Тогда считай, под расстрел попадем.

Вот только вырисовывалась одна маленькая, но непреодолимая проблема. Выбраться отсюда зимой было практически невозможно. Пешком, даже бросив часть поклажи на санки, далеко не уйдешь, да и догонят в два счета. Тоже самое можно сказать на санную упряжь с лошадью. Сильно ее не разгонишь, а по следам, верхами догонят, раз плюнуть, и тогда хоть войну устраивай. До ближайшей железнодорожной станции в Красноярске больше трехсот километров, и то по прямой, а если идти по зимнику, то и того больше. Вдобавок ко всему, зимой пешком не ходят, тем более в одиночку. Ладно милиция, есть противники по страшнее — волки, у которых сейчас голодное время, они сбиваются в стаи и атакуют любого одинокого; хоть зверя, хоть человека.

Я честно говоря, почти отчаялся, как в один из дней обратил внимание на местную детвору, катающуюся на коньках по расчищенному от снега участку реки. Причем один из пацанов, оказался самым хитрым. Нашел где-то кусок парусины, приколотил его на деревянную раму, и в итоге соорудил что-то вроде паруса, разгоняясь до почти немыслимых скоростей под порывами ветра.

— А ведь действительно. — Подумал я. — Ветер, дующий вдоль Ангары, практически не прекращается. Взять какую-нибудь легкую лодочку. Изломанных, после очередного ледостава, яликов, по каким-то причинам не убранных вовремя на берег, шагах в тридцати от пристани, валяется как минимум с десяток. Выбрать какой-то из них относительно целый, пригородить к нему поперечный брус, с креплениями под лезвия коньков. Впереди поставить одиночный конек с рулевым выводом, и на тебе — готовый буер. Сталь для коньков, найти вполне реально. В мастерской есть из чего выбрать.

При этом я не стану даже изобретателем, на чем-то подобном, насколько я помню катался еще сам Петр I, да и у Елизаветы Петровны, его дочери, тоже имелся собственный кораблик такого рода. А уж сколько таких встречается в Европе, и не перечесть. Целые гонки на одном из Швейцарских озер устраивают.

Сейчас, в мастерских работы, практически остановились. Если утром и появляется тот же Михалыч, то от силы на полчаса, да и пацаны находят любую причину, только бы не тащиться сюда по морозу. По сути и я, появляюсь там, только по той причине, что домашнего хозяйства у меня нет, а сидеть в комнате глядя с тоской в окно или водку пьянствовать, я так и не научился. Вот и хожу в мастерские, потихоньку ковыряясь в железяках, больше создавая вид, чем что-то действительно делаю.

В общем я решил попробовать. Ялик, похожий на тот, что я в свое время честно позаимствовал в поселке Рыбачьем я нашел довольно быстро. Для плавания он не годился совсем, из-за проломленного борта в последней трети корпуса, ближе к транцу, зато все остальное, включая крепление мачты было на месте. Четырехметровый дубовый брус сотку, я позаимствовал из штабеля, предназначенного для возведения по весне очередного амбара, для складирования урожая. Дотащил его до мастерской, и бросил на стеллаж, чтобы он немного согрелся после мороза. Из металлического уголка вырезал четыре коротких отрезка, просверлил в них отверстия, и укрепил с помощью болтов на концах бруса, который предварительно укоротил до трех метров. Рассчитывая на то, что это будут зажимы для лезвий, укрепил на каждом из них по четыре болта, которые должны будут держать лезвия коньков.

В качестве лезвий для коньков, подобрал три куска металла снятых с отвалов какого-то плуга, стоящего в мастерской, по словам того же Михалыча, уже не один год. Заточил их на точиле, сделав небольшое закругление, как у обычных коньков. Приготовленный брус, с помощью стремянок, связал с дополнительным деревянным бруском с пропиленным пазом, пущенным через киль лодки, ближе к корме. Получилось вполне надежно, да и конструкция не сказать, чтобы вышла сильно тяжелой. Немного пришлось повозиться с передним коньком, и поворотным механизмом для него. В итоге, частично разобрал все тот же плуг, и сняв с него направляющее колесо, установил в носовой части лодки, прикрутив к нему, поперечную трубу, и соорудив, что-то вроде велосипедного руля, и густо промазал все это дегтем, для плавного хода. Мачту снял с нашего баркаса, проданного агроному, который так и стоял возле пристани, вытащенный на берег. Ему ялик понадобится нескоро, а когда понадобится, думаю, что-нибудь найдет на замену мачте.

В одну из ночей, скатил всю эту конструкцию на лед, и постарался скрыть ее за кучей наваленного там снега. Конструкция оказалась не очень удобной, и пришлось изрядно помучиться. Пока тащил все это по берегу, проклял все на свете, и в душе закрались очень большие сомнения в том, что это дура вообще сможет двигаться. Острозаточенные коньки, установленные в качествен опор, легко разрезали снег, и цеплялись за прибрежный грунт, тут же зарываясь в него, из-за чего приходилось каждый раз приподнимать конструкцию, чтобы выволочь ее дальше. Но стоило только добраться до льда, и все моментально, разительно изменилось. От неожиданности я даже навернулся, потому что сконструированная мною лодка вдруг стала, как мне показалось гораздо легче, и двигалась вперед уже практически без усилий, легко скользя по льду, даже припорошенному снегом.

— Все верно, — подумал я — ведь лед, гораздо прочнее грунта, а площад опоры коньков минимальная. Вот они и скользят, практически не вызывая трения и торможения. Укрепив свой импровизированный буер за кучей снега, чтобы того не унесло ветром, раньше времени, начал готовиться к выезду. Первым делом, хорошенько подумав собрал кое-какие запчасти, и гаечные ключи, на случац ремонта в дороге и положил все это на борт.

После чего доложил об этом своей подруге. Честно говоря, она отнеслась к этому весьма скептически. Просто не веря в то, что это вообще будет способно, куда-то сдвинуться. Я тоже не стал ее разубеждать просто предложил попробовать. По большому счету, если ничего из этой затеи не выгорит, считай, мы просто потратили пару вечеров, на переноску наших вещей до буера и обратно. Если же выгорит, то уже к утру мы окажемся достаточно далеко от этого поселка, не вызвав здесь никакого переполоха. Особенно если решим отправиться в день какого-нибудь праздника, например, Нового года, до которого оставалось совсем немного времени.

В канун этого праздника, весь поселок будет либо в лежку, либо на пути к этому, и потому на наш отъезд, никто не обратит внимания. Потом конечно опомнятся, но к этому времени мы будем уже далеко. Ну, а если не получится, вернемся назад, и будем пропивать неудачу.

— Но если все пойдет как нужно, представляешь, какой переполох поднимется в поселке? Ни с того ни с чего, вдруг исчезают двое, вместе с вещами, не оставив никаких следов за собою. От коньков останется узкая полоса, практически незаметная на снегу или льду реки. А если пойдет снегопад, так и вообще ее никто не обнаружит.

Одним словом, решили с этим не затягивать. Я за пару дней, перенес в мастерскую, которая находилась на краю поселка у пристани, большую часть наших вещей, и уложил их в самой лодке, которую похоже так никто и не обнаружил, да и кому из практичных деревенских мужиков интересно морозиться и выходить на лед заваленный кучей снега, где нет ничего нужного. А у местных мальчишев каток на протоке, там и дует меньше с Ангары, да и вообще, удобнее. Затем, слегка укрепил борта, поставил дополнительные укосины, между брусом и корпусом лодки, все же нагрузка была довольно велика, натаскал туда соломы, для мягкости, а в последний вечер, как раз в канун Нового года, мы прошлись по соседям, выпили с ними по чарочке, в честь праздника и для согрева, заодно показав свое наличие в поселке, рассказали всем, что отправляемся спать, после чего подхватили остатки наших вещей, и отправились на пристань. Здесь быстренько загрузили лодку, и только я успел поднять и закрепить парус, как вся эта конструкция вдруг сдвинулась с места, и пошла вперед, быстро набирая скорость. Я едва успел занять место на носу шлюпки и схватиться за руль, чтобы направить нашу посудину по правильному пути.

Еще перед отправкой, хотел добраться до местного мента и поучить его уму разуму. И единственное что меня остановило, так это опасение того, что лодка не оправдает нашего доверия и не поедет под ветром. А сейчас, сжимая готовый вырваться из моих рук вибрирующий руль, жалел что не сделал того, что нужно было сделать.

Уже через пять минут лодка неслась так, что захватывало дух, при этом, мне почему-то казалось, что ветер дует именно в мою сторону, хотя надутые паруса, показывали совсем иное. Ночь была полнолунной, за счет света луны и снега, было достаточно светло. Конечно не так как днем, но очертания берегов были вполне различимы. Даже ветер, и легкая метель-поземка, не являлись никакой помехой движению, а даже, как мне казалось подталкивали нашу лодку дополнительными усилиями. На каком-то достаточно длинном прямом участке, я обернулся назад, и увидел Саньку, очумевшую от быстрой езды, изо всех сил вцепившуюся в какой-то мешок, боясь пошевелиться, с побелевшим от мороза лицом.

Кое-как дотянувшись до веревки, удерживающей парус, я сумел ее отцепить и спустить парус с мачты, снижая скорость саней. До тормоза, при постройке этого чуда, я как-то не додумался. Когда буер наконец остановился, я развернул руль поставив рулевой конек поперек хода лодки, для стояночного тормоза было вполне достаточно. Самое много, что можно было ожидать, так это что конструкция пойдет по кругу, после подбежал к слегка очумевшей подружке.

— П-п-предуп-п-преждать н-н-надо. — стуча зубами, только и сумела почти прошептать она.

— Ты же не верила, да и я честно говоря сомневался, что все получится. — произнес я обняв ее и уткнув носом себе под полушубок, стараясь согреть. Когда она наконец вырвалась, поднялся на борт лодки, и ухватившись за мачту, пытался разглядеть оставленную позади деревню, но было похоже, что мы умчались достаточно далеко, потому что не было видно ни единого огонька. Да и летящая вдоль русла поземка тоже не давала разглядеть ничего существенного. Пока я высматривал, что-то вдали, Саша, пришла немного в себя и принялась перекладывать наши вещи, перетягивая их запасной веревкой, а после устроившись на корме, принялась разжигать нашу походную буржуйку. Набрав в чайник снега, она поставила его на печь и устроилась рядом.

— Ты можешь ехать. — Смеясь предложила она.

— Ну уж нет. Вместе мерзнуть будем.

— С чего это?

— А ты представляешь, что произойдет, если хоть одна искорка, из твоей печи, при таком ветре и скорости, попадет на солому или ткань.

— Точно. — слегка расстроилась подруга. — Хотя, у меня кое-что есть.

С этими словами покопавшись в вещах, она извлекла из них литровую бутылку самогона, похоже прихваченную у кого-то из соседей. Приняв грам сто, сразу же почувствовал приятное тепло разливающееся по телу. Да и Саня разрумянилась.

Потом мы мы попили горячего чайку, я выкурил трубку, то той же причине, что во время движения сделать этого не получится, загасили печь и Санька устроилась возле нее укрывшись нашим домашним одеялом из шкурок, Я постарался подоткнуть это одеяло со всех сторон, чтобы не поддувало, на Санькино гнездышко, пожелал спокойной ночи и вновь отправился на нос буера к рулю. Подняв и привязав парус, на этот раз поближе к себе, и устроившись поудобнее возле руля, приготовился к дальнейшему пути. Стоило развернуть конек в правильном направлении, как лодка сразу же пришла в движение. На этот раз я не сдерживал хода нашего суденышка и оно, казалось летело гораздо быстрее самого ветра. Почему-то вспомнилась давно забытые сведения о том, что подобные «кораблики» при наличии паруса «кеч» или «коч», не помню как правильно, способны разгоняться до скорости в сорок километров в час, а при каком-то другом выдавая и все шестьдесят. При этом, частенько, за счет минимального трения о поверхность, ведь мы идем на коньках, скорость могла даже превышать скорость ветра. Какой именно парус стоит у нас я не знал, но скорость движения действительно была впечатляющей. Может и не такой, как об этом говорилось в той книжке, но все же очень приличной.

К рассвету ветер немного стих, и я, воспользовавшись падением скорости аккуратно притер лодку к обрывистому берегу реки. Спустив парус, выбрался из шлюпки и дойдя до кормы, и слегка откинув полог мехового пледа, увидел свернувшуюся калачиком лежащую на тюфяке подругу, улыбающуюся во сне. Не выдержав, склонился через борт лодки и дотянувшись до нее осторожно поцеловал. Тут же почувствовал, как на моей шее сплетаются ее руки, и шепот исходящий из ее уст.

— Ну, наконец-то, я уж думала этого никогда не произойдет.

Рассмеявшись, Сашка, тут же заняла сидячее положение, и не отпуская меня, сама принялась покрывать мое лицо поцелуями. Опомнились мы, наверное, минут через пятнадцать, когда я уже почти добрался рукой до ее груди. И вполне возможно все продолжилось и дальше, но нас остановила только погода. Согласитесь, заниматься этим на природе — это конечно здорово, но при температуре в двадцать, а то и ниже, градусов молроза, звучит как-то по мазохистски. В общем в какой-то момент мы опомнились, немного поцеловались, не переходя черты, и наконец оторвались друг от друга. Хотя, как мне показалось, Саня была бы не против и продолжить. Дальше начались обычные заботы, я прорубил прорубь, набрал воды, Санька начала готовить еду. Я в это время обошел вокруг буера, заметив ослабленный на левом коньке болт, вооружился гаечными ключами, которые взял с собой и подтянул его, проверил рулевую стойку, после чего немного поправил собственное место. Всю дорогу, пришлось сидеть на мешке с картошкой, что было очень неудобно, но деваться было некуда.

Пока думал, что же такого соорудить, подошедшая подруга, предложила, перенести мешок на корму. Где еще было место. А впереди как раз организовать место для двоих, перенеся туда тюфяк, и плед из шкурок. В принципе, такой подход меня вполне устраивал, тем более, что Сашка во всю рвалась за руль, а я, проведя за ним всю ночь, честно говоря хотел просто лечь и забыться, и не делал это только потому, что очень проголодался. Да и сказать честно не очень верил в то, что у подруги получится удержать руль. Дело в том, что, поставив в качестве руля вилку от направляющего колеса плуга, я как-то не подумал о том, что она может вращаться на все триста шестьдесят градусов. К тому же из-за отсутствия на ней подшипников, или какой-то другой причине, она немилосердно вибрировала, и мне приходилось с трудом удерживать ее на месте. И поэтому все дорогу лихорадочно сжимал эту железяку, боясь ее отпустить, потому что имелись опасения в том, что встреться на пути лезвия трещина или камень и лезвие, может встать поперек хода движения, что в этом случае произойдет, страшно было представить.

И сейчас я думал о том, что же такое сообразить, чтобы ограничить вращение, скажем сорока пятью градусами или даже чуть меньше. И ничего не приходило в голову. Объяснив подруге все свои опасения, решили, что рисковать все же не стоит. В конце концов, впереди еще больше полутора тысяч километров, учитывая, что длина Ангары составляет почти тысячу восемьсот верст. Сколько мы пролетели за ночь неизвестно, и очень хотелось бы все-таки добраться, хотя бы до Иркутска. А лучше и немного дальше. Поэтому торопиться не будем.

Решили, что сейчас я немного посплю, за это время Санька приготовит еду на оставшуюся часть дня, потом поднимем парус, и попытаемся отправиться дальше. А раз уж мы решили соорудить место для двоих возле руля, Саша, как раз и попробует порулить, под моим контролем. После чего, позавтракав, я завалился спать, а Санька начала колдовать с обедом, заодно поглядывая вокруг, и охраняя мой сон.