И грянул град

-- И грянул град

Пролог

В тесной комнатке на диване перед европейским камином полуразвалясь сидели Шалфей и Розенхилл. За окном была сильная гроза, лил дождь и хлестали молнии, градины усеивали улицу подобно мелкому жемчугу (впрочем, они быстро таяли), но сидевших внутри волновала отнюдь не погода. Шалфей ворчал:

-- После того, как замели Мясного Пирожка, я теперь тут как в тюрьме сижу. Ни выйти днём, ни девок. Да ещё радоваться должен, что меня не нашли.

-- По девкам скучаешь? -- спросил Розенхилл.

-- А то нет! Тебя же водят к девке, в отличие от меня.

-- Ты же знаешь, что меня в худшем случае выпорют и вышлют, а тебя в случае провала ждёт смерть. Да и по поводу собственной персоны не уверен. Ласкаю девку, а самому плаха с топором мерещится. Всё-таки это крайне рискованный спорт -- позорить такого человека... Или даже не совсем человека, как предполагают некоторые.

-- Да люди они, всё это ерунда. Во всяком случае, убить их можно, а остальное не так важно.

Розенхилл добавил:

-- Сейчас Сапа Инка с племянником из столицы по какому-то делу запропастились. Ну а если вернутся и обнаружат, что принцесса-то подпорчена... весело будет. Особенно если до нас не доберутся.

Шалфей невесело улыбнулся:

-- Весело-то весело, ну а толку с того веселья? Жёлтый Лист думает скинуть Асеро со своего поста, но едва ли ему это удастся. Горный Лев не смог, хоть был и львом! А это не лев, а так, мартышка в шкуре льва... Тут надо рисковать, а он на риск решиться не может. Потому схарчат его рано или поздно, да и нас с ним заодно. Хоть бы ты это Дэниэлу объяснил.

-- Может, они на что-то и решились. Не зря рискнули собраться сегодня.

-- Послушай, Розенхилл... вот я действительно ненавижу инков, оттого и рискую собой здесь, а ты? Конечно, вы, белые люди, отчаянные парни, но ведь ты от риска головой не в восторге всё-таки? И не похоже, что рискуешь за корысть... у тебя тоже есть личная причина для ненависти? Может, у тебя кто-то из родных в Новой Англии был убит?

Розенхилл ответил:

-- Нет, этого не было. И избытком патриотизма я не отличаюсь. Дэниэл говорит, что он английский патриот, и что уничтожение Тавантисуйю в интересах Английской Короны, и, пожалуй, он прав.Только мне это всё по барабану. Но за время пребывания в Тавантисуйю я действительно возненавидел инков. Но вовсе не из-за тиранств и распутства, этого и впрямь хватает в других землях, но их власть -- чистое зло само по себе. Ты говорил мне, что инки настоящие господа Тавантисуйю, но мне думается, что это не совсем так. В других землях можно стать господином, позволять себе всё и не бояться никаких наказаний. А тут нельзя. Тут чем выше ты залез, тем больше с тебя требуют. Даже Жёлтому Листу его льяуту не даёт вожделенной свободы. Даже сам Сапа Инка... мне тут один воин из дворцовой охраны рассказал, что в тот день, когда его жена чуть не выкинула, он сам мыл полы! Потому что стеснялся попросить их, своих слуг! А до того его жена сама мыла, готовила, стирала... Точно простая мещанка! Это ли царская жизнь? Что уж говорить о всяких инках рангом пониже. Некоторые слуг имеют, но много ли толку, если слуга на своего господина донести может? Даже не на тему политики, а он, мол, мне грубит! Грубит! Даже не бьёт. И это может стоить звания инки! А уж мелкие шалости себе позволить тем более не смей!

-- Иными словами, ты недоволен тем, что тебе нельзя распускать свои шаловливые ручки?

-- Тем, что бабы распоясались. Им всё можно, мне ничего нельзя. Да и не только бабы... В общем, должен быть порядок, кто над кем возвышается, а тут этого нет.

-- То есть, нет должного порядка? По мне так порядок тут есть, но он какой-то... перевёрнутый.

-- Ну да, перевёрнутый. Как на первое апреля, когда слуги и господа меняются ролями.

В этот момент дверь отворилась и вошли двое. Один был Дэниэл, а лицо другого можно было разглядеть не сразу, оно было скрыто тенью капюшона. Впрочем, Шалфей и Розенхилл знали, с кем должен был прийти Дэниэл, и потому лишних вопросов не задавали.

-- Ну и погодка, -- сказал Дэниэл, снимая промокший плащ. -- Надеюсь, что повод, по которому нас решено собрать, действительно важен.

-- Ничего, пусть тавантисуйские боги побесятся напоследок, -- ответил Розенхилл, -- недолго им осталось. Я потому и рискнул остаться, что хочу своими глазами увидеть эту трагедию века. А в случае провала... ну всё равно не рискнут носящие льяуту нас повесить, это у местных будут проблемы...

-- Точнее, у нас уже проблемы... -- добавил выступивший из темноты собеседник. -- Иначе я не рискнул бы собрать всех вас вместе. Мы на грани провала. И если в скорейшем времени не предпримем мер, то всё погибнет. Эстебан Лианас мёртв!

-- Да ну... откуда дровишки? -- осведомился Дэниэл, который видимо, тоже не ожидал такого известия. -- Его уже несколько раз мёртвым объявляли.

-- Увы, ошибка исключена. Знаю сразу из нескольких источников. Он сам нарвался. Организовал своё раскрытие с целью заманить туда группу людей Инти и уничтожить их. Несколько лет назад это сработало, решил во второй раз попробовать. Цветущий Кактус должен был провести дело так, чтобы без сучка и задоринки, но увы... А хуже всего, что ликвидировавшая его группа едет сюда. У них на руках документы, которые, если прибудут в Куско и попадут в руки Горного Ветра, станут мне и моим людям смертным приговором. Мои люди видели их в Кито, с ними Изабелла, её видел Звонкий Комар...

-- Что же твои люди их не ликвидировали?

-- В Кито это было невозможно. И так смерть Алого Мака взбудоражила всю Северную Столицу, а тут, если укокошишь Изабеллу прямо на улице среди бела дня... На такое пойдёт только самоубийца, а Звонкий Комар предпочитает свою жизнь беречь. Да и нам он живой нужнее. Конечно, есть некоторый шанс ликвидировать группу по дороге, но делать на это ставку я бы не стал. Они теперь начеку. Да и от Ловкого Змея не всякий уйдёт. Видно, недооценивал я этого Саири...

-- А это ещё что за фрукт? -- спросил Дэниэл.

-- Один из людей Инти. Очень схож с ним внешностью. В силу этого иногда играл его роль. А порой и сам Инти брал имя "Саири". В предыдущей попытки прикончить Эстебана Лианаса погибли сыновья Саири, а сам он от горя занемог, так что я не обращал на него особенного внимания. Но потом я узнал, что именно его послали руководить группой мстителей... А последней каплей стало вот это письмо. Оно адресовано Горному Ветру, а писал его, видимо, Саири.

Парящему в облаках!

"Дорогой сын, я возвращаюсь домой цел и невредим, жди меня в аккурат перед Райма Инти.

Также сообщаю тебе, что твой беспокойный отец снова женат. Недолго я вдовцом побыл. Надеюсь, что наши жёны поладят между собой и будут вместе воспитываю детишек. Надеюсь, что встречу дома тёплый приём.

Отец

-- Что за чушь, какой такой "отец снова женат"? -- спросил Розенхилл.

-- Судя по всему, это кодовая фраза. Не станет же этот Саири напрямую писать "задание выполнено, везу Изабеллу с документами". Даже шифром. Будь у нас только это письмо, мы бы ничего не поняли. Но что делать-то будем?

Дэниэл ответил задумчиво:

-- Если мы не можем перехватить Саири с Изабеллой по дороге, то остаётся только один способ не допустить катастрофы -- убрать тех, кому документы Эстебана Лианаса не должны в руки попадать. Да, это рискованно, но... ведь иначе всему вообще конец.

Мрачный индеец ответил:

-- Ну, допустим, мы даже отравим Асеро с Горным Ветром. А все остальные? С ними что сделаешь?

-- Если надо убрать всех, значит всех. И не ядом, а понадёжнее. Дрогнул? Ты же знаешь, что всё равно или ты их, или они тебя? И не ты ли сожалел, что Асеро только сорок лет и он здоров?

-- Да. Если бы он был стариком за 70, как Небесный Свод, его отравить по-тихому было бы проще, мало бы кто что заподозрил, разве что Инти... Впрочем, он тоже без пяти минут покойник. Однако меня страшит неизвестность, по-тихому тут не получится, это же скандал на всю страну... И это... Это конец власти инков! -- хотя в неверном свете камина многого было не видно, но, зная своего собеседника, англичане могли догадаться, что тот посерел от страха. Ведь без власти инков он тоже был никто... точнее, почти никто, он становился во всём зависим от своих европейских "друзей", которые были способны кинуть его в любой момент.

-- И что с того? -- пожал плечами Дэниэл. -- Разве плохо покончить со всем этим одним махом?

-- Может и неплохо, но... я боюсь хаоса. Если бы мы просто сделали Сапа Инкой нужного нам человека, его бы гарантировано слушались, а так... Вы, европейцы, уверены, что наши люди не способны действовать без указки верховной власти, но это не так. Они вполне могут организоваться в партизанские отряды, которые...

-- Будут стараться поотрубать нам головы? Понимаю, -- сказал Дэниэл. -- Не бойся, Английская Корона может навести здесь порядок. А поначалу тут всё равно все будут в ступоре. Ладно, обсудим детали. Кто из наших врагов нам может быть наиболее опасен и кого следует обезвредить в первую очередь? Пока Асеро и Горный Ветер уехали из столицы к каньяри, это будет очень удобно сделать...

-- Проблемы с каньяри

Случай, из-за которой Асеро и Горный Ветер были вынуждены, отложив все дела в столице, ехать разбираться к каньяри, был и в самом деле из ряда вон выходящим.

Для Асеро, пожалуй, самой большой отрадой среди всех огорчений, связанных с англичанами, был тот факт, что дело с прививками идёт на лад. Большинство областей уже охвачены, пока никаких негативных последствий никто не заметил. В самой глубине души Асеро мечтал о том, что потомки будут вспоминать об его правлении в первую очередь в связи с этим фактом, может, будут звать его Избавителем От Оспы. Хотя и другие вещи, появившиеся в его правление, те же подъёмники и крылья, тоже неплохи, но всё-таки спасение множества людей от страшной болезни, уродства и смерти много важнее. Кроме того, порой его до сих пор мучила смутная вина перед отцом, не желавшим видеть своего сына выбившимся в инки из простонародья. А если бы покойный знал, что его сын станет Первым Инкой... Асеро в глубине души побаивался встречи с отцом на том свете -- вдруг встретит даже не головомойкой, это бы ещё ладно, а ледяным молчанием? Но теперь, даже если бы и встретил так, всё равно мысль, что в том числе и благодаря тебе многие и многие тысячи людей спасены от этой беды перевешивала страх перед отцовским гневом.

Увы, человек, даже если он Первый Инка, не может предугадать своей судьбы. Когда Атауальпа, следуя воле своего отца, отстраивал Кито, дабы тот стал "вторым Куско", он тоже думал, что именно этим прославится в веках, и в страшном сне не мог предположить, что впереди его ждёт позор плена в Кахамалке, а его любимый город будет разорён и сожжён дотла, так что потом его придётся отстраивать заново...

Так и на сей раз пришла беда откуда не ждали -- точно гром среди ясного неба грянуло ужасное известие: в одном из селений каньяри были убиты приехавший делать прививки лекарь и его жена. Причём убиты не тайно и исподтишка, а буквально растерзаны на глазах у всей деревни, над несчастной женщиной надругались все мужчины под одобрительные крики и улюлюканья женщин-каньяри.

Даже сухие строчки документального отчёта рисовали такую картину, что хотелось отправить обратно только что съеденный завтрак, но Асеро подавил в себе это желание, с облегчением думая, что его жена, вроде бы, не успела прочесть этот документ. Когда носишь под сердцем ребёнка, такое точно читать не надо. Или, может, это у него слишком живое воображение? Волей-неволей в памяти воскресали картины той войны... Но то, что тогда было объяснимо озверением войны, теперь казалось просто безумием. Зачем убивать людей, которые приехали им же помочь? Асеро искал и не находил на этот вопрос ответа. Подумав, он решил послать за Горным Ветром.

Тот явился практически сразу:

-- Видел? -- Асеро.

-- Разумеется. Мне копию прислали.

-- И что скажешь?

-- Что придётся туда, видимо, нам обоим ехать.

-- Мне-то ясно что придётся. А тебе какой смысл? Если они там с ума посходили, то что может Служба Безопасности поделать?

-- В том-то и дело, что не посходили. Кто-то такое дело заранее подготовил... Нужно выяснить, кто и зачем. Случайно таких вещей не бывает. Я уверен, что речь идёт о провокации.

-- Разве не бывает? Совсем? Хотя я, конечно, догадывался, что за расправой над Джоном Беком стояли вы с отцом...

-- Да. Это сделали мы, -- сказал Горный Ветер, -- и, думаю, теперь ты понимаешь, почему мы это сделали. Нам бы никогда не дали добро повесить его официально, а для меня оставить его в живых было бы несмываемым позором и виной перед женой.

-- В общем-то, я не могу не понимать тебя, особенно после случившегося с Луной. Видимо, человек так устроен: если что-то такое сделали с его женой, а он не может отомстить, то внутри него как будто что-то надламывается. Вот не могу я теперь себя уважать как прежде. Хоть и понимаю, что ни в чём не виноват, и высылка была правильным решением, но... что-то внутри не может смириться. Теперь понимаю, как они своих крестьян при помощи права первой ночи ломают.

-- Кроме того, мы с отцом исходили не только из личной обиды. Положение и в самом деле было безвыходным. Можно было признать его по суду виновным в попытке убийства множества ни в чём не повинных горожан и отпустить, и это была бы пощёчина всем чиморцам. Пощёчина, которая могла бы помочь националистам раскачать обстановку: вот видите, мол, инкам на вашу честь и саму жизнь плевать! А казнить по закону -- мы с отцом не могли быть уверены, что в столице приговор утвердят...

-- Я всё понимаю, -- ответил Асеро, -- но почему ты всё-таки думаешь, что и тут... кто-то всё это подстроил?

-- Я уверен в этом. Уверен, что жители деревни были настроены на расправу ещё до того, как лекарь с женой прибыли. А вот почему -- надо разбираться. Кому и зачем понадобилась эта расправа? Зачем им запугивать наших лекарей?

-- Ты думаешь, дело в этом?

-- А в чём же ещё?

-- А не могли у него там быть просто личные враги?

-- Не исключено, конечно, но... личный враг действовал бы иначе. Подкараулил бы где-нибудь по дороге и постарался бы убить, маскируя это под камнепад или что-то ещё. Нет, кому-то надо именно сорвать прививки.

-- А не могла тут быть просто вспышка ненависти конкретно к кечуа? Знаешь, лет двадцать назад убить человека за это было обычным делом, хотя бы это была беззащитная женщина, старик или ребёнок...

-- Даже если и так, всё равно жителей деревни подготовили. В других местах же такого не было!

-- Пока не было, -- ответил Асеро, -- но ведь среди каньяри прививки только начали делать. И из-за этого случая приостановили. Боятся новых трупов и не без оснований.

-- Нет, тут точно нужно на месте разбираться. Конечно, я понимаю, что каньяри -- одна большая проблема, но всё-таки совсем бессмысленно гадить и они не будут. Нелогично это.

Асеро со вздохом подумал, что придётся ехать. И чем скорее, тем лучше.

-- Лучше ехать вместе, -- сказал он. -- Когда ты сможешь?

-- Срочных дел нет, могу ехать хоть завтра.

-- Кажется, я тоже могу. Только надо расписание составить, куда потом отправляться. Ведь я с той самой войны в этой области не бывал, нужно же посмотреть, как там всё изменилось. Судя по отчётам, там всё блестяще, но раз такие вещи творятся, значит, что-то не так...

В карете Асеро сказал Горному Ветру:

-- Знаешь, ситуация с англичанами напрягает меня всё больше и больше, мы и так уже перешли опасную черту. Когда вернётся из своих инспекций Славный Поход, нужно будет ставить вопрос об ограничении срока их пребывания напрямую. Однако носящие льяуту в нынешнем составе его не поддержат, ты знаешь это... так что я вижу только один выход -- нужно просто изменить состав носящих льяуту. Поставить вопрос о выгоне Жёлтого Листа, ввести туда Радугу и Золотого Подсолнуха. Может, ещё кого-то из тех, кто настроен против англичан. Жаль, с Рудным Штреком так вышло... но может ты посоветуешь кого-то вроде него.... Если у нас будет большинство голосов, тут и остальные будут вести себя иначе. Конечно есть ещё щекотливый момент, что Небесный Свод просит освободить его от желтого льяуту, и у меня нет иного выхода, кроме как вручить его Киноа. Но если среди носящих льяуту будут другие расклады, то Киноа неизбежно будет вести себя иначе, особенно если увидит проблемы с высоты Желтого Льяуту. Кроме того, я могу поставить перед ним определённые условия...

-- На это не надейся. Он просто не понимает, что такое англичане. Поймёт, только если они покусятся на кого-то из его близких. Или на него самого.

-- А ты думаешь, до этого может дойти?

-- Киноа ? человек честный и продавать англичанам шахты или ещё что-то из наших мастерских никогда не согласится, мы сами в том убедились недавно. Англичане могут действовать тонко, то есть постараться Киноа обмануть, а могут грубо, то есть попробовать на него надавить. Если давление не удастся, то могут и попытаться его убрать, но опять же, как с Рудным Штреком, не своими руками. Увы, мне удалось выйти только на возможных исполнителей, а до заказчиков докопаться не много шансов.

-- Горный Ветер, скажи мне честно, твой отец ведь ещё может вернуться к делам? Или он уже... всё, обречён снять с себя льяуту?

-- Даже если вернётся, это не сильно поможет. Я говорил с отцом насчёт Киноа некоторое время назад. Киноа похож на Тупака Юпанки и может наделать тех же ошибок.

-- Помню, Инти мне примерно то же самое говорил, но я не очень понял, что он имел в виду.

-- А я понимаю. Ведь именно Тупак Юпанки во многом заложил основы той катастрофы, которая случилась во времена Атауальпы и Уаскара. Хотя понятно, что он меньше всего хотел этого... Так как по жизни он был очень добрым и мягкосердечным человеком, ему не нравилось, что люди, совершившие даже не сознательное преступление, а непреднамеренную ошибку, пусть и повлёкшую тяжёлые последствия, обречены на каторгу и ссылку. Тут извечный вопрос, по какому критерию надо судить проступок: по реальным последствиям, по возможным последствиям или по субъективным намерениям. Вот люди мягкосердечные порой склоняются к третьему варианту, особенно если сами намерения кажутся им чистыми. Помнишь, как Искристый Снег оправдывал Ветерка? Да и Киноа, хоть и не носил тогда льяуту, был во многом согласен с его доводами.

-- Об этом я помню, конечно. Ну, в общем-то я и не собирался Киноа делать собственно наследником. Я хочу вручить ему Жёлтое Льяуту временно, пока другого достойного нет. Надеюсь, что я проживу долго и за это время успею подобрать кого-то получше.

-- Но ведь в случае твоей внезапной смерти он всё равно станет правителем если не формально, то по факту. Впрочем, основная ошибка Тупака Юпанки не сводится к излишней доверчивости. Сейчас об этом не любят вспоминать, но он решил, чтобы после ошибки инка не оказывался в весьма жалком положении раздетым и разутым, то нужно дозволить сохранять за собой кое-какое имущество, которое даже в случае падения с должности отниматься не должно. В общем-то, из его времени это всё казалось вполне безобидным, а перспективы он видеть не умел. Он не понимал, что обладание личным имуществом частично выводит инков из-под контроля. А то, что это самое неотъемлемое имущество стало по факту переходить по наследству, потом давало потомкам инков некоторые преимущества, которых быть не должно. В общем-то, отсюда потом закономерно и появился Уаскар. К тем временам у некоторых потомков инков скопились уже внушительные сокровища. Манко понял это и запретил личные богатства. Только паёк, пусть расширенный, и всё. Впрочем, Манко не смог бы это сделать, не ошпарь нашу страну тогда конкиста.

-- Ты думаешь, Киноа может сделать то же самое?

-- Либо то же самое, либо ещё какую-нибудь мягкосердечную глупость. Тупак Юпанки, например, не хотел, чтобы следили за теми, кому он лично доверяет, он даже порой самолично запрещал слежку... и в результате пал жертвой заговора от тех, кого любил и кому доверял... сам себе яму вырыл, получается!

-- Знаешь, Горный Ветер, ты будешь смеяться, но когда-то Горному Потоку говорили, что я слишком мягкосердечен и что потому мне власть доверять нельзя. Но вот только когда меня чуть не прирезали в постели, я очень изменился. Если бы с Киноа или кем-то из его близких такое случилось, думаю, что и он не остался бы прежним.

-- Вопрос в другом: умеет ли он видеть перспективу?

-- В хозяйстве умеет более-менее. А вот в делах международных ? увы. Впрочем, не сварят с ним каши англичане. Зачем им честный человек с такой властью? Но вот я думаю, что делать, если обновить состав носящих льяуту не удастся. Если Жёлтого Листа не решатся исключить, тогда... Тогда я вижу только один выход -- однако он очень рискованный. Послушай, Горный Ветер. Я понимаю, что сейчас, когда твой человек там, делать резких движений лучше не надо... Но он же вернётся. Или станет ясно, что не вернётся. В будущем мне нужна власть выслать англичан из страны в любой момент, когда я сочту нужным, а с нынешним составом носящих льяуту у меня этой власти нет. В общем, если у меня не получится выгнать Жёлтого Листа, и расширить состав так, чтобы в такой ситуации меня поддержало большинство... Тогда я должен объявить, что между носящими льяуту возникли неразрешимые противоречия, и созвать инков. Пусть решают, кто достоин льяуту, а кто не достоин. Кстати, в этой ситуации если у Жёлтого Листа есть свой кандидат на алое льяуту, он будет вынужден его предъявить. Жухлить в тёмную он уже не сможет, думаю, ему придётся играть в открытую. Едва ли он сможет объяснить всем инкам, почему кто-то лучше меня.

Горный Ветер тяжело задумался. За окном кареты мелькали поля подсолнечника, с которых скоро уже надо будет собирать урожай. Так что последние дни цветы гордятся своей лепестковой короной, подобной солнцу, а дальше они потеряют её вместе с головой. Кто знает, может и они с Горным Ветром подобны этим подсолнечникам... И ещё Горный Ветер думал об отце... где он, жив ли ещё? Или предатель Цветущий Кактус сгубил и его, и остальных? Наконец Горный Ветер сказал:

-- Тут надо ещё хорошо подумать и всё взвесить. Всё-таки, это очень рискованный шаг. Жёлтый Лист может повернуть дело так, что если ты не нашёл компромисс с остальными носящими льяуту, значит, ты негодный правитель и тебя надо заменить. По-моему, не стоит идти на такой риск, и тут слишком легко подыграть Жёлтому Листу, который желает лишить тебя льяуту и продвинуть своего кандидата. Так что сбросишь льяуту -- обратно можешь не надеть. Боюсь что и мы с отцом... лишимся всего и отправимся в лучшем случае в ссылку, в худшем ? на тот свет. Между собой амаута порой шепчутся о нашей с отцом кровожадности. Конечно, льяуту мешает Жёлтому Листу оклеветать нас принародно, но он как глашатай и амаута и без льяуту многое может, а мы тут же теряем власть.

-- А ты уверен, что это так? Кто этот самый кандидат? Твоя служба сколько времени роет и найти не может. Даже версий нет.

-- Одна версия есть. Хотя она и кажется бредовой...

-- Что же, даже бредовая версия лучше, чем никакой. Давай, рассказывай, что-всё-таки за кандидат у Жёлтого Листа?

-- Мой человек уверен, что это Ветерок.

-- Но ведь это... да быть такого не может!

-- Мне и самому так поначалу показалось. Но посуди сам. В суде над Ветерком замешаны практически все нынешние носящие льяуту кроме Жёлтого Листа, который тогда даже кандидатом на льяуту не был. Да, я не голосовал, не мог ещё тогда, но своё мнение на этот счёт высказал, отец не голосовал, но при этом он и не просил о помиловании...

-- Но ведь большинство проголосовало против смертной казни. А при его вине это не может быть оценено иначе как милость.

-- Ну, он-то себя виноватым не считает. А для газетчика не проблема выставить черное белым, а белое чёрным. Жёлтый Лист может попробовать провернуть дело так, что Ветерок ни в чём не виноватый благородный герой, а мы его сгубить ни за что ни про что решили. Но как бы то ни было, Ветерок во всех этих планах замешан. -- Помолчав чуть-чуть, Горный Ветер добавил, -- Сказал бы "поживём-увидим", да только могу и не увидеть -- или предотвращу, или убьют раньше. Если мне рот не затыкать, то выставить Ветерка во всём белом не получится.

-- Слушай, это всё и в самом деле как-то сомнительно. Ведь он же простой каторжник, веса, власти и влияния у него никакого. Происхождение ему вряд ли поможет, а больше ничего у него и нет. Роль невинно замученного... она для правителя не самая лучшая. Кстати, почему ты думаешь, что Ветерок тут замешан?

-- Помнишь историю со злополучным письмом, которое тогда уложило в постель моего отца? Так вот, Уайна Куйн его не писал...

-- То есть как это ? не писал?!

-- Да так, обыкновенно. При том, что все факты, изложенные в письме, соответствуют действительности, и рука у него в самом деле оказалась сломана. Писать ею он ещё не мог, хотя теперь может. Так вот, Ветерок или напрямую замешан в этом обмане, или как минимум его плотно пасут.

-- Но зачем такой сложный обман?!

-- Чтобы вывести из строя моего отца на подольше, а в идеале вообще угробить. Всё-таки он не мог мысленно порвать с Ветерком окончательно... Но вроде бы теперь смог.

-- Ну, допустим, замешан, допустим, решил помочь угробить отца, но отсюда никак не следует, что именно он -- кандидат на престол!!!

-- Не следует, конечно, но... некоторые другие источники говорят в пользу этой версии. Пока не могу их открыть. Да и с другой стороны трудно найти человека крови Солнца, который бы настолько ненавидел инков, что пошёл был ради свержения их власти на всё.

-- Нет, всё это маловероятно. Ну, то есть, конечно, он пошёл бы на всё, но ведь он ненавидит не только носящих льяуту, но и всех инков только за то, что те инки. И свою ненависть не стал бы скрывать, а значит, инки бы его не избрали. А Жёлтый Лист подлец, но не дурак, он не мог этого упустить из виду.

-- Вот именно это тут и не сходится, -- вздохнул Горный Ветер. -- Хотя Ветерок мастер находить оправдания тому, что ему хочется оправдать. Я никогда не забуду того разговора с ним в Тумбесе, когда я понял, что он мне не брат на самом деле. Я встретил ему и рассказал о своих приключениях в Новой Англии, о том, как погибло родное племя Лани. О том, как жестоко обошлись с ней самой... А он стал искать какие-то оправдания для мерзавцев. Как будто у такого могут быть оправдания!

Асеро ответил:

-- Если его претензии к нам, инкам, ещё можно понять, что у нас, видите ли, государство, а нужно, чтобы были отдельные айлью, независимые друг от друга, но чем ему соплеменники Лани не угодили?

-- Якобы у них могли быть какие-то обычаи, которые могли смутить европейцев. Потому, мол, у них возникла мысль об их звероподобии. Вот если бы те охотнее соглашались перенять европейский образ жизни, то, может, их и не стали бы убивать, а сочли бы своими... Я никаких страшных обычаев у них не заметил. Людей они в жертву не приносят. Кому-то, может быть, не нравится их обычай курить трубки, но европейцы уж что-что, а это грехом не считают. Ну а так, собственно, язык и обычаи у европейцев заимствовать никто не обязан. Мы, инки, требовали от попадающих под нашу власть народов, от тех же каньяри, вполне определённых вещей -- прекращения набегов, отмены рабовладения, запрета человеческих жертвоприношений... Ибо вред таких обычаев очевиден. Но требовать менять язык и обычаи просто по собственной прихоти... вот это и в самом деле тирания!

-- Послушай, а как соплеменники Лани избегали перенаселения, если не прибегали к человеческим жертвоприношениям?

-- Тут как раз самое интересное. Они считают своим долгом ограничивать рождаемость, предохраняясь или по лунному циклу, или шьют из специальные мешочки из кишок животных. Для охотников это не проблема, при их-то количестве дичи. Конечно, мы бы так не могли, всё-таки лам закалывать ради плотских утех невозможно. У нас если женщина хочет прекратить деторождения, она просто ограничивает супружескую жизнь, если не вовсе прекращает её... Однако не все мужья согласны на такое. Но они считают возможность ограничивать деторождение и возможность регулировать это очень важным для статуса женщин. Ну а в малочисленность потомства до белых людей они не видели ничего страшного. Ну, родит жена двух-трёх детей, из которых хотя бы один сын, и успокаивается на этом, считая свою задачу выполненной. Ну а если с сыном что-то случится, можно всё-таки попытаться родить ещё. В общем, это всё кажется очень удобным. Вот у меня Лань уже родила трёх детей, и я хотел бы её освободить от родов в дальнейшем, не прекращая супружеской жизни.

-- Больше не хочешь становиться отцом?

-- Не хочу Лань больше мучить. К тому же она мне для работы нужна, с её-то знанием языка. Но она вынуждена круглые сутки заниматься детьми.

Асеро вздохнул:

-- Луна считала большим несчастьем, что не могла долго забеременеть. Но это потому, что у нас пять дочерей. Будь у нас пять сыновей, она бы к этому относилась иначе. Раньше после такого многие женщины даже супружескую жизнь прекращали. Сейчас-то, понятно, такое у здоровых женщин не поощряется, но всё-таки...

-- В общем-то, в Тумбесе, где на аквафермах требуется немало женских рабочих рук, такие мешочки можно получить как часть пайка, но понятно, что кишок на все не хватит, а иные материалы неудобны, да и не все согласны надевать такое. Знаешь, ведь из ямса можно делать отвар, который предупреждает беременность.

-- Отваров трав, которые вызывают выкидыши, не так уж мало, но ты знаешь, что это против закона...

-- Да вот как раз ямс не вызывает. Если его выпьет уже беременная женщина, не она выкинет из-за этого. Я много совещался об этом с Мастером Ядов, он рассказал мне, что в Амазонии это обычный способ предотвращения беременности, плохо только, что если бросить или пропустить, то женщина беременеет почти гарантированно. Я насчёт этого много советовался с отцом. Он согласен, что для женщин, которые работают на безопасность, возможность предотвращения беременности будет не лишней. Но вот если начать выращивать ямс по всей стране с этой целью, там, где климат не подходящий можно в теплицах, то последствия могут быть непредсказуемы. Если мы начнём вместо пяти-шести детей заводить по два-три, то потом будет не хватать людей для армии да и вообще для хозяйства. Во-всяком случае, он просил обождать с этим, пока не уменьшится смертность от болезней. Может, мы не только оспу одолеть можем, я уверен. Ведь у лекарей столько интересных проектов...

-- Да, если бы не англичане, мы тут куда более интересными делами могли бы заниматься.

-- Асеро, я понимаю, что тебе уже надоело ждать, тебе это кажется бессмысленным, но всё-таки у меня есть шанс добыть компромат на Жёлтого Листа. И в любом случае, тебе не следует снимать с себя льяуту. Ты этим погубишь и себя и нас.

-- Пожалуй, ты прав. Мне Луна то же самое говорила. Что стоит мне лишиться престола, так меня почти сразу убьют. Временно отойти от дел не выйдет. Но мне кажется, что если я Жёлтого Листа не сумею выгнать, меня самого свергнут, и мне не хочется доводить до этого. А в таком случае у меня уже никакой свободы маневра не будет, я буду мёртв или в тюрьме, и что тогда ждёт её и дочерей? Ведь они станут лёгкой добычей победителя... Понимаю, что такой страх -- признак слабости, но поделать ничего с собой не могу. Желтый Лист меня при каждой встрече доводит до белого каления. Целенаправленно доводит. И жену мою тоже задирает, хоть и понимает, что беременной волноваться нельзя. Да и к чему теперь придраться, не бесплодна она! Я перед ним чувствую себя временами как Манко в испанском плену, когда Гонсало уже стал на его супругу поглядывать. В таких вопросах нет ничего унизительнее бессилия защитить тех, кого любишь. Потому для Манко побег был единственным выходом, если он хотел спасти своих родных. Не всех он спас, но если бы не решился, то не спас вообще бы никого и ничего. Знаешь, когда мы в школе ставили эту пьесу, я играл Манко, но искренне не понимал некоторых вещей, связанных с испанцами. Думаю, что и юный Манко не понимал. А потом до меня вдруг внезапно дошло, почему Писарро победил Альмарго -- именно потому, что Писарро был законченным эгоистом, он никого не любил, даже своих младших братьев, и потому, планируя свои действия, мог не заморачиваться вопросом "А что будет с ними? А если их убьют?" Впрочем, и братья у него мыслили так же. А вот Альмагро любил своего сына и потому в принятии своих решений был заведомо ограничен опасениями за него. Видимо, это закономерно, что среди разбойников побеждает наиболее отмороженный, такой, кому не дорог никто на свете. В связи с этим меня просто смешат легенды белых о благородных разбойниках -- потому что это так же невозможно, как горячий лёд. Но всё-таки Писарро потому и погорел, что считал Манко хлюпиком, не способным на решительный шаг. Мол, тот родными не рискнёт. Но если ты понимаешь, что всё равно нет шансов их спасти, если сидеть сложа руки, то только и остаётся, что действовать.

Горный Ветер ответил:

-- Ну, иногда правда в разбойники записывают народных героев. Но у тех, кто идёт в партизаны, изначально другие мотивы. Хотя и случается, что партизаны могут деградировать до разбойников, но большая ошибка смешивать разбойников и партизан.

-- Верно. И всё же во время конкисты в сопротивление власти белых людей шло бы вдвое втрое больше, если бы не страх за родных, которых могут убить. Однако англичане, если решили расчистить землю под себя, убивают в любом случае, но нормальному человеку это трудно понять. Но ты прав в одном: мы заведомо уязвимее англичан, потому что у нас есть те, кого мы любим. А вот Ветерок никогда никого не любил. И потому так легко с ними спелся.

-- Да, не любил. Порой я жалею, что у меня тогда не было льяуту, чтобы проголосовать за его казнь.

-- Неужели тебя совсем не страшила мысль стать братоубийцей?

-- Тот, кто оправдывает мерзавцев, мне не брат. Понимаешь, Ветерок взял сторону белых людей, в любой ситуации для него они более правы, чем мы, для них у него есть оправдания, для нас -- нет. А разница между белыми людьми и нами в том, что мы считали и считаем их в худшем случае гадами, а они нас -- не вполне людьми.

-- Именно. Ведь гад потому и выглядит гадом, что к нему требования как к нормальному человеку. Ведь ягуара же никто не думает упрекать с моральной точки зрения за то, что он убивает людей или скот. Да, я вот думал, не слишком ли я возмущаюсь действиями каньяри, раз они так себя ведут, значит, не могут иначе... А теперь понял -- лучше возмущаться. Пока возмущаешься -- считаешь людей людьми, а не животными, которые за себя не отвечают. Каньяри -- отвечают, хотя и нужно делать некоторую скидку на неизжитые обычаи.

-- Знаешь, Асеро, мне кажется, что с каньяри мы что-то важное упускаем. Вот ты заподозрил, что перед тобой картинку лакировали. Я бы не сказал, что это в полной мере так. Какое-то время там действительно почти ничего особенного не происходило. Они и в самом деле некоторое время мирно трудятся, пасут скот, а то раз -- и начинают вести себя так, как будто этих самых мирных лет и не бывало. Почему так? Я не знаю.

-- Я тоже не знаю. Постараюсь понять это на сей раз, может, удастся.

-- А насчёт Жёлтого Листа у меня есть подозрение: что если он, наоборот, хочет, чтобы ты с него льяуту снял? Может, от того и нарывается на ссоры?

-- Эта мысль не приходила мне в голову. Но... зачем?!

-- Ну, причин может быть несколько. Может, ему надо представить себя несправедливо обиженным тобой перед амаута. Кроме того, льяуту привязывает его к столице, он не может бросить Газету, а если ему льяуту снять, то это развяжет ему руки... Ладно, вернёмся от каньяри, тогда и решим вопрос.

-- Горный Ветер, глянь мне в глаза! Ты как будто что-то скрываешь важное. Ты как из Тумбеса вернулся, сам не свой ходишь. Что у тебя там случилось?

-- Ладно, теперь уже не имеет смысл скрывать. Тебе скажу. В общем, я отправил группу своих людей для ликвидации Ловкого Змея. Есть основания считать, что он имел тесные связи с англичанами, имел отношение к похищению сыновей Зоркого Глаза, да и Жёлтый Лист, скорее всего, с ним связан. В задачи группы входил в том числе и захват его бумаг. В группе был Цветущий Кактус, один из тех людей, которым я доверял без оговорок... Так вот, он оказался изменником!

-- И погубил группу?

-- Не знаю. Я узнал об этом, когда они уже отплыли. Помнишь, я рассказывал тебе, как Цветущий Кактус двух изменников изобличил. Так вот, я был у них на рудниках. И.. в общем, мне предоставили довольно веские доводы в пользу того, что изменник ? как раз Цветущий Кактус. А значит, он всё мог подстроить, мог нарочно выдать место жительства своего патрона, чтобы заманить их в ловушку. Я отправил вдогонку второе судно, и теперь жду результата. Но если не вернутся и они, я молю тебя...дай мне шанс попытать счастья самому.

-- Почему тебе это так важно?

-- Ловкий Змей отравил мою мать... и жизнь моего отца отравил.

Асеро жестом указал на свой лоб:

-- Ты знаешь, с льяуту на голове страну не покинешь.

-- Напрямую нет, а тайно возможно всё. Просто скажу, что в Тумбес уехал, а на деле туда. Впрочем.... Может, ты и сам снимешь с меня льяуту за такой провал.

-- Ладно, об этом мы после Райма Инти поговорим.

С того разговора в карете прошло несколько дней. Асеро, находясь в одном из пунктов местного управления, изучающе смотрел на сидевшего перед ним преступника-каньяри. Тот пока угрюмо молчал, но Асеро по его внешнему виду пытался понять, как могло случиться то, что случилось. Может, это была и наивная идея -- снять льяуту, замаскировать серьги причёской и представиться членом комиссии из Куско. Но Асеро знал, что с Первым Инкой каньяри говорить не будут, а вот с простым чиновником -- ещё может быть. Сидевший перед ним человек не казался ему негодяем, у него не было на лице злорадства или насмешки, а его мозолистые руки говорили о жизни, проведённой в труде, а также до боли напоминали Асеро об отце и о детстве в родном айлью, том самом, что потом разорили каньяри...

Накануне мать растерзанной женщины показывала ему портрет своей покойной дочери. Он был сделан как раз перед свадьбой, и с него глядела счастливая юная девушка, глядя на которую, невозможно было поверить, что жить ей осталось всего несколько месяцев... Девушка на портрете улыбалась, и эта улыбка напоминала Асеро о Прекрасной Лилии. Каким мерзавцем надо было быть, чтобы просто поднять руку на такую девчушку, не говоря уже о том, что они сделали. Мать покойной, всхлипывая, рассказывала: "Я отговаривала её туда ехать, она же на сносях была, лучше бы поберечься. А она ни в какую: "Помогать мужу -- мой долг!" Ну, кто же знал, что так выйдет..."

-- Послушай, зачем вы это сделали? -- спросил Асеро арестованного. -- Ну я понимаю, когда на войне убивают человека, которого считают врагом. Но ведь они вашими врагами не были, наоборот, они хотели вам помочь. Зачем же вы убили их? Это же не просто жестоко, это бессмысленно.

Арестованный молча отвернулся к окну. Асеро продолжил:

-- Ты знаешь, что по нашим законам за такое дело положен смертный приговор. То есть, даже зная, что вы потом поплатитесь жизнью, вы всё равно делали то, что делали. Зачем вы так рисковали? Ну, допустим, вы надеялись, что дело не вскроется, и вас не накажут. Но ведь у тебя, вроде, семья есть, жена, дети. Ну как после всего случившегося ты смог жить с ними, ласкать жену, растить дочерей... Ну, вот как?!

Асеро подумал, что его идея допросить кого-то, кто бы человеком семейным и ни в чём дурном замечен до того не был, видно, не столь умна, как ему показалось в начале. Каньяри есть каньяри, с чиновником из Куско они откровенничать не будут. В последней безнадёжной попытке Асеро добавил:

-- Послушай, у меня ведь у самого есть семья, у меня в столице живут мать, жена и дочери. И для меня немыслимо сделать что-то, после чего я не смог бы им в глаза глядеть. И не понимаю, почему вы можете. Может, ты боишься отвечать? Но ведь и так и так смерть ждёт, терять тебе всё равно нечего.

-- Хорошо, я скажу тебе, -- неожиданно согласился каньяри, -- на самом деле ту женщину я не трогал. В этом участвовали не все мужчины, а только некоторые. Эту женщину специально в сарай завели, чтобы женщины не видели, что мы не все... Но если моя жена узнает, что я этой женщины не касался, то она навсегда потеряет уважение ко мне, перестав считать меня мужчиной. Да что жена, все женщины засмеют. Так что лучше пусть меня казнят. Лучше смерть, чем позор.

-- Я бы счёл позором считаться насильником, -- пробормотал в ответ ошеломлённый Асеро.

-- Смерть меня всё равно ждёт, ничего не поделаешь, -- ответил каньяри, -- раз сам Первый Инка решил нас извести.

-- Решил извести? Не понимаю!

Каньяри горько расхохотался:

-- Наивный мелкий чиновник, ты не в курсе всей тайной политики Первого Инки. Ты может, не знаешь, что он -- наш кровник? Наш вождь Острый Нож уничтожил всех его родных со стороны отца, вот он и решил отомстить нашему народу, пойдя на хитрость. Мы знаем, что эту самую прививочку от оспы в других местах делают только мужчинам, ибо у женщин она вызывает выкидыши и бесплодие. А у нас стали делать всем, чтобы втихую извести наш народ. А его-то народ размножаться будет, этот мерзавец-кечуа с явно беременной женой приехал. Вот и наши женщины потребовали над ними расправы... Ведь это же справедливо, если те, кто хотел сделать нас бесплодными, сами умрут в унижении и не оставят потомства.

Потрясённый Асеро молчал.

-- Даже не знаю, зачем я так разговорился. Ведь всё равно меня казнят, оснований для помилования нет. И вообще мою откровенность иные могут счесть изменой. Скорей бы меня казнили, что ли...

-- Послушай, я не знаю, как тебя убедить, но что прививки делают женщин бесплодными -- ложь! Ведь Киноа и Искристый Снег торжественно сделали прививки не только себе, но и всем своим родным, и жёнам, и дочерям, и тому свидетелями был весь Куско. И, в общем, беременности после прививки наступают. С чего им не быть, если и после болезни женщины вполне могут становиться матерями? Значит, вас всех жестоко обманули, и этого обманщика нужно найти, кто бы он ни был.

-- Я ничего не скажу тебе, хоть кишки наружу выпускай. Я не пойду на предательство.

-- Я хочу лишь помочь твоему народу. Ну, какое тут предательство? Кого ты предаёшь?

-- Свой народ, который хочет уничтожить Первый Инка.

-- Но почему ты так уверен, что хочет?

-- Не лукавь. Ты не такая уж мелкая сошка, какой хочешь казаться. Я увидел, как межу твоих волос мелькнуло золото. Ты -- инка, и обо всём донесёшь самому Первому Инке. Или ты ещё будешь уверять меня, что не донесешь?

-- А если Первому Инке не донесу? -- ответил Асеро. -- Просто не могу донести, потому что я и есть сам Первый Инка, -- добавил он и гордо встал, откинув пряди волос, закрывающие уши. -- Так что не могу я донести сам себе. Но я пришёл сюда не для мести. Свою месть я уже давно удовлетворил, собственноручно казнив Острого Ножа. Я хочу лишь понять, как сделать так, чтобы не прорастали на вашей земле ядовитые семена вражды. Чтобы вы искоренили из своего сердца страсть к набегам, чтобы приняли идею труда на общее благо, а не только на свою общину. Неужели это всё так трудно для вас?

-- Ты хочешь, чтобы мы перестали быть каньяри?

-- А всё это для вас означает перестать быть каньяри? Я никогда не думал об этом так, но... если вы не можете отказаться от набегов и мысли о превосходстве над другими, иначе как перестав быть каньяри -- значит, придётся перестать. Чтобы хотя бы ваши потомки стали нормальными людьми.

Потрясённый арестованный некоторое время молчал, а потом вымолвил:

-- Пожалуй, теперь я верю, что ты и в самом деле не хотел делать наших жён бесплодными. Но измениться так, чтобы перестать быть каньяри -- многим ли это лучше? Скажи, ты теперь убьёшь меня?

-- Я не могу казнить тебя за преступление, которое ты не совершал. Конечно, косвенная вина за тобой есть, но она не так велика, чтобы карать её смертью. Сожалеешь ли ты о том, что случилось?

-- Теперь да. В конце концов, эти несчастные не были ни в чём виноваты. Боги, да если бы я теперь мог, я бы даже жизнь отдал, чтобы их воскресить, -- закрыв лицо руками, крестьянин залился слезами.

-- А если бы я теперь отпустил тебя, чтобы ты передал наш разговор женщинам в своей деревне?

-- Зачем тебе это нужно?

-- Слух про бесплодие от прививок распространялся среди женщин, так? А если женщины убедятся, что их кто-то жестоко обманывал, то ведь они захотят вывести обманщицу на чистую воду, так?

-- Не знаю даже. Боюсь, что наши жёны меня слушать не будут, а разорвут на куски. Впрочем... я и сам не знаю, как мне жить после этого.

Этим же вечером, совещаясь один на один с Горным Ветром, Асеро сказал:

-- Мы не можем их судить до тех пор, пока всё не раскроем до конца. И прививки, похоже, надо будет приостановить до выяснения, иначе новые жертвы будут просто неизбежны. Понимаю, что это может занять месяцы, но другого выхода я не вижу.

-- Значит, приостановить прививки на месяцы... -- Горный Ветер задумался. -- Ну, значит, всё-таки это и было целью тех, кто пустил такой слух... Не верю я, что тут просто недоразумение. Я же рассказывал тебе про Новую Англию, как там англичане вызвали эпидемию среди местных. Подпихнут потом заразные одеяла туда, где есть ещё достаточно непривитых женщин и детей.

-- Ты думаешь, что у них есть планы освободить от нас наши земли? Но так как часть народа уже привита, и останутся как раз взрослые мужчины, готовые мстить за истреблённых близких, то это вариант для них слишком опасен.

-- Не так уж мало районов ещё не охвачено прививками. К тому же это может быть не весь план, а частью плана. Ты же читал о завоевании испанцами империи ацтеков, и именно оспа помогла одержать победу над воинством последнего императора Куатемока....

-- Ты думаешь... всё-таки будет война?!

-- Похоже, этим пахнет. Зачем им ещё убивать наших людей массово? Впрочем, всё-таки ещё нужно доказать, что они тут замешаны, а на это и в самом деле уйдут месяцы. Чувствую, здесь работы будет невпроворот, надо будет запустить "просеивание".

-- Значит, ты в ближайшие месяцы будешь здесь?

-- Не обязательно, я лишь организую процесс, и если он не даст немедленных результатов, то вернусь в Куско. Только бы не опоздать...

-- Я думаю, что мне вообще нужно проехаться по этому региону. Со времён своего наместничества здесь не бывал, хотя отчёты просматривал тщательно. По ним-то всё в порядке, да только если бы они отображали всю полноту картины, то того, что случилось, не случилось бы.

-- Сколько лет этому каньяри, с которым ты говорил? -- спросил Горный Ветер.

-- Не уточнял специально, но по виду он старше меня лет на десять.

-- Вот именно. И ту войну тоже помнит. Важнее настроения среди юношества. Я думаю, что среди тех, кто не просто ходил в наши школы, но и получил от образования практический толк, скажем, стал инженером, настроения должны быть другими.

-- Ну, тогда чтобы добиться успеха в плане искоренения местных предрассудков, нужно, чтобы эта область не только обогнала остальные по развитию, но и перегнала. А это будет, боюсь, сильно нескоро, ведь и в Куско инженерами становятся далеко не все. -- Помолчав, Асеро добавил. -- Знаешь, перед Великой Войной уже витала идея ввести для всего народа школу не в четыре года, а в семь лет. Конечно, война задвинула эти планы в дальний ящик, потом Манко умер, но Горный Поток, как верный сын своего отца, думал это ввести. Тем более что перед глазами был я, живой пример того, как талантливый учитель может вырастить талантливого ученика. Да вот только... нет на каждого крестьянского мальчика такого талантливого учителя, как у меня, повезло мне просто, а значит, впихнуть нужные знания в головы попытались при помощи увеличения нагрузки на ученика. В результате эксперимент провалился. Ученики, вынужденные учиться круглые сутки, от этого только хуже соображали.

-- Значит, такие эксперименты ещё вон когда проводили? Не знал.

-- Ну, это было в ограниченной области, да и то недолго. А о провалах мало кто любит вспоминать. Ведь впихнуть в головы учеников за ограниченное количество времени вдвое больше знаний нереально, а срок обучения в школе не увеличишь, учителей где столько взять? При таких расходах на оборону мы семилетку с разными учителями в старших классах никак не тянем по средствам, а с одним смысла немного, раз такая ерунда получается.

-- Кстати, а ты слышал про эксперимент на эту тему в некоторых селениях возле столицы?

-- Нет, не слышал. Как-то я давно с Верховным Амаута его дела не обсуждал.

-- Ну, я тоже не с ним, а знаю из уст Кондора. Он, конечно, детали мог и переврать, но суть, я так понял, в следующем. У нас ведь после четырёх лет школы и до армии юноши и девушки в основном ремеслу учатся, читают лишь по желанию, а в армии потом опять учиться, а потом самые отличившиеся идут в университет. В общем, чтобы это стало легче и чтобы талантливых выделить пораньше, школу решили продлить...

-- А учителей где взяли?

-- Да решено, что учитель тот же, но по вечерам.

-- Тогда это профанация. Есть предел нагрузке, ничего не выйдет.

-- Ну конечно за это взялись добровольцы из учителей. Насильно никто не принуждал, конечно, они прошли дополнительные курсы....

-- Ладно, помечу себе, что этим поинтересоваться надо. А Кондор на что жаловался?

-- Ну, сам понимаешь, смысл всего этого в том чтобы поднять образовательный и культурный уровень молодёжи. Считается, что после такого юноша скорее к библиотеке потянется, чем к глупостям разным. Но он говорит, что это не так, что, мол, те, кого дополнительно окультуривали, те и ведут себя не очень. Вот недавно парочка охранников дисциплину нарушила, вина в карауле выпили, так это из тех, дополнительно образованных. И главное, вину признавать не хотели, мол, имеем право на мужские слабости, ничего такого... Но лучше ты на эту тему с Кондором поговори.

-- Поговорю, постараюсь не забыть.

И Асеро сделал у себя пометку, как обещал. Однако сам по себе разговор вскоре забылся, был затёрт в дальний уголок памяти за более яркими и свежими впечатлениями.

Дальнейшее путешествие по землям каньяри отчасти развеяло первое крайне неприятное впечатление. Далеко не везде были столь медвежьи углы, как тот, где случилось несчастье. Строились школы, развивалось орошение и водопровод, и даже воздушное сообщение сюда уже провели... Казалось невозможным, чтобы люди, столько получившие от власти инков, снова против этой самой власти пошли. В общем, к следующей встрече с Горным Ветром у Асеро было совсем другое настроение и другие мысли, которыми он хотел поделиться. Но того заботило уже совсем другое:

-- Просеивание я запустил, результатов пока ещё нет, -- сказал Горный Ветер. -- Только вот нам нужно срочно возвращаться в Куско. Я получил письмо от Лани.

-- Что-то настолько серьёзное? Я ещё думал завернуть в Кито, даже письмо туда отправил. Я очень надеялся, что ты сможешь поехать туда со мной, у тебя ведь тоже дела в Кито наверняка есть.

-- Да, было бы не лишним, но увы, отменяется. В Куско убили воина из твоей охраны.

-- При нападении на дворец?

-- Нет. Ему дали по голове в безлюдном переулке. А до этого он заходил во дворец ко мне. Он хотел поговорить со мной или с Инти, а с Ланью он откровенничать не решился. Однако его выследили и недалеко от моего дворца дали ему по голове чем-то тяжёлым. Надо ехать и выяснять.

-- Пожалуй, визит в Кито отменяется. Хоть как звали этого несчастного?

-- Золотой Шнурок.

-- Я помню этого юношу. У него ещё есть брат-близнец. То есть не совсем близнец, они из двойни, но друг на друга не похожи ни внешне, ни по характеру. Он как-то просил, чтобы его рядом с братом на караул не ставили, не ладили они что-то...

-- А больше ничего про него не знаешь?

-- Нет. Он, вроде, тихий и скромный был, никаких нареканий... на таких в обычное время внимания не обращают, замечают лишь когда случится несчастье... -- Асеро отвёл глаза, как будто чувствуя какую-то вину. -- Вот так жил человек и нет его. За что его так?

-- А вот это я как раз и должен выяснить, -- ответил Горный Ветер. -- Как ты понимаешь, личный конфликт тут почти исключён, скорее всего, парень узнал что-то опасное, и его решили убрать. Послушай, я даже не знаю, может, тебе лучше и в Кито поехать. Ты там целее будешь.

-- Нет, лучше в Куско. Иначе я с ума сойду от беспокойства за свою семью. Да и на месте наверняка возникнут вопросы ко мне.

-- Пожалуй, да. Ладно, сегодня же выезжаю в Куско, а ты езжай следом как только можешь. И как только прибудешь -- сразу ко мне, даже к своим лучше не заезжай.

-- Да к чему такая срочность?

-- Я Лань хорошо знаю. И у меня подозрение, что она изложила в письме далеко не всё.

Горный Ветер уехал в Куско как можно быстрее, а Асеро задержался ещё на пару дней, но всеми мыслями он был уже в Куско.

Асеро задержался, потому что ему предстоял важный разговор с наместником в Кариканче. Орлиный Глаз, каньяри-полукровка, уже восемнадцать лет правил областью, и правил сравнительно успешно, но некоторые вопросы всё-таки оставались...

Асеро стоял с наместником на плоской крыше дворца и глядел на простирающуюся внизу Кариканчу.

Вечерело, и где-то за полчаса великолепный закат должен был смениться почти кромешной тьмой. Асеро знал, что сейчас до наступления этой тьмы горожане торопятся закончить свои дневные дела и лечь спать, чтобы с рассветом вновь приняться за них с новыми силами.

Город казался мирным, но только Асеро хорошо помнил, что двадцать лет назад здесь, на этих самых улицах, бушевала война, и всё лежало в руинах. Конечно, после неё город расширили и сделали ещё красивее, чем он был до того, но всё-таки думать о прошлом было больно. В Кариканче, как и в любом крупном городе государства инков, разные народы жили вперемешку, и когда началась война, каньяри стали врываться в дома к своим ни в чём не повинным соседям-кечуа, резали, грабили, насиловали.... Асеро не мог видеть этого, но даже сухие сводки новостей оттуда казались ему, тогда ещё простому студенту, воплощённым кошмаром... Всё что угодно, только не повторение этого ужаса.

-- Послушай, Орлиный Глаз, -- сказал Асеро, -- я вижу, что ты много делаешь, и что Кариканча растёт на глазах. Но мне кажется, что в столь крупном городе надо бы построить свой университет. Одной инженерной школы мало. Ты уже думал об этом?

-- Думаю уже лет пять, -- ответил наместник, -- но ведь университет -- это не только стены, но и люди. Стены я возвести могу, а с людьми проблема. Даже амаута из Тумбеса скорее предпочтут копать картошку в огороде, чем согласятся поехать сюда. Боятся, что злые каньяри их "зарэжут". Хотя в городе мой народ постепенно изживает дикие привычки, так что повторение той резни уже маловероятно. Но мешает и языковой барьер...

-- И какой выход ты видишь?

-- Только один, -- отправить в Куско юношей-каньяри без экзаменов, чтобы они выучились там и смогли бы стать амаута здесь.

-- А почему без экзаменов?

-- Потому что экзамены из них могут сдать единицы. Однако Верховный Амаута против такого.

-- Понять его можно, так как это неизбежно лишит возможности учиться других юношей, возможно, даже более достойных.

-- Но ведь иначе каньяри так и не выйдут из дикости! Может, это вообще в будущем обернётся новой войной, стоит моему преемнику сделать пару серьёзных ошибок! Пока вроде угрозы нет, но кто знает...

-- Война -- весомый аргумент, не спорю, -- ответил Асеро. -- Ладно, я поговорю с Верховным Амаута, может, можно как-то расширить университет...

-- Умоляю тебя, прикажи ему зачислить наших юношей уже на этот год, пусть они пока хоть язык подучат.

-- Орлиный Глаз, объясни, в чём дело? Отчего такая спешка? Если ты пять лет бьёшься над этой проблемой, то что изменит ещё один год? Да и отчего тебе так нужно, чтобы они учились именно в Куско? Разве не проще договориться с университетом в Кито?

Орлиный Глаз вздохнул:

-- В Кито они будут слишком близко к дому, да и относиться к ним будут хуже, чем в Куско. В Северной Столице слишком хорошо помнят набеги... Да и будет лучше, если они будут оторваны от своей среды, тогда они лучше усвоят обычаи кечуа...

-- Да, резонно. Но это точно единственная причина? Посмотри мне в глаза, Орлиный Глаз! Чует моё сердце, что-то ты скрываешь, давай начистоту.

-- Ладно, поведаю тебе своё горе. Мой сын... Он в этом году ездил сдавать экзамены в столицу и чуть-чуть недобрал...

-- А ты хочешь, чтобы он непременно учился в Куско?

-- Я бы советовал ему попробовать поехать в Тумбес, но... он увидел твою дочь, Алую Розу, и влюбился в неё страстно. А чтобы добиться её любви, ему надо остаться в Куско.

-- Вот тебе и раз! -- сказал удивлённый Асеро. -- А что о его чувствах думает сама Роза?

-- Она в неведении о них.

-- А значит, не обязательно их разделит, -- ответил Асеро, -- к тому же Роза ещё слишком молода, чтобы думать о замужестве, ей только тринадцать лет...

Орлиный Глаз произнёс сценическим голосом:

-- "Но отцветут ещё два пышных лета, женою может стать Джульетта"

-- Откуда это? Из какой-то пьесы?

-- Вижу, ты не знаешь и всего того, что происходит у тебя в столице, -- ответил Орлиный Глаз. -- Чтобы угодить англичанам, было решено перевести на кечуа и поставить в театре одну их пьесу. Там речь идёт о влюблённых из двух враждующих родов. Хотя они гибнут, но их брак вражду прекращает. Мой сын эту пьесу видел и потом мне в письме пересказал вот с этой цитатой.

-- Если твой сын вместо подготовки к экзаменам шляется по театрам, то немудрено, что он поступить не смог, -- ответил Асеро, -- и учиться будет точно также. Что-то у меня нет желания отдавать дочь за такого шалопая. Да и юноша-каньяри ей вряд ли понравится.

-- Вопрос не о наших с тобой желаниях, Асеро, -- ответил Орлиный Глаз. -- Пойми, брак Розы с моим сыном способен предотвратить новую войну и спасти тысячи жизней! Это не тот случай, когда следует щепетильничать с девичьими чувствами, тем более про Розу говорят, что она, в отличие от старшей сестры, понимает что значит "долг". Да и полюбить моего сына, если её сердце свободно, она вполне может.

-- Вижу, что репутация моих дочерей уже и тут известна. Хорошо, -- сказал Асеро, задумчиво прохаживаясь туда-сюда, скрестив руки на груди и внимательно смотря на покрытие под ногами, -- не будем о чувствах Розы, рассмотрим только политический аспект. Допустим, этот брак состоится, а у меня при этом не будет сыновей... Или будут, но со мной случится несчастье прежде, чем они выйдут из малолетства. В этом случае мой зять станет наиболее вероятным кандидатом на тавантисуйский престол или хотя бы в регенты. Так что любого зятя я должен оценивать именно с точки зрения пригодности в преемники.

-- У меня замечательный сын, он тебя не разочарует.

-- Замечательный, а вместо подготовки к экзаменам бегает по театрам? -- съязвил Асеро. -- Я понимаю твои отцовские чувства, но надо признавать и свои родительские ошибки. Я, например, очень сожалею, что старшая дочь у меня выросла чересчур избалованной и легкомысленной... Ничего не поделаешь, но важно оценивать своих детей трезво, иначе это может обернуться бедой для государства...

-- Асеро, пойми, в провале нет его вины, -- ответил Орлиный Глаз, умоляюще сложив руки, -- я изначально не хотел никаких льгот для своего народа, лишь велел отобрать у нас лучших юношей и отправить поступать в Куско. Но все они провалились как один, мой сын показал ещё не самый худший результат.

-- И в чём ты видишь причину провала?

-- Или наши школы и учителя сильно хуже, чем по стране, так как к нам соглашаются ехать только те, у кого проблемы с устройством в других местах.

-- Немудрено, -- ответил Асеро, -- многие ещё помнят, как тут учителей резали и вешали....

-- Или просто ваши амаута слишком предубеждены против каньяри и специально занизили им оценки, так как боятся видеть их в стенах университета.

-- Есть ещё третье объяснение, -- ответил Асеро и съязвил, -- те, кто отбирал лучших, мерили их лучшесть не по уму, а по принципу -- лишь бы не обидеть влиятельных родственников... Я знаю, что ты, Орлиный Глаз, весьма старателен в делах управления, однако такая старательность оставляет мало свободного времени для семьи, потому ты едва ли можешь верно оценить способности своего сына. Тебе могут специально преувеличивать его способности надеясь угодить.

-- Может быть, я не знаю, -- ответил Орлиный Глаз растерянно, -- но куда важнее решить, что делать теперь. Если они с позором вернутся домой, злые и разозлённые... Знай, что это будут семена будущей войны!

Асеро смотрел в даль. Город уже накрыла тьма, и на небе зажглись звёзды.

-- Хорошо, но что предлагаешь ты? Я не Верховный Амаута и не могу вмешиваться в дела университета напрямую.

-- Я написал бумагу к Верховному Амаута, где изложил бедственность ситуации. Я хочу, чтобы вы, носящие льяуту, разобрались с этим делом как можно скорее, а пока не разобрались и не пришли к какому-то решению, хотя бы не высылали юношей из Куско.

-- Ладно, уговорил. Тем более что носящие льяуту должны собраться вскоре после моего приезда в Куско. Как-нибудь решим...

И так Асеро подписал бумагу, чтобы юноши-каньяри временно остались в столице, не зная, чем она обернётся вскоре и для него самого, и для миллионов тавантисуйцев... Как теперь было принято, бумага полетела на крыльях и была в столице уже на следующий вечер.

Асеро не знал, что как раз в тот вечер, когда он беседовал с Наместником Кариканчи, те самые Лилия и Роза тоже беседовали у себя дома в укромном уголке сада.

Роза была встревожена и с трудом сдерживала слезы -- тот, кому она уже успела отдать своё сердце, куда-то исчез, а те, кто мог знать об этом что-то, отделывались неопределёнными ответами. Девушке было ясно, что от неё что-то скрывают, и что, скорее всего, случилось какое-то несчастье, но о деталях она могла только гадать.

Лилия, как могла, утешала сестру. У самой у неё дела шли куда лучше. Какое-то время назад её возлюбленный тоже пропадал, но потом вернулся даже живее и бодрее, чем раньше.

Он сказал ей, что не уступит свою принцессу никому, и что пойдёт до конца. И в самом деле пошёл -- когда Лилия с целью проверки этого предложила ему сделать последний шаг, он решился на него без колебаний. С точки зрения Лилии именно это доказывало силу его любви. В отличие от робкого бывшего монаха, тот казался ей пышущим страстью. И решимостью.

-- Понимаешь, сестра, Золотой Подсолнух медленный как унау, он не учитывает скорости чувств, как нас обручили, так ему даже встретиться со мной некогда. Хотя я хотела бы с ним объясниться, чтобы не было недомолвок.

-- Но, может, ему и в самом деле не до того, он учится, у него много дел по Оценке, ему нужно получить звание философа, для этого он должен в Кито к Хромому Медведю съездить. И всё это нужно успеть к Райма Инти!

-- Да не поехал он туда, с его статьёй туда Кипу поехал. Так что он здесь, но всё равно не хочет встречаться.

-- Откуда ты знаешь, что именно не хочет? А если не может?

-- Ну, если человеку что-то реально надо, то он делает это несмотря ни на какие обстоятельства, а долгом прикрываются трусы, не способные на решительный шаг!

Роза только покачала головой. Она была уверена, что надо сначала делать то, что надо, а в оставшееся время то, что хочется, но понимала что сестра её не поймёт, по крайней мере сейчас. Лилия же продолжала:

-- Вот мой любимый совсем не такой, он живой и шустрый, он на все препятствия чихал, и он откуда угодно выберется, и я вместе с ним. Он не боится рисковать, а я именно это больше всего ценю в людях.

-- Скажи хоть, как его зовут?

-- Не могу. Я бы рада, но не могу. Он... его оклеветали. Его обвинили в преступлении, которого он не совершал. Потому он не только со мной встречается тайно, но и в самой столице живёт тайно.

-- Лилия, а откуда ты знаешь, что это именно клевета и он не виноват?

-- От него самого.

-- Лилия, а если... если он солгал тебе?

-- Я в такой ситуации предпочитаю верить человеку. Я вообще верю в людей. Лучше ошибиться, думая о людях лучше, чем они есть, чем думая, что они хуже.

-- Лилия, но ведь это опасно! А если он...

-- Да что он может мне сделать? Убить меня? Ну, я так просто себя убить не дам!

-- Но Лилия, если он преступник, то может и по отношению к тебе поступить преступно.

-- Успокойся Роза, главное верить в себя и в любимого.

-- Мне... мне обидно за Золотого Подсолнуха.

-- А, думаешь, мне не обидно? Человек он хороший, умный, но... но до чего же унау!

-- Но он не лентяй.

-- Всё равно слишком медленный для меня. Слишком нерешительный. Я не могу и не хочу терпеть и ждать!

Тем временем Инти старался ехать как можно быстрее, однако не всегда это получалось.

На следующей почтовой станции их ожидал неприятный сюрприз: смотритель сказал, что лошадей на смену нет и мест тоже, но при этом был прозрачный намёк, что если за это заплатить, то всё доставят. Ворон советовал заплатить ради скорости, Инти же отказался категорически. Во-первых, это, как ни крути, преступление, хотя подобный случай и можно было оправдать необходимостью. Во-вторых, у него было более сильное подозрение, что нечистый на руку хозяин просто хочет посмотреть их платёжеспособность, и если она хороша, то платой не ограничится, а попытается забрать себе всё, а от гостей избавиться. Тавантисуйю была уже не такой спокойной и безопасной, как прежде. О каньяри были тревожные слухи, да и опыт Инти говорил об одном: просто так вымогать плату никто не станет, значит, кто вымогает -- имеет силу и выдавить. Драться же сейчас было совсем ни к чему. Так что он настоял, чтобы отъехать подальше и хотя бы одну ночь переночевать в поле. Уже глубокой ночью расставили палатки, и было решено утром не объявлять специального подъёма, всё равно надо дать отдохнуть лошадям, да и люди тоже не железные.

Утром уставший после ночного дежурства Ворон подошёл к палатке "Саири" и взглянул в щёлку, чтобы понять, спит тот или уже нет. От вида того, что он увидел, Ворона передёрнуло: влюблённые лежали прильнув другу, а "Саири" с наслаждением целовал пальчики своей возлюбленной, при этом она ему что-то ворковала на ушко. Ворон сам не был женат, хотя и хотел -- однако у любой невесты всегда находились хоть какие-то изъяны. А поведение Саири считал чистой воды сумасшествием -- спать с бывшей наложницей врага, да ещё к тому же старой и изуродованной! Саири решительно подозрительный тип; но формально всё чисто, ведь женщина -- тавантисуйка, да и сам Саири прямо заявлял, что, прибыв домой, он оформит брак по закону. Ворон отошёл от палатки и выблевался. К нему подошёл Видящий Насквозь и спросил:

-- Что с тобой, Ворон? Тебе плохо? Ты съел что-то не то?

-- Ничего особенного. Просто увидел, что Саири милуется с этой шлюхой. Это же просто извращение!

-- Да чем тебя так смущает эта баба? Ну стара, ну уродлива, ну так не её вина. Зато толковая, глупостей от неё ждать не приходится, мне со сбором целебных трав даже помогала.

-- Тебя её шрамы не раздражают?

-- Я лекарь, моё дело лечить больных, которые выглядят и пострашнее, чем она. Хорош бы я был лекарь, если бы стал от их вида блевать. А ты просто не думай о них, и всё.

-- Не могу.

-- Ну, тогда поднапряги воображение и думай, будто это прекрасные юноша и дева. Очень может быть, что чувства у них не хуже. И думай, что до конца путешествия тебе совсем недолго осталось. Доедем до Куско, там они останутся, и ты больше её не увидишь.

-- Саири, наверное, увижу. И каждый раз, когда его буду видеть, буду думать об этом.

Морская Волна тем временем говорила Инти:

-- Любимый, не кори себя за судьбу Ветерка. Ты тут не виноват нисколько. Я ведь понимаю, почему он так поступил. Слишком хорошо понимаю, -- Морская Волна вздохнула.

-- Понимаешь? А я, если честно, до сих пор не вполне понимаю... Дело в том, что его воспитывал твой отец?

-- Да. Но дело не в том, что он его против тебя настраивал. Этого, может, и не было... Дело в том, что мой отец был очень требователен к себе и к другим. Ему была важна такая чистота, чтобы ни малейшего пятнышка... Моей матери было из-за этого очень тяжело с ним, любая случайная оплошность могла вылиться в скандал.

-- Допустим, ты права, но я не понимаю, при чём тут это и Ветерок...

-- Да при том, что я ведь тоже была такой... Не в том смысле, что стремилась оттереть любое пятнышко, а в том, что я была изначально очень строга и требовательна к людям. Я не могла допустить мысли, чтобы пойти замуж за простого, обыкновенного юношу. Мне нужен был человек, способный совершить подвиг... и когда я узнала о том мерзавце-майя... Я ведь тогда думала что он герой, готовый поднять свой народ против угнетателей, а такого героя я уже была сразу готова полюбить... Отец даже не принуждал меня. Вернее, может, он и стал бы принуждать, если бы я отказывалась, но ведь я согласилась, я поехала добровольно... И лишь этот горький урок показал мне, что слишком часто мы знаем о людях слишком мало, чтобы правильно их оценивать... А Ветерок, усвоив идею чистоты и безупречности от деда, в какой-то момент не только тебя, но и всю страну счёл слишком грязной, чтобы её любить. А потому и предпочёл ей ничем не запятнанную мечту о славном городе Афинах...

-- Ну, ничего себе чистая мечта! О городе рабовладельцев!

-- Да, рабовладельцев. Впрочем, он не думал о том, каково приходилось их рабам. Не смущало его даже и то, что они хоть и славили демократию, но при этом безумно боялись тирании. Знаешь, я только в плену у Ловкого Змея поняла почему...

-- И почему же?

-- Да потому что в каждом из них жил маленький тиран, который мог терзать жену и рабов. Потому что их свобода на деле -- это право быть вот таким тираном. И дело не только в том, что им требовалась обслуга. Если бы у них лопаты сами копали, а косы косили, то тогда бы они едва ли отказались от рабов. Потому что даже такая волшебная лопата -- это всего лишь лопата, вещь... А раб, хоть и считался вещью, но ведь это не совсем вещь. Рабовладелец не мог не видеть, что перед ним -- человек, он живой, он чувствует. Именно эта власть так привлекает. Ведь в глубине души такой рабовладелец не мог не понимать -- и его рабу хочется быть свободным, быть человеком. И рабовладельцу сладко было его этой возможности лишать. Знаешь, Ловкому Змею было почти столь же сладко потом бить меня, чем до того принуждать к удовлетворению его похоти. Он знал, что я не просто красивая куколка, а личность, и потому ему было столь сладко эту самую личность во мне убивать. Ведь что такое унижение, как не зачёркивание личности и её частичное уничтожение? Я думаю, что афинские рабовладельцы с рабами обоего пола и жёнами вели себя точно так же. Они наслаждались тем, что имеют власть их унизить, но при этом на самой глубине души у них шевелился страх, что кто-то может взять власть и над ними и тоже их унизит. Оттого их правители у них всегда были на подозрении, и на этом держалась их любовь к участию в управлении. Но ведь у нас не так. Наш народ считает идеалом таких правителей, которым можно было бы доверять и не ожидать от них подвоха. Очень многие добрые люди часто считают достойными недостойных, так как приписывают им собственные добродетели, как афинские граждане приписывали своим правителям ту склонность к тирании, которая сама по себе сжирала их изнутри. Ведь, если подумать, несчастнейшие существа были эти афиняне. Каждый из них в глубине души боялся своей жены, боялся, что она отомстит ему за то, что её держат взаперти, за все унижения, которые ей приходится терпеть, за нелюбовь... Да, они не могли любить женщин, ибо считали их исключительно тупыми и злобными созданиями, потому если и могли любить кого-то, то только юношей, с женщиной разве поговоришь о философии...

-- Ты -- мудрейшая женщина на свете, -- сказала Инти и стал лобзать её пальчики (жест, вызвавший блевотную реакцию у Ворона, о чём, впрочем, Инти не мог знать), -- и добрейшая. После того, что с тобой сделали, ты ещё можешь жалеть мерзавцев. А я вот не способен...

Он с грустью взглянул на покрывавшие её тело следы ожогов. Морская Волна уже успела рассказать ему, как Ловкий Змей, глумясь, говорил ей, что мужчине проще теперь лечь в постель с мумией, чем с ней. Инти опять прижался устами к её устам, с сожалением думая, что скоро от этого блаженства придётся оторваться. Всё-таки они ещё не дома....

И в этом момент в палатку вбежал лекарь, и смущённо проговорил:

-- Простите, что прерываю вас, но возле лагеря замечены подозрительные люди.

-- Кем замечены? -- тут же спросил Инти, -- Вороном?

-- Нет, Утешей, -- ответил лекарь, -- она умыться с утра у ручья хотела и кого-то углядела. Тревогу объявлять?

-- Разумеется! -- сказало Инти, спешно одеваясь, мысленно ругая недогадливость лекаря. Хоть и в спецслужбах состоит, а до сих пор понять не может, что и в Тавантисуйю они на войне. -- Сиди здесь и не показывайся, -- сказал он жене. Та согласно кивнула. Инти ушёл, а вскоре в палатку вбежала Утеша и испуганно прижалась к матери.

-- Не бойся, нас не убьют, твой отец знает своё дело, -- говорила Морская Волна, гладя волосы дочери, и сама не очень веря своим словам. Страшнее всего неизвестность.

Через некоторое время, которое показалось матери и дочери вечностью, вернулся Инти:

-- Всё, -- сказал он, -- вовремя ты их заметила, а то перерезали бы нас в палатках. Потому что Ворон, похоже, больше моей личной жизнью озабочен, чем выглядыванием врага.

-- Кто это был хотя бы? -- спросила Морская Волна.

-- Неясно. Похоже на каньяри, но под них могли и маскироваться. Давайте, выходите!

Когда они вышли, остальные воины уже стояли в кружок вокруг раненых, которых было двое. Сам лекарь с тяжёлой раной на бедре и Ворон с легкой раной повыше запястья. Первый перевязывал второго. Морская Волна тут же кинулась помогать.

-- Как ты объясняешь случившееся? -- спросил Ворон.

-- Есть два варианта, или даже три. Первый -- нас приняли за торговцев, и решили попросту ограбить. Судя по тому, как они драпанули, это наиболее похоже на правду. Значит, не ждали такого отпора от мирных торговцев. Или всё-таки на неожиданность рассчитывали. Второй вариант -- они опознали меня как инку и потому решили убить. У каньяри к инкам счёты. И третий -- они поняли, кто мы такие. И очень не хотят, чтобы мы живыми доехали до Куско. Вот что, ребята -- собираемся как можно быстрее и ночуем только в надежных местах. Вся эта история мне ну просто очень не нравится. Так что по коням.

Ворона к тому моменту уже перевязали, и Морская Волна, помогавшая теперь самому лекарю, грустно сказала, указав на него кивком головы:

-- Он не сможет сесть на коня.

-- Не сможет?! Но он же только что сам Ворона перевязывал...

-- Врачебный долг...

-- Проклятье! Что ж, тогда придётся уступить ему карету.

-- Боюсь, что и в карете мне будет тяжко, -- сказал Видящий Насквозь. -- послушай, тут недалеко должен жить мой двоюродный брат, думаю, что он смог бы приютить меня. Это куда лучше, чем если я буду задерживать вас при передвижении.

Поиски двоюродного брата заняли не очень много времени. Доехав до ближайшего селения, Инти мог, имея печать Службы Безопасности, узнать у местного старейшины, где живёт такой-то. Впрочем, поначалу, когда он не хотел эту печать демонстрировать и назвался просто торговцем, старейшина ему пытался отказать. Но печать подействовала, и старейшина стал умолять понять его правильно, каньяри совсем обнаглели, многие, кто не каньяри, боятся выходить в горы в одиночку или даже малыми группами, так как грабежи и убийства стали не редкостью. Каньяри уверены в относительной безнаказанности, так как свои своих не выдадут. Инти лишний раз убедился, что состояние предгрозовое. Каньяри не просто так грабят и убивают, они тренируются перед большой войной.

Двоюродный брат Видящего Насквозь тоже сказал, что боится за свою жизнь и за свою семью, прекрасно понимая, что в случае войны именно лекари будут первыми кандидатами на уничтожение. Временами он даже подумывал о том, чтобы отправить семью в Кито, если уж самому оставить свой айлью долг не позволяет. Видящий Насквозь тогда предложил, что когда он поправится, то сможет помочь брату переправить родню в Кито или куда тот пожелает. Он мог бы даже и свой дом в Тумбесе предложить, да боится, что в случае войны там тоже будет жарко. Впрочем, и сам Видящий Насквозь тоже хотел бы подольше побыть в Кито, там немало интересного, там научились так шлифовать стёкла, что теперь стало видно многое скрытое глазу до того. Один, якобы, видел даже злых духов, вызывавших сифилис, похожих на белёсые спиральки. Инти уверял, что в Куско возможно то же самое, он видел такие стёкла ещё год назад.

-- Тогда не понимаю, почему всего этого нет в Тумбесе, -- сказал Видящий Насквозь. -- Или всё дело в том, что наш Верховный Амаута своими любимцами считает тех, кто занимается языком, культурой и историей чиму? Им всё, а остальным -- шиш. Причём эти любители языка и истории порой несут такое, что даже мне, человеку от истории далёкому, кажется очевидно бредовым. Например, что нашему народу много миллионов лет, или что мы рождены из золотого яйца, а кечуа из медного. Или что рабовладельцы-чиму были очень добры к своим рабам, а также нападали только на тех, кто их до того обидел... А стоит только возразить, так начинается вой и плач об ущемлении.

-- Разберёмся с этим тоже, -- сказал Инти, -- работы у нас непочатый край. В общем, как выздоровеешь и соберёшься куда-то ехать, дай знать. Я, скорее всего, буду в Куско.

Дела в столице.

Асеро тем временем уже добрался до Куско.

Как и было договорено, не заезжая к себе, он тут же направился к Горному Ветру, которого застал в его кабинете за разбором важных бумаг.

-- Докладываю всё по порядку, -- сказал Горный Ветер, как только они обменялись приветствиями. -- Как я и предполагал, Лань, опасаясь утечки, в письме всё изложила не вполне точно... На самом деле всё обстоит так. Во-первых, хотя Золотой Шнурок излагать суть дела перед ней отказался, он оставил пакет с письмом, которое она поклялась хранить как зеницу ока. И хранила в кармане на груди, на нём даже следы её молока есть, -- Горный Ветер показал листок бумаги.

-- И что в письме?

-- Читаю. "Меня хотели силой втянуть в заговор против моего государя. Поначалу сулили разные блага, а потом стали угрожать. Я не поддался. Думаю, что они нарочно вербуют людей среди охраны, и это может у них получиться, так как слабого человека они запугать могут. Я не поддался их шантажу, и теперь мне страшно за мою жизнь. Золотой Шнурок".

-- Смелый юноша... был, -- сказал Асеро. -- Как жаль, что его больше нет.

-- Он жив, -- сказал Горный Ветер, -- наш дворцовый лекарь то ли по халатности, то ли намеренно счёл его уже мёртвым, но лекарь, который осматривает трупы, всё-таки счёл, что можно спасти умирающего юношу, и это ему удалось. Сейчас его состояние очень тяжёлое, но жить он будет, только вот неизвестно, полноценным человеком или калекой.

-- А поговорить с ним можно?

-- Завтра, скорее всего. Но о том, что он жив, знать никто не должен. Даже его родные.

-- Даже его брат?

-- Так надо, тем более что его брат Золотой Лук -- один из основных подозреваемых. Хотя доказательств у меня нет.

-- Но почему ты так думаешь?

-- Я поговорил с Кондором. Братья не просто не ладили, а враждовали почти в открытую. Золотой Лук время от времени устраивал брату мелкие пакости, подкладывал что-нибудь ему в кровать, да и задирал его при всех по-всякому. Тот поначалу терпел, пока братец не дошёл до того, что подложил ему в постель муравейник. Тот пришёл усталый, уснул, а потом проснулся весь искусанный. Так что дело дошло до госпиталя, и всё открылось. После чего их расселили.

-- Ничего себе! И ему этакое с рук сошло? Да если бы мне кто-то в кровать муравьёв подложил, то я бы убил на месте! И как этот мерзавец оправдывался?

-- Говорил, что в Амазонии некоторые племена на свадьбу жениха и невесту муравьями обсыпают, и те терпят и не плачут, а если не вытерпят, то будут опозорены и пожениться не смогут. А брат, мол, слабак, раз к лекарю побежал. Но то ли в Амазонии люди другие, то ли муравьи, то ли вообще всё это выдумка, отец о таком вроде не слышал, а бедный юноша был в таком состоянии, что ни о какой свадьбе и речи быть не могло бы в ближайший месяц.

-- Ну как минимум этого мерзавца нужно выгнать со службы во дворце и отправить служить куда-нибудь в Огненную Землю, -- сказал Асеро.

-- Сейчас я боюсь его спугнуть. А тогда отец юношей бросился в ноги к Кондору, а тот и смягчился, да и сам Золотой Шнурок тоже широкой огласки не хотел, тут его понять можно. Особенно учитывая всю подоплёку.

-- А подоплёка -- девушка?

-- Видимо, да. Но кто это такая, выяснить не удалось. Ни малейшего намёка.

-- Тогда откуда известно, что именно девушка?

-- Ну, шутка на тему свадьбы вполне объяснима именно так. Ведь после этого Золотой Шнурок не меньше месяца не смог бы соблазнить свою возлюбленную, как бы того не хотел.

-- А он хотел?

-- Да кто его знает. Может, в глазах Золотого Лука любой влюблённый должен стремиться к соитию как можно быстрее, если сам Золотой Лук из таких. Но тем не менее ни один из братьев ни разу не называл имя этой девушки. Впрочем, поскольку юноша жив, то завтра можно будет спросит об этом у него самого.

-- Дело крайне деликатное, -- сказал Асеро, -- боюсь, что с нами он откровенничать не будет. Я бы на его месте не стал рассказывать о своих чувствах другим людям, особенно если не уверен во взаимности.

-- Ему придётся рассказать. Не исключено, что именно девушкой его и шантажировали. Вроде бы Кондор припоминает, что случайно подслушал потом обрывок разговора братьев, когда проверял караулы. "Сволочь, знаешь как зудит" -- сказал Золотой Шнурок. А Золотой Лук ответил: "Думаю, что папаша, если узнает обо всём, сделает с тобой кое-что похуже муравьёв". Думаю, что под "папашей" в данном случае имеется отец девушки, а не их родной отец.

-- Послушай, а если у него всё ещё зудело, то кто его на караул погнал?

-- Да сам попросился! -- ответил Горный Ветер. -- Мол, пустяки, всё прошло.... Вот тоже странно -- я бы на его месте скорее лишний свободный день потратил бы на свидание с девушкой. Ну или хотя бы на то, чтобы поглядеть на неё издали, если иначе не получается. Надеюсь всё-таки его разговорить, но давить, конечно, не буду. Бедняга и так еле жив.

Сев вечером с семьёй за ужин, Первый Инка почувствовал какое-то едва заметное напряжение. Вроде бы всё было как обычно, но в тоже время какое-то шестое чувство подсказывало, что за время его отсутствия что-то случилось. Что-то такое, о чём не хотят или стесняются говорить, а может, просто не хотят огорчать уставшего с дороги Асеро. Вообще все были как-то не в духе. Младшие дочери были разочарованы, что отец не привёз им подарков, Роза казалась бледной и грустной, Лилия куксилась и была очевидно чем-то недовольна. На этом фоне смущение Луны казалось не таким заметным, и если бы Асеро не знал свою супругу хорошо, то едва ли бы что заподозрил. Впрочем, если она не хочет говорить -- пусть, он лучше спросит у матери:

-- Как у вас тут дела, мать? -- спросил он, едва утолив первый голод.

-- Да как у меня, старухи, могут идти дела? Всё больше сдаю, всё хуже себя чувствую... Чует моё сердце, что не судьба мне нянчить последнего внука, не помощница я вам уже... Да и отец твой сегодня ночью ко мне во сне являлся. Будто стоит он на зелёном лугу и говорит мне -- скоро встретимся. Хотя на внука ещё хоть поглядеть хочется, а нянчить его будут Роза и Лилия... чего морщишься? -- последнее относилось к Лилии, которая почему-то от этих слов скуксилась ещё больше.

-- Надоело мне это, -- сказал она откровенно, -- опять обкаканные пелёнки, необходимость вставать на крики по ночам, потом за малышом следи -- глаз не спускай. Надоело это!

-- Такова женская доля, -- наставительно сказала старуха-мать.

-- А зачем нас тогда учат разным наукам? С обкаканными пелёнками можно возиться и без них.

-- Чтобы помогать в делах своему мужу-инке, -- ответила Луна, -- тут без грамоты никак.

-- Получается, что женщина -- всего лишь приложение к мужу и детям?! Создана лишь для того, чтобы его обслуживать?! А я не хочу быть лишь приложением!

-- Тогда иди в Девы Солнца, -- ответил отец.

-- Не хочу. Почему амаута может быть женатым, а Дева Солнца не может быть замужем?

-- Чтобы не возиться с пелёнками и воспитанием детей, -- ответила Луна, -- а ты как хочешь?

-- А я хочу, чтобы муж у меня возился с пелёнками, готовил бы и стирал, а я бы занималась науками и политикой.

Асеро расхохотался:

-- Может, муж должен ещё и вынашивать, и кормить младенцев грудью?

-- А почему нет?

-- Потому что мужчины этого не могут. А женщина может заниматься науками и политикой, но тогда она не должна выходить замуж и иметь детей. На то и на другое её просто не хватает, пойми это.

Лилия сморщилась, но ничего не ответила.

Ложась спать, Асеро спросил жену:

-- Скажи мне, Роза не заболела? Надо бы показать её лекарю.

-- Она такая с тех пор, как был убит этот несчастный юноша. Так что, думаю, из-за этого. Да и вообще у нас тут что-то неладное за моей спиной происходит. Недавно пропала подробная схема дворца, где показаны все входы и выходы, хватились случайно из-за небольшой поломки в водопроводе, а, кроме того, мне кажется, Лилия в кого-то влюблена, а в кого не говорит. Она часто уходила под охраной якобы к своей подруге Властиславе, но та, как оказалось, уже несколько дней как уехала из столицы. Значит, не к ней она ходила. Асеро, ты знаешь... я ведь тоже в юности была доверчивой и легкомысленной, едва не вляпалась в серьёзные глупости, ты меня спас... Мне кажется, Лилия... она повторяет мои ошибки, но ей может так не повести, как повезло мне.

-- Ладно, давай сперва со схемой разберёмся. Так-то у нас охрана ходы и выходы знает, схема нужна или водопроводчику, или для того, кто может проникнуть через ходы, предназначенные для водопроводов. Ну ещё на схеме отражены тайные сейфы, где могут храниться неприкосновенные запасы драгоценностей и секретные документы. Правда, с тех пор как нам пришлось из-за выкупа выгрести драгоценности подчистую, сокровищ там не завелось, и многие об этом знают. Ну, значит, кому-то документы понадобились...

-- Пропадали ещё некоторые документы, но потом они нашлись. Так что тут можно списать на рассеянность, но Асеро, ты же знаешь, разве у меня когда-нибудь пропадали документы?

-- Уже лет десять такого не было, а то и пятнадцать.

-- Да, я старалась исполнять обязанности жены Первого Инки добросовестно, знаю, чем может обернуться небрежность. Но сам посуди, кладу документ в определённое место, он там всегда лежит, а потом раз его и нет, а потом он снова есть! Значит, кто-то брал его без моего ведома. Но кто и зачем?

-- А чего касались документы?

-- Характеристики на охрану, их состояние здоровья при поступлении и состав их семей. Сам понимаешь, ни Кондор, ни оба его зама брать такие документы не будут, потому что они и так могут при желании расспросить своих подчинённых, да и Горный Хрусталь был с тобой большую часть времени, ну а потом, если и надо что-то уточнить, то они имеют полное право запросить документы у меня. Я вообще не понимаю, кому и для чего это всё могло быть нужно.

-- Ладно, с этим хватит, давай о Лилии. Почему ты думаешь, что у неё именно поклонник?

-- Асеро, но ведь ты ещё тогда, когда Лилия фактически разорвала помолвку с Золотым Подсолнухом, предполагал, что она влюблена в другого!

-- Предполагал. Но с тех пор много времени прошло. Мы бы узнали, кто это такой, а раз не узнали, то или никого не было, или у неё что-то не заладилось. Уходить из дому она может и просто с целью ослабить контроль над собой. В глубине души я её понимаю: ей совсем не нравится проводить свою молодость под охраной, особенно если дочери Инти при этом гуляют свободно.

-- Асеро, я боюсь, что это такой поклонник, о котором нам знать нельзя. Асеро, ты знаешь... мы бы согласились на зятя любого происхождения, лишь бы это был честный человек. Тебя же не смутил её роман с Золотым Подсолнухом, хотя он был просто студент-сирота. Боюсь, что тут дело хуже.

-- Но если её поклонник не студент, то кем он может быть? По городу ей нельзя без охраны, а охранник бы заметил, если не в сговоре.

Асеро не хотел волновать жену, боясь за их дитя, но мысль о том, что Лилия может быть хоть косвенно замешана в подготовке переворота, не на шутку встревожила его. Как можно спокойнее он уточнил:

-- Она по городу с кем-то одним предпочитает ходить, или идёт с тем, кого в данный момент освободит Теосинте?

-- Соглашалась на любого. Но Асеро, как тебе объяснить... вот были мы тут на пьесе, которую Горный Ветер переводил с английского. Там речь шла о влюблённых из двух враждующих родов. И конечно, они встречаются тайно. Так вот, Лилия после этой пьесы вовсю повторяла: "Как ты сюда пробрался, для чего? Ограда высока и неприступна! Тебе здесь неминуемая смерть, когда б тебя нашли мои родные", "Меня перенесла сюда любовь, её не останавливают стены, в нужде она решается на всё и потому что мне твои родные!"

-- Может, ей просто строчки понравились?

-- Нет, она ещё говорила, что зря мы думаем об англичанах как о злодеях, раз у них пишут и ставят такие пьесы. Асеро, я не могла сознаться в том, как меня опозорил Розенхилл. Асеро, я боюсь, что и её может соблазнить какой-то ловкий проходимец. А может и уже соблазнил...

-- Да, трудно ей понять такое. А что ты ей ещё сказала?

-- Да. Она по-прежнему отнекивается от Золотого Подсолнуха, хотя тот вроде и готов помириться. И говорит, чтобы на неё не давили, что мы всё равно не поймём. И глаза отводит. В том-то и беда, что я её как раз понимаю, похоже. Я пыталась поговорить с ней по душам, но она... она обозвала меня рабыней, вышедший замуж из соображений государственного долга. Сказала, что это было тиранством с твоей стороны жениться на мне. Мне говорили, что по столице ходят слухи, будто ты.... Тогда, много лет назад, взял меня силой, чтобы принудить меня к браку, поставив выбор между тобой и позором. Другие говорят, что это, мол, тебя нарочно принудил к браку мой отец, чтобы прикрыть этот грех, говорят даже, что якобы изменила тебе, чтобы отомстить за брак без любви... Мне гадко и стыдно от всего этого.

-- Любимая, успокойся... Понимаю, кто за этими слухами стоит. Жёлтый Лист, будь он проклят! Но неужели Лилия думает, что я взял тебя силой?

-- Я ей объяснила, что это не так, но она... она просто не хочет себе такой жизни как у меня. И, возможно, и в самом деле не верит, что я пошла на добровольно на затворничество. Она не желает жертвовать свободой ради любви. Потому её так легко может соблазнить тот, кто предложит любовь вместе с мнимой свободой.

-- Сама понимаешь, дело деликатное. Мы же не можем даже принудить её проверить невинность, это она сочтёт унижением и ещё больше замкнётся. Может, с Горным Ветром поговорить? Пропажа схемы -- это ведь очень серьёзно.

-- Разумеется, я сообщила ему о пропаже. Он связывает это с убийством воина из твоей охраны. Ведь эта схема и в самом деле облегчает возможность проникнуть во дворец тайно. Впрочем, он меня другим огорчил -- Розенхилла не выслали из страны.

-- Как так?! Почему он не сказал мне! Но ведь люди Горного Ветра специально проследили, чтобы он взошёл на отплывающий корабль. Неужели они обманули нас?

-- Может, он хотел для начала проверить всё. Он и мне не хотел говорить о таком, но тут один из его людей неосторожно проболтался. Нет, его люди не обманули. Однако его человек написал и передал с оказией, что как только они отплыли, ночью Розенхилл с некоторыми людьми сел в лодку и отплыл обратно.

-- С ума сойти! Значит... значит, его тут ждали. И что ему было готово помогать не так уж мало людей. И людей не случайных... -- рассуждая, Асеро мрачно теребил нижнюю губу.

-- Мне страшно, Асеро!

-- Ты боишься, что он вновь заявится сюда? Но этого не может быть, он не самоубийца!

-- Однако его решение остаться в Тавантисуйю тайно тоже кажется самоубийственным, но Горный Ветер уверен, что его человек не лжёт и едва ли ошибается.

От всего этого Асеро прошиб холодный пот. Конечно, англичане ? авантюристы и способны на головокружительный риск, но чтобы решиться на такое, нужны очень высокие связи... за всем этим мог стоять только один человек, уже давно мечтавший так или иначе разрушить его семейную жизнь.

-- Что же, если это правда, то этот негодяй не просто так вернулся. Кто-то хочет недвусмысленно показать, что я уже не хозяин в своём доме, раз даже за свою честь не могу быть спокоен. Что не ставят меня ни во что, не исполняют мои приказы, и власти у меня нет... Это значит одно: больше откладывать нельзя. Я должен пойти на решительный шаг, иначе потеряю всё. Мне, конечно, очень жаль подставить человека Горного Ветра, но если я сейчас оплошаю, то ему тоже в конце концов придётся не лучше. Так что если я не выведу Жёлтого Листа, то сброшу с себя льяуту сам!

Луна умоляюще посмотрела на супруга.

-- Асеро, лучше посоветуйся с Инти! -- только и смогла ответить она.

-- Я бы рад, но он в последнее время никого к себе не пускает. Если получится с ним поговорить до Райма Инти, то хорошо, но боюсь, что не получится.

Вопреки усталости, этой ночью Первый Инка долго не мог уснуть, а когда наконец-то задремал, то вскоре услышал сквозь сон как чей-то тихий плач. Асеро потребовались некоторое время, чтобы убедиться, что плач ему не мерещится. Плакала женщина. Время было уже близкое к рассвету, и из темноты проступали смутные очертания предметов, так что не нужно было зажигать огонь, чтобы одеться и бесшумно выйти в сад. В центре сада был небольшой фонтанчик, чтобы можно было напиться и освежить лицо, обычно он всё заглушал, но два дня назад он как раз сломался, и теперь был выключен, потому в саду было необычно тихо. На скамейке около замолкшего фонтана сидела и плакала Роза.

-- Почему ты здесь? Кто тебя обидел? -- удивлённо спросил Первый Инка.

-- Меня -- никто. Но его больше нет.

-- Кого?

-- Золотого Шнурка.

-- Мне, конечно, тоже его очень жаль, но неужели ты так убиваешься и не спишь ночей только из-за смерти охранника?

-- Отец, я должна рассказать тебе всё: мы любили друг друга. Я бы никогда не призналась тебе, если бы он был жив, но теперь... Теперь я расскажу тебе всё.

-- Хорошо, я внимательно тебя слушаю, -- сказал Асеро, садясь на скамейку. Конечно, такой оборот его удивил, но он постарался не подавать виду.

-- Он много раз провожал меня в школу и из школы, и в парке сопровождал, мы разговаривали, нам было хорошо вместе. Он очень хороший юноша... был. Он же не виноват, что родился в семье простого крестьянина, а не инки. Потом мы поняли, что мы любим друг друга. И поклялись... поклялись молчать об этой любви, ибо знали, что если нас раскроют, нас ждёт разлука. Мы только один раз поцеловались... но только этот поцелуй увидел его брат и стал его изводить. Он говорил ему, что так нельзя, а на самом деле... на самом деле он просто ревновал. Я думаю, что это он его убил. Теперь можешь меня наказать как хочешь, но я молю, покарай убийцу!

-- Успокойся, малышка моя, наказывать тебя я никак не буду. А этого негодяя я покараю. Только вот, лично он нанести тот удар никак не мог, наши службы всё проверили, у него алиби. Но с теми людьми он наверняка связан. А он точно тебя ревновал?

-- Точно.

-- Хорошо, я верю тебе на слово, но... ты мне должна помочь это доказать. Завтра, когда я буду этого мерзавца допрашивать, ты войдёшь в тронный зал и передашь мне какую-нибудь безделицу. Я хочу, чтобы Горный Ветер и его люди убедились, что он к тебе неравнодушен.

-- Хорошо, отец, я сделаю это. Только скажи мне... если бы юноша был жив и невредим, ты бы... ты бы как его наказал?

-- Ну поговорил бы с ним серьёзно. Постарался бы понять, действительно ли юноша тебя любит, или так, ветреность.

-- А если бы узнал, что любит, как бы наказал?

-- Никак. Для него и сама эта любовь хуже всякого наказания, столько натерпеться... А ты его правда так сильно любишь?

-- Ты же видишь, отец...

-- Вот что, хоть и не велено мне тебе это говорить, но он жив.

-- Правда?!

-- Да. Но только он очень серьёзно ранен и об этом ты должна молчать, чтобы его не подставить. Ведь люди, которые хотели его убить, могут пожелать довести дело до конца. Завтра я постараюсь устроить вам свидание...

-- Не знаю как и благодарить тебя, отец.

-- Не стоит. Надеюсь, ты понимаешь, что устроить ваш брак мне довольно затруднительно. Но сейчас тебе только тринадцать лет, тебе по-любому лучше доучиться, а юноше нужно выздороветь. А потом посмотрим. Но пока это должно быть тайной. Ладно, а теперь пошли спать.

С утра Асеро думал вызвать Киноа, но тот, не дожидаясь вызова, сам пришёл с годовыми отчётами. Глядя на принесённые бумаги, Асеро сказал:

-- Я знаю, что в этих отчётах всё в порядке, с хозяйством ты всегда обращался добросовестно. Твои отчёты и предложения я просмотрю, конечно, но сейчас нам надо поговорить о другом. Пошли в Галерею Даров.

Разумеется, Киноа подчинился, и при этом не мог не понимать, что предстоит серьёзный и, скорее всего, весьма неприятный разговор. Когда они оказались там, Асеро сказал:

-- Киноа, ты ведь знаешь о гнусных слухах, которые пошли по столице касательно моей супружеской жизни. Киноа, пойми, я не могу так! Я чувствую себя... вот так я себя чувствую! -- и Асеро показал на картину Графитового Карандаша, где был изображён Атауальпа в темнице. Её автокопию художник подарил Асеро совсем недавно. -- Если те, кто за этим стоит, наплевали на мою честь, значит, меня завтра уберут так или иначе. И не исключено, что ты у них на очереди следующий!

-- Я?! -- не столько испуганно, сколько ошеломлённо спросил Киноа. Такого он явно не ожидал.

Асеро грустно покачал головой:

-- Да, ты. Если встанешь у них на пути. Неужели у тебя остались какие-то иллюзии, Киноа? Они не мытьём так катаньем хотят превратить наши мастерские в свою собственность. Якобы без этого они не могут делиться своими изобретениями. Но это всё лукавство. Они не более чем хитрые мошенники и договориться с ними нельзя. Потому что они мухлюют за нашей спиной. То смерть Рудного Штрека, то вот эта история с каньяри. Горный Ветер уверен, что за всей этой историей стоят англичане, а теперь пропажа документов у меня из дворца и мутные слухи по столице. Нет, они что-то затевают за нашей спиной. Если мы их не вышлем, потом волосы на себе рвать будем.

-- Горному Ветру в любых проблемах уже англичане мерещатся. При том, что доказательств у него нет. Я думаю, что это всё это выдумки Жёлтого Листа. Да, Асеро, я знаю, что ты о нём дурного мнения, и твоё мнение справедливо. Не достоин он льяуту носить, раз таким способом добивается твоего брака со своей дочерью. Мне Луну очень жалко, тем более что она беременна.

Сделав небольшую паузу, Киноа добавил:

-- Однако я уверен, что ко всем этим сплетням англичане не имеют отношения, так как им сейчас ссориться с нами невыгодно. Я и сам порой приходил в отчаянье от невозможности объяснить Дэниэлу, что мы не можем ничего отдать в частную собственность. А он в свою очередь не понимал причин этого. С его точки зрения, тот, кто работает не на своей собственности, становится ну сам вроде как наёмным работником, а это в их глазах унизительно. Ну, я всё-таки сумел ему объяснить, что мы не можем позволить себе терять контроль над мастерскими и работниками. Не можем и всё! Кажется, теперь он понял это. И пошел, наконец, на наши условия безо всяких оговорок.

Теперь настала пора удивляться Асеро.

-- Ты уверен, что тут нет никакой каверзы?

-- Ну не вижу для неё возможностей.

-- Может, это как раз для отвлечения? Если они что-то за нашей спиной задумали, то, может, им даже всё равно что подписывать? Если они всем нам уготовили ту же участь, что и Рудному Штреку?

-- Вот что, Асеро, я понимаю, что ты от меня хочешь. Ты хочешь, чтобы я понял, что англичане враги. И умом я это понимаю. Но только умом. Когда я сижу рядом с англичанином, я не могу себя заставить думать о нём дурно. Мне это очень неприятно, тошно... Я вообще не умею спокойно думать о людях дурно и для объяснения их мотивов стараюсь найти максимально оправдательный вариант. Вот такой уж я человек. Понимаешь меня?

-- Понимаю, Киноа. Мальчиком я сам был таким, но потом я увидел Испанию, потом воевал с каньяри, а потом... Потом был Горный Лев, и меня чуть не прирезали в постели. Если бы над тобой вот так же занесли меч, думаю, ты бы тоже изменился.

-- Да, моей жизни действительно никто всерьёз не угрожал. Мне это трудно себе представить.

-- А отказать тому, кто на тебя давит, тебе легко?

-- Не очень. Мне очень трудно огорчать отказом. Вот почему у меня больше всех жён из носящих льяуту. Не две, не три, а сразу пять. Потому что мне было трудно отказывать девушкам, которым я нравлюсь. С пятью жёнами нелегко, я порой завидую тебе, Асеро, так как ты избавлен от сцен ревности. Зато теперь у меня потомство многочисленное...

-- Да, благодаря тебе род Солнца не вымрет, -- Асеро даже улыбнулся. -- Хотя... может они так и торопятся, пока твои дети ещё малы?

-- Моему старшему сыну уже одиннадцать. Рвётся на море. Как вспомнишь об участи сыновей Зоркого Глаза ,и страшно мальца отпускать -- вдруг с ним тоже беда случится? Не знаю уж, что с ними там сделали...

-- Просто жестоко унизили. Киноа, пойми, я ведь затеял это разговор не просто так. Понимаешь ли ты, что твоя мягкость и готовность идти на уступки могут привести к беде? Что распоясавшиеся англичане могут чёрт знает что натворить?

-- То есть ты хочешь поставить вопрос об их высылке? После того, как был наконец-то заключён контракт?

-- А если Горный Ветер предоставит доказательства их коварных намерений?

-- Смотря насколько весомое. Даже если и так, на это я могу дать согласие только при условии, что буду знать точно: они не начнут войну. Когда Горный Ветер это докажет -- я смогу согласиться на высылку.

-- Ну а если войну начнут и так, и эдак?

-- Не понимаю, зачем им это? Ведь можно же договориться...

-- Не всегда. Ты знаешь, нельзя договориться с тем, кто уже твёрдо решил тебя уничтожить... Киноа, ты знаешь о состоянии Небесного Свода. Ему осталось недолго. Я должен вручить жёлтое льяуту тебе, но смогу сделать это с чистой совестью только после того, как англичан вышлют из страны. Ну, во всяком случае, только после того, как ты проголосуешь за это. Если нет, то я, конечно, тоже вручу тебе жёлтое льяуту, но на душе у меня будет неспокойно.

-- Думаешь, мне спокойно? Люди Горного Ветра всех замучили допросами и расследованиями, во всех проблемах видят английский след. Даже в любой естественной смерти или болезни видит отравление. Вот у нас Главный Архитектор уехала по делам в Кито, там занемогла, так тут Горный Ветер тоже отравление подозревает и выясняет на предмет возможных врагов. Честное слово, Горный Ветер на отравлениях просто помешан!

-- Трудно думать по-другому, если у тебя были отравлены прадед, дед и отец. Да и мать, как оказалось, тоже отравили. И любимую мачеху. Я, конечно, очень хотел бы, чтобы Инти вернулся к делам, но, увы, надежда на это тает с каждым днём. Может быть, и его придётся выводить по здоровью...

-- Хорошо, но раз надо кого-то выводить, значит, надо и вводить кого-то. Кого ты предлагаешь?

-- Думаю ввести Радугу, ты ведь не против?

-- Я-то не против, она женщина заслуженная, но она заместитель Главного Амаута, а тот точно будет против, он её даже с руководства обители хотел бы снять. Сперва её обвиняли в том, что она порядок не держит, мол, тайно от неё девушки шалят, хотя тут не столько она виновата, сколько другие кто попускает... Потом скандал затих. Но недавно у неё спор с Заколкой по многим важным вопросам разгорелся...

-- Не слышал об этом.

-- Это случилось, когда ты был в отъезде. Суть спора я не знаю, но знаю, что Главный Амаута хотел бы заменить её на Заколку, и между Радугой и Заколкой назначен диспут, и многое зависит от того, кто в нём победит.

-- Ладно, тут я сам разберусь. Но, скорее всего, в их споре права Радуга, а не Главный Амаута. Я знаю причину его нелюбви: Радуга работала в Службе Безопасности, до сих пор имеет с ней тесные связи, а Главный Амаута считает, что эта служба не должна следить за амаута, якобы, они все из себя такие честные и замечательные люди, что их нельзя оскорблять слежкой и подозрениями. Прямо он так не говорит, конечно, но так следует из его логики.

-- Может, оно и так, а ещё?

-- Да, и ещё я хотел бы вручить синее льяуту Золотому Подсолнуху. Хочу, чтобы он занялся газетой вместо Жёлтого Листа. Мне нужно, чтобы газета была в надёжных руках. Да, Золотой Подсолнух молод и неопытен, но со временем этот недостаток быстро испарится.

-- Теперь я понял тебя. Чтобы важное дело было в надёжных руках -- это важно. И ещё насчёт Жёлтого Листа... Он не так давно заходил в гости к моей жене... которая его племянница. Так вот, он сказал что боится, что льяуту ему не долго носить, говорил какой ты нехороший, мол, зря его обвинять склонен. Ты знаешь, я не люблю сплетни, потому обычно его не слушаю, но тут моя жена спросила его, почему тот дочь сослал в Кито. А он ответил, что у той любовная связь, которую он вынужден был разорвать. И что в случае если льяуту с него снимут, тоже хотел бы переехать в Кито. Так что мой тебе совет -- предложи ему какую-нибудь работу там. Так он и от тебя подальше будет, и при деле...

Асеро вдруг вспомнил, что такие советы ему давал Лаурус относительно Горного Льва... Увы, он не успел их выполнить. И ещё подумал об Алом Мраморе -- ну пусть не Горный Лев его убил лично, но ведь сделали это его сторонники... Нет, иногда слишком мягкие меры ведут к большой крови. Киноа -- очень мягкий человек, и Алый Мрамор был мягким человеком, не склонным к осторожности и подозрениям... И за это поплатился. Но Киноа его не поймёт.

-- Ладно, я подумаю, -- сказал Асеро вслух, -- главное, что вывести его ты согласен.

-- Да, согласен.

И в этот момент в Галерею Даров вошёл Горный Ветер.

-- Приветствую вас, -- сказал он, -- Киноа, ты не мог бы зайти ко мне завтра вечером по делу Главного Архитектора? Есть два подозреваемых, но хотелось бы уточнить их характеристики.

-- Ты уверен, что её отравили?

-- Хотелось бы ошибиться. Но, судя описанию, на внезапную болезнь это было не похоже. У меня только сомнения по поводу того, кто именно из подозреваемых виновен. Те люди, с которым она за день до болезни имела дело, или лекарь, к которому она пошла проверить здоровье. Киноа, пойми, если я не разоблачу злодея, будут неизбежно новые жертвы. И такой жертвой можешь оказаться в том числе и ты. Ну ладно, могу я сейчас прервать ваш разговор? Потому что нам с Асеро надо съездить кое-куда ненадолго.

-- В общем, мы вроде бы обсудили основное... -- сказал Киноа, -- а продолжить лучше, когда Асеро просмотрит отчёты.

-- Кстати, Горный Ветер, почему дело с архитектором разбираешь ты и на расстоянии? Разве у тебя в Кито координатора нет?

-- Теперь нет. Убили его при подозрительных обстоятельствах. Возможно, что кто-то из своих замешан. В общем, она всё правильно сделала, что ко мне обратилась. Ведь мне даже о его смерти никто не написал, только наши из Кариканчи, которым в свою очередь это удалось узнать не по официальным каналам.

Через четверть часа Асеро и Горный Ветер уже были у постели больного. Юноша выглядел очень бледным, вся голова у него была перебинтована, голос слаб, но взгляд у него был вполне осмысленный.

-- В своём письме ты не сказал самого главного, -- сказал Горный Ветер, -- кто "они", которые склоняли тебя к заговору.

-- Я не знаю этого. Я обнаружил у себя записку, где мне было сказано прийти ночью на площадь.

-- А почему ты решил послушаться, а не сказал об этом, к примеру, Кондору? -- спросил Асеро.

-- В записке было сказано, что если я расскажу об этом кому-нибудь, то я горько пожалею. И не только я один... прости государь, я не могу сказать тебе больше.

-- Ну ладно, продолжай. С этим потом разберёмся.

-- На площади меня ждал человек в плаще и капюшоне, он говорил со мной глухим голосом... Он предупредил, что на меня направлены луки, и если я посмею позвать на помощь, то меня тут же пристрелят. Сказал, что они свергнут твою власть, и если я к ним присоединюсь, то смогут взять себе из дворцовых сокровищ, на которые взираю каждый день, всё что угодно, и это будет моим. Я отказался. Тогда мне стали угрожать, что расскажут про меня нечто такое, от чего я буду опозорен и моя молодая жизнь будет загублена. Об этом же мне угрожали в записке... Я всё равно отказался. Тогда мне сказали, чтобы я не смел проболтаться о том, что видел и слышал. Я с испугу пообещал, так как боялся, что меня иначе пристрелят. Но потом всё-таки решился, что мой долг -- рассказать всё.

-- А, как ты понял, -- спросил Асеро, -- они хотят свергнуть лично меня и поставить на моё место кого-то другого, или свергнуть власть инков вообще?

-- Свергнуть инков, иначе бы не обещали мне разгромить дворец.

-- Всё-таки мне нужно знать слова этого заговорщика как можно точнее, -- сказал Горный Ветер, -- ты их помнишь?

-- Я не могу этого тебе сказать, -- сказал Золотой Шнурок, -- не могу, -- и зажмурил глаза.

-- Почему не можешь?

-- Не скажу.

-- Так нельзя, ты должен сказать, -- твёрдо заявил Горный Ветер.

-- Я и так сказал слишком много.

-- Не надо на его давить, -- ответил Асеро, -- а если я попробую угадать причину, по которой говорить не хочешь?

-- Государь, ты её всё равно не угадаешь.

-- Отчего же. Я догадываюсь, чем тебя шантажировали. У тебя есть возлюбленная, и тебя пугали неприятностями, связанным с ней.

-- Да, это так.

-- То, что они в курсе твоих сердечных дел, было для тебя крайне неприятным сюрпризом. И ты боишься, что она может пострадать от их рук, верно?

-- Верно, я не понимаю, откуда они могли узнать...

-- А вот это как раз и самое важное, -- сказал Асеро, -- я понимаю, что у тебя голова сейчас не очень варит, но давай по принципу исключения. Ты вёл дневник, которому бы поверял свои мысли?

-- Нет.

-- У тебя был какой-либо близкий и преданный друг, которому ты поверял свои чувства?