Гость из будущего. Том 4

Глава 16

«… Ещё многие тайны Вселенной и нашей Галактики Млечный Путь ждут своего открытия, — произнёс мужской закадровый голос, когда на экране демонстрировались кадры, снятые в планетарии. — И огромным подспорьем для их разгадки станет запуск первого космического телескопа. Кстати, благодаря отсутствию атмосферы разрешающая способность такой автоматической обсерватории возрастает в несколько раз. И только тогда мы сможем точно определить: какую форму имеет Млечный Путь, и что находится в самом центре нашей галактики».

На последних словах этого сюжета на экране появилась большая подзорная труба, у которой можно было рассмотреть такие же большие прямоугольные крылышки в виде солнечных батарей, а на заднем фоне летающего телескопа прорисовались звёзды и сферический бок нашей голубой планеты. К сожалению как будет детально выглядеть телескоп «Хаббл» у меня давным-давно вылетело из головы, поэтому художника Юрия Ивановича я попросил написать на этом чудо аппарате четыре заглавные буквы «СССР». И мою слишком вольную трактовку космического будущего Илья Киселёв, Валерий Соловцов и начальник КГБ по Ленинградской области Василий Шумилов встретили более чем благожелательно.

А после сюжета в кадре снова появилась наша футуристическая студия, где студент-стиляга Сава Крамаров неожиданно предстал в аккуратненькой и комичной шапочке из фольги. Этот сюжетный ход я придумал прямо во время съёмки киножурнала.

— Борис, — всплеснула руками студентка-отличница Нонна Новосядлова, — прекрати! К чему опять твои глупые шуточки? Мы здесь разговариваем о важных вещах.

— Да какие шуточки? — обиделся Савка. — Я, может быть, готовлюсь к отражению атаки бунтующих машин! А вдруг они придумают что-нибудь подавляющее нашу человеческую волю и психику? Например: специальный зов роботов? О, началось! — вскрикнул он.

И тут же за кадром зазвучали «Поющие гитары», которые исполняли инструментальную композицию из кинофильма «Отроки во вселенной». Фильм этот ещё не скоро снимет кинорежиссёр Ричард Викторов, однако драйвовый мотив музыкального «зова» я знал превосходно. И именно под него стал дёргаться и изгибаться Сава Крамаров. Я же невольного захихикал, вспомнив, как снимали данный эпизод, и как я показывал всей съёмочной бригаде странный танец инопланетянина Агапита.

— Спокойно, Борис! — рявкнул профессор Леонид Быков. — Это в соседней студии репетирует музыкальный ансамбль.

В этот момент музыка моментально стихла, а шапочка из фольги слетела куда-то на пол.

— Возмутительно, — проворчала студентка-отличница, поправив на носу очки.

— Чуть-чуть не сцапали, — буркнул студент-стиляга. — Профессор, а у меня вот какой появился вопрос. Сейчас ведь техника в кино развивается семимильными шагами, а вдруг кто-нибудь возьмёт, да и снимет вот в таком же кинопавильоне высадку на Луне, а потом выдаст это за чистую монету? Может такое случится или нет?

— Мне кажется, что у кого-то голова под шапочкой из фольги слишком сильно перегрелась? — язвительно заметила отличница. — Это, Линейкин, невозможно! Во-первых, в кинопавильоне используются разнонаправленные источники света, поэтому тени будут смотреть в разные стороны.

— А во-вторых, по рисунку звёздного неба, каждый астроном легко раскроет обман, — поддакнул профессор. — Это мы на Земле из-за наличия воздушной атмосферы, которая рассеивает солнечный свет, в дневные часы не видим звёзд. А на Луне атмосфера практически отсутствует, поэтому там звёзды должны сиять яркими и сочными красками в любое время суток. И потом мы уже упоминали проблему убийственного космического излучения, которая пока не решена. Однако мы немного отклонились от темы киножурнала. А между тем наша Солнечная система таит не меньше загадок, чем галактика Млечный Путь. Смотрим заключительный сюжет…

Когда 15-минутный киножурнал закончился, и когда в просмотровом кинозале зажегся свет, то директор Ленинградской студии кинохроники Валерий Соловцов и наш «ленфильмовский главнокомандующий» Илья Киселёв разразились аплодисментами. Похлопал в ладоши и начальник Ленинградского областного КГБ Василий Шумилов. А вот Леонид Быков и Иосиф Хейфиц сидели с кислыми лицами. Леонид Фёдорович, который исполнил роль профессора, был крайне недоволен своей бородой и усами, поэтому ещё до киносеанса, в кулуарном разговоре заявил, что из-за этой идиотской бороды его никто не узнает. «Так у нас с тобой, Феллини, дело дальше не пойдёт, — проворчал он. — Сам киножурнал получился что надо, тут не поспоришь, и смешно, и увлекательно. Но извини, я там вместо себя вижу какого-то Деда Мороза». Я же сказал, что хорошего актёра никакая борода испортить не может, и что будет дальше не известно никому.

— Отличная работа! — первым высказался Илья Киселёв. — Как вы считаете, Василий Тимофеевич? — он тут же обратился к товарищу из КГБ.

— Лично я никакого криминала в этом киножурнале не нашёл, — ответил Шумилов, покосившись на Иосифа Хейфица. — Бодро, весело, — произнёс он с непроницаемым и скучным лицом.

— А к чему была эта шапочка из фольги? — проскрежетал Хейфиц. — На что это был намёк?

— Иосиф Ефимович, это был просто юмор, — заступился за меня Леонид Быков. — В наших сюжетах звучит много технической информации: парсеки, плоскость эклиптики, первая космическая скорость, вторая. И чтобы интерес к серьёзной информации не пропал, нужно делать паузы или контрапункты.

— Это шапочка что ли контрапункт? — рыкнул Иосиф Хейфиц.

— Да, Иосиф Ефимович, — ответил Быков.

— Лично мне очень понравилось, — высказался Валерий Соловцов. — Завтра же копию отправим в Госкино. Пусть там решают, как будет размещаться наш киножурнал. Я думаю, его лучше всего показывать перед детскими киносеансами, как «Хочу всё знать».

— Правильно, но я бы и более взрослую публику не сбрасывал со счетов, — кивнул Илья Киселёв, пожав руку своему коллеге из ленинградской кинохроники. — У Савы Крамарова сейчас просто всенародная любовь какая-то. Вы бы видели мешки писем в моём кабинете, — похвастался он товарищу из КГБ. — Есть ещё замечания? — спросил он у Хейфица.

— Нет, — недовольно пробурчал кинорежиссёр, который после фильмов «Дело Румянцева» и «Дорогой мой человек» в историю советского кинематографа вписал свой имя навсегда, но по какой-то причине этот мастер советской мелодрамы испытывал ко мне стойкую неприязнь.

«Ничего не поделаешь, — подумал я, выходя из кинозала, — всем угодить нельзя. Какого-то будет раздражать твой уникальный киношный подчерк, а кого-то будут бесить твои взгляды на жизнь и твоя философия. Невозможно быть хорошим сразу для всех».

— В кафе? Отметим? — спросила Нонна, которую я как взял за руку во время просмотра, так и держал до сих пор.

— От кофе и пирожного я бы не отказался, — кивнул я.

— Феллини, на два слова, — отозвал меня в сторону Илья Киселёв, распрощавшись со своими гостями.

Я шепнул Нонне, чтобы она шла в кафе, а сам прошёлся за Ильей Николаевичем и присел на край какого-то деревянного ящика. К сожалению, в коридорах нашего «Ленфильма» царил не меньший бедлам, чем на «Мосфильме». Здесь тоже каждый божий день что-то перетаскивали и что-то складировали. И пока такой рабочий беспорядок не мешал снимать хорошее кино ни в Ленинграде, ни в Москве.

— В курсе, что на тебя Хейфиц и Козинцев зуб точат? — прошептал он.

— Это крайне вредное занятие, — улыбнулся я. — Точение зубов вредит зубной эмали и ведёт к потере самого зуба, а они у нас, у людей, не отрастаю заново как у акул.

— Хватит умничать, — прошипел Илья Киселёв. — Делай, что хочешь, но с Козинцевым и Хейфицем помирись. Если на простой детский киножурнал приехал сам начальник ленинградского КГБ, то что будет дальше?

— А дальше приедет сам генеральный секретарь ЦК КПСС, — хохотнул я. — Нет у меня времени, ни на Козинцева, ни на Хейфица. У меня сегодня два вечерних концерта, завтра — два концерта, а послезавтра, в воскресенье я еду на целый день с музыкантами и актёрами в Гатчину. Пашу аки конь.

— Кстати, что касается твоих музыкантов, — ткнул в меня пальцем директор киностудии, — второй съёмочный павильон на следующей неделе нужно освободить.

— Как освободить? — опешил я. — Вы же сами дали добро на фильм-ревю? И потом где нам репетировать? Мы же деньги в казну киностудии приносим?

— Не хотел тебя раньше времени огорчать, — замялся Илья Николаевич. — Всё же у тебя сегодня праздник, торжественная сдача киножурнала. А со следующей недели я тебя официально отправляю в отпуск по состоянию здоровья.

— Я же здоров как бык?

— Знаю, — скривился он. — Однако мне вчера позвонили из Кремля и настоятельно порекомендовали режиссёра Нахамчука уволить. Я ответил, что пока не могу, так как он, то есть ты проходишь курс лечения. Поэтому прошу тебя, помирись с Козинцевым и Хейфицем. Затем две недели на студии не показывайся, а со своими музыкантами репетируй где-нибудь в ДК. В конце концов, у тебя же есть свой концертный директор, товарищ Шурухт. Вот пусть он и почешется.

— А кто звонил, если не секрет? — пролепетал я, путаясь во множестве самых странных и диких предположений.

— Звонил секретарь ЦК КПСС Михаил Андреевич Суслов, — чуть слышно прошептал Илья Николаевич, затем быстро пожал мне руку и пошагал в свой рабочий кабинет.

А я как сидел на краю большого деревянного ящика, так и остался сидеть.

«Мать твою! — выругался я про себя, вспомнив письмо, которое какой-то неизвестный отправил товарищу Брежневу. — Если это послание перехватили люди Семичастного, то где гарантия, что подобная бумажка не попала в руки товарища Суслова? И сейчас Суслов может повести свою подковёрную игру. Кстати, перед ним стоит непростой выбор: либо быстро присоединиться к группировке Шелепина, либо к группе товарища Брежнева. Тогда вопрос — зачем он первым делом шарахнул по мне? А вдруг мой загадочный незнакомец встретился с Сусловым тет-а-тет и привёл какие-то веские доказательства, что выбив меня, малозаметную пешку из игры, можно переиграть всю партию и вернуть историю в прежнее русло, когда после Хрущёва главным человеком в стране станет Брежнев? Значит, Суслов сделал свой выбор, он с группой товарища Брежнева. Теперь команда Брежнева и команда Шелепина начнут вести активные переговоры по делёжке будущей власти, где „комсомолята“ потребуют твёрдых гарантий. И на стороне Брежнева маршал Малиновский и советская армия, а у „комсомолят“ — КГБ, милиция, комсомол и рабочие коллективы. Силы серьёзные и я в этих переговорах совершенно лишний. Следовательно, до поры до времени мне лучше вообще залечь на дно. Значится так: сегодня и завтра я, как ни в чём не бывало, отрабатываю ленинградскую концертную программу, а в воскресенье, после гастролей в Гатчине, хватаю Нонну в охапку и своим ходом двигаю в Москву. Нонну одну оставлять нельзя, так как будут искать меня, а возьмут её. В Москве сниму комнатушку, у какой-нибудь старушки, и дальнейшие ходы буду делать по ситуации».

— Хосподи, а наивный Илья Николаевич решил, что корень моих бед — это ссора с Козинцевым и Хейфицем, — усмехнулся я, буркнув себе под нос. — Тут такая серьёзная шахматная партия завертелась, что этих ленинградских кинорежиссёров даже на доске нет. Впрочем, на этой доске нет и меня. Я в данный момент — это пешка-невидимка, которая только чудом теперь сможет стать ферзём.

Смешной весёлый парень, ха-фа-на-на,

Играет на гитаре, ша-ла-ла-ла,

И сядет скоро солнце, ха-фа-на-на,

Зато взойдёт на небе большая луна! — задорно горланил я на сцене кинотеатра «Ленинград», отчаянно барабаня пальцами по гитарным струнам.

И хоть на душе скребли кошки, нужно было работать и улыбаться во все свои тридцать два зуба. Более того я был практически уверен, что в этом переполненном танцующем и поющем зале сейчас присутствуют плечистые ребята, которым приказано за мной аккуратно присмотреть. Знать бы ещё, что думает товарищ Семичастный. Всё же я его человек. Неужели он меня списал? Всё может быть.

Хэй, бросай хандрить!

Беги скорей сюда

Танцевать, а не грустить,

Будем, будем до утра!

Исполнив пару раз зажигательный куплет песни, я снял с себя акустическую гитару, передал её Нонне, которая всю песню подпевала на бэк-вокале и под инструментальный проигрыш принялся танцевать силовой брейк-данс. Зал привычно взвыл от восторга.

— Давай-давай! Давай-давай! — закричали девчонки, которые танцевали около самой сцены.

И я выполнил на руках упражнение «крокодильчик», затем повертелся на спине и на плечах и завершил свой сольный танцевальный выход прыжком на ноги, после чего сделал стремительное сальто назад.

— Дааааа! — закричали мои самые верные поклонницы.

— Спасибо, Ленинград! — заорал я в микрофон, пока музыканты продолжали играть «Ха-фа-на-ну». — Завтра в то же время и на этом же месте встречаемся снова!

«И может быть в последний раз», — добавил я про себя, помахав зрителям рукой. И вдруг накатила такая горечь, что захотелось просто взвыть. И если бы я сейчас был иконой святого Феллини, то наверняка бы от обиды замироточил. Поэтому когда «Поющие гитары» перешли на припев, его запели Женя Броневицкий и моя красавица Нонна. Я же просто стоял и молча пялился в танцевальный зал. Наконец Сергей Лавровский сделал финальную сбивку на ударной установке, музыка стихла и почти три тысячи человек, которые заполнили кинотеатр «Ленинград» разразились громкими аплодисментами.

— Ты чего застыл? — пихнул меня в бок Толя Васильев. — Собираемся и рвём в ДК «Пищевиков», там уже целая толпа народу буянит. Ха-ха.

— Подожди,Толя, это ещё не всё. Нонночка, дай гитару, — буркнул я и, когда моя дорогая подруга протянула мне инструмент, тут же произнёс в микрофон, что в завершении нашего концерта прозвучит ещё одна песня. — Это наша новая хитовая композиция, которая называется «Уходило лето»! — прорычал я. — Она такая новая, что наш художественный руководитель Анатолий Васильев ещё не успел сделать к ней аранжировку, поэтому песня прозвучит под простую акустическую гитару.

— Давай жги, Феллини! — рявкнул какой-то парень около сцены.

«Странное дело, прозвище Феллини ко мне прицепилось и на концертной сцене», — хмыкнул я про себя и пока музыканты и моя Нонна растеряно застыли на месте, не зная чего в следующую секунду ожидать, я жахнул по струнам и почему-то с нервным рокерским надрывом запел:

Все, что летом зеленело, пожелтело, отзвенело

И однажды побелело медленно.

Все, что было между нами за дождями, за снегами,

Словно старой сказки, было — не было.

Не было печали — просто уходило лето,

Не было разлуки месяц по календарюююю, на-ра-на-на,

Мы с тобой не знали сами, что же было меду нами?

Просто я сказал, что я тебя люблю…

Не знаю почему, но эту добрую и попсовую вещицу я исполнял так, словно от неё зависела моя жизнь и судьба. И каждым словом, вылетевшим через динамики, я как будто бы стрелял по тому «невидимому монстру», который неумолимо полз по моему следу. И, наверное, со стороны это выглядело так, словно в меня вселился диковатый «Профессор Лебединский», который остервенело рычал: «Просто я сказал, что я тебя убью!». Зато как следует прооравшись, мне тут же полегчало, и многие проблемы показались надуманными и смешными. Поэтому сцену кинотеатра я покидал с улыбкой на лице.

«Подумаешь, Брежнев и Шелепин делят власть? — подумал я. — В Кремле всегда делят власть. Мне-то что? Убивать меня никто не собирается. Только вот потом ни снимать, ни гастролировать с ВИА мне уже не дадут. Но и тут есть своя лазейка. По отцовским документам у меня где-то в Польше живёт дальняя родня. Значит, буду добиваться выезда в социалистическую „Речь Посполитую“. Там тоже снимают кино. Там есть Анджей Вайда, Роман Полански, Барбара Брыльска и Беата Тышкевич. Однако эта лазейка на самый крайний случай. А пока я здесь ещё как-нибудь повоюю».

— Это ты чего такое на сцене устроил? — прошипел дядя Йося, когда мы, побросав инструменты в автобус, поехали на второй концерт в ДК «Пищевиков».

— Классная песня, — улыбнулась Нонна. — И мне кажется, она посвящена мне? Так, ха-ха?

— Хотел сделать сюрприз, — буркнул я. — Парни, у меня есть несколько объявлений, — обратился я к музыкантам. — Не хотел говорить перед концертом, чтоб не сбить боевой настрой. В общем так, с понедельника мы должны перебраться на другую репетиционную базу. И возможно всю следующую неделю вам придётся поработать без меня и без Нонны.

— Не пронял? — чуть ли не хором произнесли Толя Васильев и дядя Йося Шурухт.

— Почему я ничего не знаю? — прошипел мой дальний родственник.

— Потому что кое-кто не ходит на работу, или ходит, но не на работу, а куда-то в иное место, — рыкнул я. — Директор киностудии Илья Киселёв съёмочный павильон №2 отдает под другой проект, а меня отправляет в двухнедельный отпуск. Из-за чего мы с Нонной едем на берег Чёрного моря, — соврал я, приобняв свою подругу.

— Правильно, — поддержал меня Женя Броневицкий. — Две недельки попахали, теперь можно недельку покурить.

— Я кому-то покурю! — погрозил ему кулаком Васильев. — Всю следующую неделю работаем в прежнем темпе. Много пока лажи на сцене. Грязно играем, старики, грязно. Кто-то ритм не держит, кто-то мимо струн лепит. Кстати, мысли есть — где будем репетировать?

— Есть, — кивнул я. — Переедем в ДК «Пищевиков». Там отличный героический директор, я думаю, договоримся.

— Договорится он? Не много ли ты на себя берёшь, Феллини? — ревниво проворчал дядя Йося. — Кто из нас концертный директор, я или кошка?

— Мяу, — мяукнула Нонна, и весь автобус грохнул от смеха.

И в этот момент мы подъехал к этому самому ДК, где нас уже поджидала толпа народа.

На следующий день в субботу я провалялся в кровати до полудня. Так как от всего накопившегося недельного нервного напряжения лично я предпочитал избавляться в процессе сна. Нонна, которой ещё не было сообщено, что вместо черноморского побережья нас вскоре ожидает съёмная конспиративная комната в Москве, в поисках нового купального костюма пошла бродить по ленинградским магазинам. И я бы провалялся ещё, но кто-то настойчиво стал трезвонить в дверь нашей коммунальной квартиры. К сожалению, кроме кота Чарли Васильевича в доме больше не было ни души. Поэтому тихо почертыхавшись и накинув на голое тело халат, я вышел в коридор и, буркнув дежурное слово «кто», повернул ручку дверного замка. К моему изумлению на пороге стоял какой-то 20-летний парень росточком с режиссёра и киноактёра Ролана Быкова с коробкой в руках.

— Здравствуйте, — скромно кивнул он.

— Если вас интересует подписка на журналы и газеты, то мы уже выписали «Труд», «Известия» и «Правду», — проворчал я. — И хочу заметить, что качество бумаги этих печатных изданий нас вполне устраивает.

— В каком смысле? — опешил паренёк.

— В самом прямом, — пробурчал я. — Поэтому журналы нам без надобности. Так что желаю всего хорошего, — сказал я, закрывая дверь.

— Вам говорит о чём-нибудь имя: доктор Чернов? — быстро выпалил низкорослый незнакомец.

— Допустим, — пробормотал я по слогам, припоминая, что этого доктора упоминал мой странный коллега по путешествию из будущего в прошлое.

— Поговорим? — улыбнулся паренёк и приподнял свою картонную коробку, в которой могло быть всё что угодно, начиная от торта и заканчивая взрывчаткой.

— Надеюсь там что-то съедобное? — усмехнулся я, впуская незнакомца в квартиру.

— Всенепременно, — кивнул он, снимая старомодные башмаки. — На Большом проспекте Васильевского острова есть замечательная фабрика-кухня. Торты, пирожное, печенье «хворост», пышки! А какой там делают молочный коктейль? Ммм, пальчики оближешь. Я каждый раз как сюда прилетаю, если можно так выразиться, первым делом иду туда. И всё это стоит сущие копейки. Ну, вы меня понимаете, о чём я говорю?

— Не совсем, — крякнул я.

— Ну как же? Не вам ли знать, что после 90-х таких цен больше никогда не будет.

— Значит вы ещё один гость из будущего? — тяжело вздохнул я.

— Всенепременно! — обрадовался весёлый незнакомец.