Гость из будущего. Том 4

Глава 14

Первый раз в своей жизни я пел для 29-тысячной аудитории, которая в этот вечер собралась на главном ленинградском стадионе имени Кирова. И впечатления были самые сногсшибательные. Бешеная энергетика, которую мы дарили благодарной публике, в десятикратном размере возвращалась обратно на сцену, поэтому моя голова немного кружилась от самой настоящей эйфории, полученной без алкоголя и наркотиков.

К сожалению, организаторы праздника предусмотрели далеко не всё. Никто не рассчитывал, что люди с дальних секторов выбегут на футбольное поле, и в танце будут безжалостно топтать это бедное травяное покрытие. А ещё размеры сцены были таковы, что мы с инструментами, ударной установкой, звуковым пультом и несколькими усилителями на ней еле-еле разместились. И даже пританцовывать на сцене было нельзя, так как начинались расшатываться микрофонные стойки и соответственно портился звук. В общем, этот небольшой концерт мы работали с минимум резких движений, стоя на месте как столбы. А народ, не замечая всего этого, беззаботно и задорно прыгал под наши жёсткие гитарные ритмы:

Пусть сердце найдёт молодую новь:

Сто тысяч забот и одну любовь.

Пусть «Поющие гитары» греют нам сердца,

Для любви сердца — той, которой нет конца.

Для любви сердца — той, которой нет конца.

— Пам, пам, па-ба-пам, па-ра-ра, ра, — пропели небольшой проигрыш электроорган и бас-гитара.

— Хэй-хэй! — выкрикнули я и моя Нонна Новосядлова.

— Пам, пам, па-ба-пам, па-ра-ра, ра, — на этот раз соло отыграл на электрогитаре Толя Васильев.

— Хэй-хэй! — закричали танцующие прямо на футбольном поле и беговых дорожках люди.

И в конце нашей первой забойной композиции Сергей Лавровский выдал коротенькое соло на ударнике.

— Спасибо всем! — заорал я в микрофон. — И всё же у меня ко всем огромная просьба перейти с зелёного поля на беговую дорожку! Нашему «Зениту, нашему 'Зенитушке» тут ещё играть и играть. Пожалейте футболистов!

— Да они на плохом газоне лучше играют! — громко выкрикнул какой-то парнишка, и народ, который стоял ближе к сцене, дружно загоготал.

— Аха, лучше играют, меньше пропускают! — поддакнул я. — А мы продолжаем! «Страну удач» исполняет наша самая красивая в мире солистка — Нонна Новосядлова!

— Всем привееет! — выкрикнула Нонна и услышала в ответ громкие аплодисменты.

После чего Толя Васильев врубил забойное гитарное соло…

— Ты меня понимаешь или не понимаешь? — шептал мне на ухо дядя Йося, когда со стадиона все участники товарищеского матча, кроме подставных «работников сцены», переместились в наше ленфильмовское кафе, где было принято решение выпить за дружбу между театром и кино и, конечно же, за футбол. — Тридцать тысяч за один концерт, — прошипел он, дыхнув на меня винно-водочным перегаром. — А сколько у нас стадионов в стране? Много. Почти в каждом городе есть стадион.

— Иосиф Фёдорович, а давай я тебе вызову такси? — спросил я, чтобы отвязаться от слегка перепившего родственника, который мне рассказывал по седьмому разу самые очевидные вещи.

Я и сам прекрасно представлял, что такое гастрольный тур, что давать концентры на стадионах гораздо выгоднее, чем выступать в тесных ДК. Однако для реализации такого проекта требуется нормальная раскладная сцена с козырьком от дождя и непогоды. Нужен хороший мощный звуковой аппарат. И самое главное, что когда деньги перестанут умещаться в чемоданах, в гости нагрянут сотрудники ОБХСС, покажут свои корочки и изымут эти кровью и пОтом заработанные миллионы.

Потому что в представлении «государственных мужей» много зарабатывать могут только жулики, барыги и спекулянты. В их извращённых фантазиях, каждый советский человек должен быть твёрдо уверен, что деньги — это зло, а мифическое светлое будущее, где этих денег не будет — это добро. Хотя элементарная логика просто вопиет, что светлое будущее наступит тогда, когда каждый человек сможет честным трудом хорошо заработать, построить себе большой и красивый дом и спокойно купить, всё что душе угодно. Формула светлого будущего проста: товарное изобилие плюс почти неограниченные условия для заработка, творчества и самореализации. Не хочешь работать — получишь от государства «минималку», а не кучу всего по потребности. И учитывая, что товарное изобилие без частной собственности невозможно и, что если ты считаешь деньги злом, то ты их никогда и не заработаешь, наш Советский союз двигается совсем не тем курсом.

— Не туда плывём, не туда поворачиваем, — произнёс я вслух. — Ну что, вызываю такси? — спросил я ещё раз своего дальнего родственника, до которого по причине опьянения медленно доходило.

— Нет, я сегодня ещё поработаю, — пробурчал он, покосившись на гримёршу Лидию Сергеевну.

— Давай-давай, труд облагораживает, — хмыкнул я. И вдруг вспомнил, что меня завтра в семь утра увезут в неизвестном направлении и на целый день, а съёмки киножурнала я пока не отменял. — Кстати, о работе, — проворчал я и, взяв Нонну за руку, шепнул, — надо бы посоветоваться, пойдём со мной.

— Куда? К тебе в кабинет? — захихикала она, выйдя следом из-за стола. — И что мы там будем делать?

— Целоваться, — улыбнулся я, пробиваясь на выход через танцующих под лёгкую инструментальную музыку коллег.

— Феллини, послушай, — преградил нам путь кинорежиссёр Виктор Саныч Садовский, — я тут планирую фильм снять о нашем ленинградском «Зените». На днях подал сценарную заявку, сказали, что тема мелковата. Просили переделать. Может, чего подскажешь?

— Что у тебя в ней? — буркнул я.

— «Зенит», то есть «Заря» неудачно выступает в чемпионате СССР, — Виктор Саныч сделал такое лицо, словно проглотил дольку лимона. — Зато «Заре» удалось пробиться в финал Кубка ВЦСПС и там победить, потому что в команде грамотный и умный тренер, дружный и сплочённый коллектив, а ещё самые преданные и лучшие в мире болельщики.

— Ясно, — буркнул я, почесав затылок. — Правильно сказали — тема мелковата. Давай так, «Заря» пробилась не в финал Кубка ВЦСПС, а в финал международного Кубка «Северных морей», где её ждёт сильнейшая команда Запада «Рифы». Кроме того главный тренер «Зари» играл в блокадном Ленинграде, а главный тренер «Рифов» воевал за Германию, и слушал репортаж этого героического матча сидя в немецких окопах.

— Точно, — обрадовался Садовский, — а лучший форвард «Зари» — это мальчишка, который в блокаду под бомбёжками потерял родителей, ээээ, родителей ииии его спас, а позже усыновил главной тренер нашей ленинградской команды.

— И звали мальчишку — Андрей Аршавин, — кивнул я.

— Почему Аршавин? — опешил кинорежиссёр.

— Не нравится Аршавин, пусть будет Кержаков, бил, бью и буду бить, — захохотал я. — Извини, Виктор Саныч, у меня дела. Удачи, — махнул я ему рукой и потянул Нонну дальше, в коридор.

А когда мы поднялись на четвёртый этаж и закрылись в моём рабочем кабинете, то пять минут, а может и дольше, только и делали, что безостановочно целовались.

— Жаль, что сегодняшний концерт получился всего из пяти песен, — выдохнула моя дорогая подруга. — А как подпевали на «Стране удач»? У меня даже мурашке по телу пошли.

— «О чём плачут гитары» тоже подпевали, и «Синюю песню» пел весь стадион, — пробурчал я, целуя мягкие и пухлые губы. — А на «Девчонке девчоночке» чуть сцену не опрокинули. Хороший концерт, дай Бог не последний.

— Что-то случилось? — спросила Нонна, почувствовав перемену моего игривого настроения.

— Не случилось, но может, — кивнул я. — Завтра в семь утра за мной придёт служебная машина и, скорее всего, повезёт на очень важные переговоры.

— Куда?

— Сам пока не в курсе, — буркнул я и, отстранившись от своей любимой женщины, сел за свой рабочий стол. — А ты завтра вместе с Крамаровым, с главным оператором Сергеем Василичем и всей съёмочной группой поедешь в планетарий. Что нужно там запечатлеть, я сейчас напишу, — на этих словах я взял листок для печатной машинки и принялся на нём крупными и размашистыми буквами строчить примерный съёмочный план.

— Подожди, — остановила меня Нонна. — Что за переговоры? Это что-то серьёзное?

— Более чем, — кивнул я. — В следующем месяце партия и правительство планируют снять одного важного чиновника. И как бы эти съёмки не обернулись неприятностями.

— Так ты откажись, — хохотнула моя любимая подруга. — Снимать что ли некому?

— Такого почётного гражданина снимать и в самом деле некому, — улыбнулся я, так как Нонна не понимала, что в данном контексте слово «снимать» имело совершенно иной смысл, который разъяснять было небезопасно. — Некому и уже поздно, так как шестерёночки уже завертелись, и колёсики закрутились. Увы, но время назад не повернуть. Зато если многое сложится так как надо, то светят такие перспективы, что у самого дух захватывает.

— Вот с этих слов, пожалуйста, поподробней, — улыбнулась Нонна.

— Заранее раскрывать свои планы — плохая примета, либо ничего не сбудется и либо обязательно всё пойдёт наперекосяк, — пробурчал я и снова принялся расписывать подробный план завтрашней киносъёмки для киножурнала, который должны были выполнить без моего присутствия.

Следующий день, среда 9-е сентября, стал для моего организма настоящим испытанием. Сначала служебная машина Комитета госбезопасности привезла меня на окраину Ленинграда, где уже поджидал вертолёт Ми-4. Затем я немного оглох на правое ухо, потому звукоизоляция в этом геликоптере, который два с половиной часа вёз в сторону Москвы, была отвратительная. Но на этом путешествие не закончилось. «Вертушка» приземлилась где-то в районе Твери и далее мне снова предложили пересесть в служебную чёрную «Волгу» марки ГАЗ-21.

И когда около половины 12-го этот автомобиль въехал на территорию правительственного санатория «Барвиха», я сказал себе, что обратно полечу только самолётом «Аэрофлота». Потому что меня мутило, шатало и тошнило. Благо услужливый сотрудник санатория проводил в свободный номер и сказал, что я имею в своём распоряжении примерно час, чтобы принять душ, выпить чашечку кофе, позавтракать бутербродами и передохнуть перед заказным обедом.

Кстати, сам обед был предусмотрительно вынесен на берег живописной запруды речки Саминки. В десяти метрах от водной глади парни из 9-го отдела КГБ установили мангал, и как только гости, включая меня, расселись на раскладных стульчиках, подали горячий и сочный шашлык из молодого барашка.

— Познакомьтесь, товарищи, это режиссёр с «Ленфильма» Ян Нахамчук, — кивнул в мою сторону Александр Шелепин. — Понимаю ваше недоумение, — сказал он, обращаясь к ещё троим, незнакомым мне мужчинам. — И предвижу вопрос: зачем нам режиссёр? Однако товарища Нахамчука мне посоветовал, товарищ Семичастный, — Шелепин выразительно посмотрел в сторону председателя КГБ, который сидел немного в стороне. — И я с товарищем Семичастным согласен, что нам нужен находчивый человек для непредвиденных экстренных случаев. Межу прочим, сегодня именно такой случай. Володя, нас никто не побеспокоит? — спросил он у Семичастного, вынимая конверт с каким-то письмом.

— У нас всё под контролем, Александр Николаевич, — пробурчал Владимир Семичастный.

— Хо-ро-шо, — сказал нараспев Шелепин, внимательно посмотрев на меня. — Кстати, Ян познакомься: это Вадим Тикунов, министр охраны общественного порядка РСФСР, — он указал на 40-летего невысокого, но широкоплечего и коренастого мужчину с круглым лицом. — Это 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов, — Шелепин кивнул на розовощёкого, курносого и моложавого 35-летнего товарища. — А это Николай Григорьевич Егорычев, 1-й секретарь Московского горкома и хозяин Москвы.

— Очень приятно, — сказал я.

И тут же про себя отметил, что 44-летний Егорычев был чуть-чуть младше Шелепина, однако выглядел на этом странном обеде старше всех. Его скучное продолговатое лицо с большими и квадратными очками на носу навивало тоску и сон. А вот комсомольский вожак Павлов, наоборот просто излучал жизнерадостность и оптимизм. Наверно, он ни одной хорошенькой комсомолки не пропускал мимо себя. Насколько я помнил, Сергей Павлов, до того как его отправят послом в Монголию и куда-то там ещё, очень плодотворно поработает в качестве министра спорта. Он многое сделает для проведения хоккейной Суперсерии-72 и для подготовки сборной команды СССР к Олимпиаде-80.

«С Павловым я бы сработался. Ловкий, хитрый, деловой и озорной. Но есть и недостатки: бабник и большой любитель как следует гульнуть», — пробурчал я про себя, когда Александр Шелепин вынул из конверта письмо и загадочно произнёс:

— Это странное, очень странное послание перехватили наши люди на даче товарища Брежнева. Итак, вот что пишет какой-то неизвестный гражданин: «Уважаемый товарищ Леонид Ильич Брежнев, пишет Вам ваш большой доброжелатель. Сейчас в это сложно поверить, но скоро в стране произойдут судьбоносные перемены. Наш Советский союз скоро сойдёт с верного пути построения социализма и коммунизма, и сделает большой крен в сторону проклятого НЭПа. Поэтому прошу моё письмо воспринять с полной серьёзностью. 30 сентября этого 1964 года Никита Сергеевич Хрущёв будет освобожден от занимаемой должности и препровождён на почётную пенсию. Однако место генерального секретаря ЦК КПСС займёте не Вы, дорогой Леонид Ильич, а выскочка Шелепин…».

На этих словах Александр Шелепин обвёл нас, своих гостей, каким-то странным и немного отстранённым взглядом. А лично я испытал что-то похожее на лёгкий боксёрский нокдаун. Словно меня зацепили кулаком по скуле и на секунду выбили почву из-под ног. Ведь это была моя идея усадить вместо аморфного Брежнева, деятельного «Железного Шурика» — Шелепина. И эти мысли таки и остались в моей голове. Кстати, поворот к НЭПу — это ещё одна моя намётка на будущее. В конце концов, Китай именно с НЭПа и политики «открытых дверей» начал своё техническое и технологическое возрождение. А мы-то чем хуже⁈ Почему именно мы должны барахтаться в болоте?

— Подумаешь, письмо какого-то шизофреника, — криво усмехнулся розовощёкий Сергей Павлов. — Неплохо бы его поймать, ха-ха, и как следует отшлёпать.

— Это Серёжа легко сказать, да сложно сделать, — проворчал Семичастный.

— А если это не сумасшедший? — пролепетал Шелепин и, украдкой глянув в мою сторону, продолжил читать это очень необычное послание: «Шелепин обхитрит Вас, Леонид Ильич, и в самый последний момент займёт Ваше место. И помогут ему в этом: председатель КГБ — Семичастный, министр правопорядка РСФСР — Тикунов, комсомольский вожак — Павлов и глава Москвы — Егорычев. Кроме того одну из ведущих ролей в этом правительственном перевороте сыграет режиссёр „Ленфильма“ — Ян Нахамчук, которого многие коллеги называют Феллини. Прошу Вас, ликвидировать этого режиссёра и тогда у заговорщиков ничего не получится. И наша страна продолжит своё стремительное и поступательное движение к коммунизму».

«Бред, — проворчал я про себя, — если сейчас ничего не поменять, то после 1980 года страна сама развалится как „Титаник“, налетевший на айсберг. Какой коммунизм? Когда кругом будет сплошной дефицит и очереди с километр».

— Что скажешь, Феллини? — почему-то именно меня спросил Александр Шелепин.

— Может это письмо написал кто-то из твоих друзей или знакомых? — тут же спросил и Владимир Семичастный.

— Скорее кто-то из врагов, — буркнул я. — Честно говоря, я и сам не понимаю — откуда взялись такие подробности, что 30 сентября произойдёт смещение Хрущёва? Насколько я знаю, он к этому числу ещё не уедет в отпуск и будет находиться в Москве. А значит, собрать в тайне Президиум ЦК будет просто нереально.

— Не знаю, кто это написал, — улыбнулся главный комсомолец страны Павлов, — но в том, чтобы вместо Брежнева сразу же поставить нашего Александра Николаевича есть рациональное зерно. Вы только представьте, что будет, если мы генеральным секретарём сделаем Брежнева?

— Хватит, Серёжа, сто раз уже об этом говорили! — отмахнулся хозяин Москвы Егорычев. — Брежнев всех устраивает. Без Брежнева нам Никиту не столкнуть. За Брежнева Подгорный, Малиновский и Суслов. А потом мы Лёню постепенно отодвинем в сторону.

— Министр обороны Малиновский и армия в дрязги внутри правительства не полезут, — возразил глава российской милиции Вадим Тикунов. — Нужно бросить все силы и найти этого «писателя». И придерживаться ранее разработанного плана.

— Какого плана, Вадим? — пророкотал председатель КГБ Семичастный. — Брежнев боится Хрущёва до дрожи в коленках. Пока Никита не улетит в Пицунду, он даже и слушать ни о чём не желает. Он, между прочим, мне предлагал, чтобы я со своими парнями Никиту Сергеевича аккуратно ликвидировал. В том-то и дело, что нет пока никакого плана.

— Ну а ты чего молчишь, режиссёр? — вновь спросил меня Александр Шелепин.

— Все революции одинаковы: их делают романтики, а плодами пользуются прагматики, — многозначительно произнёс я. — Вот вы, Николай Григорьевич, сказали, что Брежнева сможете потом постепенно отодвинуть в сторону, — я кивнул головой Егорычеву. — Так вот — не получится. Брежнев вас всех переиграет. И поедете вы кто куда: кто-то послом в Верхнюю Вольту, кто-то в Монголию, кто-то в Афганистан, кого-то назначат руководить советскими профсоюзами, а кого-то вернут обратно в Киев на должность рядового заместителя министра. Поэтому время тянуть нельзя.

— Что ты конкретно предлагаешь? — прошипел на меня Семичастный.

— Нужно организовать срочное заседание Президиума ЦК, — ответил я. — Причём по любому поводу.

— Например? — перебил меня Шелепин.

— А вы возьмите и покажите мой ролик с летательным аппаратом товарищу Хрущёву, и скажите, что это секретный американский космический корабль, — улыбнулся я, вспомнив какой эффект произвёл полёт «Сокола тысячелетия» на Леонида Брежнева. — Он ведь его ещё не видел?

— Плёнки у нас в КГБ, в спецхране, — криво усмехнулся Семичастный. — Ну, допустим. И что дальше?

— А дальше в назначенный день заседания Президиума ЦК нужно чтобы на Красную площадь вышло полмиллиона москвичей, лучше всего комсомольцев и студентов, — сказал я, уже представив эту толпу в самом центре Москвы. — Милиция обеспечит правопорядок, я обеспечу праздничный несанкционированный концерт. После чего я и ещё несколько самых крепких ребят войдём на заседание Президиума и потребуем, чтобы успокоить толпу, временно на два дня генеральным секретарём ЦК КПСС назначить товарища Александра Николаевича Шелепина. Ну а парни из КГБ нас пропустят и прикроют.

— Ха-ха-ха! — загоготал главный комсомолец страны Сергей Павлов. — Что можно сделать за два дня? Это же просто смешно!

— За два дня можно сделать всё, — совершенно серьёзно кивнул я. — Одним указом весь Президиум ЦК можно отправить послами в Верхнюю Вольту или в Монголию.

— А если члены Президиума начнут сопротивляться? — так же серьёзно спросил Владимир Семичастный.

— Тогда на заседание войдёт бригада специальных санитаров, вот с такими ряхами, — я показал на себе предполагаемый размер голов этих псевдо работников здравоохранения, — и тех, у кого с нервами непорядок, они скрутят, снимут штаны и поставят успокоительный укол. Я думаю, таких ненормальных будет один-два не больше.

— Да, дураков в Президиуме нет, — улыбнулся Шелепин. — План дерзкий, но вполне выполнимый. И самое главное мы теперь не зависим от Брежнева. Народ вышел на улицу, высказал свою волю. И мы, как настоящая демократическая партия, вынуждены были подчиниться воле народа. Примерно так это будет выглядеть в лице мирового сообщества.

— Своих комсомольцев для такого важнейшего дела я обеспечу, — обрадовался авантюрной комбинации розовощёкий Сергей Павлов.

— Я со своей стороны подготовлю лидеров трудовых коллективов, — кивнул хозяин Москвы Николай Егорычев.

— А я всю московскую милицию на уши поставлю, — добавил Вадим Тикунов.

— Это всё конечно хорошо, но нужно взять неделю на размышление и всё ещё раз взвесить, — произнёс председатель КГБ Владимир Семичастный.

— А шашлычки-то уже остыли! — хохотнул заметно повеселевший Александр Шелепин.

— Ничего, подогреем, — проворчал Семичастный, подозрительно покосившись в мою сторону.