Гость из будущего. Том 4

Глава 2

Первый съёмочный день на «Мосфильме» для меня закончился в буфете с говорящим названием «Софит», куда я зашёл с главным оператором Константином Бовиным. Мне требовалось перевести дух, пораскинуть мозгами и выпить чашечку горячего и ароматного кофе. За эту первую рабочую смену наша съёмочная группа проделала поистине титаническую работу. Были отсняты все планы в коридоре института, и три эпизода в самой экзаменационной аудитории: первый — со студентом-картёжником, второй — со студентом, у которого в ухе наушник и дополнительный третий эпизод, где на экзамен пришёл студент с кучей шпаргалок. Кстати, мой экспромт получился ничуть не хуже первых двух. И Леонид Гайдай пометил в своём сценарии, что сначала из аудитории выходит Раднэр Муратов, который возмущается, что профессор — зверь. Потом идёт эпизод со шпаргалками. И затем уже появляются картёжник Носик и радиолюбитель Дуб, которому преподаватель говорит, что профессор конечно Лопух, но аппаратура при нём, при нём, как слышно?

­– Мы с такой скоростью ещё никогда не работали, — признался мне Константин Бровин, которого я по случаю своего дебюта угостил коньячком. — Теперь молись, чтоб плёнка оказалась без брака. А то завтра всё будем переснимать по новой.

— Безобразие, — проворчал я, — и куда только смотрит наше Госкино? На те сверхдоходы от кинопроката уже давно можно было закупить всю технологическую цепочку фирмы «Кодак» и переоборудовать наши заводы, а «Свему» запретить навсегда, как самую дефективную в мире плёнку.

— Да нашим чиновникам начхать, — прошептал Бровин, покосившись по сторонам. — Кино ведь как-то снимается, деньги в кассу капают. А то, что мы по три раза переснимаем одно и то же, так повторение — мать учения. Ладно, если в студии пересъёмки, а если на натуре? А если у тебя в кадре танки или самолёты? Одним словом — жуть.

— Не то слово, — кивнул я и тут же подумал, что придёт время, и эту проблему решу, чего бы мне этого не стоило.

— Здорова, Феллини, ха-ха! — хлопнул меня по плечу кинорежиссёр Владимир Басов, который зашёл в кафе вместе с Валентиной Титовой. — А мне тут натрещали на ухо, что Феллини на «Мосфильм» приехал. Ха-ха. Я спрашиваю: «итальянский?». «Нет, — говорят, — ленинградский». Ха-ха.

— Между прочим, Ленинград — это тоже в чём-то Венеция, только чуть севернее и на Неве, — усмехнулся я и, пожав руку режиссёру, кивнул его супруге Валентине.

— Отойдём, надо бы поговорить, — шепнул Басов.

— Пошли, — пожал я плечами, тем более кофе был уже давно выпит.

Коридоры самой большой киностудии СССР, лично для меня, не подготовленного человека, представляли самый настоящий лабиринт, состоящий из лестниц, подземных ходов и неожиданных поворотов. Благо Владимир Павлович, прежде чем начать секретный диалог, вывел меня на знакомую уже площадь перед главным корпусом «Мосфильма». А еще сюда, словно по заказу подъехало два автобуса: один с киношной аппаратурой, а второй с целой толпой шумных киноактёров. И поэтому вокруг стоял такой гам, что любые тайные беседы можно было вести не таясь.

— Я слышал, что твой детектив в Госкино приняли без просмотра? — спросил Басов, прежде чем перейти к сути секретного разговора.

— В какой-то мере — да, — пробурчал я.

— Это отчего же такие преференции? Тебе — новичку?

— Да какие преференции? — отмахнулся я. — Если фильм уже крутят для всех сотрудников КГБ, так за что его запрещать?

— Мало ли где и что крутят? — не поверил мне Владимир Павлович. — Я ведь — «воробей стреляный». Если у тебя там, на самом верху, появился заступник, то помоги и мне. Мою «Метель» Госкино который месяц мурыжит. А это деньги, премии мне и актёрам. Новая работа, в конце концов.

— Метель-метель, экранизация Пушкина, — проворчал я. — Ладно. Порешаю этот вопрос. Но раньше ноября результата не будет. Есть ещё какие-то просьбы и пожелания?

— Пока нет, — ошарашенно крякнул кинорежиссёр.

— Только никому не слова, что у меня наверху кто-то сидит, — шепнул я и улыбнулся, так как пушкинскую «Метель» и без моего заступничества должны были запустить в прокат, после снятия Никиты Хрущёва.

Затем, прощаясь с Басовым, я пожал его руку, и вдруг меня что-то больно кольнуло прямо в затылок. Словно невидимая иголка вошла в мой мозг и обожгла всё внутри. Естественно никакой иголки не было и в помине, просто кто-то неведомый в данный момент сверлил меня взглядом полным ненависти и злости. Из-за чего я резко оглянулся, но кроме толпы разодетых по моде 19-го века киноактёров никого не увидел. Однако ощущение присутствия странного незнакомца никуда не делось. И тут же появилось огромного желание этого незнакомца вычислить и взять.

Поэтому я двинулся прямиком на шумную и пёструю актёрскую братию. «Сейчас ты занервничаешь, дёрнешься, побежишь, а я тебя поймаю, и уши так оттяну, что мама родная не узнает», — подумал я, вклиниваясь между киноактёрами, которые после трудного съёмочного дня потянулись либо в столовую, либо в буфет. Но смешавшись с толпой, что вползла внутрь главного корпуса, мгновенно появилась мысль, что мне пора бы подлечить нервишки. Какие-то невидимые иголки в мозг, какие-то кривые взгляды — всё это может закончиться манией преследования и паранойей. Между тем у меня ещё полно самых разных грандиозных планов и важнейших дел, и эта глупая параной мне ни к чему.

«Ерунда какая-то, ради чего я гонюсь за каким-то человеком? Бред», — проворчал я про себя, уже намереваясь повернуть обратно, на улицу. Как вдруг мои глаза случайно наткнулись на странного парня в рабочей спецовке техника. Он стоял примерно в двадцати метрах от меня, повернувшись спиной, и усиленно делал вид, что читает газету. И я готов был поклясться, что незнакомец вздрогнул, как только мой пристальный взгляд зацепился за его ничем не примечательный затылок. К сожалению нас разделяли десятки человек, которые сновали туда и обратно. И при всём желании, я не мог, как на футбольном поле свободно разогнаться, и поймать его за руку или плечо. Из-за чего мне пришлось, сталкиваясь с другими сотрудниками киностудии, медленно продвигаться в нужном направлении. И тут незнакомец буквально рванул в один из бесконечных коридоров «Мосфильма». Я, конечно же, побежал следом, но через четыре метра врезался в какого-то мужчину в старомодном пиджаке и еле-еле устоял на ногах.

— Ты что, Феллини, ошалел? — прорычал на меня Василий Шукшин. — Я тебя зову, кричу, а ты — ноль внимания, фунт презрения. Зазнался?

— Извини, Василь Макарыч, задумался, — буркнул я.

— Пошли, надо бы поговорить, — подхватил меня под руку Шукшин и потащил на то самое место, где мы несколько минут назад секретничали с Владимиром Басовым. — В общем, зарубили мою сценарную заявку в редакции киностудии, — сказал он, когда мы снова оказались на площади перед главным корпусом.

— Это про «Варраву»? — спросил я для уточнения. — Про разбойника, которого отпустил Понтий Пилат?

— Про него, про кого же ещё? — проворчал Василий Макарович. — Тут слух прошёл, что у тебя появился какой-то высокопоставленный заступник, — прошептал он. — Так ты давай, как соавтор сценария, подсоби.

— Я думал, что это у нас на «Ленфильме» слухи распространяются чересчур быстро, со скоростью звука, — криво усмехнулся я. — А оказывается на «Мосфильме» скорость слухов ещё выше и равна скорости света, 300 тысяч километров в секунду.

— Ну, так ты поможешь или как? — насупился Шукшин.

— Чтобы мне легко решать такие и прочие подобные вопросы, — пробурчал я, — требуется в ближайшее время отработать по самой настоящей системе «игрек».

— Какой системе?

— Игрек, — усмехнулся я. — Представь: идёт поезд, на пути — река, а моста нет. Однако поезд не встаёт на запасный путь, он плавненько на воздушной подушке поднимается в воздух, перелетает реку и снова опускается на рельсы. И этот поезд — я. Вот такие печки-лавочки, Василь Макарыч.

— Ерунда какая-то, — занервничал Шукшин. — Ты мне лучше ответь без вечных своих выкрутасов, без этих своих пижонских аллегорий: поможешь?

— Помогу, но не раньше ноября, — тяжело вздохнул я. — Если мой «игрек» сработает, то я ещё и не таких дел наворочу. Только это между нами. Планы, Василь Макарыч, любят тишину.

Приблизительно к 9 часам вечера в легендарном московском ресторане ВТО, где любил ужинать Михаил Булгаков и где Владимир Высоцкий ещё только познакомится с Мариной Влади, веселие, как говориться, дошло до точки. Сегодня в это заведение, словно пчёлы на мёд, слетелись представители почти всех театров Москвы. Поэтому между столиками постоянно шло что-то наподобие броуновского движения. Это когда все всех приблизительно знают, и каждый с каждым норовит чокнуться, выпить и перекинуться парой незначительных фраз. И громче всех праздновали завтрашнее открытие театрального сезона художественный руководитель и актёры «Современника».

В отличие от самого передового театра страны за моим столиком все держались в рамках приличия. Никто пьяных песен не горланил, пытаясь перекричать играющий на маленькой эстраде джаз-бэнд, и лицом в салат пока никто не нырял. Хотя компания у меня подобралась не маленькая и не такая уж и безобидная. Олег Видов неожиданно пришёл в обществе Татьяны Иваненко и Виктории Лепко. Я привёл в ресторан свою любимую Нонну Новосядлову, её однокурсницу Наталью Селезнёву и Анастасию Вертинскую. А тройка товарищей: Савелий Крамаров, Владимир Высоцкий и Лев Прыгунов пришла сама по себе.

— Бездарно отработали, бездарно, — жаловался Высоцкий на съёмки фильма, которые на днях закончились в прибалтийской Юрмале.

— Лично я, сделал всё что мог, и к себе претензий не имею, — не соглашался с ним Крамаров. — Кстати, Феллини, а ты чего молчишь? Мы все ждём, а ты как воды в рот набрал.

— Да, как там наш детектив? — поддакнул Прыгунов.

— С детективом всё хорошо, — тяжело вздохнул я. — «Тайнам следствия» выдали первую прокатную категорию. Но, — сделал я многозначительную паузу, — окончательное решение, когда фильм выйдет на экраны, будет принято в ноябре. И в ноябре я обещаю всем вам много большой и интересной работы.

— А что нам делать сейчас? — заинтересовалась Вертинская.

— А сейчас у нашего Феллини всё замечательно, — затараторила болтушка Селезнёва. — Он с сегодняшнего дня с Гайдаем работает. Да-да, сегодня уже был первый съёмочный день.

— Вот это поворот, — присвистнул Видов, с которым мы рано утром в общежитие пили чай с бутербродами и ни о каком Гайдае тогда речи не шло.

— Спокойно, — буркнул я, — на съёмочную площадку к Леониду Иовичу я попал совершенно случайно. Пришёл посмотреть, как работает мэтр советской кинокомедии.

— Пришёл, посмотрел и всё по его предложениям переделали, — похвасталась моими достижениями Наталья Селезнёва. — И завтра, между прочим, будем снимать постельную сцену.

— Не поняла? — пихнула меня в бок Нонна.

— Спокойно, — занервничал я. — Шурик и Лида по сценарию читают вдвоём один конспект. И они так увлечены этим процессом, что оказываются на одной кровати. Так что постельная сцена есть, а интимных отношений нет.

— И на что только впустую тратится плёнка? — загоготал Владимир Высоцкий. — Давайте уже выпьем за то, что детектив принят худсоветом Госкино. Вам, вина или шампанского? — поинтересовался он у Татьяны Иваненко, на которую уже давно положил глаз, не смотря на двух жён и двух детей.

— Шампанского, — скромно ответила Татьяна.

— И ещё у меня для всех есть небольшое объявление, — сказал я, встав с фужером, наполненным минералкой. — На этой неделе запланированы творческие встречи со зрителями в городе герое Ленинграде. В пятницу и в субботу пройдёт по одной встрече. А на воскресенье намечено сразу три подобных выступления, поэтому всем у кого есть желание подзаработать — добро пожаловать.

— Отличная новость, — обрадовалась Анастасия Вертинская.

— Да, деньги лишними не бывают, — кивнул Лев Прыгунов, прежде чем вместе со всеми чокнуться.

А далее празднование открытия завтрашнего театрального сезона пошло в автоматическом режиме. Кто был голоден, тот поел, кто хотел немного выпить — выпил, а кому не терпелось потанцевать, пошёл на танцпол. Лично я с большим удовольствием кружился под медленный фокстрот, прижимая к себе красавицу Нонну. Высоцкий ожидаемо принялся обихаживать Татьяну Иваненко. Олег Видов старался как можно больше ухаживать за актрисой Викторий Лепко. А Лев Прыгунов приглашал на танец то Анастасию Вертинскую, то Наталью Селезнёву.

Но больше всех меня удивил Сава Крамаров, который каким-то образом уговорил потанцевать с ним актрису Нину Шацкую. И выглядели они вместе очень комично — высокая и статная красавица Шацкая и низенький и смешливый Крамаров. Кстати, Нина, насколько это было известно мне, уже была замужем за Валерием Золотухиным. Но сегодня она в обществе режиссёра Элема Климова и других членов съёмочной группы праздновала сдачу детской кинокомедии «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», и поэтому пришла в ресторан без супруга. Впрочем, никаких вольностей она Саве Крамарову не позволяла.

— Привет, старик, — вдруг присел за мой столик, сильно подвыпивший Олег Ефремов, когда я и Нонна пили кофе с пирожными. — Тут слух прошёл, что ты уже освоился в Москве. Уже снимаешь на «Мосфильме»?

— «Всё течет, всё меняется», — как сказал Гераклит, если конечно Платон нам не врёт, — пробурчал я, не имея никакого желания ссориться в этот приятный театральный вечер.

— Ясно, — язвительно усмехнулся Ефремов. — Значит, ты и здесь будешь снимать свою звенящую пошлость? А ведь как режиссёр ты — никто.

— Николаич, пошли, пошли-пошли, — вырос за спиной худрука Евгений Евстигнеев, который мгновенно почувствовал, что сейчас можно запросто «отхватить по щам».

И в тот же момент в мою руку с другой стороны вцепилась Нонна. Моя подруга тоже не хотела скандала и напрасного кровопролития.

— Подожди, Женя, я дело говорю, — упёрся Олег Ефремов.

— Вы мелите чепуху, Олег Николаевич, — пророкотал я. — И потом вы не знаете последних новостей.

— Каких ещё новостей? — спросил, насторожившись, Евстигнеев.

— Есть мнение среди руководителей нашей родной партии, что управление «Современником» требуется передать в более трезвые руки, а именно в мои, — соврал я. — Я даже название новое придумал для театра: «Физкультурник». Хватит с вас ночных пьянок до утра, хватит совращать молоденьких актрис и вообще среди советского народа имеется большой запрос на спортивно-театральные постановки.

— Враньё, — пробурчал Ефремов, помотав головой.

— Увидим, — прошипел я. — А тех, кто будет возмущаться, пошлю в гастрольный тур по «Золотому кольцу Сибири»: Норильск, Иркутск, Якутск и Магадан. Так что недолго вам, товарищ Ефремов, осталось гулять по московским барам и ресторанам.

— У меня отобрать мой «Современник»? — пролепетал Олег Николаевич. — Во тебе, Феллини! — заорал он, показав мне свою маленькую дулю. — Воооо!

— Пошли-пошли, — актёр Евстигнеев, наконец-то, сдёрнул со стула своего буйного худрука и от греха утащил в другой конец зала.

— Я надеюсь, что ты пошутил? — прошептала Нонна.

— Пока пошутил, а дальше поглядим, — проворчал я.

И тут же на конфиденциальный разговор меня позвал Владимир Высоцкий, ради чего мы вышли на улицу, где уже зажглись вечерние фонари. И я впервые стал свидетелем того, как в полусотне метров от меня, около памятника Пушкину, собирается народ, чтобы послушать стихи современных поэтов.

— Это ещё ничего, — усмехнулся Высоцкий. — Ты бы видел, какое здесь было столпотворение в дни Всемирного фестиваля молодёжи и студентов.

— Дааа, — задумчиво протянул я, — глоток свободы, дети фестиваля, джинсы, джаз и рок-н-ролл. Слушаю тебя, Владимир Семёнович? Нужно кому-то позвонить? Кого-то попросить?

— Да нет, — засмущался будущий кумир миллионов. — Завтра еду в театр на Таганке буду показываться Юрию Любимову. Поехали со мной?

— Не понял? Ты же говорил, что уже на Таганке чуть ли не ведущий актёр?

— Я такое дело, чуть-чуть насвистел, — повинился Высоцкий. — Предварительный разговор с Любимовым конечно уже был, но прослушивания пока ещё нет. Поехали за компанию. Мне поддержка теперь во как нужна, — прохрипел Владимир Семёнович, постучав себя ладонью по горлу.

— Во сколько будет твоё прослушивание? — обречённо пробурчал я.

— В 10 утра.

— А у меня завтра съёмочная смена на «Мосфильме» в 10 утра, — пробурчал я, но видя в каком смятении находится будущий «Гамлет с гитарой», добавил, — хорошо, съездим, посмотрим на твоего Юрия Любимова. А Гайдаю что-нибудь совру про «пробки» на улицах.

— Это дугой разговор! — выдохнул Высоцкий. — Пошли, выпьем твоей минералки. Может, полегчает.

— Может и полегчает, если не потяжелеет, — хмыкнул я.

Этой ночью, в первый день осени, мне совершенно не спалось. Возможно, бессонница была связана с тем, что в съёмной комнатушке моей любимой Нонны, как и на любом новом месте плохо спиться по определению. А возможно на мою нервную систему подействовал тот странный незнакомец, встреченный на «Мосфильме». И хоть разглядеть его не удалось, но злость, исходившая от этого странного типа, ощущалась буквально на физическом уровне, чего со мной не было никогда в жизни.

А в те короткие промежутки времени, когда моё сознание всё же уносилось в царство Морфея, я видел страшные и непонятные сны. Например, мне снился не то подвал, не то какая-то полутёмная и пустынная больница. Я видел нескольких незнакомых парней, которые сидели, привязанные ремнями, в медицинских креслах, а над ними поочередно нависал человек в белом халате и что-то шептал. Затем мне снилась какая-то больничная палата без единого окна, в которой эти же незнакомые молодые ребята беспомощно отлеживались. Кого-то из них била сильнейшая дрожь, кого-то тошнило, а кто-то плакал и безуспешно колотился в закрытую дверь.

«Либо концлагерь, либо психбольница», — догадался я, когда в пять утра окончательно проснулся и аккуратно, чтобы не разбудить Нонну, вылез из-под одеяла. Затем из чайника на столе я налил полный стакан воды и жадными глотками принялся поглощать эту живительную влагу, словно вода волшебным образом способна растворить кошмары моего тревожного сна. Потом я подошёл к окну и уставился на пустынную улицу, по которой шальной ветер гнал одинокий скомканный кусок рваной газеты.

— Не было печали, — прошептал я.

Как вдруг с кровати встала и моя Нонна. Она тихо подошла ко мне со спины и нежно приобняла мою хорошо прокаченную спортивную фигуру.

— Что случилось? — шепнула она.

— Сам понять не могу, — буркнул я. — Сны какие-то ненормальные. Какая-то больница, какие-то катакомбы. Люди снятся, которых никогда в жизни не видел.

— В народе говорят, что на новом месте — жениху приснись невеста, — захихикала Нонна. — Ну-ка признавайся, кого ты там разглядел?

— Врача в белом халате, — усмехнулся я. — Кстати, я весь день хотел тебе предложить окончательно переехать ко мне в Ленинград.

— А учёба?

— Переводись на заочное отделение, — пожал я плечами. — Будешь сниматься, и получать диплом. Реальная практическая работа полезней, чем ученические актёрские этюды.

— Допустим, — хитро улыбнулась Нонна. — Но ты же сам сегодня сказал, что раньше ноября больших съёмок не предвидится.

— Ляпнул, не подумав, — буркнул я. — Будет работа. На следующей неделе я обязательно что-нибудь придумаю.

— И что же? — захихикал моя подруга.

— А увидишь, — улыбнулся я и, легко подняв Нонну на руки, понёс её на кровать.

В маленький и скромненький театр на Таганке я и Высоцкий приехали к назначенным 10-и часам утра. Почти всю дорогу Владимир Семёнович причитал, что у него трясутся руки и ноги, а ещё голос дрожит, словно у молоденького менестреля, судьбу которого сейчас решит безжалостный и сумасбродный феодал. Я же со своей стороны несколько раз попытался втолковать, что бояться решительного нечего, что это он нужен Любимову, а не наоборот. И что без его диссидентской хрипоты Таганка никогда не выберется из обычного худосочного деревенского балагана.

— Скажешь тоже, — впервые усмехнулся будущий кумир миллионов, когда какая-то девушка попросила подождать режиссёра Юрия Любимова в зрительном зале, где почему-то пахло опилками и человеческим потом, словно на сцене кроме репетиций проходили тренировки римских гладиаторов. — Зря я сюда приехал. Не возьмут.

— Значит так, — зашипел я Высоцкому в ухо, — мысли о неудаче выбросил, волю сжал в кулак, прокашлялся, прохрипелся и вперёд. Выходишь на сцену, здороваешься и с достоинством говоришь, что согласен на роль Гамлета без дополнительных проб и просмотров. Далее выдаешь уже отработанную миниатюру «Гамлета с гитарой». А потом после короткой паузы показываешь Хлопушу и поёшь «Коней привередливых». И этого достаточно. Ну а если Любимов попросит ещё что-то спеть, то исполнишь: «Где мои семнадцать лет» и «На братских могилах не ставят крестов».

— Не могу, колотит меня что-то, — зашептал Владимир Семёнович. — Не хорошо мне, Феллини. Провалюсь. Облажаюсь по полной морде.

На этих словах в зал вошёл, одетый в клетчатую рубаху, человек выше среднего роста с пышной копной светло-русых волос. Он обвёл нас насмешливым взглядом и спросил:

— Ну, молодые люди, кто из вас рвётся работать в мой театр? Вы хоть в курсе, что у нас ставка — 90 рублей в месяц?

— На двоих или каждому? — пробурчал я, чем вызвал снисходительную улыбку на лице Юрия Любимова, который уселся на третьем ряду.

— На троих, — хохотнул он. — Давайте быстрее, молодые люди, у меня всего 5 минут времени.

— Иди первым, я не могу, — зашептал Высоцкий.

— Обалдел? — опешил я. — Я тут как бы за компанию. Хотя… Ладно, учись, студент, — тихо прорычал я и решительно пошёл на сцену.